Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Чтоб вы так жили!

  Все выпуски  

Чтоб вы так жили!


Информационный Канал Subscribe.Ru

Чтоб вы так жили!

Выпуск №81. 11 октября 2004г.

Каждый день - обновления на сайте WWW.ERMANOK.NET

К читателю


Здравствуйте!
Рассказ, который вы сегодня и в следующем выпуске прочитаете, прислал мне знакомый, ныне проживающий в США. Мы познакомились на одном сайте и некоторое время переписывались. Написал его не он, а неизвестный мне пока автор - Михаил Федоров. С сожалением должен признать, что мои поиски его в Интернете не увенчались успехом, и я заранее приношу свои извинения, что не могу опубликовать на него ссылку.

Но рассказ меня захватил. Может быть потому, что тема мне близка, ведь и мои многие родственники лежат в братских могилах. Именно поэтому я его и представляю на ваш суд. И очень надеюсь, что кто-нибудь из читателей поможет найти автора, чтобы выразить ему свою благодарность за написанное. Мы не должны забывать то, что является нашей историей. И помнить, чтобы этого больше не повторилось.

Выпуск получился совсем не юмористический. Но я не знаю, что еще рядом с таким рассказом можно поместить. Они разные, эти рассказы, по смыслу. И... одинаковые.


Все бы вам знать!
"Над Францией ясное небо"

- Доброе утро, мадам Арье. Как дела?
- Слава Богу, мадам Леви, все в порядке.
- Давно мы с тобой не встречались.
- "Се ль а ви", как говорят французы, такова жизнь.Там мы жили в разных концах Из-раиля, но съезжались почти ежедневно на чьи-нибудь свадьбы, похороны,обрезанья... просто праздники, в конце концов. А тут, на Лазурном берегу, каждый сидит в своей вилле, как в крепости, носа не показывает. Хотя должно было быть наоборот - здесь нам ничто не грозит, французы себя не взрывают в ресторанах.
- А почему ты с зонтиком?
- Да так... А что?
- Прогноз погоды на сегодня просто замечательный: "Над всей Францией ясное небо!"
- Но, между прочим, у тебя тоже зонтик.
- Мой зонтик от солнца, сладкая моя.
- И мой зонтик от солнца, моя сладкая.
На что намекали дамы, говоря о зонтиках, лучше всего спросить у зонтиков. Оба зон-тика с того момента, как их привезли из Израиля на Французскую Ривьеру, так ни разу и не раскрывались. И солнце здесь не израильское, и, кроны деревьев смыкаются над головой. Вообще, на этом благословенном побережье, отгороженном от остальной Ев-ропы Альпийскими хребтами, жить можно и без зонтика, тем более - дойти по тенистой аллее до лимузина с кондиционером. А тенты у бассейнов, а гроты в парках? Безработ-ный израильский зонтик еще б и не то рассказал...
Но что заставило их хозяек покинуть тенистые парки, выйти за ворота виллы и дви-нуться пешком по горячему асфальту в сторону, противоположную пляжам, отелям, кафе, ресторанам и казино - туда, где цивилизация постепенно сходила "на нет"? Этого зонтики не могли знать. Да и хозяйки пока лишь гадали.
- Смотри, госпожа Левински тоже тут. И тоже с зонтиком.
- И ее Ави с ней.
- Ее Рони - тоже.
- Рони на этот раз со своей женой.
- Коэны, вообще, всем семейством. И Мизрахи...
- Йоси Бар даже тещу не забыл прихватить.
- Теща тоже человек. Не оставлять же ее наедине с арабом.
- Ты уверена, что к ним тоже пришел араб?
- Ага! Значит и к тебе тоже!
- Ко мне пришел французский полицейский... Но арабского происхождения. И я дове-рила ему сторожить виллу. Он уже работал у нас в Израиле: растаскивал камни, вскапывал землю, привозил навоз... А теперь - как настоящий парижанин.
- И ты не сказала ему, что это нарушение прав человека : почему ты должна тащиться куда-то пешком из собственного дома?..
- С ним невозможно говорить. Он брызжет слюной прямо в лицо и тычет в грудь автоматом.
- Такой он парижанин?
- Арабского происхождения. Он говорит, вы оккупировали нашу землю. Вы, говорит, ворвались в мой дом...
- Мы?! Он что, слепой, не видит - мы здесь! Там - одни русские: Ивановы-Петровы-Хаймовичи-Рабиновичи-Айзенштадты, которые приехали за колбасой.
- Выходит, они настоящие патриоты.
- Кто это сказал?.. Во-первых, господин Бен-Давид, нехорошо подслушивать чужие раз-говоры...
- А вы пробовали разговаривать тихо?
- Во-вторых, и они бы уехали... имей они ваши деньги.
- Повоюют, как мой отец, в четырех израильских войнах - будут иметь.
- И пусть потом катятся на все четыре стороны.
- А кто будет защищать Эрец Израиль?
- Юдит, тебя не спрашивают. Вытри нос. Да не себе, а Ури. Объясни им, дедушка, все-таки ты генерал.
- Адмирал. И, насколько я понимаю, с моря нам никто не грозит.
- По-моему, нас гонят не к морю, а наоборот.
- Нас никто не гонит - мы сами идем.
- А что за солдаты по сторонам дороги?
- А?.. Эти?.. Это французские солдаты, а мы подданные Израиля.
- Все французы - антисемиты.
- Во-первых, не все, а, во-вторых, даже антисемиты у них демократы - уважают права человека.
- Вот за это они нас не любят. Мы попираем права арабов.
- Юдит! Ты опять суешься не в свои дела! Кто попирает? Мы всю жизнь только то и де-лали, что их защищали. И твой папа, и дядя Эли...
- Который в Америке?
- Кто сказал - Эли в Америке?! Он из своей Австралии ни разу не выезжал! Зато его сыновья - все в американской армии.
- А почему не в израильской?
- Ури, ты меня замучишь своими "почему". Почему.. почему... Потому! Ребенок - и уже такой же нудник, как его дедушка...
- Иди ко мне, мальчик, дедушка тебе растолкует, что к чему. Когда мы жили в галуте, то есть в других странах...
- Как сейчас?
- Сейчас мы живем в Израиле.
- Ага. Значит Франция теперь в Израиле.
- Не следует путать историю с географией. Израиль - наша историческая родина, а не географическая. Твой прадедушка жил в Белоруссии. Он был таким же мальчиком, как ты, когда пришли немцы. Они выгнали всех евреев из домов и приказали идти куда-то из города, не объясняя зачем и почему. Евреи шли и гадали, что с ними будет. Кто-то пустил слух, что их из Белоруссии переселят в Польшу. Только и всего. И люди поверили. Кому хочется думать о худшем? И покорно шли и шли, пока не увидели, что впе-реди глубокий ров, специально вырытый, а позади солдаты с пулеметами...
- Нашел, что рассказывать ребенку!
- А что?.. Ничего страшного не случилось. Эта сказка со счастливым концом. Мальчика вытолкнули из колонны раньше, и его спасли хорошие люди. А потом он на пароходе добрался до Эрец Израиль. Воевал. Пахал землю в кибуце. И я, его сын, служил в на-шей, еврейской армии. Теперь мы можем жить где угодно, потому что у нас есть свое государство, своя армия, самая сильная на Ближнем Востоке , и нас никто не посмеет убивать...
- На Ближнем Востоке?
- Как раз там и убивают. Потому мы здесь.
- Юдит, ты опять за свое! Ури, не слушай их, слушай только бабушку... Им лишь бы на-пугать ребенка... Мы купили домик на Лазурном Берегу, потому что здесь прохладней, чем в Тель-Авиве, только и всего. Кто нас там трогал, в Израиле. Арабы? Ты видел хоть одного араба на нашей улице, в аллее парка, вообще, в районе вилл? Надо про-ехать весь Рамат-Авив, чтобы доехать до первого араба. Зачем нам вообще арабы, когда есть тайцы? Они и вежливей, и аккуратней, и не считают, что наш Израиль - это их Таиланд.
- Французы придерживаются иного мнения.
- Кто это сказал?.. Ах, месье Фишер тоже здесь.
- Я получил такое же письмо, как все остальные. И, думаю, это связано с переворотом. Вы слушали радио?
- Я слушаю только прогноз погоды.
- А она изменилась. Я имею ввиду политическую погоду. Победило проарабское большинство.
- Слава Богу, не фашисты. Те как раз против арабов.
- А эти - против нас. Они нас считают фашистами... Подсчитали, что арабских детей убито больше, чем еврейских...
- Арабские - швыряли камни в солдат, за из спинами прятались дядьки с автоматами, а еврейские дети ели мороженое в кафе, когда их убивали.
- Вы ищете справедливость?
- Да... пока мы в демократической стране!
- В демократической - это решается большинством. Оно и победило.
- Значит, нас хотят выслать из страны.
- Но почему без вещей?
- Хорошо, что я захватила зонтик.
- Не ты одна такая умная.
- Я думаю, там, куда мы идем, будет израильский посол, в крайнем случае, консул.
- В Европе везде безвизовый проезд. Можно махнуть в Швейцарию, Бельгию, Голландию, Люксембург... Почему обязательно в Израиль?
- Я предпочитаю Монако. Там хотя бы есть казино. В Израиле это все под запретом...
Так, мило болтая, они дошли до края рва...
МАРК АЗОВ

Смотрите, кто пришел!
Глава из книги "Сорэлэ"
(окончание)

Ночь под Новый год. Я облокотилась на подушку. Что с Нохимом? Что с детьми? Открывается кормушка. Голос: "Чего не спишь?" - "О детях думаю".- "Ну, с Новым годом тебя", - и закрыл кормушку.
Нет, нельзя выдержать, когда тебя жалеют. Я так рыдала, я запихнула в рот угол подушки, чтобы не кричать, каталась по постели, выла...
Наконец, меня стали вызывать на допросы. И первым вопросом следователя был: "Ну, так с кем именно вы собирались пойти на Красную площадь выяснять, за что арестованы ваши мужья?" То есть, слово в слово, была повторена фраза, которую я, за несколько дней до ареста, произнесла в гостях у моей подруги. Там было двенадцать гостей. Кто-то, значит... Не допускаю и мысли, что это могла сделать моя подруга или кто-то из ее родственников. Это интеллигентнейшая семья с глубокими традициями. Предательства там не могло быть. Кто-то из гостей. А кто - не знаю.
Вызывали меня на допросы по ночам. Если следователь был занят, то заталкивали в одну из кабинок вроде телефонной будки, которые стояли возле кабинетов.
Следователей у меня было два. Один средних лет, другой молодой, лет двадцати пяти.
Мне раньше не приходилось встречаться с подобными людьми. У меня сложилось впечатление, что это не люди, а бесчувственные, чудовищно равнодушные машины, и ты - полностью в их власти. У обоих на лицах - скепсис и презрение, омерзительная улыбка при виде твоих слез. Мне казалось, что основная их задача - не выяснить истину, а унизить, показать, что ты мразь, плевок, а не человек.
К третьему следователю, генералу, меня вызывали один раз, перед приговором, и это была единственная за все время корректная беседа. Видимо, я не представляла для него никакого интереса, все было уже решено. Эти же двое все время пытались поймать меня на слове, и я ловчила, играла, чтобы не сказать лишнего.
Задавались вопросы о работе Нохима, окружении, разговорах. О Михоэлсе - в каких я с ним была отношениях. Что я знаю о Джойнте? А я ничего не знаю, впервые слышу это слово, и они, кажется, поняли, что я не притворяюсь.
Следователь задаст вопрос - я делаю вид, что не поняла или не расслышала. Прикидываюсь дурочкой. Он вторично задаст вопрос, меняет редакцию, тогда мне легче ответить. Конечно, я понимала, что они очень осведомлены. Например, он говорит: "Назовите друзей!"
Не назвать Беленького я не могу, они были неразлучны. Но я уже знаю, что Моисей получил десятку, и спокойно его называю. "Где сейчас Беленький?" - "Вы лучше знаете". - "Отвечайте на вопрос!" - "Он получил десять лет". - "Откуда вам известно, что он получил десять лет?" - "Из его письма". - "Из какого письма?" У меня все обрывается. Эльша получила письмо - с оказией, не по почте. И там Моисей написал, что его осудили на десять лет. Эльша тогда прибежала ко мне с этим письмом. Я ей говорю: "Элына, письмо надо уничтожить, могут сделать повторный обыск". - "Что ты! Что ты! Письмо Моисея - ни за что! "
"Так из какого письма?" Судорожно соображаю: я и Эльша, Эльша и я. Третьего при разговоре не было, значит, они могут и не знать об этом письме. Моисей в режимном лагере, имеет право на одно или два письма в год. - "Ну, он прислал жене по почте письмо".
Вот так я крутилась на каждом допросе. Возвращалась в камеру, и каждый раз мысленно разговаривала с Нохимом: "Нохим, ну как? Кажется, я никого не подвела.
У меня все время было ощущение, как будто я нахожусь под водой и мне нужно вынырнуть, глотнуть свежего воздуха.
Показывают мне мое письмо, которое я незадолго до ареста отправила другу Нохима. Я ему писала: "У меня сегодня хороший день, я сдала работу, получила деньги и купила пальто Мишеньке, варежки и шарфик Мирочке. А вообще - трудно. Не знаю, выстою я в этой борьбе". - "О какой борьбе вы писали?"
...Фира Маркиш рассказывала, как Маркиш вел себя на следствии. Ей рассказывал об этом Эппельбаум, знаменитый певец, бас, "еврейский Шаляпин" его называли. Тоже был арестован, и вот, устроили очную ставку Маркиша с Эппельбаумом. Маркиш вошел - темпераментный, сильный, и держался раскованно, не угнетенно, не подавленно: "Здравствуй, Эппельбаум!" Следователь ему говорит: "Спокойнее, Маркиш, спокойнее, вы не на спектакле!" А тот ему в ответ: "На спектакле! На спектакле! И все мы действующие лица, и вы тоже". Такой нам был передан посмертный привет Маркиша. А Эппельбаум в пятьдесят шестом вернулся, а в пятьдесят восьмом умер от рака.
В чем обвиняли Нохима: в том, что он хотел поднять вооруженное восстание на заводе Лихачева. Вооруженное восстание! Он на этом заводе не был ни разу. Это статья 2-я - попытка вооруженного восстания, и статья 58-1А - измена родине. И там еще 8-я, 10-я антисоветская агитация.
Я пыталась, как могла, его защитить. Рассказывала, что он родился в местечке, воспитывался в детдоме, что отец его был сторожем, что это была беднейшая семья, голь, и все чего достиг Нохим, он достиг благодаря советской власти. Что он преданнейший советской власти человек. Говорила, что он добровольцем ушел в ополчение. Что он воевал, у него шесть боевых наград, орден Красной Звезды.
"Подумаешь!" - следователь мне говорит. - "За побрякушки хотел спрятаться". Месяца полтора меня так таскали на допросы. Наконец, один из следователей, молодой - заявляет: "Ну что ж, пора знакомиться с делом". И передает мне толстенную папку.
Первое чувство, когда я увидела это "дело", было чувство любопытства: о чем можно так много написать? Открываю - ничего не понимаю, идет опись конфиската - детские лифчики, резинки, трусы, чулки... Я листаю, листаю... Перечень облигаций, опять какие-то вещи... Чтобы поскорее добраться до сути, я перевернула сразу все страницы и посмотрела, что написано на последней. Вот тут я допустила ошибку, которую никогда себе не прощу. Надо было набраться терпения и перелистать всю папку. Потому что, во всех этих "делах" обязательно имелся донос за подписью. Я потом спрашивала у многих, кому при реабилитации показывали их "дело", - все знали своих предателей. А я так и не знала предателей Нохима.
На самой последней странице был вклеен маленький синий листочек. И там написано, что Левин Наум Яковлевич по статьям таким-то и таким-то обвиняется в измене Родине. Присужден к расстрелу. Больше ничего не помню...
Очнулась в камере. Какие-то люди надо мной, Очевидно, там все-таки несут какую-то ответственность за жизнь заключенных, потому что мне сделали укол; я услышала: "Успокойтесь, успокойтесь..."
У меня началось какое-то безумие. Мне казалось, что посреди камеры - яма, а в ней расстрелянный Нохим. И я боялась ступить на середину, жалась к стенкам. И сверлила мысль - куда стреляли: В висок? В лицо? В затылок?
Прошла неделя или две - меня повели в суд. Сидят три человека. Один из них зачитал приговор: восемь лет ссылки по статье 7-37 - социально опасный элемент. Дали подписать. Я подписала. Спросила: "А дети?" - "Детей имеете право вызвать по месту ссылки".
Отвели в камеру. Вечером кормушка открылась - голос "моего" охранника; "Ну, - чего?" - "Восемь лет ссылки! И детей мне туда пришлют!" Молчание. И потом: "Ну, - славу богу!" Кто он был, этот человек? Я мельком его видела один раз, когда меня вели на допрос. Лет тридцати, рябоватый, широкоскулое татарское лицо. Вот и все, что я могу сказать о нем.
САРРА ЛЕВИНА-КУЛЬНЕВА


Истории за жизнь
"Бар Мицва"


Посвящается министру
внутренних дел Израиля.


(Бар-мицва - день тринадцатилетия, обозначающий наступление зрелости еврейского мальчика. Празднование бар-мицвы - одно из доказательств "еврейства", которое жестко требуется министерством внутренних дел Израиля, борющегося с приездом в Израиль лиц с "подозрительной кровью". Интересно, что Гитлер признавал евреем человека, у которого было больше одной восьмой еврейской крови с отцовской или с материнской стороны. Государство Израиль давно уже категорически препятствует въезду в страну людей, у которых доказано еврейство только по отцу или по линии отца матери. То есть существуют сотни тысяч людей, которые "по Гитлеру" подлежат уничтожению, а "по Израилю" не подлежат спасению.

Господи! До чего же ничтожен человеческий род, который Ты создал!)

*****

Мой старший брат Исаак любит повторять, что все, что ни делается, все к лучшему. Когда мы были мальчишками, я это выражение ненавидел и всегда этого "лучшего" побаивался. Но сейчас Исаак застрял в Запорожье с русской женой, с русскими внуками и совершенно русским инфарктом. А я уже пятый месяц не могу получить в Израиле никаких документов, меня даже не признают евреем. И я сам начал осторожно употреблять это дурацкое выражение и пробовать его на зуб. И сразу выяснилось, что действительно инфаркт Исаака "к лучшему", во всяком случае, он дотянет с ним в Запорожье до пенсии. И то, что осколки в моей башке побаливают, - это тоже "к лучшему", потому что ни начни они болеть, я снова потащился бы работать на стройку, и этот рассказ, в котором я сам себе доказываю, что я еврей, никогда не появился бы на свет. На стройке я предъявляю документы - по ним мне пятьдесят девять лет, и, в конце концов, если разбираться, по сути, то сотрудник министерства внутренних дел, который уже полгода не выдает мне израильский паспорт, конечно, прав. Он своим чутьем канцелярской крысы понимает, что документы мои не совсем в порядке. Но он, видимо, думает, что просто я не еврей, поэтому в следующем месяце мне предстоят два раввинатских суда по выяснению национальности. Я уже представил в Министерство внутренних дел копии восемнадцати справок, я привез им оригинал свидетельства о рождении своего сына и копию свидетельства о рождении племянника, который живет в Хайфе. Но на вопрос чиновника, прошел ли я бар-мицву, я ничего вразумительного ответить не смог.
И еще я не смог представить свидетельство о смерти матери. Когда я начал объяснять израильским чиновникам, что начальником полиции был осетин, а юристом был отец Юрки Плисецкого, но связаться с ними у меня нет никакой возможности, то это ни к чему не привело. И меня просто вывели из кабинета на улице Королевы Шломцион с помощью полицейского. Более того, когда мою папку перенесли в другой кабинет, выяснилось, что и там все мои данныеперепутаны, что чиновники присвоили мне имя отца, а отцу - покойного деда и еще меня женили на моей теще. Тогда я уже окончательно понял, что все к лучшему и никак ускорить эти таинственные события, которые происходят в израильских министерствах, нельзя.

А потому теперь я могу попытаться сам начать распутывать эту историю, в которой меня зовут Зиновием Ефремовичем, а до войны звали "Монькой". И ещё выдать самому себе свидетельство о смерти матери, а главное, ответить на вопрос, являюсь ли я достаточным евреем без бар-мицвы, для того, чтобы мне, наконец, вручили израильский паспорт или хотя бы вид на жительство. Но для этого мне нужно мысленно вернуться в город, в котором мы жили перед войной, а о сегодняшнем дне постараться пока не думать.

У меня в руках несколько сохранившихся семейных фотографий - оригиналы я отдал в израильское МВД, а копии хочу использовать для реконструкции идиллической картины еврейского довоенного быта. Вот это фотография Запорожья. Задрипанное местечко. А вот это мой класс, я стою перед Исааком. Это мать со своими младшими сестрами, а вот выцветшая детская фотография отца, он не похож ни на меня, ни на Исаака.

Запорожье я помню с момента, когда я пошел в школу. Это был маленький городок на две-три сотни тысяч, чуть меньше, чем сегодняшний Иерусалим. Отец мой был простым возчиком, как в Египте на строительстве пирамид. В Запорожье по ГОЭЛРО строилась первая гидроэлектростанция, и было счастьем устроиться на строительство возчиком. То, что отец был возчиком, сохранилось в архивах КГБ и указывается в справке, которую товарищи мне любезно прислали перед самым моим отъездом. Мы жили в землянке 118, там, где строился алюминиевый завод. Отец даже назывался "хозяйственный извозчик-единоличник" - своя лошадь, своя корова. Лошадь и корову держали дома. Там, где сейчас завод "Запорожсталь", мы с Исааком пасли корову.

За селом Вознесеновка начинался новый город с жутким названием "СОЦГОРОД". Сначала построили Днепрогэс, потом Соцгород, но он жил за счет села Вознесеновка. Мы воевали с Вознесеновкой, потому что там жили единоличники, а мы, то есть рабочие поселка, постепенно отрезали их земли. Сколько бы отец ни зарабатывал, кормила нас все равно наша корова. Мать ходила по рабочим баракам и кричала: "Кому молока!". В день корова давала литров по сорок. Мы с братом ходили на рынок и носили корове битые кавуны.

Потом Исаак пошел в первый класс. Меня не взяли, ведь мне было только шесть, но мы всегда были вместе с Исааком, и в школе я тоже не хотел с ним расставаться. Я был маленьким и нахальным и три месяца сидел в классе как полноправный ученик. Учительница знала, что меня нет в списках, но когда она выгоняла меня за дверь, я залезал в окно. Через три месяца я стал в классе лучшим учеником, и решили, что выгонять уже поздно. Исаак тоже учился неплохо, но хуже чем я. Евреев в классе было человека четыре. Я помнюАню Красник, которую расстреляли до нас, и был еще паренек, которого я через тридцать лет устрою работать на Запорожсталь слесарем. Я его, правда, не узнаю, но он меня вспомнит.

Я пытаюсь рассказывать только то, что было в счастливую пору до бар-мицвы, но Аня Красник и этот лопоухий мальчик, будущий слесарь, оба есть на нашей классной фотографии, и я прошу министерство внутренних дел Израиля извинить меня за излишние подробности.

Отца арестовали в тридцать седьмом году. Когда его уводили, он погладил меня по голове - вот так, со лба.

Потом вывели дядю Хайма. Он был евреем-пьяницей и тоже ездил на лошади. И перерыли все в нашем доме. Мы остались одни. И лошадь. Лошадь и подводу мы продали, хоть лошадь можно было и съесть. В четырнадцать лет, уже в партизанском отряде, я получил свою вторую медаль за то, что я подсыпал нарубленную медную проволоку в корм румынским лошадям-битюгам. На лошадей начался мор. Румыны выводили их за околицу и там стреляли. А мы ездили на санях и рубили топорами куски мороженой конины для отряда. Но это было уже после бар-мицвы и к рассказу отношения не имеет.

Жизнь до войны была вечно голодной. Дома мы терли кукурузные початки, почему-то уже без зерен, и мама делала из них лепешки. Зимой тридцать девятого года у матери под кроватью хранилась большая тыква, но Исаак покатил ее, и тыква разбилась, пришлось ее съесть. Думали, что тыква будет храниться до весны.

Мать шила для людей и еще пошла работать. Она продавала возле алюминиевого завода мороженое - вафелька одна сверху, вафелька другая снизу. Мы шли мимо мамы по дороге из школы, она торопила нас доить коров. Коров в этот момент было две. Рябую зарезали, когда немцы должны были войти в Запорожье. Мы собирались уехать на Урал, но не успели. Смогли уехать только люди, у которых были деньги. Нас хотел забрать с собой дядя Яша. Он в начале войны служил на острове Хортиц, за Днепром, откуда вылетали наши истребители.

Дядя Яша заехал к нам в начале августа с перевязанной головой, привез продукты, обещал нас увезти и исчез.

За Хортиц сражались довольно долго. Его отчаянно охраняла тридцатая застава, чтобы дать возможность вывезти авиационный завод. С сентября начались обстрелы, методично, два раза в день. Несколько снарядов попало в нашу школу. Как-то я вернулся домой, и ко мне зашел Вовка из нашего класса, он сказал, что недалеко от Хортицы затонула баржа с консервами, и мы поплыли. Солдаты нас не останавливали. Мы залезали на баржу, брали консервы под майки и относили их домой. Консервы были без наклейки, все в масле.

Немцы тоже плавали на баржу, тоже без оружия, в одних трусах, но с противоположной стороны. Я плавал три раза. В последний раз немцы начали обстрел, и Вовку ранило. Мы его вместе с Исааком отнесли в Третью больницу на Пролетарскую. Последнюю порцию консервов красноармейцы у нас отняли, наверное, очень хотелось жратъ. Но Вовку нести нам никто не помог.

Немцы зашли в Запорожье в самом конце сентября. Все без выстрела сдались. Настроение в армии было такое, что все равно война проиграна и вряд ли немцы пойдут далеко за Днепр. У меня самого тоже была мысль, что невозможно победить немецкую мощь. Сначала немцам были даже рады: их начальник поцеловал при въезде в город хлеб и соль. Но потом немцы стали забирать подростков на работу в Германию, и радости поубавилось. В этот момент в нашем доме жили две сестры моей матери и младший брат моего отца.

Сейчас он в Хайфе - я недавно разговаривал с ним по телефону. Дядя Яша погиб в сорок четвертом году - я знаю это, потому что почти до конца войны его жена получала по аттестату. Отец мой в семье был самым старшим, потом дядя Хаим, который тоже был арестован и расстрелян, дядя Исаак умер в Запорожье, дядя Сема, который сейчас в Хайфе, был водителем Главнокомандующего Черноморского флота, и еще был дядя Петя, который, предчувствуя войну, увез семью в Омск. Квартира дяди Яши долго стояла закрытой - мать послала нас с Исааком взять оттуда швейную машинку, а заодно мы разобрали дяди Яшин мотоцикл, который стоял в прихожей, и назло немцам покидали части в колодец. Соседи были русскими, они видели, но никому ничего не сказали, только просили нас быть поосторожнее.

Вообще ходить по улицам нам можно было только с повязкой на груди или на рукаве, но я был голубятником, меня в городе хорошо знали, и я ничего не боялся и ходил всюду, куда хотел. С июля весь город был в глубоких "щелях". Возле этих страшных канав я видел первый расстрел. Немцы выстраивали людей вдоль края рва и стреляли. Много щелей было в том месте, где сейчас заводской стадион. Там проводят игры на первенство завода: цех играет против цеха, платных игр нет. Я пошел смотреть расстрел, потому что велела мать: я свободно передвигался по городу, а она искала кого-то из своих теток. После войны людей оттуда выкопали и похоронили в братской могиле. Был уже снег, зима. Начальником полиции был осетин, а юристом городской управы был отец Юрки Плисецкого.

Основные расстрелы начались к весне. В начале марта расстреляли девять тысяч. Мы с Исааком и его другом Зориком хотели уйти из Запорожья зимой, но мать нас не отпустила. Зорика расстреляли в начале февраля. На Тургенева, там где стояла синагога, ходили старенькие евреи и говорили, что нужно собрать девять килограммов золота, чтобы спасти евреев от расстрела. Но они не собрали. Было слышно, как немцы расстреливают стариков, детей и женщин в совхозе Сталина. Уже становилось теплее. К весне в город приехал литовский карательный отряд. Сначала они стояли в Днепропетровске, потом приехали к нам. Сказали, что они будут охранять Гитлера. Гитлер приезжал к нам в Запорожье, когда на авиационном заводе начали сборку немецких самолетов, об этом было в кинохронике. Все готовились к тому, что евреев станут куда-то вывозить. На нашей улице тоже жило семей десять. Шли разговоры, что создаются гетто, и все надеялись на румын. Там, где стояли румынские части, расстрелов было меньше, у них даже несколько генералов были евреями. Да и итальянцы относились к евреям неплохо. Наконец издали приказ, что двадцать восьмого марта нас повезут в Гуляй Поле, где создавалось гетто. Это место, откуда родом Нестор Махно.
МИХАИЛ ФЕДОРОВ

Окончание в следующем выпуске


Здоровья и благополучия!
Ваш Ермак

Моя почта


Интересные ссылки

1.ZipSites.ru
Архивы сайтов на любой вкус.
Вы много времени проводите в Интернете, когда вам нужно найти ответ на интересующий вас вопрос? Зачем? За вас уже все сделали. Заходите, и все найдется.

2.Потому что круглая Земля.

Смешные и познавательные истории о путешествиях автора по разным странам. Принимаются для публикации рассказы и информация. Чем раньше пришлешь - тем быстрее прочтешь. Почитайте, улыбнитесь - и к вам потянутся люди. Время пошло.

3.Мастера и шедевры.
Интересные рассказы о выдающихся художниках - от Древнего Египта до наших дней. Об их жизни и творчестве, о картинах и тех, кто на них изображен.
По книге И. Долгополова "Мастера и шедевры".
Для истинных любителей искусства.



Каждый день - обновления на сайте WWW.ERMANOK.NET

Рассылки Subscribe.Ru
Чтоб вы так жили!
Архив рассылки "Чтоб вы так жили!"


http://subscribe.ru/
http://subscribe.ru/feedback/
Подписан адрес:
Код этой рассылки: rest.joke.takzhili1951
Отписаться

В избранное