Однажды,
просматривая свою библиотеку, я взял в руки один из трех томов книги
И. Долгополова "Мастера и шедевры", год издания 1986. Подарил мне ее
кто-то из друзей. За хлопотами повседневной жизни о существовании ее
позабыли и она простояла на полке 15 лет. Чтобы вот так, совершенно
неожиданно, вновь напомнить о себе. Я взял ее в руки, полистал и уже
не смог оторваться, забросив на несколько дней самые неотложные
дела. Книга редкая и думаю, что немногие держали ее в руках.
Наберись терпения, читатель. Рассказы достаточные по объему, а возможности человеческие ограничены. Рассказов немало - более ста. Так что чтение их растянется для нас с тобой на длительное время. Но какое чтение...
Но не все выдерживают напор обстоятельств, стечения роковых эпизодов. Наконец, сам быт предъявляет многие привлекательные и расслабляющие творческий импульс обстоятельства. Непреложна аксиома - искусство требует всего художника!
Полной отдачи.
Тогда оно достигает миллионов сердец.
Но главное, что никогда не надо забывать: творец принадлежит своей эпохе. Любой эгоцентризм дорого обойдется такому лукавцу. Его просто забудут.
"Тот, кто чувствует собственное человеческое достоинство, - поймет свои обязанности к другим людям и обществу... Тот, кто не живет для других, не живет для самого себя... Каждому своя обязанность - таково наше главное призвание, и для него мы живем в этом мире".
Эти слова старого философа Монтеня прекрасны.
Хочется напомнить проникновенное высказывание Стасова о Перове:
„Посмотришь единую секунду его картину, и русская история теснится тебе в душу".
Как верны эти слова сегодня!
„Чтобы быть высоким художником... - пишет Перов в очерке „Наши учителя", - нужно изучать жизнь, нужно воспитать ум и сердце... чтобы ни один предмет не пронесся мимо вас, не отразившись в вас, как в чистом и правильном зеркале. Художник должен быть поэт, мечтатель, а самое главное - неусыпный труженик". Эти слова сказаны Перовым уже в пору работы в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Реакционные преподаватели - а их было немало - предполагали в Перове губителя искусства и опасного революционера.
Ученики боготворили руководителя, воспитывавшего в них чувство любви к природе, к народу, к передовым веяниям времени.
"Мы вопрошаем и допрашиваем прошедшее, чтобы оно объяснило нам наше настоящее и намекнуло о нашем будущем", - восклицает В. Г. Белинский...
Поэтому так бесценны не только фундаментальные тома романов или огромные картины.
Часто две строки, вроде нечаянно оброненные, вносят совершенно новый, неожиданный штрих в давно знакомое и, казалось бы, исчерпанное.
„Перов губитель искусства, опасный революционер..."
Когда читаешь сегодня эти слова консерваторов и рутинеров, начинаешь понимать, как сложна была жизнь Василия Григорьевича.
В 1872 году создает он свой величайший шедевр „Портрет писателя Федора Михайловича Достоевского".
Каждое утро перед сеансом начиналось весьма обыкновенно.
Зима была снежная.
Перов скидывал шубу. Вытирал платком мокрое лицо.
Его встречала приветливая Анна Григорьевна. Всегда сдержанная. С яркими карими глазами. Выходил Достоевский
Перебрасывались двумя-тремя шутливыми фразами. Потом Федор Михайлович долго-долго усаживался.
Мерцающий петербургский свет окутывал фигуру писателя. Устанавливалась тишина.
И вот тут-то буквально начиналось чудо.
Перов писал уже далеко не первый заказной портрет большого человека...
Но... Может, сегодня кто-то назовет это "аурой", "биополем". Происходило нечто поразительное. Известнейший мастер, автор ряда прославленных жанровых полотен и портретов, Перов переживал некое таинственное превращение...
Художнику порой мерещилось, что он будто находится рядом с загадочным великаном. Бродит, бродит по огромному, как земной шар, лбу, изрытому страданием и счастьем.
Иногда Василию Перову казалось, будто он, невидимо малый, проникает через узкие прорези воспаленных от забот и труда век в темную пропасть зрачков.
Замирает над пропастью.
В этой никому неведомой тишине он ощущал непрестанное горькое, скрытое бурление души непокоренной...
Тогда, вдруг словно очнувшись, он вновь ясно видел: выпуклое чело, гладко причесанные редкие русые волосы, впалые виски. Строгий прищур печальных глаз. Незрячих...
Ушедших в себя, в свои думы. Вмиг становилось понятно, откуда эти овраги морщин. Промоины резких складок под глазами. Колко обозначенные желваки скул. Твердая линия pта, скрытая усами. Прочерки, бегущие вниз от трепетных, четко прочерченных ноздрей, туда, к главной смертной складке, тонущей в зарослях бороды.
Живописец нутром ведал: эта морщина появилась там, на Семеновском плацу, в страшные минуты приготовления к казни...
Во время долгого произнесения рескрипта о помиловании.
Все, все можно было прочитать на бледном, казалось неподвижном, почти застывшем лице.
Перов не искал краски на палитре. Ему иногда представлялось, что он вовсе не писал портрет Достоевского... Привычная кисть сама проделывала свой давно затверженный путь от палитры до холста и обратно.
Но, как бывает в забытьи, все выученное исчезло. Мастеру виделось, что он как бы лишь стенографирует свои смятенные чувства: медленно, трудно.
Василий Григорьевич отчетливо слышал прерывистый, неуемный стук чужого и такого близкого сердца.
И этот неумолимый метроном словно толкал его руку. И он работал, работал, работал.
Так, изо дня в день, все чеканнее, скульптурнее, живее обозначались черты человека, прожившего две жизни.
Ранним утром, перед нынешним сеансом, он словно увидел картину целиком. Заметил, что две жизни Достоевского мало отражены.
В холсте не звучала трагедия судьбы.
И тогда он начал усердно и настойчиво пытаться связать выразительность двух пластических центров полотна - лица и рук.
Их непреклонность и волю.
Жестко, до боли сцеплены тонкие пальцы. Вздуты вены.
Именно они, эти длани, носили кандалы.
Пожимали нежные руки жен декабристов на пересыльном дворе в Тобольске.
И снова после каторги взялись за перо.
Создали непреходящий сонм характеров - неповторимых по своей небывалой жизненности. По тому неуловимому нерву, который составляет секрет души людской.
Перов за эти короткие дни понял все.
Он знал уровень своего дара. Его сердце носило в себе идеалы, которые он не уступил бы никому.
Но художник ощущал безумную разницу в масштабах миропонимания. Да, мастер ведал, что его картины пользовались успехом. Вызывали слезы восторга и умиления. Вспоминал шумные вернисажи, темпераментные лобзания друзей. Славных, верных людей.
Но...
Тут заказ столкнул его с явлением совсем другого порядка. В Достоевском не было ничего внешнего.
Иногда живописцу казалось, что он стоит перед бездной. До того был неохватен этот тихий, молчащий, странный человек.
Но когда художник входил в эту скромную квартиру, вовсе не похожую на богатые апартаменты некоторых его знакомых, становился у мольберта, в сумеречном свете зимнего Петербургского утра еще и еще вглядывался в черты лица писателя, он убеждался с каждым днем все более и более: перед ним был человечище необыкновенный.
Хилый и могущественный.
Сдержанный и донельзя вспыльчивый.
Сотканный, как и весь наш мир, из самых полярных противоречий.
Одно казалось Перову невероятным: как все-таки объем постижения мира, который он ощущал в Достоевском, вовсе не отложил на его поведении ничего показного.
Какой-нибудь позы.
И ведь это не была хитрая мина смирения, прикрывавшая этот огнедышащий вулкан чувств. Ведь Везувий страстей иногда, очень редко мерцал в узких щелях глаз. Нет, артистической позы „уничижение паче гордости" не было.
Была суть.
Выстраданная годами, нежная и гордая.
Ранимая и неприступная.
Любящая и ненавидящая душа писателя давала ему это почти олимпийское спокойствие.
Порою Перов догадывался, что модель уставала. Что наступали мгновения, когда тишина, мнилось, должна, должна былм взорваться...
Но этого не случалось.
Так же скованно, сжав руки, сидел Достоевский. Так же мирно читала книгу или вязала присутствующая на каждом сеансе Aнна Григорьевна. Но Перов знал, что он как бы находится по воле случая в одной клетке с тигром. Нет, не потому, что он боялся романиста. Просто он не знал, что будет через секунду.
А главное, он ощущал неотвратимую ответственность.
Как достойнее, без аффектации оставить людям уникальный документ.
Художник знал, что есть фотографии, дагерротипы.
Но ведь это была лишь кожа Достоевского.
Его костяк - не более.
Писатель все время находился в еле заметном, но постоянном движении. Оно было почти необозначимо. Но чувствовалось: в этом пока плотно закрытом кратере кипит расплавленная магма. Готовая каждый миг прорваться и затопить все. Вот, вот почему его не отпускала постоянная напряженность...
Но ничего не происходило.
За окном глухо пришептывал заснеженный Петербург. Иногда где-то далеко прозванивали куранты. Время шло.
Живописец больше всего боялся не охватить, не исполнить заказ Павла Михайловича Третьякова. Не потому, что нуждался в деньгах.
Хотя и это было.
Нет.
Другая, более высокая этическая задача с каждым днем все осязаемей и крупней вставала перед Василием Перовым.
Надо оставить, передать навечно всем людям этот образ. И он, сотрясаемый сомнениями, забыв о всем ранее содеянном, писал.
Не внешность.
Может, впервые в жизни Перов писал обнаженную душу человека.
„Портрет Достоевского" работы Перова не просто шедевр Хотя и это немало. Это полотно - один из лучших и глубочайших портретов Человека во всем мировом искусстве. Таких холстов наберется с десяток за всю историю живописи.
Кстати, о публике...
Пришел я на, днях в Третьяковку поглядеть еще раз на экспозицию.
Проверить себя. Воскресенье. Осенний дождичек. Не ливень, но пронизывающий, с ветерком. Около галереи очередь.
На фоне монотонного осеннего пейзажа, да еще подернутого дымкой дождя, особенно ярко смотрелись синтетически куртки, джинсы, зонтики, цветные ботики, кроссовки молодежи. Людей была тьма.
После встретил этих юных зрителей в залах.
Надо было видеть их милые и обычно смешливые лица в соседстве с картинами мастера, рисовавшими жизнь подростков старой России.
Не поленитесь, понаблюдайте за глазами зрителей.
Они молчат.
Даже перестают разговаривать. Руки сжаты. Смотрят, смотрят на давно ушедшую, ставшую уже историей жизнь.
Их лица становятся серьезнее.
И если какой-либо отчаянный шутник скажет: "Вот чудаки запряглись!" - то девушка, пришедшая с ним, так зыркнет на него своими светлыми, чистыми глазами, что он прикусит язык.
Да, искусство приходит в сердца тысяч, тысяч людей.
Большая живопись, как и музыка, литература, кино, театр формирует духовную жизнь народа.
Это почетная обязанность...
1864 год. Перов полон сил и надежд. Он начинает свое победное восхождение к славе. В этом же году он дважды рисует „Похороны Гоголя героями его произведений". Мог ли он предполагать, что через восемнадцать лет повторит последний скорбный путь обожаемого писателя? По той же Серпуховке. Мимо Павловской больницы. В Данилов монастырь, где было кладбище...
Несли прах знаменитого художника на руках. Провожала его масса людей. Впереди шли ученики с венками. От натурного класса двое - Михаил Нестеров и Андрей Рябушкин... У могилы произнес прощальную речь Архип Куинджи от имени старых друзей покойного - передвижников... Выступали другие.
"Перова больше нет среди нас, - пишет Нестеров. - Осталось его искусство, а в нем его большое сердце. Вечная память учителю.
Через шестьдесят лет, в феврале 1941 года, уже убеленный сединами патриарх отечественной живописи Михаил Васильевич Нестеров пишет свое завещание "К молодежи": "Обращаюсь к вам, советская молодежь, к тем из вас, кто учится искусству, кто хочет стать художником-живописцем, кто желает быть полезным Родине. Обращаюсь не как учитель: им я не был, а как старый, немало поработавший старший собрат ваш. Крепко желаю вам, чтобы вы полюбили природу и ее украшение - человека... Искусство не терпит фраз, неосмысленных
слов, оно естественно, просто... Минуты „вдохновения" редки, фиксируйте их тотчас, в зародыше, в набросках, эскизах, чтобы не забыть главное, драгоценное... Всякую тему, как бы она ни была хороша, губит бездушное, холодное исполнение. Такое искусство недолговечно. От него со школьной скамьи до последних дней нашей жизни бережно охраняйте себя".
Нестеров остался верен своему любимому учителю Перову, который был особо велик в полотнах, где давал волю своему сердцу, неустанно и до конца искавшему правду жизни.
Сегодня творческий путь Василия Григорьевича Перова - лучший ответ на вопрос, каким должен быть художник-гражданин своей Отчизны. Его картины - поистине вехи в истории живописи. Они живут среди нас. Лучшие холсты Перова потрясают своей цельностью, доступностью.
У его произведений не может быть равнодушных зрителей.
Смешные и познавательные истории о путешествиях автора по разным странам.
Принимаются для публикации рассказы и информация. Чем раньше пришлешь - тем
быстрее прочтешь. Почитайте, улыбнитесь - и к вам потянутся люди. Время
пошло.
2.Чтоб вы так жили!
Все, о чем я собираюсь рассказать в этой рассылке - правда. Это истории из моей жизни. Когда-то они были просто моей жизнью. Теперь стали историей. Кому-то они покажутся неинтересными. Кому-то наивными. Кое-кого, надеюсь - заинтересуют. Но это не все. Ведь и у вас случалось в жизни что-то интересное. Пишите, я с удовольствием все опубликую. И это еще не все. Одни истории приедаются. Пусть будет юмор, что-то необычное. И, конечно, ваши письма найдут здесь достойное место. И это еще не все...
Это интересно
1.Домашний электронный музей шедевров мировой живописи. Множество
электронных альбомов, посвященных великим мастерам живописи. В
альбомах представлены лучшие картины лучших художников с возможностью
распечатки, а также биографии художников. Все альбомы работают под
музыку. Предоставляется пожизненный доступ к скачиванию. Количество
альбомов постоянно растет. Домашний электронный музей - лучший способ
приобщения к искусству живописи!
