Волшебник Страны Поз

Если вы мне скажете: "Этого не было и не могло быть!", то я отвечу: "А вы там были? Там, то есть в энской степи, на пятачке меж высотой Безымянная и озером Круглое? Не были? Так и не жужжите!"
Если вы мне станете говорить, что в строительных частях все (или кое-что) не так устроено, то я скажу, что вы не служили в Энском ВСО.
А если вы скажете что-нибудь еще, то я скромно, но настойчиво поинтересуюсь: "А где были вы с 19 по 21 августа?"

Чудо о студентах

По скудным степям Страны Поз тянулась Дорога, мощеная серой плитой. Тянули ее сто семнадцать военных строителей с приданной техникой, тремя единицами гражданского персонала, ротным старшиной прапорщиком Ягайло, замполитом Якушинским и врио начальника участка старшим лейтенантом Лехой Лепажевым. За "шишку" в этой артели держался командир 2-й ВСР капитан Фомич.
Официально стройкой командовал, конечно, совсем другой товарищ, постарше в звании. Однако "хронически обострившиеся камни" сделали его пребывание вдали от окружного госпиталя небезопасным. Вообще, кадровая политика в Стране Поз - штука крайне запутанная. Чтобы объяснить простому смертному все хитросплетения человеко-должностей и окладов-надбавок потребовался бы десяток бразильских сценаристов и год упорного труда. Поэтому проще согласиться с авторитетным мнением прапорщика Ягайло, высказанным при задушевной беседе с сержантским составом:
- Объект у нас стратегический. Значит, интересует все разведки мира. И чтоб эти шпионы себе головы сломали, подслушивая наши телефонные разговоры, наши кадровики такую козу им и подстроили!
Помимо кадровой засекреченности в Стране Поз есть еще много необъяснимого и даже таинственного. Туризм здесь не развит, посему территория сохраняла до последнего времени очарование неухоженной дикости. Загадочна уже сама местная топография. В городке "Изумрудный", куда, собственно, вели Дорогу, жил вовсе не волшебник Гудвин. Здесь располагались "Семь Подземных Королей", объект секретный и жутко стратегический. По соседству обосновался "Желтый туман" - батальон химзащиты. Роль летучих обезьян исполняли "мигуны", квартировавшие в сотне километров на зюйд-вест. Что же до бойцов 2-й военно-строительной роты, то они именовались "деревянными солдатами Урфина Джюса".
Стоит признать, внешне капитан Фомич сильно походил на сказочного диктатора. Более того, именно красноносая физиономия ротного командира (плюс редкий для военного жаргона топоним "Изумрудный") послужила отправной точкой при создании сначала Эпоса Страны Поз а затем и настоящего Культа Гудвина.
Все это мифотворчество - дело рук студентов-гуманитариев, служивших пару лет назад в фомичевской роте. Юные, но уже отравленные знанием мозги искали себе какого-нибудь применения. В военном строительстве интеллект гуманитария потребен разве что при выпуске боевого листка. Что тоже не факт. И студенты создали свой мир, Страну Поз.
В этой стране все было понятно и логично. Люди играют свои роли, оттого и их поступки. Ротный материт за низкие темпы? Но Урфину Джюсу и положено торопиться в Изумрудный город. Солдат Кызыкбаев вытер задницу стекловатой? Так на то он и деревянный! Но лучше всех вел свою роль министр обороны - мудрый Гудвин. Он отправлял людей домой пачками, по два раза в год.
Интеллектуально неиспорченные сослуживцы, вчерашние чабаны и хлопкоробы, поначалу приняли мифотворцев за лжепророков. Вдохновляемые комсоргом роты Халиковым, они даже хотели побить ересиархов каменьями (и всем другим, что под руку попадет). Но! Явлено было 2-й ВСР чудо: министр обороны, Великий и Ужасный, демобилизовал студентов на год раньше положенного им срока!
Вряд ли кому из серьезных исследователей выпадала такая профессиональная удача: наблюдать гибель и рождение богов в отдельно расквартированной военно-строительной роте! К сожалению, ни капитан Фомич, ни "око партии" замполит Якушинский этого грандиозного явления просто не заметили. А студенты, уезжая домой, вознесли в честь Чуда хорал, оставшийся во 2-й ВСР на правах неофициального гимна:
Мы в город "Изумрудный"
Идем дорогой трудной,
Идем дорогой трудной,
Дорогой непрямой.
Заветное желание исполнит мудрый Гудвин,
И дембель возвратится с победою домой!
Про победу - это, наверное, перебор. Но уроженцам южных республик, внукам басмачей, абреков и прочих мусаватистов такой перебор нравился. Поскольку был понятен. Зато почему Лепажева (выпускника морфака военно-строительного училища, не расставшегося с тельняшкой даже в степи), нужно величать Чарли Блэком, оставалось загадкой. Но вера и знание - вещи по сути разные. Раз Культ требует звать советского командира заокеанским именем, так, значит, так оно и нужно. Ведь называли же уважаемого Исаева-агу фашистской кличкой Штирлиц...
А вот проявлять к Гудвину неуважение опасно. Ведь и пяти лет не прошло, как в "Желтом тумане" случилась задержка дембеля на целых три месяца. А все потому, что кто-то спер из ленинской комнаты фотку министра обороны для дембельского альбома...
Moralite: Вот так, в условиях почти полной изоляции от вышестоящего командования и других подразделений, 2-я ВСР приняла новую веру. А история религиозных войн учит: нет бойцов отчаяннее, чем неофиты-фанатики, идущие в бой с именем бога на устах.

По законам военной диалектики

Дорогу, устремившую свой разбег из Энска (где квартировал родной военно-строительный отряд) в пос. "Изумрудный", называли по-разному. Заезжие проверяющие величали "стратегической артерией", гражданские, лишенные самого понятия военной романтики, - "бетонкой". Пессимист Фомич обзывал ее "Великим Тупиком".
Поначалу, когда Дорога еще только робко выбиралась за околицу Энска, Фомич был беременен самыми радужными надеждами, на какие только способен капитан с семилетним стажем. Поводы имелись основательные: удаленность от начальства, ключи от провизии, самовластное единоначалие (с учетом "камней") и в перспективе - пухлая майорская звезда, которая найдет-таки своего героя.
В те времена Фомич (как пацан!) любил сравнивать своих "военных истребителей" с легионерами, прорубающими легендарные римские дороги через дебри какой-нибудь Галлии.
Но прошел один год, потом - другой, а за ними - третий, и старый капитан загрустил окончательно и бесповоротно. Напасти валились на его седеющую голову с садистской методичностью. Сначала досрочно уволили студентов, а это - треть роты (причем не худшая треть!). Затем начались перебои с плитами: Энский завод ЖБИ то митинговал, то бастовал, то просто не работал. Наконец, стало поднимать голову окрестное фермерство: с объекта начала пропадать вверенная техника.
Вооружившись обрезом малокалиберной винтовки, Фомич самолично возвращал похищенные селянами трактора и машины. Но выправить ситуацию в стратегическом плане не мог. Комиссии на объекте появлялись все реже, а их члены становились все более вялыми.
В последнее время Фомич ассоциировал Дорогу с Беломоро-Балтийским каналом, а своих экс-легионеров прилюдно обзывал "гражданами заключенными каналоармейцами", благо Ветер Перемен проник уже в степную глушь и позволял говорить такие вещи совершенно открыто. Из латыни в глоссарии бывшего центуриона осталось лишь одно выражение: "манипула хренова".
Ротный замполит Якушинский каналоармейцем себя не считал. Он был... декабристом. Причем, "во глубине сибирских руд". Его биография - типичная биография декабриста - родился, учился в университете, писал стихи, получил офицерские погоны, попал в Сибирь...
Собственный декабризм он осознал в первый же месяц службы два года назад. Пьяный ротный явился ночью в лагерь и не обнаружил там ни дежурного, ни "дневального за дежурного", ни просто дневального. Тогда он поднял задремавшего в вагончике ответственного офицера, коим был Якушинский, и заставил его до утра торчать на "тумбочке".
Счастье этого мужлана, что дуэлей нынче нет, хотелось бы посмотреть на него на шести шагах... А так все обошлось для Фомича очередной задержкой в звании, даже партбилет не отобрали. Зато именно на этой пошлой "тумбочке" проявился подлинный аристократизм молодого замполита. Наверняка даже Грушницкий в солдатской шинели не имел в своем виде столько патрицианского достоинства и, одновременно, гусарского шика.
За два прошедших с того события года конфликт между ротным и замполитом успел приобрести характер перманентный. Он развивался согласно законам диалектики, и, прежде всего, - согласно закону единства и борьбы противоположностей. Внешне эти двое представляли единое командование 2-й ВСР, но за плотным занавесом субординации... Они сошлись, коса и камень, стихи и проза, лед и пламень.
Да и как мог поседевший в казарме капитан признать полноценным офицером "институтку", не способную самостоятельно произвести подъем личного состава? Якушинский, в свою очередь, полагал, что "все зло и дедовщина в войсках от таких держиморд и ретроградов, как Фомич". Взаимные претензии копились до поры, то есть до момента приложения другого закона диалектики - "перехода количества в качество". Пользуясь привилегией подниматься в атаку вне очереди, коммунист-декабрист первым открыл военные действия. А все потому, что был ему знак...
По должностным обязанностям и по велению декабристской души Якушинский отвечал за культурное просвещение 2-й ВСР. В один из выходных он повез в Энск, в кино, группу отличившихся бойцов. Фильм оказался морально выдержанным, про интриги в каком-то НИИ. "Отличившиеся", рассчитывавшие, как минимум, на "Маленькую Веру", были разочарованы. Многие даже поклялись никогда больше не отличаться.
Зато самого замполита культпоход потряс необыкновенно. Один из героев фильма, кто-то из этих "доцентов с кандидатами" учил младшего коллегу, как нужно начинать свержение начальника. Мол, прежде всего, надо придумать ему обидную кличку. В этом совете с экрана Якушинский угадал перст судьбы.
После двухдневных раздумий "в народ" было выпущено разными способами полдюжины метких прозвищ для командира. Но, ни "Сатрап", ни "Скалозуб", ни, даже, "Аракчеев" почему-то не прижились. Военные штрейкбрехеры продолжали верноподданнически величать капитана в третьем лице "командыром" (при посторонних), либо Урфином Джюсом (при тайных дембельских обрядах). Гражданские спецы придерживались лояльного "Иваныч".
Сам же "Иваныч" при очередном купании в озере Круглое довольно двусмысленно и совсем уж неожиданно процитировал, глядя на раздевающегося замполита:
...меланхолический Якушкин
Казалось, молча обнажал
Цареубийственный кинжал.
Так был применен диалектический закон "отрицания отрицания". А к Якушинскому на ближайшую и среднесрочную перспективу прилип неоднозначный титул "цареубийцы". Обидно в этой кличке было не то, что, так сказать, "ниже пояса". Замполит свысока смотрел на подобные пошлости. Обидно до удушья было за всех борцов с тиранами... В тот памятный день на берегу озера Круглое прозвучала страшная аннибалова клятва! И пускай сей обет был произнесен не вслух, последствия его обещали стать ужасными, как непосредственно для Фомича, так и для остальных душителей свободы.
После того, как Якушинский сопроводил в окружной госпиталь дежурную жертву энуреза, в офицерском вагончике появилось полтора десятка томов из ПСС третьего классика марксизма. "Читайте Ильича, у него есть ответы на все вопросы, а до Фомича вашего мы еще доберемся!" - этот совет начпо не раз потом с благодарностью вспоминал замполит.
Конечно, с творчеством ВИЛа Якушинский был знаком еще со школьной скамьи: читал, изучал, конспектировал. Но для истинного понимания созрел только сейчас.
Интимно взволновала статья "Памяти Герцена", где тонко подмечена трагедия декабристов - героев, страшно далеких от народа. А после изучения и конспектирования работы "Как нам реорганизовать Рабкрин" юный марксист всерьез занялся кадровой политикой 2-й ВСР. Он напросился в командировку за молодым пополнением (каких унизительных компромиссов это стоило!), перелопатил и заново систематизировал ротную документацию по личному составу, потихоньку начал подбирать среди вновь призванных бойцов свою "молодую гвардию".
Гвардейцы, открыв рты и пустив слюни, слушали замполитские откровения про Новый Устав, который скоро придет в войска. В нем не будет слов "приказ", "гауптвахта" и "наряд". А будет всем усиленное питание, послеобеденный сон и два обязательных отпуска. Апостол Нового Устава врал настолько цинично, что ему поверили не только молодые, но и несколько старослужащих. Культ Гудвина дал первую трещинку.
А самому замполиту неожиданно понравилось служить. Приказы он теперь отдавал с каким-то неизвестным прежде наслаждением. У интеллигента в третьем поколении проснулся атавизм, именуемый "военной косточкой".
Moralite: Итак, разбитый во всех пунктах подпоручик и не подумал выбрасывать белый флаг. Разведка боем лишь укрепила его убежденность в необходимости и неотвратимости перемен. Так начал ковать свой характер молодой партиец.

О подвигах, о доблести, о славе

Пьянка с замполитом -
Это уже не пьянка, а мероприятие!
Военная мудрость второй половины ХХ века

Остаться трезвым во второе воскресенье августа (День строителя) среди офицеров и прапорщиков Энского ВСО считалось "поступком несовместимым". А для 2-й военно-строительной роты грядущий праздник усугублялся присвоением замполиту Якушинскому очередного воинского звания. Так что 11 августа 1991 года обещало надолго сохраниться в анналах. Банкет был назначен на 11.00 в двухстах метрах от лагеря, на берегу озера Круглое.
Как и предполагали, веселье завязалось с первого же бокала. Высокую честь открыть праздничное застолье доверили представлявшемуся "по случаю" Якушинскому ("товарищ капитан, товарищи офицер, прапорщик и служащие Советской Армии..."). И малопьющий политрук не подкачал! Слишком резкий "залп" воткнул обмываемые звезды куда-то в область замполитских гланд. Опытный Ягайло (18 календарей в военно-строительных частях) спас праздник. Злополучные "зирки" были оперативно извлечены на свежий воздух вместе с рвотными массами.
В 11.45, когда, форсировав второй перекур, перешли к "горячим" блюдам (плов от военного строителя-рядового Сотбиева), за столом появился новый собутыльник. Некто Гребенюк - однокашник Фомича по ракетной бурсе им. св. Дмитрия Ростовского и подполковник "Семи Подземных Королей". Короче - Гребень. Он прибыл из "Изумрудного" по грунтовке на личной "Ниве" небесно-голубого цвета. Гость был подшофе, в стадии, предполагающей философические диспуты. То есть в том самом состоянии, когда человек полагает окружающих благодарной публикой, а себя - красноречивым оратором. И беда тому, кто в этом усомнится! Подполковник моментально включился в застольную беседу. Та, как раз, принимала высоколобый оборот.
Под журчание водки и стук эмалированных кружек свежеиспеченный старлей объяснял Лехе Лепажеву, что нынешний офицерский корпус - "дешевка, а не благородная каста избранных".
- Позвольте, поручик. - икнул Гребень. - Это каким же, по-вашему, должен быть настоящий офицер? Каковы, иначе выражаясь, критерии отбора?
Подобный интерес к собственной персоне со стороны старшего офицера, да еще и не "строительного", а самого что ни на есть "стратегического", не мог оставить Якушинского равнодушным. К тому же, неофициальное обращение "поручик" ясно говорило, что подполковник - родственная душа и знаток Табели о рангах. Поэтому политрук решил объяснить свои идеи "тезисно и образно":
- Во-первых, честь! Чуть что - за шпагу там, или пистолет и...
- Да вы кровожадный человек, батенька! С таким отношением сколько кровищи по гарнизонам прольется... А кто же Родину от танков НАТО защищать будет? По-моему, гораздо гуманнее и практичнее просто дать обидчику в морду. Подкачайтесь, поставьте удар и - ваша офицерская честь вне подозрений. Кстати, я вижу, вы носите кирзовые сапоги... Не смущайтесь, мне даже импонирует этакий... окопный демократизм. Но позвольте дать добрый совет: переобуйтесь лучше в юфтевые. Они, во-первых, прочнее; во-вторых, эстетичнее; в-третьих, вызывают больше почтения у подчиненных вам азиатских орд; и, в-четвертых (что самое главное), они тяжелее. Ведь честь советского офицера-строителя находится на носке его сапога.
- Да при чем тут сапоги! Да и шпаги тоже... Сами отношения между офицерами... Суды чести настоящие были... Вопросы чести... Сейчас это нам непонятно. Но почитайте Толстого, он же сам боевой офицер... Вы, товарищ подполковник, читали Толстого?
- В оригинале. И согласен, мне их проблемы не всегда понятны. Помню, у них в гарнизоне какой-то немец служил, всем в товарищи напрашивался, а с ним никто дружить не хотел - немец, видите ли! А если бы графу, как мне, особист постоянно выпить предлагал, что бы тот написал? Да и написал бы что-нибудь вообще?
Никакой особист Гребню выпить не предлагал. Но не побитый молью розовощекий старлейчик глядел на него с такой преданностью и обожанием, что вполне успешный карьерист поневоле стал ломать из себя записного фрондера. Эта роль, заученная с младых кадетских ногтей, удавалась ему всегда. Но насколько бы ни был молод и пьян Якушинский, на "особой" теме он предпочел не задерживаться. Он гнул свою линию:
- Ну да, бытие определяет сознание... Но и в наших условиях можно же что-то сделать! Солдат воспитывать по ланкастерской системе. Как декабристы!
- Что вы, поручик! Солдат хоть пожалейте. Они хотят спать и жрать, а вы их - ланкастерской системой. Еще потом на Сенатскую площадь выведите, под картечь... Если вас, действительно, одолел педагогический зуд, то заставьте молодое пополнение зазубрить военно-половую считалочку, которая наглядно объяснит им порядок вещей на два ближайших года:
Полковник оттрахал майора,
Майор оттрахал капитана,
Капитан оттрахал лейтенанта,
Лейтенант оттрахал сержанта,
Сержант оттрахал солдата,
Солдат пошел в самоволку и оттрахал полковничью жену.
Возможно, это чересчур откровенно, зато дает полное представление о воинской субординации и некоторую надежду на справедливость. Опять же, легко запоминается. Кстати, а как вы сами относитесь к полковникам?
- В каком смысле?
- Видите ли, в армии есть два типа не-полковников. Одни хотят полковниками стать, другие хотят какому-нибудь полковнику морду набить. Вы себя лично к какому типу относите?
- Я? Ни к какому, хочу просто честно служить, и все тут!
- А-а, значит, еще не определились. Не затягивайте с выбором, только эти два стимула способны поддерживать офицера в здравом уме до благополучной пенсии.
Якушинский хотел быть не просто полковником, с недавних пор он мечтал о должности начпо. Но признаться в этом побоялся (на комсомольском языке - смалодушничал). И вечный капитан Фомич и фрондер Гребенюк явно относились к противоположному типу. Вдруг за неимением морды действующего полковника, они решат использовать лицо полковника потенциального?
Зато Лепажев явно никого бы не ударил, он же пофигист (или пацифист?), и от него пахнет морем. Замполит добрался до затянутой тельником груди и ткнулся в нее мокрым уже носом:
- Леха! Я знаю, почему меня не любят... За то, что "пиджак", и солдат строить не умею... Уволюсь я...
- Фигня, - утешил Чарли Блэк. - кто ж тебя отпустит, с подводной-то лодки?
- Спасибо, Леха! Я б тебя секундантом взял, если что... А хочешь стать главным инженером? У меня связи в политотделе есть, помогу...

Еще не упали первые сумерки на тихую гладь озера Круглое, как опустел праздничный бивуак. Гребень с Фомичем укатили на "Ниве" в Ягодное, "знакомиться" со студентками из стройотряда. Лепажев потащил замполита баиньки в вагончик. У костра остались лишь Ягайло и "товарищи служащие Советской Армии". Прапорщик не скрывал своих чувств от мирного населения: "Вот же народ, эти замполиты! Любой праздник в ППР превратят. Посидели, поп....ли, разошлись!"
Крановщик Михалыч выразил удивиление: мол, как это Гребень замполита(!) переболтал, да еще без единого мата. "А им там, на боевых дежурствах, делать не хер, вот и чешут языки - тренируются. Потом, после дембеля, можно по партийной линии пойти, или по профсоюзной..." - объяснил обстоятельный Ягайло. Затем он неожиданно хихикнул: "А прапорщика-то никто не трахнул!"
Moralite: Так молодой офицер получил первый урок военных застолий: цени не тех собутыльников, кто много говорит, а тех, кто не даст захлебнуться и дотащит до дома.

О голубях и ястребах

Нельзя сказать, что День строителя прошел совсем уж бездарно. К полуночи вернулись Фомич с Гребнем, злые и побитые. Студенток в Ягодном оказалось мало, зато антивоенно настроенных студентов - предостаточно.
Утирая кровавые сопли, Гребенюк требовал поднять 2-ю ВСР "в ружье" и устроить в поселке Ягодное под видом маневров "хунту Пиночета" или, что еще лучше, "кровавый режим Пол Пота". Вдохновленный, он даже продекламировал:
За..у, замучаю,
Как Пол Пот Кампучию!
Однако Фомич не поддался очарованию поэзии. Воинственный от природы капитан слишком часто страдал за свой темперамент, посему стал осторожен, а иногда даже - откровенно бздлив. В общем, он представлял собой классический пример заклеванного "ястреба".
В службе есть два основополагающих момента: момент принятия ответственного решения и момент разбора полетов. В первом от офицера требуются лишь быстрота и удача. Во втором - теоретически обоснованное, политически грамотное, развернутое обоснование принятого ранее (иногда за доли секунды) скоропалительного решения. Нетрудно догадаться, что выше ценится в невоюющей армии.
Умение грамотно отчитаться, особенно в письменном виде, - талант редкий и почитаемый. Таких умельцев, "голубей", поцелованных военными богами мирного времени, забирают в штабы - обосновывать действия (бездействие) вышестоящих начальников. Здесь уместно вспомнить ротного комсорга Халикова.

Среди пришедшего в часть молодого пополнения военный строитель Халиков выделялся горящим взором и умением говорить связно. За эти редкие качества его и выдвинули в комсорги. После чего открылись другие таланты выдвиженца. Для начала он сумел убедить замполита Энского ВСО, что раз вторая рота квартирует отдельно от отряда, да, к тому же задействована на стратегическом объекте, то ей просто необходим освобожденный комсорг в сержантском звании. В политотделе энскую самодеятельность одобрили на правах инициативы снизу.
Почти полтора года сержант Халиков держал лучшую статистику по всем военно-строительным частям. 2-я ВСР гремела, поскольку являлась комсомольской на все сто процентов. Завистники, комсорги других отрядов, клялись, что своими глазами видели отчет Халикова, где в графе "из них членов ВЛКСМ" было указано - 110%!
Халиков не обращал внимания на недоброжелателей, он пахал, как проклятый. Военные строители часто совершали вопиющие поступки, за что их сурово карали исключением из рядов ВЛКСМ. Комсорг полагал, что эта крайняя мера вредна, так как портит всю статистику. Поэтому восстановление "в рядах" занимало не больше месяца. Кроме того, не успевал очередной военный преступник вернуться в родную роту из дисциплинарного батальона, как попадал в товарищеские объятия молодежного вожака: "Ну, как ты? С чистой совестью? Тогда давай к нам, в ячейку!". Говорят, что некоторые военные строители за время службы во 2-й ВСР сумели вступить в комсомол по три-четыре раза.
А как Халиков собирал членские взносы! В день получки он занимал позицию на корточках, в двух шагах от вагончика, где проходила раздача денежного довольствия. Немигающим взором горного орла строго смотрел он на всех выходивших бойцов. Пройти безвозмездно мимо него мог лишь десяток-другой избранных - земляки и отъявленные урки, то есть те самые дважды и трижды члены ВЛКСМ. Зато остальные - комсомольцы первого призыва - сдавали взносы в полном объеме, то бишь в размере месячной зарплаты. Когда новый замполит Якушинский впервые увидел эту картину и попытался что-то прогундеть насчет "порочной практики", комсорг с большевистской прямотой одернул его: "Товарищ лейтенант, они же сразу все пропьют! Вы хотите нашей части показатели борьбы с пьянством испортить? Я лично в этом участвовать не буду! Вот ведомость - собирайте взносы сами!"
Боевой задор лихого комсорга не остался незамеченным. Недавно прапорщик Халиков, восходящая звезда политотдела, студент-заочник и активный внештатник газеты "В ногу!" инспектировал свое бывшее подразделение. Выпив с Фомичом, как коммунист с коммунистом, литр водки, звезда расчувствовалась и оценила проделанную в роте работу положительно. Более того, обещала похлопотать перед начпо о снятии с капитана ранее наложенного взыскания.

Благодаря бесценному опыту таких застрельщиков отчетность в войсках превратилась в некую субкультуру. Проценты и процентное выражение, периоды (истекший, предыдущий и аналогичный), динамика (положительная и отрицательная), комплекс мероприятий (профилактических и принятых), полученные поощрения и снятые взыскания - взлететь со всем этим багажом могут лишь настоящие "голуби".
С чего начинается отчет? Естественно, с написания плана. Для грамотного специалиста это не проблема (если только план целиком не спускается сверху). Обычно делается так: берется обязательство выполнить в планируемый период ровно 50 процентов от того, что можно сделать реально и не напрягаясь. Ознакомившись с вашим проектом, ваш утверждающий начальник с матом извлекает из ножен шашку и прирезает вам еще 25 процентов (больше не прирежет, ему же тоже отчитываться!). Вы скорбно козыряете и идете выполнять. В итоге, вы делаете 80 процентов, что в отчете звучит уже как 105%! Цифра очень хорошая. Налицо положительная динамика, да и на следующий период сохранить ее вам вполне под силу (85 реальных процентов). Два-три года таких стабильных показателей - и вас обязательно куда-нибудь продвинут. То есть упахиваться на 100 процентов и выше придется уже вашему преемнику. Пожелайте ему хорошей службы!
В одном батальоне отчетность была поставлена на принципах справедливости, равенства и братства. Ротные по-братски составили график строгой очередности, кому в какой отчетный период быть в передовиках (середнячках, отстающих). Симпатичная на первый взгляд идея оказалась антинаучной утопией. Все четверо так и остались ротными до конца службы. По-братски.
Армия мирного времени держится исключительно на "голубях". Именно они придают этой системе более или менее приличный вид, не пугающий мирное население и власть предержащих. И все было бы хорошо, если б иногда не приключались войны. "Война портит армию" - изрек один великий князь, любитель плац-парадов. Наши "голуби" с ним солидарны. Как можно составлять планы на войну, чтобы потом по ним еще и грамотно отчитаться? Кто бы понес на подпись Сталину в 41-м план победоносного завершения Великой Отечественной войны (срок исполнения - май 1945 года)? Поэтому от запаха пороха "голуби" начинают беспомощно хлопать крыльями и мелко гадить на окружающих. Тогда-то на первые роли выходят "ястребы" - неуравновешенные хамы, маленькие Бонапарты, пьяницы-берсерки и прочие кадровые ошибки мирного времени. Лик их ужасен! Но голубиным воркованием (то есть, планово-отчетной документацией) врага не напугаешь...
А у "ястребов" есть чувство полета. То самое чувство, которое позволяет военнослужащему мгновенно принять важное (правильное или неправильное - другой вопрос) решение на поле боя. Интересно, что зачастую среди этих решений встречаются приказы о расстреле того или иного "голубя". По законам военного времени и перед воинским строем. Рядовым бойцам такие развлечения нравятся.
Но вот война меняется миром, и пернатые меняются ролями. Не имея права на расстрел, "голуби" заклевывают вчерашних обидчиков по мелочи, используя широкий выбор "тягот и лишений воинской службы". Заламывают "ястребам" крылья по дальним гарнизонам, а они, подобно Кассандре, кликушествуют: "А если завтра война?" Их иронично поправляют: мол, завтра, к несчастью для вас, не война, а подведение итогов, так что лучше застрелитесь сами.
Что же до умения офицера принимать быстрые и правильные решения в мирное время, то подобную мистику военная наука не комментирует. Зарвавшуюся "партизанщину" просвещают: "Не ошибается тот, кто ничего не делает!.. И если вам пока везет по службе (а из вашего невнятного рапорта ясно, что это простое везение!), то это еще не повод требовать орденскую ленту..." Существует даже мнение, что младший офицер, принимающий слишком правильные решения, являет собой реальную угрозу воинской субординации и славным традициям Вооруженных Сил. Ведь если в войска все грамотными приходить будут, то кому передавать опыт старших поколений, эту сагу о пролонгированном коитусе в четверть века?
Но что поделать офицеру с врожденным чувством полета? Фомич с ним боролся с переменным успехом. В случае с Ягодным капитан вышел победителем. Он просто послал друга юности по общеизвестному адресу и пошел спать.
Если бы ротного спросили о причинах такого решения, он бы все объяснил, прямо и по-мужски. Он бы сказал, что раз Гребень считает себя обиженным, то пусть своих подчиненных и поднимает в атаку. А ему, капитану Фомичу, Родина своих сынов доверила не для решения личных сексуальных проблем! И вообще, Ягодное изначально - не его идея, он лишь сопровождал старшего по званию... Много правильного мог бы сказать капитан когда-нибудь потом. Но не было бы в этом отчете ни "в свете последних решений", ни "сообразуясь с ценными методическими указаниями", ни "принципов комплексного подхода". Собственно говоря, потому капитан и оставался капитаном.
Проснувшись поутру, Фомич стал лечиться. Лечился неделю, зализывал раны телесные и душевные. Три раза, оседлав свой "Минск", улетал в Энск верный прапорщик Ягайло. Три раза возвращался с канистрой тещиного самогона. Ехать в четвертый раз он отказался категорически: кредит "маминого" доверия был исчерпан до дна. В прямом и переносном смыслах. Так, видимо, встали звезды - тихая самогонщица Алевтина Яковлевна, сама того не ведая и не желая, спровоцировала военно-политическое потрясение. Ведь если б не кончилось лекарство, не явился бы капитан Фомич на вечернюю поверку 2-й ВСР в понедельник, 19 августа.
Moralite: Ястреб с заломанными крыльями не крикнул: "Наших бьют!" Он начал терять чувство полета. Ведь массовая драка с гражданским населением - дело, помогающее военным людям спустить лишний пар. Тем временем, пахнущее порохом слово "хунта" было произнесено. И уже начало менять под себя окружающую реальность.

Командирское "фи!"

Фомич подошел на поверку уже после переклички. Зам пел перед строем "вечернюю воспитательную арию" (с недавних пор завелась у него такая привычка). Приближающегося ротного он не заметил и соответствующей команды не подал. Фомич решил интеллигентно дождаться окончания спектакля, чтобы затем тет-а-тет холодно и вежливо выразить политруку свое командирское "фи!"
И тут до него стали доходить сначала отдельные слова, потом целые фразы а, затем, и весь смысл "арии": "... поэтому, исходя из всего вышесказанного, приказываю: приказ так называемого Государственного Комитета по чрезвычайному положению о приведении Вооруженных Сил СССР в состояние повышенной боеготовности считать не легитимным и преступным! Отныне и до особого распоряжения игнорировать все приказы ГКЧП и примкнувшего к нему министра обороны! Да здравствует свобода и демократия! Ура!"
Фомич грустно улыбнулся. Вот и еще один сгорел на службе, что ж это у нынешней молодежи чердаки такие хлипкие? Или, может, зам только косит на шизу?
Приятные раздумья прервал подскочивший Ягайло. Доверительным шепотом старшина опроверг предварительный диагноз. Фомич улыбаться перестал.
- Замполит! Сука нестроевая! К ноге! Живее дергайся, придурок лагерный! - Вежливо-холодного "фи!" не получилось. - Ты что ж это, старлетка политическая, сифилитик ты революционный, совсем о..ел?! В стране ЧП, а командиру докладывать не нужно? Ты кем себя возомнил, погон ты штопаный! Мы радио завели? Враждебные голоса слушаем?! Личный состав на нарушение присяги подбиваем!!! Ты что молчишь, чмо очкастое? Ты ж минуту назад соловьем заливался, а сейчас что - язык к жопе прилип?
Якушинский принял приглашение к разговору буквально: "Считаю своим долгом выбрать свободу, потому что..." Причины выбора Фомича не интересовали. Его бронзовый кулак, украшенный татуировкой "чайка" (чайка была несколько схематична и походила на контур повернутой кверху задницы), этот самый, известный всем в роте кулак крепко запечатал сахарные уста замполита.
Затем над распростертым в степной пыли телом прозвучало:
- Старший лейтенант Якушинский! По законам чрезвычайного времени за неподчинение приказу верховного командования и разлагающую агитацию среди личного состава подразделения объявляю вам бессрочный арест! Вплоть до передачи вас в военный трибунал!.. Мамедов! Алигасанов! Назначаетесь караульными. Оттащите это тело в вагончик и сторожите. Если сбежит - порву! Да, притащите мне его "Спидолу", покажу, как надо поступать с чудесами враждебной техники!
Закончив с замполитом, Фомич обратился к войскам. Прогретые командирским "фи!" легкие и глотка работали на полную мощность, а из сумеречных зон сознания приходили слышанные когда-то и, кажется, нужные слова:
- Бойцы! Доблестные альбатросы революции! Еще прячется по углам коварный враг! Еще пытается поднять свою голову контрреволюционная гидра! Но есть и у нас еще порох в пороховницах! И есть такая профессия - Родину защищать! И пусть знают все: кто на нас с мечом придет, от меча и погибнет! Потому как хоть мы и мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути! И хоть велика Россия, а отступать некуда - за нами Изумрудный!
Словарный запас сумеречных зон истощился, и ротный перешел к конкретике, то есть напомнил присутствующим джентльменам о том, как Родина-мать их поила-кормила, учила-воспитывала и, наконец, доверила себя защищать. На этом обзор политической ситуации в стране и мире был завершен: "По сказанному мной вопросы есть?"
Вопрос у джентльменов был один, но коллективный: "Мы за министра обороны или как?" Фомич удивился, но доходчиво объяснил, что раз мы люди военные, то просто обязаны подчиняться министру обороны. И, в данном конкретном случае, выполнить его приказ о приведении войск в состояние повышенной боеготовности. По строю прошелестело радостное: "Гудвин с нами!" После этого капитан начал нарезать боевую задачу.
Moralite: Такова военная жизнь, нужно быть готовым всегда и ко всему. И, в первую очередь, - к приведению себя в состояние повышенной готовности.

Два гонца в два конца

Ранним утром 20 августа Ягайло верхом на "Минске" выдвигался в сторону Энска. В нагрудном кармане лежал секретный (если что - съесть) рапорт командира 2-й ВСР командиру Энского ВСО с запросом о дальнейших директивах. Несмотря на указание Фомича про "аллюр два креста", прапорщик не спешил. Поскольку до прибытия в пункт назначения ему надо было очень хорошо подумать.
Ягайло не был ни "голубем", ни "ястребом". Он был хозяйственником и пытался смотреть на вещи трезво. Отдать коту под хвост все восемнадцать календарей в военно-строительных частях из-за одного неверного шага - это было бы чересчур. При всем личном уважении к Фомичу, старшина не мог одобрить его поведения. Во время таких катаклизмов лучше всего прикинуться валенком, тем более, что отдаленность роты от начальства и отсутствие средств связи это позволяет. Старинное правило гласит: "на службу не напрашивайся, от службы не отказывайся". Так зачем же добровольно искать приключения на свой зад?
Хорошо, если Фомич угадал, на чью сторону встать. А если нет? Приедет сейчас Ягайло, передаст рапорт, а его тут же как государственного преступника и повяжут. И прощайте, 18 лет беспорочной службы!
Можно, конечно, в ВСО не ехать вовсе. А поехать отсидеться к теще, пока все образумится. Но в случае, если Фомич прав, то за самовольное оставление службы во время чрезвычайного положения, да еще с секретным рапортом... "Да! - всхлипнул про себя прапорщик. - Это не моя война!"
Он уже въехал в пределы Энска, а спасительный выход так и не был найден. Прапорщик поддал газу: в городе его увидят многие, а добавлять к своим возможным несчастьям обвинение в нерасторопности при доставке важного документа он не хотел. Ветер рванул шлем на затылок, и хозяйственник Ягайло внезапно, впервые в жизни, ощутил вдохновение камикадзе. Недрогнувшей рукой он направил "Минск" на первый встречный тополь.
Врач "скорой" поставил предварительный диагноз: сотрясение мозга, закрытые переломы ключицы и берцовой кости. Когда прапорщика загружали в карету, он радостно хихикал. "Болевой шок" - определил доктор, чем еще сильнее развеселил пострадавшего. В машине он затих. Со стороны казалось, что прапорщик либо потерял сознание, либо спит. На самом деле он думал. После решения политической проблемы можно было предаться мыслям более приятным, хозяйственным. В сотрясенном мозгу всплывали, переплетались и расцветали всеми цветами радуги "степень тяжести телесного повреждения", "исполнение служебных обязанностей", "недели нетрудоспособности" и "месячные оклады". Вся та военная романтика, о которой большинство штатских и понятия не имеет.

Вечером того же дня из лагеря 2-й ВСР выбрался еще один гонец. Его путь лежал в поселок Изумрудный. Военный строитель рядовой Жанибеков (пятый месяц службы, две попытки дезертирства) родился под счастливой звездой.
По удачному стечению обстоятельств именно он оказался у офицерского вагончика в тот момент, когда караульному Мамедову приспичило по нужде. И тогда через решетку окна замполит Якушинский рассказал ему правду о происходящем. Командир роты не хочет пускать в подразделение Новый устав (два отпуска, усиленное питание и послеобеденный сон). Спасти роту может только боец Жанибеков, если доставит в Изумрудный секретный пакет. И будет ему за это честь и слава. А также - орден и досрочное увольнение в запас. Домой его отправят прямо из Изумрудного, военным самолетом, без посадки в Энске. Кроме того, вслед за ним демобилизуют и всех его земляков, служащих в военно-строительных частях.
Перед такими перспективами устоять было невозможно. Жанибеков благоговейно принял просунутый через решетку конверт с надписями: "совершенно секретно" и "начальнику особого отдела в/ч.....", опечатанный мастичной печатью "Для пакетов". После этого боец удалился в надвигающуюся ночь. Вслед ему прошелестело напутствие замполита: "Скачи жаксы, Оразалы Жанибеков!"
За периметром лагеря его ждала новая удача - бесхозно пасущийся ротный конь Орлик. Его в прошлом году конфисковал у местного фермера Фомич в счет амортизации ранее угнанного ЗиЛ-157. Жанибеков степным барсом взлетел на коня и вцепился в повод. Наличие последнего не было слепой удачей, просто с Орлика уздечку не снимали никогда, из боязни про...ть редкое имущество.
Душистый степной ветер свистел в ушах наездника, но это не мешало его мечтам. Он видел родную школу и родной колхоз (и та, и другой - имени Оразалы Жанибекова), седобородых стариков, именующих его не иначе, как Оразалы-батыр, девчонок, стреляющих глазами в сторону стройного героя, и должность начальника районной милиции.
Луна и звезды освещали ему дорогу. Степь расстилалась перед ним бескрайним достарханом.
Moralite: В старину гонцам, принесшим дурную весть, рубили голову. Поэтому опасное поручение возлагали на неисправимых оптимистов. Сейчас голов курьерам не рубят, однако оптимисты по-прежнему считаются лучшими посланцами.

Правила путча

Как привести в состояние повышенной боеготовности военно-строительное подразделение? Каждый ВСО приписан к той или иной строевой части минобороны. По соответствующему сигналу отряд прибывает в эту часть, получает оружие и на правах пушечного мяса вливается в боевое братство действующей армии.
Фомич знал, в какую именно часть его бойцам следовало вливаться. Но был ли сигнал? Это должен выяснить в Энске верный Ягайло. Но сидеть, сложа руки, капитан не мог. Мгновенно проанализировав обстановку, он определил источник главной угрозы - пос. Ягодное. Антимилитаристски настроенные студенты и вороватые фермеры представляли собой взрывоопасную смесь. Поселок просто дышал провокациями. За своих джигитов Фомич не беспокоился, но... Ягодное и Изумрудный, этот лакомый кусок для любого диверсанта и провокатора, разделяли меньше сотни километров и его рота. При этом, возможность крупного вражеского десанта никто не отменял.
С самого утра 2-я ВСР самоотверженно выполняла нарезанные с вечера задачи. Большая часть бойцов под руководством Лепажева трудилась над созданием линии обороны "озеро Круглое - высота Безымянная" (противотанковый ров и две линии траншей полного профиля). Бригада сварщиков готовила из ржавых обрезков двутавра противотанковые ежи. Гражданских спецов Фомич определил на ответственный участок - изготовление напалма из подручных материалов и его упаковка в стеклотару. Благо, последней в офицерском вагончике и окрест его скопилось немало.
Но где был сам командир? Конечно, впереди, на лихом коне. Отобрав десяток бойцов с самыми свирепыми рожами, Фомич на "вахтовке" двинулся в Ягодное. Этот дерзкий рейд "в самое логово" выдавал в капитане выученика суворовской школы.
Эффектный разворот ГАЗа перед крыльцом сельсовета, грозная команда: "К машине!", янычарские гримасы бойцов и обрез малокалиберной винтовки за командирским ремнем произвели на селян неизгладимое впечатление. Через десять минут военные в сопровождении местного участкового шли по дворам и реквизировали оружие. В итоге, арсенал 2-й ВСР пополнился пятью охотничьими двустволками, тремя одностволками, двумя карабинами СКС и одним пистолетом Марголина.
Фомич уже собирался покидать поселок, когда к сельсовету приковыляла древняя старушка. Вдова и мать участников ВОВ волокла по пыли тяжелый мешок: "Сынки, вам, что ли, оружия нужна? Заберите ее от греха подальше!" В мешке лежали три гранаты РГД-42, два цинка патронов и ручной пулемет Дегтярева... Капитан, в соответствии с образом советского воина, по-сыновьи обнял и поцеловал бабулю: "Спасибо, мать!"
Достался 2-й ВСР и еще один ствол - пистолет Макарова. Участковый упросил Фомича взять себя защищать Родину. Поскольку после сегодняшнего разоружения поселковые его точно убьют.
Когда экспедиция вернулась в лагерь, "линия Лепажева" была готова на две трети. Однако не обошлось и без происшествий. Экскаваторщик, военный строитель Петерсон, прорезая в степном грунте противотанковый ров, разрубил ковшом какой-то кабель. Возможно, что важный.

Начальнику особого отдела в/ч.....

Рапорт

Настоящим сообщаю Вам о военном мятеже во 2-й ВСР Энского ВСО. Пользуясь отсутствием связи с командованием, командир роты капитан Фомич Ю.И. самолично привел вверенное подразделение в состояние повышенной боевой готовности, тем самым осознанно выполнив преступный приказ так называемого "ГКЧП". Указанный офицер провел также незаконную реквизицию огнестрельного оружия у местного населения, которым вооружил военных строителей своей роты. Причем, все вооруженные им военнослужащие - морально неустойчивы, есть среди них и ранее судимые.
Кроме того, капитан Фомич Ю.И. публично, перед строем подразделения избил замполита роты старшего лейтенанта Якушинского А.О., чем пытался свести с ним личные счеты. А позже незаконно посадил его под арест (в вагончик).
В связи с вышеизложенным, прошу Вас принять своевременные и решительные меры к распоясавшемуся военному преступнику. В противном случае снимаю с себя всякую ответственность за последствия.

Честь имею,
старший лейтенант Якушинский

P.S. Также имею информацию, почему подполковник Гребенюк из Вашей части отказывается разделить дружеское застолье с представителями особого отдела.

Майор оторвал глаза от бумаги и посмотрел на застывшего перед ним военного строителя Жанибекова. Что-то подсказывало контрразведчику, что ценных комментариев от этого "секретоносителя" ожидать не стоит. И все-таки он выслушал сбивчивый (но довольно образный рассказ) Оразалы-батыра о Новом уставе, полагающемся ордене и должности начальника районной милиции.
Стояло ясное утро 21 августа 1991 года, и самому дремучему ежу было понятно, чем закончился путч. Но есть, оказывается, существа и более темные, нежели ежи. Дело пахло погано. Свалился на него этот стройбат, будто своего геморроя не хватает. Вчера вон связь телефонная с городом оборвалась, возможно, диверсия. А он тут слушает этого акына... Передать дело коллеге из Энского ВСО можно было бы, если б не постскриптум. Надо что-то решать, и майор решил.
Через двадцать минут гарнизонный ПАЗик подпрыгивал по грунтовке. В нем в такт ему подпрыгивали майор-особист, Гребень, лейтенант-дознаватель, отделение автоматчиков, два связиста и военный строитель Жанибеков. Все прыгали молча, лишь Гребенюк на каждом ухабе причитал: "Вот, сука, подставил!"
И вот автобус остановился перед новеньким шлагбаумом. Караульный с двустволкой наперевес скомандовал: "Машина, стой! Парол!"
Перед изумленными взорами вновь прибывших предстала незабываемая картина - "линия Лепажева" во всей своей красе. Пятиметровый ров с эскарпами и контрэскарпами, две линии траншей полного профиля, десяток противотанковых ежей, полдесятка блиндажей, ротный командный пункт и - центр композиции - сложенный из бетонных плит дот кругового обстрела. Из его амбразуры в сторону ПАЗика смотрел знакомый по военным фильмам раструб пулемета Дегтярева. Военная пастораль, "Кутузов в Тарутинском лагере". Дополняя общее впечатление, мимо, видимо на обед, промаршировал с песней взвод вполне бодрых бойцов.
Гряним пэсню, парни баевие,
Проходя вдол нових свэтлых стен!
Ми вазводим сдания жилыя
И абъекти под названем "Эн"!
Ми - ваеные страителы, шагаем с песнию в страю.
Работаэм ми вэсела,
Но мирная профессия
Станэт грознаю в баю!

Спотыкаясь на затекших ногах, майор вылез из автобуса и задрал голову вверх. Офицер хотел всего лишь скрыть наворачивающиеся слезы. Но окружающим показалось, что он шлет проклятие небесам. Гребень даже вроде как разобрал некоторые слова:
- Б...ь! Какая "Альфа", какие таманцы?! Вот кого на штурм посылать надо было! Голыми б руками... И Ростропович бы не помог... Просрали страну, шансонетки...
Moralite: Майор не мог не оценить по достоинству деяния второй роты. "Когда поют солдаты, спокойно дети спят", а особист когда-то тоже был ребенком.

Страна Поз прекратила свое существование. 2-я ВСР по приказу своего командира сложила оружие и разблокировала дорогу. Сражаться было не за кого: мудрый Гудвин, Великий и Ужасный, был заперт в темницу. Окажись студенты-мифотворцы снова в роте, они б объяснили, какая Гингема это сотворила. Но даже при определенности с личностью врага сопротивление 2-й ВСР было б бесполезным ввиду очевидного неравенства сил.
Случись такая оказия в прошлые столетия, Фомич мог бы податься в благородные разбойники типа Дубровского или даже в самозванные претенденты на престол. Однако в век телевизора, этого убийцы всякой романтики, подобное просто невозможно.
Поэтому капитану оставалось лишь пойти на сговор с командованием. Начальников раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, Фомич не побоялся сделать то, чего втайне хотели бы и все они. С другой - как же он всех подставил! Второе соображение, как более существенное, могло повлечь полноценные карательные санкции на фомичевскую голову. Но!
Что можно было предъявить капитану? Уж явно не вооруженный мятеж! Когда "перспективный" прапорщик Халиков предложил свою формулировку деяния - "незаконное хранение-ношение оружия группой лиц по предварительному сговору, при наличии подчиненности по службе" - начпо кинулся его душить.
А для банального увольнения по дискредитации требуется суд офицерской чести, но чем во времена разгула демократии он может обернуться - неизвестно ("Мичмана Панина" все смотрели).
Здесь уместно вспомнить случай из служебной практики одной военно-морской части, где был свой мичман Панин.
Настоящая его фамилия была вовсе не Панин, да и в звании он был не простой мичман, а старший. Но сути истории это не меняет. Он служил водолазом в славной дивизии речных кораблей. Был ленив, невоздержан на язык и не боролся с пьянством даже в самый разгар всеобщей борьбы. На службу, если не было на то особых причин, появлялся лишь в дни зарплаты и выдачи спирта. Ведя сибаритский образ жизни, Панин растолстел настолько, что не смог бы уже влезть в водолазное снаряжение.
Весь политотдел дивизии мечтал его уволить. На него устраивались настоящие засады, призванные зафиксировать систематический невыход мичмана на службу. Оповещенный верными друзьями-собутыльниками, Панин являлся в часть. Пусть с двухчасовым опозданием, зато вооруженный справкой из госпиталя о временной нетрудоспособности.
Измотавшись в этих засадах, один из комсомольцев предложил уволить злодея за профнепригодность. Мол, не влазит же в водолазный костюм, какой из него водолаз! Но старшие товарищи инициативу не поддержали. Поскольку ожирение - это болезнь. А увольнение по болезни с солидным выходным пособием и полным пенсионом - подарок, которого Панин не достоин по определению.
Засады как бесполезные сняли. К ликованию всего мичманского состава. Но мудрый начпо не волновался по этому поводу. Ведь эта идея - создание ситуации мнимого благоприятствования - принадлежала лично ему. Великий инквизитор знал: дай Панину свободу, и он сам проявится во всей своей порочности. Так оно и вышло.
В один из летних вечеров в дежурке раздался звонок. Гарнизонная комендатура извещала, что нарядом милиции, обходившим открытый к 40-летию Победы мемориальный комплекс, был обнаружен военнослужащий вэчэ такой-то, старший мичман Панин, пребывавший в состоянии алкогольного опьянения, оскорбляющем человеческое достоинство (валялся рядом с Вечным огнем). Политотдел возбудился небывало.
Суд мичманской чести над циничным пьяницей Паниным обещал стать самым образцовым из всех показательных процессов со времен Нюрнбергского трибунала. За три дня до него политотдельские умельцы раздали коммунистам-мичманам утвержденные тексты выступлений. Их тональность была выбрана очень верно, товарищи по званию солидарно выражали недоумение и не находили оправдания.
Суд играли, как по нотам. Сначала все недоумевали, потом не находили. Но вот слово предоставили подсудимому, и зал замер в ожидании саморазоблачения, каковое, исходя из сути предыдущих выступлений, выглядело бы вполне логично. Панин неторопливо вышел к трибуне, налил себе воды из графина, выпил, протер лысину и шею платком и лишь затем поднял глаза на присутствующих. Во взоре мичмана читались боль и жажда справедливости.
- Что? Что слышу я, дорогие мои товарищи, в этом зале?! Какие чудовищные обвинения! Какая гнусная клевета на наш Военно-морской флот! Нет! Я не держу обиды ни на ментов, ни на этих крыс сухопутных из комендатуры. Но, как могли вы, мои боевые флотские друзья и товарищи, даже подумать такое! Не выслушав мою точку зрения, вы бросились меня обвинять. Как будто и нет в наших советских законах понятия "презумпция невиновности"! Я искренне недоумеваю по поводу такого вашего поведения. И не нахожу ему оправдания. Но все-таки изложу, как все было на самом деле. Я возвращался со службы домой. Проходя мимо мемориального комплекса, я вспомнил, что грядет 40-я годовщина победы над милитаристской Японией. И что в той войне покрыла себя неувядающей славой наша доблестная дивизия речных кораблей. Поэтому, преисполненный чувством благодарной памяти, я принял решение совершить ритуальное коленопреклонение у Вечного Огня. Свершая это действие, я слегка подвернул ногу и упал. Не успел подняться, как на меня набросились менты! Объяснять им что-либо бесполезно, высоких чувств военного моряка они не понимают, им план по пьяным лишь бы выполнить. Привезли меня с подвернутой ногой в комендатуру. А тем "сапогам" просто в кайф флот унизить, над старым мореманом поизгаляться... В общем, судите меня, увольняйте, любой ваш приговор приму безропотно. Ибо верю я в славные традиции нашего сурового, но справедливого, военно-морского братства!
Политотдельские дергали себя за галстуки и хватали ртами воздух. Удар был внезапным и сокрушительным. Ведь если оценить оправдания подсудимого как ложные, то придется признать, что политотдел воспитал и взрастил во вверенной дивизии не просто пьяницу, а полноценного идеологического диверсанта! Мичман Панин прослужил до полной пенсии и пережил дивизионный политотдел.

Крепко подумав, начальники предложили Фомичу решение, попахивающее откровенной соломоновщиной: капитан добровольно уходит в запас, а командование заминает дело с оружием и побитым замполитом. Уволили капитана с максимально возможной скоростью. Последний раз перед его отбытием на родину Фомича видели на энском рынке. Поставленным командным голосом он зазывал гражданскую публику: "Советская Камасутра! С картинками! Секс для одиноких романтиков!" Перед ним на снегу лежала стопка строевых уставов.
Больше проблем возникло с другим героем путча. Якушинского нельзя было ни оставить на прежней должности (замполитов сокращали по всем войскам), ни продвинуть по службе (политотделы тоже разгоняли), ни уволить (защитник демократии!). Наконец, вспомнив о филологическом образовании старлея, пристроили его, к общему удовольствию, в окружную газету "В ногу!" Здесь мятущийся декабрист обрел, наконец, свое призвание. Его очерки и заметки отличались нравоучительной задушевностью.
Moralite: Августовский путч прошел под знаком телевизора. Сначала путчисты напугали интеллигенцию "Лебединым озером" на экране, затем на этом же экране Ельцин лазил на танк ее успокаивать. Телекартинка парализовала и обезволила военных, как удав - кролика. Наполеон говорил, что одна газета стоит целой армии. Пара телеканалов целиком подавила Вооруженные Силы СССР. За исключением 2-й ВСР Энского ВСО, в которой телевизора не было.