Быль о матросе Брыле, азербайджанском гостеприимстве и просто о жизни...

Случилось это в предпоследний год Советской власти. В стране что-то уже трещало, Прибалтика периодически объявляла независимость по поводу, и без оного. На Украине уже появились «гарные хлопцы» с чубами и трезубцами на кепках, а весь Кавказ потряхивало довольно нешуточно, уже с пальбой и погромами иноверцев. А на окраинах страны, в частности на Кольском полуострове, в базах подводников жизнь текла размеренно и планово, лишь только как-то начали обесцениваться деньги из-за роста цен, да и как черти из табакерки, в дальних закрытых гарнизонах, стали появляться беженцы, которые сразу по хозяйски открывали магазины, лавочки и лавчонки. Бежали они из Армении, Азербайджана и прочих республик, да так здорово бежали, что останавливались за много тысяч километров от родных мест, в Заполярье. А потом к ним прибегали их родственники и знакомые, каким-то невероятным образом, достававшие разрешение на проживание в жутко секретные и закрытые гарнизоны. Союзные республики, еще не бывшие, но уже самостоятельные начинали потихоньку требовать своих призывников обратно, и матросы начали массированно убегать по домам. Обстановка становилась все более непонятной, но никто даже представить себе не мог, что страна уже через год развалиться окончательно и бесповоротно.
Весной того года мы сходили в автономку, после которой командира, старпома и еще кого-то наградили «звездами шерифа», а уже ближе к осени командира начали подводить к увольнению за «дискредитацию воинского звания». Что самое удивительное, увольняли его за острое и искреннее желание служить, а не копать ямы и строить заборы. Поэтому-то экипаж после отпуска и занимался всем, чем возможно, начиная от ремонта камбуза, заканчивая строительством роддома, а командир сидел дома под домашним арестом, и судьба всего нашего экипажа была какая-то очень туманная и неопределенная. Как само - собой разумеющееся, народ начали растаскивать по другим экипажам, менять матросов и мичманов, откомандировывать офицеров к другим кораблям, а нам взамен засовывать всевозможный списанный и больной человеческий материал, годный только на шатанье по береговым нарядам.
В то утро, меня после построения в казарме, старпом, пошушукавшись с помощником, подозвали меня к себе. Беседу начал помощник.
- Борисыч, тут такая проблема выскочила...
Я стоял молча и ждал. Проблема могла оказаться, какой угодно, начиная от срочного заступления в патруль, заканчивая не менее неожиданным выходом в море.
- Нам месяц назад прикомандировали из экипажа Кончина матроса. Заочно. Он в госпитале в Североморске лежал, а кончинцы корабль на завод погнали в Двинск. Ну, так его выписали.
Мне показалось, что я понял суть вопроса.
- Мне за ним в Североморск ехать?
Тут в разговор вступил старпом.
- Вечно ты помоха не можешь конкретно говорить. Значит так Белов. Ехать за ним не надо. Его уже привезли. Он у нас в казарме. А вот с ним ехать придется.
У меня появилось чувство какой-то заковыристой засады.
- Куда?
- В Баку Белов. Дело в том, что матроса Брыля списали с флота подчистую. С «желтым билетом». То есть, простым языком говоря, он психически нездоров.
Я превратился в соляной столб. Я ожидал чего угодно, но только не такого поворота.
- И я что... его туда повезу?
Старпом кивнул головой в знак подтверждения.
- Именно ты. Мы прикидывали, но лучше кандидатуры, чем ты не нашли.
- Спасибо большое - только и смог выговорить я.
- А я могу отказаться?
Старпом усмехнулся.
- Конечно, можешь. Но тогда поедешь нести службу к Кончину в Северодвинск на пару лет. Выбирай.
Крыть было нечем. Надо было соглашаться.
- Ясно. Еду. Когда?
Старпом повернулся к помощнику.
- По готовности. Выписывай документы на двоих. Ну, все как положено. А я в штаб....
Полдня мы с помощником творили документы, и к обеду выяснилось следующее. Военно-проездные документы на меня и Брыля нам дали. На поезд. А вот официальные командировочные деньги, а значит и официальную оплачиваемую командировку, ни дивизия, ни флотилия нам не дает. Отвезти требует, а платить не хочет. А отсюда следует, что и питаться, и если что ночевать где-то на перепутьях мне придется на свои, и на них же и Брыля поить и кормить. Когда мы обрисовали ситуацию старпому, тот рассвирепел и куда-то убежал. Потом, правда так же быстро вернулся обескураженным, и подтвердил еще раз то, что мы и так уже знали. Везти самим. Но инструктаж получить в штабе флотилии. У целого оперативного дежурного.
Перспективка везти полубезумного матроса на своё денежное довольствие, меня мало радовала, и я бы мог со спокойной совестью, и вполне обоснованно послать старпома и помощника подальше, ибо в этом случае ничего они мне бы не сделали. Оба были уверены, в том, что мне заплатят за всё, и теперь тоже пребывали в некой прострации, не зная, куда наступать. В корабельной кассе, куда мы все периодически сдавали деньги, на всякие насущно-мифические вещи, типа карасей для матросов, или кетчупов в кают-компанию, оказалась столь незначительная сумма, что ее едва хватило бы на два билета до Мурманска на автобусе. Начальники приуныли, и взяли тайм-аут до завтра. Но я, трезво поразмыслив, пришел к выводу, что смогу предложить им альтернативный вариант, что и сделал, не дожидаясь завтрашнего дня. Дело в том, что после смерти отца, моя мама с братом этим летом обменяли квартиру в Феодосии на родное Подмосковье. Я по причине автономки, не смог оказать им хоть какую помощь в переезде, и хотел бы сейчас воспользоваться моментом, чтобы заехать к ним, и повидаться. Поэтому я предложил старпому следующий вариант: я везу Брыля, как есть, но после того, как доставлю его по месту назначения, и сдам в военкомат, получаю десять суток отпуска, как компенсацию за все неудобства. Старпом с видимым облегчением сразу же согласился, а я отправился, наконец, знакомиться с самим виновником переполоха, матросом Брылем.
До этого я еще никогда не общался близко с психически ненормальными людьми, и внутренне был готов к чему угодно, но Брыль меня разочаровал. Это был невысокий, худощавый юноша, с неестественно загорелым и вполне привлекательным лицом. И самое главное совсем не азербайджанец, а чистой воды украинец, только чрезмерно смугловатый... Я с самого начала подозревал, что такая фамилия несвойственна и странновата для уроженца солнечного Азербайджана, и, убедившись, что он так оно и есть, испытал немалое чувство облегчения.
Пользуясь статусом списано-больного, списанный матрос посреди рабочего дня валялся на шконке и лениво листал какой-то журнал.
- Ты Брыль? - на всякий случай поинтересовался я.
- Да, тащ капитан-лейтенант... А это вы меня домой повезете? -матрос отложил журнал и вскочил со шконки. А вот говорил он, абсолютно идентично настоящему бакинцу, с теми же интонациями и акцентом
- Я, я...Ну, давай знакомится. Капитан-лейтенант Белов. Садись. Сейчас прикинем, что делать будем. Как себя чувствуешь-то?
Брыль сел. Если бы я не читал его документы из госпиталя, то никогда бы не поверил, что этот мальчик ненормален, и «способен на неадекватные и немотивированные поступки».
- Значит так, юноша. ВПД нам дали только на поезд. Командировочные не дали совсем, так, что доплачивать, чтобы лететь на самолете нечем. Свои я платить не буду. А посему, я сейчас иду в поселок, и буду брать билеты на ближайший поезд на Баку. Прямых рейсов из Мурманска нет, поедем с пересадкой. Скорее всего, в Москве. Так что, если повезет, суток через четверо будем на месте. У тебя самого, хоть какие-то карманные деньги есть?
Брыль посмотрел на меня, и я снова внутренне усомнился в его госпитальном эпикризе.
- Тащ...а давайте я вам добавлю денег на авиабилеты на нас обоих? Домой хочется побыстрее...
Его слова снова заставили меня подумать, что все-таки он и правда, несколько ненормален. Зарплату нам платили вовремя, но деньги уже здорово обесценились, и некогда высокое денежное содержание подводника, уже вызывало улыбку у жителей столичных городов.
- Брыль, откуда у тебя деньги?
Кажется Брыль понял, о чем я подумал после его слов, и как бы отвечая на мои внутренние сомнения, пододвинулся ко мне ближе, и заговорил вполголоса.
- Тащ...вы не думайте, я не сумасшедший. Честно... Меня, когда призвали в прошлом году, сразу определили в трюмные на 140-ю...там такая жопа была...не описать. Ну, я через полгода решил, что не для меня это. Закосил, и лег в госпиталь. Ну, а дальше уж дело техники.... сами понимаете...
Я оторопело смотрел на него. Тогда еще процесс коммерциализации призыва в вооруженные силы не приобрел такого размаха, как ныне, и слышать такие заявления, а тем более от самого простого матроса из пролетарской бакинской семьи мне было просто удивительно. Брыль принял мое молчание за недоверие, и продолжил.
- Я отцу написал. Он пошуршал там, денег прислал, а в Североморске земляки нашлись...ну знакомства там...туда-сюда... Ну, и списали так, чтобы уже больше никогда не призвали...Честно тащ...не вру. А деньги у меня есть. Давайте на самолете, а?
Сомневался я недолго. На психа Брыль явно не тянул. Лететь естественно было лучше, да и у меня оставалось больше свободного времени.
- Ну, ладно. Договорились.
Брыль, откуда- то из под робы извлек объемистый пакет, из которого вынул увесистую пачку сторублевых купюр, и протянул ее мне.
- Нате тащ...пусть лучше у вас будут. Оттуда и берите.
Я взял. Денег оказалось тысяч пять. Мысленно я охнул. Предупредив Брыля, чтобы он был к утру готов в любой момент сняться и уезжать, я забрал его документы и отправился в поселок за билетами.
Пора стояла осенняя, и народ по большей части возвращался на Север, а потому проблем с билетами у меня не возникло. Простояв меньше часа у окошка кассы, я стал обладателем транзитных авиабилетов на Баку, с пересадкой в Ленинграде на послезавтрашнее утро. Там же сразу приобрел билеты и на утренний автобус. После чего, с чувством выполненного долга, я направился домой, где «обрадовал» супругу вестью о своем скором отъезде. Она, в который уже раз оставалась одна с трехлетним сыном, и пока еще никак не могла привыкнуть к тому, что ее муж- офицер с ненормированным рабочим днем, и с часто возникающими непредсказуемыми служебными обстоятельствами.
Утром я сообщил старпому, что билеты взяты, и завтра мы уже убудем. Старпом обрадовался. Но предупредил меня, чтобы я никуда не уходил, потому - что он сейчас будет связываться с штабом флотилии насчет инструктажа. Пока он кому-то звонил, я обговорил с Брылем наши действия с утра, и рассказал, на что тратил его деньги. А потом пришел старпом и отправил меня к оперативному дежурному на инструктаж...
В рубке дежурного, меня ждал незнакомый капитан 1 ранга, с суровым лицом и профессионально-приветливым взглядом. После моего доклада, он внимательно изучил меня с ног до головы, и видимо оставшись, довольным пригласил сесть. Придвинувшись ко мне, он тихо и доверительно начал говорить:
- Слушай внимательно Белов. Обстановка тебе конечно известна. В стране неспокойно. А что в Баку недавно было и сам знаешь. Там сейчас каждый человек в военной форме - потенциальный враг для населения. Поэтому ехать тебе с этим бойцом придется в гражданской одежде. Так, что ты напрягись, и его тоже переодень, ну, чтоб более или менее прилично выглядел...Понятно?
Мне стало понятно. За всеми этими организационными вопросами, у меня совсем вылетело из головы, что я еду в очень непростое место, по нынешним временам. Всего чуть более полугода назад, в Баку свершилась чудовищная резня армян азербайджанцами, с погромами, поджогами, грабежом, последующим вводом в город войск, военным положением, комендантским часом и всем сопутствующим этому набором милицейско-военных мероприятий. До сих пор в новостях показывали, как по улицам Баку бродят патрули в бронежилетах, обвешанные оружием и в сопровождении БТРов.
- Так точно, товарищ каперанг! Понятно. Поедем в гражданке.
Каперанг удовлетворенно кивнул, и в течение минут пятнадцати так же вкрадчиво и негромко прочитал мне лекцию по нелегким межнациональным отношениям внутри Азербайджана, да и во всей стране, по большому счету. Когда, наконец, он многозначительно замолчал, я посчитал, что уже все, и сейчас меня похлопают по плечу, благословят на прощанье и пинком выгонят из штаба. Но не тут то было. Каперанг открыл папку лежавшую перед ним, достал какие-то бумажки, посмотрел на них, посмотрел на меня и сказал:
- А теперь Белов, самое главное...
Тут я как-то автоматически напрягся. Стало ясно, что все, что говорилось перед этим, просто прелюдия к чему-то серьезному.
- По последним директивам министра обороны... утвержденными после этих событий...сопровождение военнослужащих в эти регионы...короче так Белов. Сопровождать этого неадекватного азербайджанца будешь с оружием. Вот тебе отношение. Оружие получишь у себя в дивизии. Сегодня обязательно зайди в поселке в военную прокуратуру, там получишь наручники.
Мне стало плохо. Я представил себя пробирающимся по улицам Баку с пистолетом в одной руке и с пристегнутым наручниками Брылем в другой, и мне стало еще хуже.
- Товарищ каперанг! Да вы что...меня же...да меня убьют на хрен ради этого пистолета!!! Да и не азербайджанец этот Брыль...он хохол! Просто живут они там!
Каперанг кашлянул в кулак.
- А ты не ковбойничай!!! И наперевес с «Макаровым» не бегай!!! Может и вынимать не придется... Короче, это приказ, и не нам с тобой его обсуждать...Бегом в штаб дивизии за оружием! Свободен!
И каперанг встав, величаво удалился.
Потом, после поездки, я долго и упорно искал директиву министра обороны, на которую пытался ссылаться каперанг, но так и не нашел ничего похожего. Не уверен, что такая директива была вообще, и кому надо было всучить мне оружие тоже осталось для меня загадкой, но факт остается фактом, и мне пришлось топать в дивизию, где удивленный знакомый распред мне действительно вручил заранее приготовленный «Макаров» с двумя запасными обоймами боевых патронов, вписал его номер в отношение и, узнав, куда я еду, искренне пожелал вернуться обратно. Старпом в казарме тоже был несказанно удивлен этим обстоятельством, но вполне благоразумно предложил никому об этом не распространяться, а в прокуратуру зайти обязательно. Гражданская одежда у Брыля естественно нашлась, и далеко не самого плохого качества, поэтому, договорившись со старпомом, что утром его приведут в ней на остановку автобуса, я убыл в поселок на рандеву в военную прокуратуру. В прокуратуре мне пришлось общаться с красно просветным капитаном, который выдал мне новенькие наручники под роспись, а, узнав, что мне уже дали пистолет, но не дали снаряжения к нему, понимающе заулыбался, и выдал новенькую подмышечную кобуру, тоже под роспись. Потом помог разобраться, как ее носят, в результате чего домой я ушел уже как оперативник, с пистолетом подмышкой, и с наручниками в кармане.
Весь вечер, сидя дома, пока сын игрался с настоящим пистолетом, из которого я вытащил патроны, а жена рассматривала наручники, и охала, я пытался решить, что мне делать с этим набором полицейских игрушек. Ближе к ночи, я окончательно уверился, что без них, мне будет как-то спокойнее, чем с ними, а потому, поздним вечером, засунул и пистолет и патроны с наручниками в карманы парадной шинели висящей в шкафу, и решил, что это хозяйство будет лежать здесь, и ждать моего возвращения. Мне сразу стало как-то легче, и я уснул на мягкой и теплой груди жены спокойно и без грызущих дурных мыслей.
Утром, помощник дежурного по части, доставил мне на остановку, щегольски одетого Брыля с довольно презентабельным саквояжем, а-ля доктор Ватсон. Мы уселись в автобус, и наше путешествие началось.
На КПП документы Брыля долго рассматривали, потом было решили сразу же арестовать за гражданскую форму одежды, и просто возмутительно счастливый вид, но когда я, отозвав дежурного в сторону, продемонстрировал «психические» бумаги, сочли за нужное, осторожно ретироваться, дав отмашку водителю на проезд шлагбаума. В Коле, мы сошли с автобуса и, поймав такси, поехали в аэропорт. Там все прошло гладко, но только вот в процессе ожидания регистрации, у меня кончились сигареты. В этом достопамятном году, наравне со многими дефицитами, в стране неожиданно образовался дефицит никотина. Из магазинов и киосков пропал абсолютно весь табачный ассортимент. Если в центральной части страны, еще можно было как-то разжиться куревом, то на Севере ситуация с сигаретами очень напряженная. На кораблях разобрали плесневелые запасы «Памира», который был положен матросам, но никогда не бывал, востребован, и подчас просто выбрасывался, чтобы не занимать место. Меня, до поры до врем ени, выручало то, что я курил еще и трубку, и когда после автономки экипаж был в санатории под Москвой, умудрился случайно купить полтора десятка пачек болгарского трубочного табака «Нептун», какие меня и спасали практически до отъезда в Баку. Но, к сожалению всё хорошее тоже кончается, кончился и табак, а вот курить хотелось. Найденная где-то дома полупустая пачка пересохшего от старости «Родопи» спасла меня только до аэропорта, а там я остался уже один на один с никотиновой зависимостью. Ненадолго меня спас мой подконвойный Брыль, у которого тоже оказались последние две сигареты в помятой пачке «Примы», которые мы выкурили перед посадкой, смакуя, и сплевывая прилипающие к губам табачины.
Через полтора часа мы выгрузились в аэропорту Пулково, где нам предстояло прождать часа три до рейса в солнечный Азербайджан. Первым делом, забыв даже о гальюне, мы с Брылем бросились на поиски сигарет. Столицы, есть столицы, и курево обнаружилось сразу, в первом попавшемся кооперативном буфете, но по абсолютно космическим цена. Мысленно пощелкав в уме счетами, я вздохнул, и решил все - же прикупить себе хотя бы блок, самых дешевых в этом заведений сигарет «Арктика». Но был неожиданно остановлен Брылем.
- На надо зря деньги тратить, тащ каплейтенант... Дома все будет. Давайте по пачке купим.
Почему-то я решил, что ему можно верить, и ограничился парой пачек. После этого, мы с блаженством перекурили, и отправились перекусить. Цены в закусочных аэропорта были так же величественны, как и цены на табак, и я начал потихоньку сомневаться в своей кредитоспособности. Потом Брыль, попросился на все оставшееся время отправить его в видеозал на просмотр какой-то то ли «Мухи», то - ли «Конана варвара». Я согласился, но перед этим, Брыль, впервые оказавшийся после Баку в большом городе, с детской непосредственностью прилепился к какому-то киоску, торговавшему всякой расплодившейся на этот момент кооперативной ерундой. Он накупил массу какой-то мелочи, и, в конце- концов, прикупил значок, имитирующий знак депутата Верховного Совета СССР, но с надписью «Депутат самого себя». Значок Брыль торжественно приколол к лацкану своей джинсовой куртки, и убыл смотреть видеоужасы, а я отправился на осмотр заметно изменившегося с моего последнего прилета аэроп орта. Если бы я знал, как икнется нам этот значок вскорости, то, наверное, отодрал его от брылевской куртки с воротником.
Рейс на Баку вылетел минута в минуту. Полет прошел быстро, так как я просто уснул, а Брыль прилип к какой девушке на соседнем кресле и весь полет рассказывал ей о красотах Каспия, ужасах Заполярья и героике службы подводника. Баку встретило голубым небом, палящим солнцем и удушливой жарой, так, что, выйдя на трап самолета в своих северных нарядах, мы моментально взопрели, и разделись до рубашек. И тут я сразу приметил, что всё как-то неправильно в этом аэропорту. И высадили нас из самолета не к автобусу, а довольно далеко от самого аэропорта, и что встречали нас носатые черноволосые милиционеры, а не служащие «Аэрофлота», и что весь пассажирский табор направили не к самому зданию вокзала, а к соседнему невзрачному зданию. И еще на стенах этого здания, явственно просматривались следы от автоматных очередей...
В здание всех запускали через узкую дверь, за которой был установлен временный турникет. Было заметно, что помещения совершенно не предназначены для приема пассажиров. И самое главное, что за турникетами стояли военные и милиционеры, все как один азербайджанцы, вооруженные до зубов, и упакованные в доспехоподобные бронежилеты. Хотя они и не проявляли никакой агрессивности, но все пристально всматривались в лица пассажиров. И когда Брыль, шедший передо мной, миновал турникет, два милиционера, неожиданно ловко взяли его под руки, и быстро повели к какой-то двери. Я, было, рванул за ним, но меня резко и неожиданно остановил какой-то какой- то майор, и когда я, было, попытался отодвинуть его в сторону, чтобы догнать моего уводимого в неизвестность подопечного меня просто спеленали. В спину ударили чем-то жестким, по видимому прикладом автомата, а когда я приземлился на пол, руки резко завернули за спину, защелкнули наручниками, и пару раз ласково приложили ногами по ребрам, чтобы я успокоился. Потом меня приподняли, и потащили в соседнее помещение. Туда же принесли мою сумку. Начался обыск. Говорить мне не давали, да и толку было никакого. Вокруг слышалась только азербайджанская речь, в которой я, только благодаря сроку службы, понимал несколько ругательных выражений, которых, кстати, слышалось немало. Как я был счастлив в этот момент, что не взял с собой и пистолет и наручники, и вся моя принадлежность к вооруженным силам ограничивалась только документами. Карманы у меня вывернули, содержимое сумки вытряхнули на стол и методично просеивали в четыре руки. Не найдя ничего крамольного, вещи запихнули обратно в саквояж, а мои документы изъятые из карманов куда-то унесли. Меня же, с наручниками защелкнутыми за спиной, вытолкнули в еще одну дверь, за которой оказалась неплохо оборудованная камера, с решеткой, нарами, и группой, довольно прилично выглядевших товарищей на них. Мои тюремщики затолкнули меня в камеру, не сняв наручники, заперли решетку, и уд алились.
- Здравствуйте молодой человек! О...да вы в оковах... Проходите, проходите...присаживайтесь. Как говорится, в ногах правда нет...как и ваших руках вероятно тоже!
В камере находилось пять человек, все очень прилично одетые, чистенькие и все с каким-то сытновато - одухотворенным выражением лиц, которые бывают либо только у пожизненных членов Союза писателей, либо у махровых номенклатурщиков на заслуженной пенсии.
- За что же вас загребли в кутузку, молодой человек?
Говоривший был мужчина за пятьдесят, статный, но тучноватый, с залысинкой и благообразным вальяжным лицом, на котором прочитывались годы, проведенные явно не у мартеновской печи, и тем более не в военной организации.
- Матроса домой вез... больного... только сошли с самолета, сразу схватили, как бандитов... наручники эти еще нацепили...
Ооо...так вы молодой человек, вероятно офицер?- заинтересованно спросил мужчина.
-Да. Северный флот.- утвердительно кивнул я.
- Да, молодой человек, армия сейчас находится, в очень тревожном состоянии... Мы давно предупреждали, что все может, кончится именно так. Бойня, кровь, народная ненависть к режиму...
Мужчину явно понесло, и я не очень вежливо, перебив его, спросил:
- Это все понятно. Но почему на мне наручники, и я сижу тут с вами? Что происходит?
Мужчину это ни капли не обидело, и он даже с каким-то удовольствием и восхищением начал объяснять:
- Видите ли, господин офицер, сейчас в Азербайджане проходят первые, заметьте именно первые независимые выборы с момента воцарения Советской власти на Кавказе! И я очень даже понимаю наших азербайджанских товарищей, которые не хотят, чтобы на волеизъявление народа оказывали давление извне...очень понимаю... Вот поэтому, они и задерживают всех, кто может оказаться, так называемыми независимыми наблюдателями, а по сути, быть кремлевскими наймитами... А мы...представители «Демократической России», всегда выступали стороне наших национально-духовных соратников, и довольно странно, что нас, идейно-солидарных с народом Азербайджана держат здесь...
Деморосса снова понесло, а я поняв, в чем суть дела в общем, но, так и не поняв за что же здесь сижу, я сам, как-то успокоился, и примостился поудобнее на свободное место на нарах. Группа же «арестованных» демороссов, воодушевленных моим собеседником, подхватила его выступление и начала практически митинг в нашем узилище. Я вполуха, слушал их революционный бред, больше стараясь как-то поправить наручники, которые уже довольно больно впивались в запястья рук.
- Офицер, я бы смог тебе их снять сейчас, но лучше не надо. Думаю, тебе скоро отпустят, и зачем лишний раз нервировать айзеров. Потерпи немного.
Повернув голову, я увидел человека, на первый взгляд внешне мало, чем отличавшегося от разглагольствовавших демократов, но во взгляде, которого читалась воля, сила и презрение к сидящим рядом демагогам.
- Говоруны...твою мать... Привыкли всю жизнь в Доме журналиста коньяк жрать и анекдоты про Брежнева рассказывать, и все туда... демократы. То же мне, свобода возлияния... Сейчас их еще человек десять наберут, и обратно в Москву отправят...чтобы не мешали...а может и наоборот пустят, чтобы еще больше народ разозлить... мало еще кровушки пролили...Не вертись офицер, я тебе сейчас под наручники носовой платок подсуну, чтобы не резали....
Больше он ничего не говорил, но все произошло по его сценарию. Сначала увели всех демороссов, предварительно на чистейшем русском языке объявив им, что через десять минут они будут лететь по направлению к Москве. С ними увели и моего собеседника. Я остался один. Еще через полчаса, мою клетку отпер устрашающего вида огромный азербайджанец, в военной форме без знаков различия, с автоматом ППШ на плече, и с анекдотичной, огромных размеров, клетчатой кепкой на голове.
- Виходы...
Я слез с нар, и вышел из клетки. В соседнем помещении, где меня обыскивали до этого стоял, улыбающийся Брыль, оживленно разговаривающий на азербайджанском языке с еще одним военизированным местным жителем без погон. В углу валялась моя сумка.
- Тащ капитан-лейтенант! А что это у вас?
Увидев на моих руках наручники, Брыль перешел на азербайджанский, и начал громко говорить, показывая на меня. Его собеседник снял автомат с плеч, положил на стол и подошел ко мне.
- Нэ обижайся командир, ошибочка вышел, пока туда-сюда, разобрались совсем...
Наручники он мне снял, и протянул мои документы. Потом выложил сумку. Потом порылся еще раз у себя в нагрудном кармане и протянул конверт с деньгами Брыля.
-Нэ бойся командыр, я сбэркасса!
И протянул мне, даже на взгляд, заметно похудевший конверт. Я его взял и поглядел на Брыля. Тот утвердительно кивнул головой, и я спрятал конверт в карман. Уже на улице, мой подопечный, сильно извиняясь, поведал, что стало причиной нашего ареста. Это оказался тот самый псевдодепетатский значок, который даже с пары метров, очень напоминал настоящий. Власти Баку, чтобы полностью обезопасить свои выборы от влияния, кого бы то ни было, приказали любых депутатов из Москвы отлавливать на всех вокзалах, и отправлять обратно в те города, из которых они прибыли. И как оказалось, Брыля с его нагрудным знаком, не взирая на возраст, приняли за депутата, и обошлись с ним довольно вежливо, а меня без значка, приняли за его телохранителя, а потому заломали по-простому, да еще и по почкам надавали. Когда же разобрались в чем дело, ситуация плавно перетекла в привычный восточный базар, и еще часа полтора, азербайджанские слуги правопорядка обсуждали с Брылем сумму бакшиша, за которую они бы н ас выпустили без всяких последствий. Когда финансовый вопрос, наконец, был решен на приемлемых для обеих сторон условиях, мы и были сразу освобождены.
Домой к Брылю мы ехали на такси. Если на центральных улицах, все было более или менее чисто, то на окраине и правда, были еще заметны следы зимних событий. То тут, то там попадались сожженные или просто разрушенные дома, и остовы обгоревших автомобилей. По дороге, мой подопечный предложил сразу заехать в военкомат и отдать документы, чтобы сразу закрыть этот вопрос. Время было еще раннее, и я согласился. Военкомат оказался тоже полуразрушен, и военком района, плотно сбитый полковник-азербайджанец восседал на втором этаже уцелевшего ветхого флигеля, один, даже без секретаря. Он молча посмотрел бумаги, поставил мне печати на командировочный, и как-то невесело то ли себе, то ли мне сказал:
- Сумасшедший к сумасшедшим вернулся...
Потом поднял глаза на меня.
- Парень то хоть вменяемый?
- Более чем, товарищ полковник.
- Ну, ясно. Ладно, иди капитан. Передай уж в руки родителям-то.
Полковник совершенно без акцента говорил по-русски, да и планки на его мундире были не только от юбилейных медалей.
- Обязательно товарищ полковник.
Он протянул мне руку.
- И уезжай отсюда капитан побыстрее. Здоровее будешь. И совет: не вздумай ночью по городу гулять, как раньше... бывало...
Мы обменялись рукопожатиями, и я покинул военкомат, тем самым официально завершив свою миссию спасения матроса Брыля.
Мой «ненормальный» жил в окраинном одноэтажном районе, под названием Рабочий поселок. По сути, это было огромное скопление частных домов и домиков, образующих настоящий «Шанхай». Калитка в дом Брыля была не заперта, и мы свободно вошли во двор, в котором росли гранатовые деревья, которые я видел первый раз в жизни. Дом был одноэтажным, с большой открытой терассой. И дома никого не было. Как оказалось, во второй половине дома, выходящей дверьми на другую улицу, жил старший брат Брыля, у которого хранились запасные ключи, и он, попросив меня подождать, побежал к нему. И с этого момента началось мое знакомство с азербайджанским гостеприимством...
Буквально через минуту, после уходы Брыля, в калитку вошли двое. Один невысокий, немолодой и худощавый мужчина, загорелый до шоколадного состояния. А рядом с ним вышагивал огромный и необъятный мужчина, с ярко выраженными кавказскими чертами лица, начиная от анекдотично огромного носа, заканчивая буйной растительностью, выпирающей из -под рубашки во всех доступных местах. И судя по взглядам, которые они оба кидали на меня по мере пересечения двора, ничего хорошего меня не ждало.
- Ти кто!? Что здэсь делаешь?! Кто тебя звал!?
Я начал пятиться к двери дома.
- Извините, я привез...
Парочка начала подниматься по ступенькам, а мне уже не было куда отступать.
- Что привез, что привез!!! Воровать хочешь!!! Чатлах! Готверан! Рамис, держи его!
С предпоследними словами, я был знаком, благо годы военной службы, кого угодно сделают минилингвистом, и слова эти не предвещали ничего хорошего. Но на мое счастье, в тот момент, когда динозавроподобный Рамис, схватил меня за рубашку, где-то сзади раздался крик:
- Папа, это командир мой, он меня домой привез!
И Рамис держащий меня за руки, и второй, оказавшийся Брылевским отцом, одновременно повернули головы на звук голоса. Я тоже вытянул шею, и постарался выглянуть из-за могучего тела азербайджанца. По дорожке бежал улыбающийся Брыль, а за ним семенила его более взрослая копия.
- Сынок!!! Вернулся... ай хорошо как!!!
Не смотря, на такой поворот событий, сразу исключающий меня, как человека, втихомолку проникшего в чужой дом, могучий Рамис меня не отпустил. Удостоверивший, что на дорожке действительно молодой Брыль, он, не выпуская меня из рук, неожиданно обнял меня, да так, что дыханье сперло, и заорал во весь голос:
_Ай, спасыбо дорогой!!! Друга, брата нам вэрнул!!! Такой радость доставил!!!
Я пытался каким-то образом извернуться, и вырваться из объятий Рамиса, но ничего не получалось. К тому же от него пахло смесью чего-то пряного, табака и каким-то ядреным ароматом, напоминавшим смесь чеснока и лука одновременно. Он так бы, наверное, и тискал меня еще минут десять, если бы не отец Брыля, оторвавший его от меня, каким-то коротким, но явно емким выражением. После чего, отец матроса протянул мне руку и представился:
- Сергей Николаевич Брыль...отец... спасибо!
И тоже набросился на меня с объятьями. Потом меня обнимал старший брат Брыля Игорь. Потом, немного погодя пришла его мама, которая по сравнению с мужчинами была очень скромна и сдержана, ограничившись материнским поцелуем в обе щеки. Потом, пока я умывался, и приводил себя в порядок, в комнате был оперативно накрыт стол, а заодно оповещена вся улица о возвращении блудного Брыля. Причем, процедура оповещения была проведена в военном образцово-показательном варианте, потому - что, потратив на умывание максимум десять минут, и выйдя во двор, я обнаружил там уже человек двадцать пять мужчин, примерно одинакового возраста, степени небритости и национальности. Каждый из них, считал обязанным потискать меня несколько минут, поблагодарить меня за спасение их соседа, брата и просто хорошего человека. Причем говорили они все на каком-то псевдорусском языке, который я понимал ровно наполовину, отчего как-то немного комплексовал и чувствовал себя не в своей тарелке. Как оказалось потом, семья Брылей переехала в Баку много лет назад, сразу после войны, и с тех пор практически полностью ассимилировалась с местными жителями, начиная от говора и внешнего вида, заканчивая даже домашним укладом. Из человек тридцати постоянно подходивших и отходивших от нашего стола, не было ни одной женщина, и только мама Брыля носилась как курьер, разнося огромные чайники с зеленым чаем, закуски и прочее, для тех, кто не смог поместиться в небольшой комнате. Застолье продолжалось довольно долго, и я, до того, как окончательно размориться от жары, дорожной усталости и теплой водки, которой со мной хотели чокнуться все из присутствующих, успел попросить самого здравомыслящего, из гуляющих, брата Брыля Игоря, о помощи в приобретении билета обратно, до Москвы. Последнее, что я помню, постепенно сдаваясь в плен пьяненьким сновидениям, что просил у него закурить, попутно жалуясь об отсутствии на Севере, никотина, как класса товара.
Утром, меня разбудил яркий луч солнца, прорвавшийся к моему припухшему от вчерашнего торжества лицу, сквозь щель в занавеске. Было тихо, лишь за окном, было едва слышно, чей-то негромкий и неспешный разговор. Я взглянул на часы. Было половина девятого утра. На кухоньке копошилась мама Брыля, которая поздоровалась со мной так по доброму, словно я был ее близким родственником, и отчего мне сразу стало стыдновато, за то, что я не помнил, как вчера лег спать. Когда я умылся, он проводила меня на веранду, где за очень низким столиком, на табуретках со спиленными ножками, восседал Сергей Николаевич, Игорь и Рамис. Они сосредоточенно пили зеленый чай из огромных пиал, хрустя баранками, и зачерпывая зеленоватое варенье из ретроспективных розеточек. Беседа была спокойной и неторопливой, и по большому счету была посвящена мне. Высокое собрание, решало как меня правильно и красиво проводить обратно. Не в смысле побыстрее выпереть, а именно, как выполнить все мои пожелания, чтобы я остал ся доволен. Мое появление за столом эти рассуждения не прекратило, а наоборот вызвало массу вопросов, чего я хочу, и что мне нужно. Я постарался как можно лаконичнее объяснить, что хочу побыстрее в Москву, к маме, и что больше мне ничего не надо. Ну, разве только сигарет, и то мысленно пересчитав свою наличность немного, ну хотя бы пару-тройку блоков. Мужчины переглянулись, покивали головами, и предложили мне спокойно завтракать и пить чай, после чего мы решим вопрос с никотином, а уж потом займемся билетами. После чая, который, к моему удивлению оказал очень тонизирующее действие на мой расшатанный вчерашним возлиянием организм, Игорь отправился к себе домой, что-то подкрутить в своей «копейке», чтобы мы могли совершить круиз по Баку, я с Рамисом отправился за сигаретами. Поплутав по узким, хаотично искривленным улочкам и переулкам, мы вышли к совершенно невзрачному строению, за забором, слепленным из самых разнообразных материалов, начиная от половых досок, закан чивая ржавыми жестяными листами. За калиткой нас ждал потертый немолодой азербайджанец, во вьетнамском блестящем «Адидасе», и с полным ртом золотых зубов. Перекинувшись с Рамисом парой слов, они поулыбались, похлопали друг друга по плечам, потом поулыбались мне, похлопали меня по плечу, и пригласили в покосившийся сарайчик, построенный явно «хап» -методом. Невзрачное строение, внутри содержало просто огромное богатство по нынешним временам. Вдоль стен громоздились коробки с надписями, от которых во рту скапливалась слюна, а рука непроизвольно тянулась к спичкам. «Родопи», «Ту-134», «Интер», «Ява», «Кишинев», у одной из стен под потолок вздымались сероватые коробки с «Беломором», а у самой двери горой валялись бумажные мешки с «Примой». На мой взгляд, весь мой экипаж, с таким количеством табачной продукции, мог запросто уйти в автономку на полный срок, а потом бы еще и осталось. Пока я л ихорадочно просчитывал в уме сумму, какую мог потратить на этот дефицит, Рамис взяв мешок, начал деловито закидывать в него один за другим блоки «Родопи». Когда я отвлекся от умственной деятельности, он успел накидать блоков пятнадцать, и не собирался останавливаться. На все мои интенсивные возражения, Рамис отвечал коротко, но решительно.
- Ти нам брат вэрнул, нэ обыжай...Подарок!
А когда я начал вынимать деньги, посмотрел на меня так, что стало понятно, что их лучше спрятать обратно, и даже не вспоминать о них. Уложив в мешок двадцать блоков, Рамис просто присыпал их сверху «Примой», насколько возможно, обнял мешок своими гигантскими руками, и мы отправились обратно. Денег с меня не взяли ни копейки, и в этот момент я понял, что это только начало.
У дома нас уже ждали две машины. Одна Игоря, а вторая родного брата Рамиса, мужчины такого же внушительного вида, только чуть моложе выглядевшего. Сигареты были сданы маме Брыля, меня усадили в «копейку» Игоря, и наша кавалькада рванула в сторону центра города. И самым первым пунктом по моей просьбе стал железнодорожный вокзал.
Город был красив. Красив какой-то чарующей смесью архитектурных стилей и направлений, приправленных азиатско-кавказским колоритом, и даже присущая всем восточным городам атмосфера грязноватого базара, наоборот вписывалась очень органично в этот город, который уже к сожалению, был явственно затронут наступающей эпохой потрясений и безвластия. У вокзала мы остановились, и отправились в кассы. Шествие выглядело внушительно. Впереди шел я с Брылем, его брат Игорь, сзади возвышаясь над нашими головами Рамис со своим братом, а еще сзади шли пару друзей Брыля, за компанию отправившиеся с нами. У самих касс было абсолютно пусто. Только рядом, прислонившись к подоконнику, лениво перебирал четки, упитанный, прилично одетый и до синевый выбритый азербайджанец. Кассир, на мой вопрос о билетах в Москву на ближайший поезд, ответила очень вежливо, даже с каким-то участием, что их нет на ближайшие тридцать суток. Ни СВ. ни купе, ни плацкарт. Все мои сопровождающие лица, начали горячо и возму щенно выказывать ей свое отношение ко всему железнодорожному транспорту, и пока они там читали свои монологи, ко мне мягко и неслышно подошел, стоявший поодаль мужчина, и вкрадчиво спросил:
- Уважаемый, проблэмы есть?
Я сразу все понял.
- Есть. Очень нужен билет до Москвы.
Мое сопровождение, узрев новое лицо, перестало уничтожать словом кассу, и молча обступило нас.
- Вах, как понымаю...Ехать надо очень, да?
- Очень!- согласился я.
- Могу попробовать помочь...нэ знаю...можэт нэ получыться...
Весь мой эскорт, мгновенно заговорил по-азербайджански, перебивая друг друга, интенсивно жестикулируя, и что-то объясняя, показывая на меня. Кассовый магнат, невозмутимо крутя четки, вдруг хлопнул в ладоши.
- Ой, какой уважаемый человек, не может уехать...Пойдем, поговорим с женщиной...должна помочь...должна....
И деликатно взяв меня под локоть, повел к кассе.
- Люба, надо помочь очень хорошему человеку...очень достойному и хорошему человеку...
И повернувшись ко мне спросил:
- Сколько билетов? На какое число?
Ответить я не успел, потому что за меня ответил Игорь.
- Один. Москва. На завтра.
Азербайджанец наклонился к окошку.
- Любочка, завтра человеку ехать надо. В Москву.
И снова поднял голову ко мне.
- СВ? Купе? Нижний полка, верхний полка?
Тут уже свое слово успел вставить я.
- Купе, пожалуйста. Если можно нижнюю.
За низким окошком кассы началось шевеление. Я, в душе уже опасаясь, что меня снова заплатят, рывком подскочил к кассе, вытаскивая кошелек. Через минуту, билет на завтрашний утренний рейс перекочевал в мой карман, а я расплатился за него ровно по таксе. Предполагая, что «на лапу», деловому азербайджанцу мне еще предстоит давать, я повернулся к нему, и наткнулся на его очень доброе и улыбающееся лицо.
-Ой, какому человеку помогли...долго-долго помнить буду...
Я поблагодарил, и начал было открывать кошелек, но он меня остановил, и очень витиевато объяснил, что ему стыдно, что он хотел такого человека о чем-то просить. Пока я соображал, что ответить, меня по плечу постучал Игорь, и предложил уходить. Как оказалось, пока я разбирался с кассой, мзду за билет, все-же умудрился отдать он, и естественно наотрез отказался брать у меня деньги обратно. После этого я твердо решил, что ничего покупать не буду, а если и буду, то только за свои и быстро, пока они не успели меня опередить.
Потом была изумительная экскурсия по городу. Мы бросили машины, и всей компанией прогулялись по старому городу, его бульварам и улочкам. Я узнал, что такое дворец Ширваншахов и увидел знаменитую Девичью башню. Мне даже показали знаменитое место, где Никулин и Миронов в «Бриллиантовой руке» усиленно «ломали» руки, и где-то там же рядом мы перекусили ошеломляюще вкусными и сочными шашлыками, которые нам подносил старый бакинец, в белоснежнейшем халате и белом колпаке. Все мои усилия, платить самому, пресекались сразу, и очень грозно, так, что уже к середине дня я перестал комплексовать по этому поводу, хотя напоследок снова пришлось немного покраснеть. Уже перед самым отъездом домой, я увидел книжный магазин, и с детства, питая очень большую любовь к печатному слову, рванул туда посмотреть. То, что я увидел, повергло меня в шок. Полки были полны дефицитных книг, тех самых, на которые у нас сдавали тонны макулатуры, получали талончики и радовались как дети, о чередному томику Дюма, или Хейза. Тут все это, и не только, лежало свободно, и, кажется без ажиотажного спроса. Да и вообще магазин на восемьдесят процентов был забит книгами на азербайджанском языке, а русскоязычная литература занимала совсем немного места. Я завис у этого прилавка минимум на полчаса, рассматривая подарочные издания «Графа Монте-Кристо», солидные тома Сименона, и даже отдельные книги сверхдефицитного Пикуля. Книги были недешевы, я очень долго облизывался, и, наконец, решившись, купил себе трехтомник Пикуля, и двухтомник братьев Стругацких. Я бы конечно взял все остальные книги, потому что никогда не считал возможным экономить на книгах, но большего себе позволить не мог, и зажав купленное, с тяжелым сердцем покинул магазин. Каково же было мое удивление, когда, уже усевшись в машину, нам пришлось еще несколько минут ждать Рамиса, который, открыв дверцу машины, протянул мне саму настоящую, анекдотичного и растиражированного вида авоську, в которую б ыли свалены все книги, которые я успел посмотреть...
- Подарок...от Магомедовых тебе...вижу, хороший книги...читай, да....
И Рамис улыбнулся так широко, что я даже не нашелся, что ответить, и лишь скороговоркой, опустив глаза, поблагодарил того, в глубине души понимая, что рад этому подарку, хотя по идее радоваться ему было стыдновато.
По приезду домой, оказалось, что пока мне демонстрировали красоты Баку, дома готовились к моим проводам. Не знаю, откуда у них была уверенность, что я возьму билеты именно на завтра, но столы накрыли именно сегодня. И накрыли, надо сказать, как будто провожали в Москву, как минимум ближайшего родственника. Пока, мама Брыля вместе с супругой Игоря и еще какими-то молодыми женщинами суетились у столов, отец моего матроса, вежливо взяв меня под локоть, повел хвастаться своими гранатовыми деревьями. Их оказалось много, и что самое интересное, чего я никогда не знал, все разных сортов. Я даже не догадывался, что существуют белые гранаты. С каждого дерева, Брыль старший, срывал мне ветку, с гранатами, стараясь, чтобы ветка эта была обязательно, не только с плодами, но и с листьями. В конце экскурсии я напоминал гранатовый куст, с головой и ногами, и подробной и исчерпывающей информации о гранатах, узнал еще и историю семьи Брылей. Все они были чистейшей воды украинцы, родители кото рых во время войны эвакуировались сюда, да потом и остались. С годами, они настолько адаптировались к местному образу жизни, что и внешне и разговором, и даже домашним укладом стали практически неотличимы от аборигенов этих мест. Как я понял, Брыль старший работал простым водителем на местной автобазе, и работал им так, как работал весь Азербайджан, да, наверное, и все наши юго-восточные республики. Возил молоко из какого-то близлежащего колхоза на молокозавод. И осуществлял это так. Свою получку, он сразу делило на две части. Первую платил кому-то в колхозе, чтобы ему проставили в путевке, что он за месяц сделал энное количество рейсов и отвез энное количество сырья на молокозавод. Вторую платил на молокозаводе, чтобы ему отметили, что он это привез, и потом списали, как прокисшее и испорченное. Потом уже из собственных денег платил за те самые путевки своему диспетчеру на автобазе, за месяц, а то и больше, и совершенно отдельно платил за путевку, куда-нибудь в среднюю поло су. А потом, приплатив еще кому-нибудь в гараже, он забирал машину, грузил ее разными фруктами, и гранатами в том числе, и ехал в среднюю полосу, с официальной путевкой, где всегда находились люди, готовые купить эти свежие и дефицитные продукты, для дальнейшей реализации. Все это давало Брылю доход, позволяющий совершать всего 5-6 круизов в год, проводя остальное время дома, в любимом саду, числясь одновременно ударником социалистического труда в родной автоколонне.
Застолье, по поводу моих провод, очень напоминало элементарные проводы в армию. Сколько я наслушался хороших и добрых слов в свой адрес от абсолютно незнакомых людей не передать. И хотя было понятно, что это лишь восточная вежливость, но было довольно приятно, отчего я вскорости снова начал клевать носом, благодаря скорости чередования тостов. Что самое интересное, Брыли, сохранившие для себя украинские национальные ценности, в виде любви к салу, свинине и прочим антимусульманским продуктам, в большом количестве выставили все это на стол, и их правоверные соседи, с большим вкусом поглощали сало с чесночком, под добротную «Столичную», с горячим лавашиком в довесок.
Утро прошло практически по сценарию первого дня, а вот когда я начал собираться, оказалось, что вещей у меня что-то многовато. К моей сумке, сначала добавилась огромная сетка с гранатами, коробка с сигаретами, и авоська с книгами. Потом со своей половины пришел Игорь, и принес еще одну сумку. Как он сказал, для моей жены. В сумке лежал десяток дефицитнейших коробок шоколадных конфет, причем одинаковых не было совсем, и причем все были московские, самых известных фабрик. Потом долго прощались, и даже опрокинули с Брылем старшим по стопке на посошок. А когда подъехал Игорь, и мы начали все это перетаскивать в машину, ко всем прочим вещам, мне на колени добавилась огромная корзинка со снедью в дорогу, которую принесла мама матроса, перекрестив меня на прощанье.
На улице, к нашей машине сзади пристроился автомобиль Рамиса, и еще одна «Волга» со вчерашними гостями. Ехали неторопливо, с восточной вальяжностью, а потому когда, наконец, весь кортеж добрался до вокзала, до отправления состава оставалось уже пять минут, и я уже начинал покусывать губу, от предчувствия неминуемого опоздания. Слава богу, а скорее слава восточной неторопливости, с которой поезд трогался с родного вокзала, я успел. Но моя посадка в вагон была просто феерической. Сначала вся толпа провожающих высыпала из машин, и подхватив мои вещи, стремительным броском выдвинулась к вагону. Потом последовал сам ритуал прощания, с речами, объятьями и поцелуями. А потом начался внос вещей, во время которого Рамис жизнерадостно беседуя с проводниками, удерживал стоп-кран вагона...
Моими соседями в купе оказалась молодая пара, лейтенант с симпатичной блондинистой супругой едущие в отпуск, и приятная женщина лет пятидесяти, наоборот приезжавшая в гости к сыну, служившему в окрестностях Баку, в поселке Гюздек. С их рассказа, все выглядело примерно так. Поезд, слегка дернувшись, остановился, и буквально через минуту в купе залетел, бандитского вида, азербайджанец с коробкой в руках, молча положил ее на свободную нижнюю полку и так же молча вылетел в коридор. За ним проследовало еще пять человек, каждый молча укладывавший поклажу на полку, и так же молча исчезавший. Потом поезд тронулся, и появился я. Женщина, которую звали Ирина Степановна, вообще сказала, что сначала они подумали, что с ними едет какой-то бандит. В процессе укладывания горы моих вещей под полку, обнаружилось, что ко всему прочему, добавилась еще одна коробка, в которой стояло шесть бутылок коньяка. Две бутылки «Ширвана», которого я до этого даже и не видел, и четыре бутылки конь яка «Гянджа», который мне уже приходилось пробовать. В процессе знакомства, я успокоил попутчиков, и в знак знакомства выставил на стол две бутылки коньяка, со свежесорванными гранатами. В корзинке, которую собрала мне мама Брыля, обнаружилось такое количество снеди и сладостей, что я мог бы ехать до Мурманска, не утруждая себя мыслями о хлебе насущном. Само - собой, и это все перекочевало на стол, и мы устроили прощание с Баку, в котором приняло участие все мое купе, и Ирина Степановна с искренней доброжелательной улыбкой, и жена лейтенанта Света, без лишней жеманности, и лейтенант Игорь, с удовольствием и острым желанием выговориться кому-нибудь ...
Машины с моими провожающими, которые махали руками из окон, неслись вдоль путей, провожая поезд пока дорога не повернула вбок. Баку остался позади. Мы сидели и смаковали коньяк, оказавшийся изумительного, не похожего на другие немного тягучего, пряноватого вкуса и говорили. Дороги вообще располагают к разговорам. Света, простодушно и мечтательно делилась планами по благоустройству их служебной квартирки в гарнизоне, Игорь в тамбуре, смоля сигарету за сигаретой, зло и обеспокоено рассказывал, о том, что творится вокруг их части на самом деле, а мудрая Ирина Степановна немного грустно жалела, что так и не смогла уговорить своего сына переводится в Подмосковье, хотя тому давно предлагали это сделать. Дорога, в такой душевной компании пролетела быстро, и мы расстались на перроне в Москве с самыми хорошими воспоминаниями друг о друге.
Я погостил у мамы и вернулся в Гаджиево. Обрадовал семью дарами Востока, сдал пистолет и наручники, мирно пролежавшие все дни в шинели, и продолжил свою привычную службы, постепенно забывая свой бакинский вояж.
Наверное, вся эта история, состоящая из нагромождения флотских «чудес» и жизненных коллизий, могла бы остаться, пусть и несколько своеобразным, но все же заурядным эпизодом в моей жизни, если бы не одно. Неожиданно для меня самого, участники этих событий начали появляться на моем горизонте с завидной частотой. Сначала, осенью 1993 года, когда наш законно избранный президент, штурмовал наш же законно избранный парламент, я узнал на экране телевизора, в одном из защитников Белого дома, того самого человека, с которым меня свела судьба в «обезьяннике» Бакинского аэропорта. Был он в камуфляже, с погонами полковника, и очень выделялся на фоне остальных разношерстных бойцов. Еще через несколько лет, в одной из книг посвященной этим событиям, я нашел его фотографию, и узнал, что этот полковник, судя по всему, настоящий офицер, погиб там в эти дни, сражаясь, наверное, за все то, что считал самым важным в своей жизни.
Уволившись в запас, я стал работать в Москве, и офис моей компании располагался практически на Патриарших прудах, где в 1998 году я встретил Ирину Степановну, изрядно постаревшую, но все такую же улыбчивую и доброжелательную. Каюсь, но узнала меня она, и мне даже пришлось поднапрячь память, чтобы вспомнить те сутки в поезде. Она не зря переживала тогда за сына. Ее сын, майор Советской Армии, погиб от рук бойцов Национального фронта Азербайджана, отказавшись отдать личное оружие при нападении на их часть. С тех пор я иногда гулял с ней вокруг Патриарших, пока она в 2002 году не умерла от сердечного приступа.
В 2005 году, находясь на конференции в Турции, я заметил в отеле супружескую пару, которая показалась мне смутно знакомой. Это оказались те самые мои попутчики, Света и Игорь. Для них те годы, тоже стали безрадостными. Свете вместо благоустройства семейного очага, пришлось тушить свой подожженный дом, и она потеряла своего еще не рожденного ребенка. Игорь, получив контузию после взрыва складов боеприпасов в Гюздеке, был начисто комиссован из рядов Вооруженных сил, и естественно остался никому не нужен, кроме собственной семьи и жены. Слава богу, жизнь позволила им выпрямиться, не пропасть, не растерять чувства, завести детей, но все же при воспоминаниях о тех годах, у Игоря непроизвольно кривились губы, и он начинал немного заикаться.
Матрос Брыль поздравил меня открыткой с Новым 1991 годом и пропал. Лишь в 2006 году, проезжая по Горьковскому шоссе, я узнал в одном из придорожных шашлычников Рамиса. Он хоть и остался могучим и видным мужчиной, полностью поседел и как-то сник, и больше не оставлял впечатления безразмерной широты и жизнелюбия. Он долго не мог, а может и не хотел вспомнить те пару дней в далеком 1990 году, но постепенно понемногу оттаял, расслабился, и я узнал от него судьбу семьи Брылей. Игорь, самый здравомыслящий из всех, уехал со своей семьей из Баку, сразу, как развалился Советский Союз. Уехал он в Россию, и думаю, не пропал. Отец моего матроса, потеряв работу, долго пытался устроиться хоть куда, но потом неожиданно сдал, и меньше чем через два года после описываемых событий, умер в своем гранатовом саду. У него просто остановилось сердце. Самого Брыля попытались мобилизовать на войну в Карабах. Он естественно этого не хотел, и дал деру, прихватив с собой мать. Рамис сам помогла им покин уть Баку. Куда они уехали неизвестно, но судя по всему к брату и навсегда. Больше Рамис о них ничего не слышал. Сам он уехал из Азербайджана под закат 90-х годов, устроился где-то в Подмосковье сначала простым мангальщиком, постепенно мало по малому устроился, открыл собственную придорожную харчевню, привез семью, и уже лет десять кормил дальнобойщиков и автолюбителей на подъезде к столице. Я иногда заглядываю к нему, он всегда рад, но в глазах его больше тоски, чем радости, хотя он и пытается всеми силами этого не показывать.
Я часто думаю, о том, как бы сложилась моя жизнь, и жизнь этих людей живших в одной стране, и внезапно оказавшихся в другой, враждебной и жестокой, если бы не развалилась наша былая могучая держава. К ней можно было относиться по разному, для кого страна была тюрьмой народов, а для кого единственной и нерушимой, но я почему-то уверен, что судьбы всех нас сложились совсем по другому, и это совсем не ностальгия, а простая констатация факта...