Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Мастера и шедевры.

Подписаться Бесплатная «Серебряная» новостная рассылка . Подписчиков 649 RSS
←   Июль 2005   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31


За последние 60 дней ни разу не выходила


Сайт рассылки: http://www.ermanok.net
Открыта: 13-06-2003

Автор
Яков

Статистика

649 подписчиков
0 за неделю
←   Все выпуски   →

Мастера и шедевры.


Информационный Канал Subscribe.Ru

Мастера и шедевры

Выпуск №164. 26 июля 2005г

Каждый день - обновления на сайте WWW.ERMANOK.NET

К читателю


Однажды, просматривая свою библиотеку, я взял в руки один из трех томов книги И. Долгополова "Мастера и шедевры", год издания 1986. Подарил мне ее кто-то из друзей. За хлопотами повседневной жизни о существовании ее позабыли и она простояла на полке 15 лет. Чтобы вот так, совершенно неожиданно, вновь напомнить о себе. Я взял ее в руки, полистал и уже не смог оторваться, забросив на несколько дней самые неотложные дела. Книга редкая и думаю, что немногие держали ее в руках.

Наберись терпения, читатель. Рассказы достаточные по объему, а возможности человеческие ограничены. Рассказов немало - более ста. Так что чтение их растянется для нас с тобой на длительное время. Но какое чтение...


Рассказ 46.
"Исаак Левитан"
(окончание).

Репродукции к рассказу можно посмотреть здесь.

Самое поразительное, что обычно мирная муза Левитана, не зная ничего о предстоящих событиях, подвигнула кисть художника на создание „крамольного" холста „Владимирка".
Через два года Левитан и Кувшинникова уезжают на лето в глухие края станции Троица и села Доронино. Здесь было суждено художнику собрать новый запас наблюдений и знаний.
Озеро Удомля - студеное, кристально чистое, спокойное. Огромный светлый небосвод с тихо движущимися громадами облаков создавал настроение непреходящей вечности, мира, покоя... Левитан писал этюды, рисунки, эскизы, собирал материал, который послужил ему для создания нового шедевра.
Все передвинуто, переставлено художником в пейзаже во имя выразительности композиции. Громадное, былинное, лежит спокойное, как гладь зеркала, озеро Удомля.
Лишь легкая рябь указывает, что оно живет и дышит.
Плывут грозовые тучи, зловеще, никуда не торопясь, они занимают уже больше, чем полнеба.
"В ней я весь, - пишет Третьякову о картине "Над вечным покоем" Левитан. - Со всей своей психикой, со всем моим содержанием".
Этот холст, созданный в 1894 году, - вершина тихого диалога "с глазу на глаз" с русской природой, который вел живописец.
Левитан торопится жить.
Уезжает весною, в марте 1894 года, за границу. Лечится.
Вена. Ницца. Париж.
„Воображаю, какая прелесть у нас на Руси - реки разлились, оживает все. Нет лучше страны, чем Россия! Только в России может быть настоящий пейзажист. Здесь тоже хорошо, но бог с ней", - пишет он Аполлинарию Васнецову.
Вернувшись, он словно обретает второе дыхание.
Пишет запоем.
Осень, благодатная, багряная, золотом расцветает в его полотнах, горит особо яркими красками.
Художнику тридцать пять лет.
Уже давно позади юность, первые годы творчества. Настает этот странный, но удивительный 1895 год. Он как будто подводит некий итог. С одной стороны, у Левитана невиданный приступ меланхолии, он жалуется на это в письмах, полных горестного отчаяния. В июне этого же года, вконец заблудившийся в сложнейших отношениях с Турчаниновой и ее старшей дочерью, художник покушается на самоубийство.
Он после говорит в письмах о себе как о больном, разбитом физически и морально человеке. Он тоскует и сетует, что „захандрил без меры и грани, захандрил до дури, до ужаса".
Исаак Левитан в отчаянии. Казалось бы, его творчество гибнет.
Но, о чудо!
Как бы назло всем этим дрязгам, трагедиям и драмам художник пишет полные чистой и светлой прелести жизни холсты "Март" и „Свежий ветер. Волга". В чем разгадка?
Ведь „Март" как раз и написан в ту пору, когда Левитан говорил Третьякову, что у него „нервы так разбиты, что даже трудно обсудить будущее".
И снова Левитан наедине с природой находит в ней спасение и надежный оплот, укрепляющий его веру в людей и себя.
Работа, труд, творчество - вот лучшие лекари художника.
Левитан меньше чем за четверть века написал около тысячи картин, этюдов, рисунков, эскизов.
Его строгость и неумолимость к недоделкам поражали всех.
Вот что он сказал С. П. Дягилеву:
„Дать на выставку недоговоренные картины... составляет для меня страдание, мотивы... мне очень дороги, и я доставил бы себе много тяжелых минут, если бы послал их".
Гармония, красота, добрая широта природы врачевали сердечные болезни Левитана, лечили его, давали новые силы.
Итак, 1895 год прояснил многое.
Поэтичен язык музы Левитана.
Ему не свойственна постоянно повышенная гамма палитры импрессионистов, власть голубых и синих тонов, которая бесконечно приятна, но идет иногда в ущерб глубине проникновения художника в настроение пейзажа.
Пленэр решается Левитаном мощнейшей цветописью.
„Март" Левитана - своеобразный манифест русского пленэра, который дал благодатную почву для развития таких мастеров, как Грабарь, Юон, Ромадин.
Еще более умиротворяющее и целительное впечатление оставляет полотно того же 1895 года -„Золотая осень". ... Согласно, созвучно поют краски дивного холста.
Все, все в этой картине будто спето на одном дыхании, написано в одно касание.
Выгоревшее от летней жары васильковое небо, чуть синеющая и холодеющая от бездонных осенних ночей река.
И золотые, багряные, бурые кущи деревьев, и зеленеющий вдали изумрудный клин поля.
Все это радуга Родины: золото, багрянец, синь.
И Левитан, всю жизнь шедший к пониманию этого симфонического строя, наконец постиг его до конца. Он нашел нужный лад, и каждый его мазок звучит чисто, полно и верно.
Так же мастерски, без колебаний, но не без предварительных поисков создан еще один шедевр 1895 года - „Свежий ветер. Волга".
Художник не мог пройти в этом загадочном году мимо своей учительницы - Волги ...
Мощь и красота, простор и прелесть, свобода - все, что мог Левитан поведать доброго о матери Руси, он поведал.
Особо поражает невероятно широкая по диапазону палитра холста. Левитан еще больше повышает оптимистичность, жизнелюбие своих картин, хотя, например, Чехову это не очень нравится.
Он говорит, что Левитан стал старше, а в живописи молодится...
Не будем спорить.
Но думается, что художник, создавший лишь минорный "Над вечным покоем" или благостный „Вечерний звон", не был бы столь широк без „Марта", „Золотой осени" и „Свежего ветра. Волга".
И поэтому спасибо этому сложному, иногда по-житейски жуткому и все же творчески светлому девяносто пятому году.
Вершиной удач стала картина „Весна - большая вода", где с полной ясностью выявляется прием: пустынный пейзаж, как бы населенный душою автора.
Брошен ялик у рыжего бережка.
Бегут стрельчатые тени - черно-коричневые на песке и дымчато-голубые на воде.
Полая вода затопила деревья, избы, поля.
В ее сизой глади плывут весенние облака.
Тянутся, тянутся изгибаясь, тщась достать небо, голые деревья.
Их обнаженные стволы оставляют чувство беззащитности.
Тихо, тихо покачивается пустая лодка у берега.
Художник ушел...
Чехов рано покорил Левитана.
Он был высокий, добродушный, приветливый. Несмотря на юные годы, от него исходила взрослая, серьезная сила. И живописец невольно искал у него душевной защиты от мерзости и скуки будней.
Искал и находил...
Антон Павлович был естествен и открыт.
Прост и доступен. Он много, много раз в короткой, но полной трагедий и мелодрам жизни Левитана спасал и выручал его. И вот - долгие месяцы ссоры.
Летели годы.
И наконец произошла встреча, которую оба ждали. И надо было одной смышленой поэтессе привезти экспромтом Левитана в Мелихово, чтобы... Но предоставим слово самой Щепкиной-Куперник:
„И вот мы подъехали к дому. Залаяли собаки на колокольчик, выбежала на крыльцо Мария Павловна, вышел закутанный Антон Павлович, в сумерках вгляделся, кто со мной, - маленькая пауза, - и оба кинулись друг к другу, так крепко схватили друг друга за руки - и вдруг заговорили о самых обыкновенных вещах: о дороге, о погоде, о Москве, будто ничего не случилось. Но за ужином, когда я видела, как влажным блеском подергивались прекрасные глаза Левитана и как весело сияли обычно задумчивые глаза Антона Павловича, я была ужасно довольна сама собой..."
...Не раз острые боли, спазмы заставляли художника мгновенно терять сознание. Он падал. На улице. На выставках. Дома. Его спасали врачи... Недуг крепчал.
Левитан все знал, старался сидеть в мастерской и бешено работал.
Однажды к нему пришел Павел Михайлович Третьяков и не торопясь, со свойственным ему спокойствием рассказал о жутких, безлюдных похоронах некогда знаменитого Саврасова...
Ваганьково. Швейцар Училища живописи, ваяния и зодчества Плаксин да родные.
Никто больше (кроме самого Третьякова) не пришел проводить в последний путь замечательного художника.
Все его забыли...
Отслужили панихиду и разошлись.
Исаак Ильич Левитан задумался. Больной, высохший, он не первый раз помышлял о смерти.
Но как ни страшна кончина, не должна она пугать настоящего художника...
У него нет смерти.
Есть два рождения.
Первое - когда он появился на свет, второе - когда он умер.
Тогда он остается навечно.
Живет его искусство.
Живописец зябко поежился. Хотелось пройтись, развеять тоску.
Он оделся и вышел на Кузнецкий.
Потом пошел вниз на Солянку. Места, где он провел юность. Дома ничуть не изменились.
Так же суетился, спешил куда-то люд.
Толкались нищие, пьяные старухи.
Рядом была Хитровка.
Вдруг его чуть не сбил с ног высокий бородач. Левитан увидел одутловатое лицо. Пахнуло перегаром... Художник вздрогнул. Перед ним был двойник Саврасова.
Та же стать. Коричневое пальтишко. Картуз.
А главное - глаза, светлые, добрые.
Левитан плотнее запахнул воротник пальто и поспешил домой. Встреча с юностью обернулась трагикомедией... Кровь леденела от безысходности, нищеты и пьянства, которые он увидел.
Через неделю в газете „Русские ведомости" была опубликована статья Левитана о своем учителе - "По поводу смерти А. К. Саврасова".
Читаем:
„Саврасов радикально отказался от этого отношения к пейзажу, избирая уже не исключительно красивые места сюжетом для своих картин, а, наоборот, стараясь отыскать и в самом простом и обыкновенном те интимные, глубоко трогательные, часто печальные черты, которые так сильно чувствуются в нашем родном пейзаже и так неотразимо действуют на душу. С Саврасова появилась лирика живописи пейзажа и безграничная любовь к своей родной стране... Он создал русский пейзаж".
Это был поистине венок ученика на скромную могилу Саврасова.
Шло неумолимое время. Работа, болезни. Работа, работа... Но иногда выпадали какие-то особенно светлые минуты.
Вчитайтесь в это письмо Левитана к Чехову:
„Только что вернулся из театра, где давали „Чайку"... Я только ее понял теперь. Здесь... она производит дивное впечатление. Как бы тебе сказать, я не совсем еще очухался, но сознаю одно: я пережил высокохудожественные минуты, смотря на „Чайку". От нее веет той грустью, которой веет от жизни, когда всматриваешься в нее. Хорошо, очень хорошо!.."
Как точно говорил художник, умевший видеть! Как понятна его грусть!
Чехов пишет приятелю:
«Я выслушивал Левитана: дело плохо. Сердце у него не стучит, а дует. Вместо звука тук-тук - слышится пф-тук. Это называется в медицине „шум с первым временем"...»
Живописца посылают за границу на ванны. Лечение оказывает благотворное действие.
Левитану лучше. Он немедленно принимается писать, „а то так рано складывать оружие - больно". И вдруг узнает о неизлечимой болезни Чехова.
Левитан пишет ему:
„Ах, зачем ты болен, зачем это нужно? Тысячи праздных, гнусных людей пользуются великолепным здоровьем. Бессмыслица!"
И вопреки всему оба работают, работают...
Как-то в мастерскую Левитана попросился критик Виктор Гольцев.
Скажем прямо, что достойный литератор не любил пейзаж, он уважал жанр, критический реализм...
Но, побыв пару часов в студии Левитана и пораженный радугой его творений, он сказал позже:
„Вот сторонник идейного искусства выходит из мастерской глубоко умиленный. Не противоречие ли это? Нет, нет, тысячу раз нет. Облаками, волною, порывом бури художник ничего не может доказать, но он истолковывает нам природу. Так картины мог написать только человек, который глубоко, поэтично любит родную природу, любит той любовью, какой любил Лермонтов - "с вечерними огнями печальных деревень", за эту сознательную любовь, за одухотворение природы нельзя в достаточной степени отблагодарить Левитана".
Силы мастера тают... Но он не бросает работы. Он пишет пластично и дерзко.
Его кисть, несмотря на немощь руки, наносит уверенные, сильные удары. Не все принимают „последнюю манеру" Левитана, но мастер ищет правду и находит ее в творениях широких и поэтичных.
Однажды на выставку передвижников прибыл Николай II.
Поглядев на пейзажи Левитана, он заметил, что „художник, очевидно, стал выставлять незаконченные работы".
Присутствовавший при этом автор проговорил:
„Ваше величество, я считаю эти картины вполне законченными".
Это был скандал.
Как смел художник дерзить самому императору!
Живописец пишет Марии Павловне Чеховой:
„Мало работаю - невероятно скоро устаю. Да, я израсходовался вконец, и нечем жить дальше. Должно быть, допел свою песню..."
И все-таки Левитан не мог уйти из жизни, не повидав любимого друга.
Он посылает в Ялту Чехову телеграмму-шутку:
"Сего дня жди знаменитого академика"...
Встреча двух больших друзей.
Оба скрывают свою смертельную болезнь.
Лишь легкое покашливание Антона Павловича напоминает о хвори. Они гуляют по набережной у моря.
Их узнают.
Приветствуют.
Художник подарил Чехову на память пейзаж. Картина понравилась Антону Павловичу.
Он написал О. Л. Книппер:
„У нас Левитан. На моем камине он изобразил лунную ночь во время сенокоса. Луг, копны, вдали лес, надо всем царит луна..."
...Весною, в марте 1900 года, мастерскую Левитана посетил Нестеров.
Завязалась долгая, сокровенная беседа.
С глазу на глаз, о самом святом и главном.
Как отразить красу Родины, всю глубину духовности ее природы.
Быстро летело время.
В окно заглянули звезды.
Левитан решил проводить товарища...
Они шли рядом, рука об руку, по московским бульварам. Пахло талым снегом, весной...
Они мечтали о новых выставках, картинах, вспоминали студенческие годы, юность.
- Как странно, - сказал Левитан Нестерову, - вот, кажется, только вчера мы говорили с Костей Коровиным, а прошло почти четверть века, и он журил меня, что я пессимист и плакса. Теперь я пишу мажорные пейзажи, хоть и собираюсь умирать. А Костя с каждым годом все грустнеет. Да, жизнь пройдена, но вот мы так и не знаем тайну смерти.
Исаак Ильич говорил горячо.
- Мы идем по ночной Москве - тишина, загадочность, бульвары, шелестят деревья. О чем - тайна! О чем говорят эти глаза-окна домов, розовые, желтые, голубые, - лишь химера, обман... За всем этим лишь одна смерть. Земля, могила.
Где-то звенела конка, чьи-то каблучки стучали по тротуару.
Левитан остановился. Он тяжело дышал.
Лицо его в свете фонарей было восково-бледно.
- Я еще мальчишкой чуял, что жизнь и смерть - это вроде карусели, только лошадки разные. Я, например, сейчас пишу картины, и, может быть, меня запомнят, а какой-нибудь торгаш сгинет, и вскоре его забудут. Люди всегда остаются людьми, и их мать - природа. Поэтому человек тоскует, когда один остается с пейзажем. Начинают звучать тайные струны его души.
Ветер раскачивал ветви деревьев, и длинные тени бродили по бульвару. Нестеров вдруг заметил слезы на глазах друга.
- Никогда не забуду Плеса, - сказал Левитан, - там понял свое призвание и оттуда вот этот талисман.
Художник откинул полу пальто и достал из сюртука платок. Развернул его. В свете фонаря на белом платке виднелась маленькая монетка.
- Это копейка, - проговорил Левитан. - Я сидел у церквушки в Плесе и писал. Подошла бабушка в черном, повязанная платком. Лицо все в паутине морщин. Темное, как лик иконный. А глаза светлые... Улыбнулась мне и положила монетку на крышку этюдника. Видно, приняла меня за убогого.
Нестеров боялся проронить слово. Все было так обыденно и так волшебно.
- Вы знаете, я скучал, за границей скучал тягостно, ведь я люблю Россию...
Михаил, - сказал внезапно Левитан, - как ни грустно, но я скоро умру.
Нестеров взглянул на ввалившиеся щеки, потухшие глаза. Ни щегольская одежда, ни палка с золотым набалдашником не скрывали страшную правду.
Левитан угасал... На тонкой, перевязанной пестрым шелковым платком-шарфом шее ходил острый кадык.
На прощание они крепко обнялись и расцеловались. Знал ли Михаил Васильевич, что это будет их последняя встреча...
Худая рука Левитана, обтянутая белоснежной манжетой со сверкающей запонкой, показала на черное ночное небо:
- Знаешь, там нет конца, мы ведь ничего не знаем... Природа всемогуща.
Трепетный мартовский ветер пел в ветвях деревьев унылую, протяжную песню.
Левитан шел домой. На сердце было тяжело.
Но надо писать, писать, пока есть хоть кроха сил. И мастер отдает все любимому делу.
На мольберте стоит огромный холст - „Озеро", в котором как бы подведен итог жизненного пути художника.
Иногда он называл это полотно „Русь".
Лето 1900 года было поздним.
Цвела сирень.
Душный, тяжелый запах масляных красок, лаков и растворителей затопил мастерскую Левитана. Было жарко.
Тяжко дышалось. В открытые окна студии врывались звуки города, аромат цветущей сирени.
Живописец смотрел на цветы. Он сказал:
- Я много выстрадал, многое постиг и многому научился во время моей болезни.
В конце июля художника не стало. Сердце остановилось. Серов примчался на похороны из-за границы. Потрясенный и убитый горем, Нестеров выстоял траурный пост у полотен Левитана на Международной выставке в Париже...
Пейзажи Исаака Ильича Левитана - знаки наших шагов по земле, нашей жизни. Они вошли в быт как некая реальность, столь же ощутимая, как юная роща, река или дорога. Мастер волшебно приблизил нас к родной стране, к ее красе. Научил ценить и хранить мгновения прекрасного, которые навсегда покоряют душу.
„Русь". Загадочно и величественно бездонное небо с неспешно плывущими по своду облаками - тяжелыми и легкими, массивными и прозрачными. И это неторопливое колдовское движение отражается в огромном озере.
Мир дивной сказки, поющей всеми цветами палитры, радостный и добрый, создал мастер на пороге небытия.
Он верил в прелесть купели, где его приютили, выпестовали, сто раз спасали и помогали.
Тяжелая, но сладостная жизнь позади, а чувство отрешенного счастья художника, пропевшего свою песню, сумевшего поговорить с пейзажем наедине, осталось с ним и отдано людям.
Они могут не знать мучительных, горьких страниц его судьбы.
Пусть их уделом будет радость бытия!
Магия полотен Левитана в том, что они просты и мы легко узнаем места, в которых будто были, закаты и восходы, которыми любовались, весны с пронзительной свежестью и чистотой, осени - багряно-золотистые и звонко-синие.
Все, все людям.
И мы, глядя на его творения, зная о нелегкой стезе живописца, благодарны ему за открытое нам прекрасное.

Мои рассылки

1.Потому что круглая Земля.

Смешные и познавательные истории о путешествиях автора по разным странам. Принимаются для публикации рассказы и информация. Чем раньше пришлешь - тем быстрее прочтешь. Почитайте, улыбнитесь - и к вам потянутся люди. Время пошло.

2.Чтоб вы так жили!
Все, о чем я собираюсь рассказать в этой рассылке - правда. Это истории из моей жизни. Когда-то они были просто моей жизнью. Теперь стали историей. Кому-то они покажутся неинтересными. Кому-то наивными. Кое-кого, надеюсь - заинтересуют. Но это не все. Ведь и у вас случалось в жизни что-то интересное. Пишите, я с удовольствием все опубликую. И это еще не все. Одни истории приедаются. Пусть будет юмор, что-то необычное. И, конечно, ваши письма найдут здесь достойное место. И это еще не все...



Это интересно

1.Домашний электронный музей шедевров мировой живописи. Множество электронных альбомов, посвященных великим мастерам живописи. В альбомах представлены лучшие картины лучших художников с возможностью распечатки, а также биографии художников. Все альбомы работают под музыку. Предоставляется пожизненный доступ к скачиванию. Количество альбомов постоянно растет. Домашний электронный музей - лучший способ приобщения к искусству живописи!


Каждый день - обновления на сайте WWW.ERMANOK.NET


До встречи!

Моя почта

Рассылки Subscribe.Ru
Мастера и шедевры.
Архив рассылки "Мастера и шедевры"


Subscribe.Ru
Поддержка подписчиков
Другие рассылки этой тематики
Другие рассылки этого автора 		Подписан адрес:
Код этой рассылки: rest.interesting.chedevri 		Отписаться
Вспомнить пароль
В избранное