Глава десятая, в которой государю преподносят золотую саблю
"Дейли пост" (Лондон), 9 декабря (27 ноября) 1877 г.
"Последние два месяца осадой Плевны фактически руководит старый и опытный генерал Тотлебен, хорошо памятный британцам по Севастопольской кампании. Будучи не столько полководцем, сколько инженером, Тотлебен отказался от тактики лобовых атак и подверг армию Османа-паши правильной блокаде. Русские потратили массу драгоценного времени, за что Тотлебена подвергали резкой критике, однако ныне приходится признать, что осторожный инженер прав. С тех пор, как месяц назад турок окончательно отрезали от Софии,
в Плевне начался голод и нехватка боеприпасов. Тотлебена все чаще называют вторым Кутузовым (русский фельдмаршал, измотавший силы Наполеона бесконечным отступлением в 1812 году - прим. редакции). Со дня на день ожидается капитуляция Османа со всем его 50-тысячным войском".
Холодным, противным днем (серое небо, ледяная морось, чавкающая грязь) Варя возвращалась на специально нанятом извозчике в расположение армии. Целый месяц провалялась в Тырновском эпидемическом госпитале на больничной койке и даже вполне могла умереть, потому что от тифа умирали многие, но ничего, обошлось. Потом еще два месяца изнывала от скуки, дожидаясь, пока отрастут волосы - не ехать же стриженой под татарина. Проклятые волосы отрастали медленно, они и теперь не столько лежали, сколько стояли
бобриком. Вид был жутко нелепый, но терпение кончилось - еще неделя безделья, и Варя просто сошла бы с ума от вида горбатых улочек опостылевшего городишки. Один раз вырвался проведать Петя. Он все еще числился под следствием, но уже не сидел на гауптвахте, а ходил на службу - армия разрослась, и шифровальщиков не хватало. Петя сильно изменился: оброс жидкой, ужасно ему не шедшей бороденкой, отощал и через слово поминал то Бога, то служение народу. Больше всего Варю потрясло то, что при встрече жених
поцеловал ее в лоб. Что это он, как покойницу в гробу? Неужто до такой степени подурнела? Тырновское шоссе было запружено обозами, и коляска еле ползла, поэтому Варя на правах знатока здешних мест велела извозчику свернуть на проселок, что вел к югу, в объезд лагеря. Так хоть и дальше, но доедешь быстрей. По пустой дороге лошадка затрусила живей, да и дождь почти прекратился. Еще часок-другой и дома. Варя фыркнула. Ничего себе "дома". Это в сырой-то палатке, под семью ветрами! За
Ловчей стали встречаться одиночные всадники - все больше фуражиры да деловитые ординарцы, а вскоре Варя увидела и первого знакомого. Долговязая фигура в котелке и рединготе, нескладно сидевшая на понурой рыжей кобыле, - обознаться невозможно. Маклафлин! У Вари возникло ощущение deja-vu: во время третьей Плевны она точно так же возвращалась к расположению армии, и точно так же на дороге ей повстречался ирландец. Только тогда было жарко, а теперь холодно, да и выглядела она, наверно, получше. И
очень даже удачно, что первым ее увидит именно Маклафлин. Он человек прямой, бесхитростный, по его реакции сразу поймешь, можно ли показываться в обществе с такими волосами или лучше повернуть обратно. Да и новости опять же узнать... Варя мужественно сдернула шляпку, обнажив свой постыдный бобрик. Проверка так проверка. - Мистер Маклафлин! - приподнявшись на сиденье, звонко крикнула она, когда коляска догнала корреспондента. - А это я! Куда направляетесь? Ирландец оглянулся и приподнял
котелок. - О, мадемуазель Варя, очень рад видеть вас в добром здравии. Это вас из гигиенических соображений так обстригли? Прямо не узнать. У Вари внутри все так и оборвалось. - Что, ужасно? - упавшим голосом спросила она. - Вовсе нет, - поспешил уверить ее Маклафлин. - Но сейчас вы гораздо больше похожи на мальчика, чем во время нашей первой встречи. - Нам по пути? - спросила она, - Так садитесь ко мне, поболтаем. Лошадь-то у вас не очень. - Ужасная кляча.
Моя Бесси умудрилась нагулять брюхо от драгунского жеребца, и ее разнесло, как бочку. А штабной конюх Frolka меня не любит, потому что я никогда из принципиальных соображений не даю ему взяток (то что у вас называется nа chai), и подсовывает таких одров! Где он их только берет! А ведь я спешу по крайне важному, секретному делу. Маклафлин многозначительно умолк, но было видно, что его всего распирает от важности и секретности. При всегдашней сдержанности альбионца это выглядело необычно - похоже,
журналист и в самом деле разузнал нечто из ряда вон выходящее. - Да присядьте на минутку, - вкрадчиво произнесла Варя. - Дайте отдохнуть несчастному животному. У меня тут и пирожки с вареньем, и термостатическая фляга. А в ней кофе с ромом... Маклафлин достал из кармана часы на серебряной цепочке. - Half past seven... Another forty minutes to get there... All right, an hour. It'll be half past eight..., - пробормотал он на своем невразумительном наречии и вздохнул. - Ну хорошо, разве
что на минутку. Доеду с вами до развилки, а там сверну на Петырницы. Привязав поводья к коляске, он уселся рядом с Варей, один пирожок проглотил целиком, от второго откусил половину и с удовольствием отхлебнул из крышечки горячего кофе. - В Петырницу-то зачем?-небрежно спросила Варя. - Снова встречаетесь со своим плевненским осведомителем, да? Маклафлин испытующе посмотрел на нее, поправил запотевшие от пара очки. - Дайте слово, что никому не расскажете - по крайней мере
до десяти часов, - потребовал он. - Честное слово, - сразу же сказала Варя. - Да что за новость такая? Поколебленный легкостью, с которой было дано обещание, Маклафлин запыхтел, но отступать было поздно, да и, похоже, очень уж хотелось поделиться. - Сегодня, 10 декабря, а по вашему стилю 28 ноября 1877 года - исторический день, - торжественно начал он и перешел на шепот. - Но об этом во всем русском лагере пока знает только один человек - ваш покорный слуга. О, Маклафлин не дает nа
chai за то, что человек выполняет свои прямые служебные обязанности, но за хорошую работу Маклафлин платит хорошо, можете мне поверить. Все-все, об этом больше ни слова! - вскинул он ладонь, предупреждая вопрос, уже готовый сорваться с Вариных губ. - Источник информации я вам не назову. Скажу только, что он неоднократно проверен и ни разу меня не подводил. Варя вспомнила, как кто-то из журналистов с завистью говорил, что сведениями о плевненской жизни корреспондента "Дейли пост" снабжает не какой-нибудь
там болгарин, а чуть ли даже не турецкий офицер. Впрочем, в это мало кто верил. А вдруг правда? - Ну говорите же, не томите. - Помните, до десяти часов вечера никому ни слова. Вы дали честное слово. Варя нетерпеливо кивнула. Ох уж эти мужчины со своими дурацкими ритуалами. Ну конечно, она никому не скажет. Маклафлин наклонился к самому ее уху. - Сегодня вечером Осман-паша сдастся. - Да что вы! - вскричала Варя. - Тише! Ровно в 10 часов вечера к
командиру гренадерского корпуса генерал-лейтенанту Ганецкому, чьи войска занимают позицию по левому берегу Вида, явятся парламентеры. Я буду единственным из журналистов, кто окажется свидетелем этого великого события. А заодно предупрежу генерала - в половине десятого, не ранее, - чтобы дозоры по ошибке не открыли по парламентерам огонь. Представляете, какая получится статья? - Представляю, - восхищенно кивнула Варя. - И что, никому-никому нельзя рассказать? - Вы меня погубите! - в панике
воскликнул Маклафлин. - Вы дали слово! - Хорошо-хорошо, - успокоила его она. - До десяти буду молчать, как рыба. - А вот и развилка. Стой! - корреспондент ткнул извозчика в спину. - Вам направо, мадемуазель Варя, а мне налево. Предвкушаю эффект. Сидим с генералом, пьем чай, болтаем о всякой ерунде, а в половине десятого я достаю часы и как бы между прочим: "Кстати, Ivan Stepanovich, через полчаса к вам приедут от Осман-паши". А, каково? Маклафлин возбужденно расхохотался и сунул ногу
в стремя. Через минуту Варя его уже не видела - скрылся за серым пологом набиравшего силу дождя. Лагерь за три месяца изменился до неузнаваемости. Палаток не осталось - ровными шеренгами выстроились дощатые бараки. Повсюду мощеные дороги, телеграфные столбы, аккуратные указатели. Все-таки хорошо, когда армией командует инженер, подумала Варя. В особой части, которая теперь занимала целых три дома, сказали, что господину Фандорину выделен отдельный коттэдж (дежурный произнес новое
слово с явным удовольствием) и показали, как пройти. "Коттэдж" нумер 158 оказался сборной щитовой избушкой в одну комнату и находился на самой окраине штабного городка. Хозяин был дома, дверь открыл сам и посмотрел на Варю так, что внутри у нее потеплело. - Здравствуйте, Эраст Петрович, вот я и вернулась, - сказала она, отчего-то ужасно волнуясь. - Рад, - коротко произнес Фандорин и посторонился, давая пройти. Комната была самая простая, но с шведской стенкой и целым арсеналом гимнастических
снарядов. На стене висела трехверстная карта. Варя объяснила: - Вещи оставила у милосердных сестер. Петя занят на службе, так я сразу к вам. - Вижу, здоровы. - Эраст Петрович осмотрел ее с головы до ног, кивнул. - П-прическа новая. Это теперь такая мода? - Да. Очень практично. А что тут у вас? - Ничего. Сидим, осаждаем турку. - В голосе титулярного советника прозвучало ожесточение. - Месяц сидим, два сидим, т-три сидим. Офицеры спиваются от скуки, интенданты воруют,
казна пустеет. В общем, все нормально. Война по-русски. Европа вздохнула с облегчением, наблюдает, к-как из России уходят жизненные соки. Если Осман-паша продержится еще две недели, война будет п-проиграна. Тон у Эраста Петровича был такой брюзгливый, что Варя сжалилась, шепнула: - Не продержится. Фандорин встрепенулся, пытливо заглянул в глаза. - Что-то знаете? Что? Откуда? Ну, она и рассказала. Уж Эрасту Петровичу можно, этот не побежит рассказывать всякому встречному-поперечному. -
К Ганецкому? П-почему к Ганецкому? - нахмурился титулярный советник, дослушав до конца. Он подошел к карте и забормотал под нос: - Д-далеко к Ганецкому. Самый фланг. Почему не в ставку? Стоп. Стоп. С исказившимся лицом титулярный советник рванул с крючка шинель и кинулся к двери. - Что? Что такое? - истошно закричала Варя, бросаясь за ним. - Провокация, - сквозь зубы, на ходу бросал Фандорин. - У Ганецкого оборона тоньше. И за ним Софийское шоссе. Это не капитуляция.
Это прорыв. Ганецкому зубы заговорить. Чтоб не стрелял. - Ой! - поняла она. - А это будут никакие не парламентеры? Вы куда? В штаб? Эраст Петрович остановился. - Без двадцати девять. В штабе долго. От начальника к начальнику. Время уйдет. К Ганецкому не поспеть. К Соболеву! Полчаса галопом. Соболев не станет командование запрашивать. Да, он рискнет. Ударит первым. Завяжет бой. Не поможет Ганецкому, так хоть во фланг зайдет. Трифон, коня! Надо же, денщик у него, растерянно
подумала Варя. Всю ночь вдали громыхало, а к рассвету стало известно, что раненый в бою Осман капитулировал со всей своей армией: десять пашей и сорок две тысячи войска сложили оружие. Все, кончилось плевненское сидение. Убитых было много, корпус Ганецкого, захваченный врасплох нежданной атакой, полег чуть не целиком. И у всех на устах было имя Белого Генерала, неуязвимого Ахиллеса - Соболева-второго, который в решительный момент, на свой страх и риск, ударил через оставленную турками
Плевну, прямо Осману в неприкрытый бок. Пять дней спустя, 3 декабря, государь, отбывавший с театра военных действий, устроил в Парадиме прощальный смотр для гвардии. На церемонию были приглашены доверенные лица и особо отличившиеся герои последнего сражения. За Варей прислал свою коляску сам генерал-лейтенант Соболев, чья звезда взмыла прямо к зениту. Не забыл, оказывается, старую знакомую блистательный Ахиллес. Никогда еще Варя не оказывалась в столь изысканном обществе. От сияния эполетов
и орденов можно было просто ослепнуть. Честно говоря, она и не подозревала, что в русской армии такое количество генералов. В первом ряду, ожидая выхода высочайших лиц, стояли старшие военачальники, и среди них неприлично молодой Мишель в неизменном белом мундире и без шинели, невзирая на то, что день выдался хоть и солнечным, но морозным. Все взгляды были устремлены на спасителя отечества, который, как показалось Варе, стал гораздо выше ростом, шире в плечах и значительнее лицом, чем ранее. Видно, правду говорят
французы, лучшие дрожжи - слава. Рядом вполголоса переговаривались два румяных флигель-адъютанта. Один все косился черным, маслянистым глазом на Варю, и это было приятно. -... А государь ему: "В знак уважения к вашей доблести, мушир, возвращаю вам вашу саблю, которую вы можете носить и у нас в России, где, надеюсь, вы не будете иметь причины к какому-либо недовольству". Такая сцена - жалко тебя не было. - Зато я дежурил на совете 29-го, - ревниво откликнулся собеседник. - Собственными
ушами слышал, как государь сказал Милютину: "Дмитрий Александрович, испрашиваю у вас как у старшего из присутствующих георгиевских кавалеров разрешения надеть георгиевский темляк на саблю. Кажется, я заслужил... " "Испрашиваю"! Каково? - Да, нехорошо, - согласился черноглазый. - Могли бы и сами догадаться. Не министр, а фельдфебель какой-то. Уж государь проявил такую щедрость! Тотлебену и Непокойчицкому - "Георгия" 2-й степени, Ганецкому - "Георгия" 3-й степени. А тут темляк. - А что Соболеву?
- живо спросила Варя, хотя с этими господами была незнакома. Ну да ничего, военные условия, да и случай особенный. - Уж верно что-нибудь особенное получит наш Ак-паша, - охотно ответил черноглазый. - Если уж его начальник штаба Перепелкин сразу через звание скакнул! Оно и понятно - не может же капитанишка на такой должности состоять. А перед Соболевым нынче такие горизонты открываются, что дух захватывает. Везуч, ничего не скажешь. Если б его не портили страсть к вульгару и дешевой эффектности... -
Тсс! - прошипел второй. - Идут! На крыльцо неказистого дома, гордо именуемого "походным дворцом", вышли четверо военных: император, главнокомандующий, цесаревич и румынский князь. Александр Николаевич был в зимнем форменном пальто, на эфесе сабли Варя углядела яркое оранжевое пятнышко - не иначе как пресловутый темляк. Оркестр грянул торжественный Преображенский марш. Вперед лихо выкатился гвардейский полковник, отсалютовал и звонким, подрагивающим от волнения басом зачеканил: -
Ваше им-ператорское величчество! Па-азвольте от офицеров вашего личчного конвоя пре-паднести ззза-латую саблю с надписью "За храбрость"! В оз-намено-вание са-авместной рратной службы! Куплена на личные средства офицеров! Один из флигель-адъютантов шепнул Варе: - Вот это ловко. Молодцы! Государь принял подарок, вытер перчаткой слезу. - Благодарю, господа, благодарю. Тронут. Всем вышлю от себя по сабле. Полгода, так сказать, из одного котелка... Он не договорил, только
махнул рукой. Вокруг растроганно засморкались, кто-то даже всхлипнул, а Варя внезапно увидела в чиновной толпе, стоявшей подле самого крыльца, Фандорина. Этот-то как сюда попал? Невелика фигура - титулярный советник. Однако тут же разглядела рядом с Эрастом Петровичем шефа жандармов, и все разъяснилось. В конце концов, истинный-то герой пленения турецкой армии - Фандорин. Если б не он, здесь бы сейчас парадов не устраивали. Тоже, наверно, награду получит. Эраст Петрович поймал Варин взгляд
и состроил ипохондрическую гримасу. Всеобщего воодушевления он явно не разделял. После парада, когда она весело отбивалась от черноглазого флигель-адъютанта, все пытавшегося найти общих петербургских знакомых, Фандорин подошел и, слегка поклонившись, сказал: - Прошу извинить, господин п-полковник. Варвара Андреевна, нас с вами хочет видеть император.
