Петя был чрезвычайно лопоух. Настолько, насколько вообще можно быть лопоухим. В детстве он от этого не страдал, потому что в его родной деревне все были лопоухими. Голосистых лопоухих деревенских красавиц не смущали оттопыренные уши кавалеров. Но красавиц осталось всего две, а кавалеры к петиному совершеннолетию и вовсе извелись. Перспектива остаться первым и единственным парнем на деревне Петю не прельщала, и поэтому он не заторопился домой после службы в армии, а выхлопотал направление в военное училище.

Учился Петя сносно и даже хорошо, преодолевая крестьянским упорством недостатки школьного образования. К пятому курсу у Пети наконец выросли усы, а погоны уверенно пересекла широкая лычка. В компании товарищей петина лопоухость выделялась не более, чем чей-то маленький рост или длинный нос и неприятностей Пете не доставляла. Угнетало другое. Пете нужно было жениться. Не то чтобы петино естество так требовало прелестей семейной жизни, просто Петя хорошо понимал, что после окончания училища ему в каких-нибудь казахских степях эти прелести светить не будут вообще. Петя был комсомольцем, жизнь, таким образом, у него была одна и прожить ее надо было... Короче, жениться было необходимо и все тут.

В большом полустоличном южном городе, где учился Петя, девушки на выданье присутствовали в большом ассортименте. Ладный, опрятный и отутюженный курсант-пятикурсник с новыми усами был вполне завидным женихом. Но когда этот жених смотрел на Петю из зеркала... Абсолютно перпендикулярные голове большие круглые уши убивали в Пете всякое желание демонстрировать их кому-то еще. Петя не мог преодолеть в общении с девушками свой комплекс лопоухости, а время поджимало и надо было что-то делать...

Друзья сочувствовали Пете. Но это милое сочувствие в суровом мужском коллективе - кто его испытал, тот оценит. Петя страдал.

Однако, слухи и в то тяжелое безинтернетовское время имели свойство своими неведомыми путями распространяться по бескрайним просторам страны. До Пети дошел слух, что в столичных городах типа Москвы и Ленинграда есть такие доктора, которые могут исправить его лопоухость. Стесняясь и заикаясь, Петя расспросил учившихся на его курсе ленинградцев, те в свою очередь позвонили родственникам и через пару месяцев Петя владел нужной информацией. К каникулам удалось раздобыть искомую сумму денег, и Петя, предварительно созвонившись с доктором и записавшись на прием, засобирался в далекую Северную Пальмиру.

Неизбежная утечка информации, произошедшая в процессе петиных поисков, привела к тому, что все Дважды Краснознаменное училище непрестанно обшучивало тему “Пятак едет в Питер пришивать уши”. Но Петя был добрым и спокойным парнем - он решил, что лучше уж пусть товарищи посмеются над ним, чем поплачут, и внимания не обращал.

Перед отъездом в Ленинград Петя вдруг заволновался, ему стало жалко ушей. Он смотрел в зеркало на источник своего страдания, прижимал уши руками к голове, делал на зеркале засечки фломастером, измерял расстояние линейкой... В итоге он сходил в городскую фотостудию, где попросил сделать ему хорошую фотографию. Старый еврей-фотограф долго прицеливался, пытаясь художественно разместить в кадре ушастую композицию. Он даже попытался влезть не в свое дело, когда, оторвавшись от видоискателя, посмотрел на Петю поверх очков и сказал:
- Молодой человек, а что если вам...
Но Петя жестко оборвал его:
- Снимайте.
Так Петя напоследок стал обладателем лопоухой фотографии. На память. С этой фотографией в чемодане он и уехал в Ленинград.

Фамилия у доктора была звучная, и как показалось Пете, немецкая. Немцев Петя не любил, но уважал. В конце концов это было надежнее, чем лечь под нож к доктору с простецкой русской или, прости господи, украинской фамилией. Печальный доктор долго и задумчиво смотрел на петины уши, прикидывая, насколько они могли бы помочь в решении актуальных жизненных проблем. Воспоминания о проблемах сделали доктора еще более печальным, и Петя забеспокоился. Но тут доктор очнулся и назвал двузначное число. Число по модулю было несколько меньше суммы денег, спрятанных в петином чемодане, Петя как человек военный торговаться не любил, и таким образом, доктор выиграл после первого же хода. Ударили по рукам и решили, не теряя времени, резать завтра.

На следующее утро Петя как штык явился на операцию. Немецкий доктор, памятуя петину покладистость при торговле, предложил оперироваться без наркоза: ”Потерпите, молодой человек, - зато отходить не будет". Но Петя был советским курсантом и штучки эти знал. Он потребовал обслуживания по полной программе. Доктор погрустнел, перекинул в уме пару костяшек справа налево и молчаливо согласился.

Операция прошла удачно. Доктор пришил Петины уши так, что Петя спокойно прошел бы даже испытания в аэродинамической трубе. Жизнь, казалось, налаживалась. Но именно тут на Петю и посыпались несчастья.

Друзья-курсанты, провожая Петю на дело, напутствовали его в меру собственной медицинской эрудиции. Бывалый ротный старшина сказал ему:
- На всякий случай выпей потом водки. Все не так болеть будет. Универсальное средство.
А Пете и самому хотелось выпить. И повод был нешуточный - начиналась новая жизнь. Шляться по рюмочным Пете не хотелось, хотя он и был в гражданской одежде. Неизбежные в таких случаях знакомства и беседы о жизни с пьяными гопниками Петю сейчас совсем не привлекали. Петя зашел в винный магазин, и не обнаружив "маленьких", купил на радостях поллитровую "Пшеничную". Пластмассовый раскладной стаканчик, верный спутник курсантского быта, помог решить проблему с культурой пития, и Петя, прогуливаясь по малолюдному Михайловскому саду, и не заметил как потихоньку с шоколадкой прикончил бутылку. Будучи крепким, тренированным курсантом, Петя не испытывал бы дискомфорта по поводу выпитого, если бы не предыстория вопроса... Проклятый наркоз начал отходить, что само по себе было неприятно, но еще и солидная доза алкоголя разогнала молодую петину кровь, закачала ее под давлением Пете в голову, и боль Петя почувствовал страшную.
Петя бегал трусцой по залитым мягким северным солнышком аллеям Михайловского сада и громко матерился, грозясь вырвать несуществующие жабры ротному старшине. Водочные деньги были выброшены на ветер, потому что Петя от боли и беготни по саду быстро и необратимо протрезвел. Это расстраивало Петю еще больше, так как денег вообще было в обрез. Нарезая десятый круг, Петя понял, что привлекает внимание не только болельщиков, но еще и милиционера. Тогда Петя, не снижая скорости, выбежал из сада, добежал до Невского проспекта и прыгнул в первый попавшийся троллейбус.

От бешеной боли Петя все время скрипел зубами и тихо подвывал. Пассажиры его сторонились. Но, как впоследствии оказалось, не все...

Петя вел себя как нелегал перед провалом. Он поменял несколько троллейбусов, покатался в метро, заблудился окончательно, купил карту города, уехал по ней в противоположную сторону, потерял карту города, поскитался по окраинам и к вечеру был совершенно бесплатно доставлен в гостиницу сердобольным пилотом пожарной машины.

Однако на этом петины неприятности не закончились. Боль потихоньку отпустила и проглодавшийся Петя собрался пойти поискать какого-нибудь пропитания. Но сунув руку в задний карман новеньких джинсов "Miltons", купленных за огромадные деньги специально для этой поездки, Петя не обнаружил там кошелька.

Сосед по номеру отсутствовал, и Петя смог дать волю чувствам. Он ревел как раненая горилла, простирал руки к небесам и выкрикивал самые страшные ругательства и проклятия, какие только знал. Помятый и несчастный, в одних трусах, с красными пришитыми ушами Петя сидел на койке, и завывая, озвучивал слаборазборчивые тексты, похожие на языческие заклинания. Если бы дежурная бабка не была глухой, то ночевать бы Пете в ту ночь в милиции или в психушке. Но все обошлось.

Здоровая крестьянская психика и утихающая боль сделали свое дело. Петя успокоился. Отчаяние сменилось мрачной злостью. Перебирая всех, кому можно было бы отомстить за изломанную судьбу, Петя неожиданно для него самого не обнаружил кандидатур. Самый подходящий кандидат на страшную месть - ротный старшина - получил уже такую дозу проклятий, что добродушный в сущности Петя его обессиленно простил. Доктор - "немец", хоть и обобрал Петю, но ведь он не крал денег, да и Петя получил что хотел. Получалось, что кроме самого Пети виноватых не было.

Нет, был еще один... Тот, кто вытащил Петин кошелек. Как Петя ни пытался припомнить какую-нибудь подозрительную личность вблизи себя в течение дня, ничего у него не получалось. Петя попытался насколько мог порассуждать логически и после получаса медитации он локализовал в сознании троллейбус, в который запрыгнул, убегая из Михайловского сада. Троллейбус ходил по Невскому проспекту - пассажиры в нем все время менялись, входили и выходили. Да и место было самое подходящее для работы карманника.

Петя пересчитал заначенные в чемодане купюры, спустился к администратору и договорился о продлении постоя на два дня. Потом, промаявшись ночь почти без сна, с утра отправился в железнодорожные кассы и обменял билет. Возвращаясь из касс в гостиницу, Петя приобрел в галантерейном магазине портмоне весьма внушительных размеров.
Вернувшись в номер, Петя достал свою лопоухую фотографию, слегка обрезал ее по размерам портмоне и на обороте карточки большими печатными буквами написал:
ТЫ ДУМАЛ, ЧТО ЗДЕСЬ ДЕНЬГИ, А ЗДЕСЬ Я - ЛОПОУХИЙ.
Немного подумав, Петя жирно приписал снизу:
МУДАК
Последняя приписка сильно походила на подпись. Чтобы не зачеркивать, Петя поставил в конце три восклицательных знака. Так ему показалось лучше. Петя аккуратно вложил фотографию в новенький портмоне, а портмоне - в задний карман джинсов. Покрутившись перед зеркалом и убедившись, что огромный новый кошелек почти наполовину торчит из кармана, Петя удовлетворенно крякнул и отправился в город. Выдвигаясь в район намеченной операции, Петя предвкушал триумф своего злорадства - он представлял себе как вчерашний карманник, потея и нервничая, вытащит Петин портмоне, как он залезет в кошелек тонкими пальцами, чтобы вытащить деньги и какая у вора будет рожа, когда ему достанется петин привет. Петя даже не собирался ловить воришку и сдавать его в милицию, его не беспокоила проблема возврата своих денег. Пете был нужен моральный реванш. Он не мог уехать домой побежденным и оплеванным.

Весь день Петя ездил в троллейбусе по Невскому проспекту.Он якобы мечтательно смотрел в окно на задней площадке, облокотясь на поручень и призывно отклячив зад с торчащим из кармана портмоне. Вообще-то Петя рассчитывал, что кошелек у него вытащат быстро, как и в прошлый раз. Но клева не было. Никто не хотел тащить Петин кошелек.

Однажды на остановке у Катиного садика Петя почувствовал неслучайные прикосновения. Но поклевка оказалась ложной. Высокий длинноволосый юноша с подкрашенными ресницами, соблазнившийся отнюдь не петиной приманкой, вынужден был спешно десантироваться из троллейбуса под гневным взглядом возмущенного курсанта.

Петя был упрям. Он продолжал ездить в троллейбусе целый день. Даже перестал выходить на конечных остановках. Сначала его выгоняли, а потом перестали. Ближе к вечеру на одной из конечных точек маршрута, когда пассажиры вышли и закрылись все двери кроме передней, в салон вошли трое молодых мужчин. Они прошли по салону на заднюю площадку и встали перед Петей, перекрывая ему возможные пути отхода.
- Ну что, дух залетный, куда лопатнички сбрасываем?
Петя удивленно смотрел на незнакомцев. Вдруг один из них, ловко подхватив Петю под руку, вытащил у него из заднего кармана портмоне. Петя запоздало дернулся, но пробить прямой правой из учебной стойки не получилось - он был жестко зафиксирован двумя другими нападавшими.

В милицию его все-таки привели. Просто чтобы поржать. Опера смеялись до колик, передавая из рук в руки лопоухую фотографию. Петю напоили чаем и надавали советов. Прощаясь, жали руки, записывали телефоны. Петя шел до самой гостиницы пешком, петляя по улицам и проспектам. Белая ночь опускалась на город. Навстречу Пете попадались только красивые девушки, и Петя с легким удивлением подумал, что, не смотря ни на что, он счастлив...
...
- Петр Андреевич, мы готовы. Машина будет у вас через полчаса. Вам дать офицера - сопровождающего? Есть тут у нас знатоки архитектуры. Город покажет...
- Сережа, подожди пока. Позвони мне часиков в шестнадцать. Я скажу, куда подъехать.
- Так может, все-таки машину?
- Да нет, Сережа. Я хочу так прогуляться. Воспоминания юности, знаешь... Они ведь без машины...
Будь готов к шестнадцати. И будь на связи. Все.
Генерал-лейтенант Петр Андреевич Рукавишников подошел к зеркалу. Гражданский костюм очень неплохо сидел на его спортивной фигуре. Генерал поправил лацканы, галстук и остался доволен.
Он взял со столика потрепанный старый портмоне и достал оттуда фотографию с неровно обрезанными краями. С фотографии, насупившись, смотрел на генерала страшно лопоухий мальчишка в курсантской форме. Генерал улыбнулся мальчишке. Улыбка получилась грустной и доброй. Даже нежной, но совсем не генеральской. Он подмигнул фотографии и сказал вслух:
- Ну что, Петя, пойдем? Покатаемся на троллейбусе? Не дрейфь, все будет хорошо.