СЕВЕРНЫЕ ЗАПИСКИ

Посвящается отцу

Тюменский Север - моя давняя любовь, и, видимо, уже судьба. Ну почему южнее Тобольска мне всегда чего-то не хватает? Почему южный берег Карского моря мне гораздо симпатичнее, чем северный берег моря Черного? Ничем разумным я не могу это объяснить. Разве что... Наследственность, наверное...
Мой батя, топограф по жизни, уже в пенсионные годы удостоившийся звания «Заслуженного РФ», прошагал этот Север пешком, проехал его вдоль и поперек на вездеходах, пролетел на вертолетах и Ан-2, прошел на катерах и моторках...
Он уезжал на Север, как только в Тюмени сходил снег, и приезжал, когда снег уже лежал и не таял. А я рос безотцовщиной при живом отце. И на мои вопросы, где, мол, папа, мама, тоже топограф, только после моего рождения обосновавшаяся в конторе экспедиции, отвечала коротко - в поле.
Папа - в поле.
Я вырос с этими словами, и не обижался на отца. Я гордился и горжусь им. Он ведь у меня - как Север.
А Север - он, как отец.
Оба - строги, зато порой - безосновательно щедры на подарки.
Оба - суровы, и к тому же далеко не всегда справедливы.
Оба - практичны и романтичны одновременно, и не всегда ту практичность от той романтики отличишь, не враз поймешь, где кончается одно и начинается другое.
Я люблю своего батю. Я люблю Север.
Именно поэтому я поскреб по сусекам памяти, пошелестел старыми блокнотами, и написал о том, о чем, разумеется, не упоминал в своих газетных статьях, репортажах, зарисовках и заметках.
Единственное, о чем должен предупредить читателей: все географические названия условны, все имена вымышлены, все совпадения случайны.

ЗАКОН ЗИМНИКА

«Погода была прекрасная, Принцесса была...»... Не-а, нормальная была Принцесса. Вся из себя. К ней я, собственно, и отправился в один действительно великолепный субботний день, с утра пораньше. А почему нет? Нам выдали немножко денег в счет зарплаты (дело было в середине проклятых 90-х), и у меня, само собой, образовалась некоторая сумма - невеликая даже по тогдашним меркам, но по тем же меркам вполне достаточная, чтобы сводить девушку на дискотеку и угостить изготовленным, как я сейчас понимаю, где-то в Польше настоящим (!) итальянским (!!!) шампанским (!!!!!!). С шоколадкой. А уж получить в ходе этого культурного мероприятия по организму от других поклонников Принцессы - это, разумеется, на халяву. Впрочем, справедливости ради следует признать, что обратный процесс тоже был совершенно бесплатным.
Загвоздка была лишь в одном. Я жил и по мере сил трудился в заполярном поселке Т., который, с гордостью могу заметить, был райцентром. Принцесса же, предмет моих до поры до времени безуспешных вожделений, занималась тем же самым в соседнем поселке Г. Расстояние между поселками составляло 18 километров.
Для Севера расстояние не просто детское - младенческое. А погода, как я уже сказал, была прекрасная.
Солнышко в тундре светило и, вопреки известному блатному шансону, таки грело - со всем своим заполярным фанатизмом. Ветра не было совсем - видимо, ему, в отличие от меня, зарплаты не дали. Температура мороза не опускалась ниже 20 по Цельсию.
Натянув комплект теплого белья, свитер, ватные штаны, унты, лохматую песцовую ушанку и свою личную гордость - настоящую канадскую парку, подаренную начальником местных геофизиков, я взял рюкзачок с джинсами, кроссовками и прочими «клубными» шмотками и направился на «автобусную остановку».
«Автобусной остановкой» мы называли утопшую в песке и занесенную снегом ржавую баржу у дороги на выезде из поселка. Откуда взялась баржа у дороги? Все просто. Дорога-то была проложена по замерзшей реке. По льду. А проржавевшая насквозь баржа зимой служила пунктом ожидания для тех, кто хотел уехать из поселка Т. в поселок Г. на одном из постоянно мотавшихся туда-сюда «Уралов» - «вахтовок» - за ее высоким бортом можно было укрыться от ветра. Для не особо стеснительных замечу, что надстройка на корме баржи служила еще и местом для... В общем, если приспичит, то расстегивать, а уж тем более спускать ватные штаны внутри этой надстройки было куда комфортнее, чем на свежайшем заполярном воздухе.
.Я выкурил уже целых три сигареты («Мальборо», между прочим, купил ради свидания!), а ни одной «вахтовки» все не было. Вымерли, что ли? Ну и ладно. Не больно-то и хотелось - сказал я себе. Пешком пойду! По такой погоде, да при моей-то экипировочке 18 километров - прогулка! Сибиряк - не тот, кто не мерзнет, а тот, кто одевается, как следует. К тому же по дороге меня наверняка какой-нибудь транспорт догонит и подберет.
Щен сопливый. Сосун мамкин. Пацаненок. Придурок.
Все это я узнал о себе потом. А в тот момент мне не давал покоя светлый образ Принцессы.
Это что же, Сашка-бульдозерист ее на дискотеку поведет, будет поить шампанским, кормить шоколадом и распускать свои блудливые конечности? Или Витька из Дома быта? Или Антоха-радист, этот, прости господи, культурист хренов? Ну-ну. Ага. Сейчас. А вот вам всем хрен на рыло! И не по разу... Принцесса - девушка с богатым духовным миром! Ей нужен я, а не какие-то там пижоны...
Обо всем этом я думал, шагая по проложенной «вахтовками» колее. Кажется, что-то еще и напевал себе под нос. Письма, мол, нежные очень мне нужны...
Когда я услышал дли-и-и-и-нный гудок, позади осталось уже километра полтора. Я оглянулся. Меня стремительно нагонял «Урал». Я шагнул из колеи в снежную целину. Повезло раньше, чем думал. Сейчас меня подберут, и доеду с комфортом.
«Урал» пронесся мимо, даже не притормозив - обдал меня ледяным крошевом из-под колес, и исчез за поворотом.
Я специально не вру и ничего не придумываю. Мог бы сказать, что мела пурга, что в снежной круговерти небо перемешивалось с землей, что мороз был такой - плевок на лету замерзал, птицы с веток падали.
Такое в тех краях, и в самом деле, бывает, но...
Нет, в данном случае все было вполне пристойно. Погода вела себя прилично. Поэтому поведение водителя «Урала» меня не возмутило. Удивило - это да. И очень. Непривычным было такое поведение... Непривычным.
Впрочем, размышлять мне было некогда. Со временем было туго: впереди была долгая дорога, да ведь и не придешь же на дискотеку в ватных штанах. Надо будет еще зайти в общагу к ребятам и переодеться...
Я снова зашагал по колее, но успел пройти совсем немного - сзади опять раздался гудок. Снова уйдя с дороги, я оглянулся и увидел еще один «Урал». Еще мгновение - и он остановился рядом со мной так, что ступенька под дверцей оказалась аккурат напротив моих ног.
Я залез в кабину. Машина тронулась.
- Привет! Степан Васильевич меня зовут.
- Здравствуйте. Меня зовут Евгений.
- Чего по зимнику шляешься, а, Евгений? - глаза водителя были веселы, но серьезны, а лежавшая на руле рука повернулась ко мне выколотым на тыльной стороне кисти якорем.
- Да вот, иду в Г., на танцы... - рассмеялся я.
- На танцы?!
- Ага.
- По зимнику? Пешком?! На танцы?!!
Тут-то я и узнал о себе много нового и интересного. Что я щен сопливый, сосун мамкин, пацаненок, придурок, салага недоделанный, что якорь мне в жопу, к сожалению, не войдет, хотя следует все-таки попробовать, а еще очень жаль, что такой-то матери не сделал вовремя аборт пьяный старпом, потому что страна нуждается в героях, а пизда рожает дураков вроде меня!
Я слушал, не то что не перебивая, а разинув рот, и очень жалел, что нельзя достать блокнот и записать этот выдающийся в своем роде монолог, продолжавшийся до самого Г.
На въезде в Г. было что-то типа поста ГАИ, которая, кстати, в тех краях почти не водилась. Редкая зверюшка. «Блок-пост» представлял собой балок, в котором круглосуточно топилась «буржуйка» и кипятился чай. Заодно там посменно сидели три дородных и очень добрых тетушки-диспетчерши, с которыми водители решали какие-то свои водительские вопросы.
Каждая «вахтовка», въезжавшая в Г., обязательно тормозила на этом посту (он имел какое-то сугубо официальное наименование, которое я за давностью лет запамятовал). Обычно пассажиры либо ждали в машине, либо выходили и шли дальше пешим ходом, благо, весь Г. можно было пересечь на своих двоих во все концы минуть за десять. Но...
- А ну, пошел за мной, салага! - гаркнул Степан Васильевич и, упруго выскочив из кабины «Урала», направился к балку. Я повиновался.
В балке, как обычно, горела печка, и пускал пар из носика старый, но надежный армейский чайник. Идиллия и лепота, впрочем, были немедленно нарушены - Степан Васильевич за грудки извлек из-за стола молодого парня, пару раз встряхнул, и так съездил ему в зубы, что звон пошел по всей тундре, а парень рад бы был улететь в любой из четырех углов, а может, и в пресловутый пятый...
- Ты чё, Васильич? - спросили, впрочем, без особого возмущения, окружающие.
Тресь! Тресь! Тресь! Степан Васильевич еще трижды покритиковал жестами физиономию висящего на его вытянутой руке парня. Потом он разжал кулак, и что-то, очень напоминающее мешок с дерьмом, плавно улеглось у его ног и свернулось калачиком.
- Так чё случилось-то, Васильич? - трое случившихся в помещении водителей были крайне заинтересованы происходящим.
- Это падло человека на зимнике бросил, - сказал Степан Васильевич, невежливо показывая пальцем сперва на лежащее тело, а потом на меня.
- Ну-у-у-уууу... Это ж, бля, позор какой!
- Извини. Ото всех нас - извини! - обратился ко мне Степан Васильевич. - Это чучело, которое мимо тебя проехало, третий день как с Большой земли...
- Ну а бить-то зачем? - спросил я, слегка, признаться, охреневший.
- А кто его бил?! - ухмыльнулся Степан Васильевич. - Так, повоспитывали слегка. Вот если бы мы его батьке рассказали - о то ж был бы пиздец!
...Откуда-то нашлась водка. И сало. И лук. И хлеб.
Поэтому к Принцессе я в тот вечер все-таки не успел... Зато постиг Закон Зимника - человека на дороге не бросают.
Сейчас на Севере все иначе. Все, как везде, и проехать мимо человека - не западло. А жаль.
А Степан Васильевич, бывший мичман Северного флота, бывший заполярный водитель, живет сейчас в Тюмени. У него три КамАЗа в дальнобое. Один водит сам, остальные - сыновья. Дай им бог удачи. Ни гвоздя, как говорится, ни жезла!

МЕДВЕЖЬИ СТРАСТИ

«Восьмерку» мотыляло по небесам, аки Ноев ковчег по волнам в разгар потопа. Гигиенических пакетов на борту Ми-8 по-моему, не водилось отродясь, но член экипажа выставил посреди пассажирского салона оцинкованное ведро, и перекрикивая рев движков, проорал: мол, если что, так блевать сюда, а кто не сюда, тот сам будет за собой подтирать.
Я отвернулся к иллюминатору. Или - к окну? А хрен его знает! В общем, к застекленному отверстию в борту этого летательного аппарата. Спасибо, что не летального, извините за идиотский каламбур!
Что касается ведра, так оно меня нисколечко не интересовало. Странное свойство моего организма - не укачиваюсь.
- Чё, совсем?! Ну, и куда, спрашивается, смотрели эти военкоматовские мудаки?! Какие, на хрен, сапёры - к нам надо было! - возмущался как-то один мой северный приятель, бывший капитан ВДВ, с которым мы познакомились по принципу «всего двое не блюют» на рейсе Тюмень - Кондинское, выполнявшемся на самолете Ан-2 в, мягко скажем, хреновых погодных условиях.
...Ведро гремело по всему вертолету, народ рыгал, то попадая, то не попадая, а погода не унималась, более того, только раззадоривалась.
- Долетим! - выглянул из кабины экипажа какой-то член этого экипажа. Как позже оказалось - Сашка, вот такой мужик!
- Долетим! - повторил Сашка с такой уверенностью в голосе, что я ему сразу поверил. Впрочем, глядя в блистер (во, правильно вспомнил слово-то?), я уже видел в небе границу, за которой заканчивались тучи-облака, и начиналось ясное небо...
Ну, что ж... Прилетели. Только прилетели - сразу сели, как писал Высоцкий. Сели мы в Н. - поселке на южном берегу Карского моря. Я сразу направился в сельсовет, и встретил там районного эколога, с которым был весьма неприязненно знаком. Эколог опять отличился! На этот раз он отличился просто-таки выдающимся фонарем под глазом. Ну, думаю, ни фига ж себе! Что случилось-то? У владельца фонаря спрашивать, вроде, западло...
Вечером я был приглашен в гости на предмет выпить водки. Пригласил меня директор местного филиала райрыбозавода - двухметроворостый Аркадий Исаакович, родившийся практически в этих же краях потомок репрессированного красного командира - "троцкиста", отличавшийся пудовыми кулачищами, фигурой древнегреческого атлета и совершенно пофигистическим отношением к любым превратностям судьбы.
- Я уже еврей и я уже в Заполярье, - говаривал Аркаша. - И шо еще плохого со мной может произойти?!
При этом на все предложения родственников и начальства «уматывать в свой Израиль» Аркадий Исаакович отвечал грубо. Он официально женился на ненке, после чего родственники от него моментально отвязались. Начальство тоже умылось, и Аркаша, в общем-то, жил бы, как хотел, если бы не мелкие проблемы, которые он, впрочем, решал с еврейским изяществом, сопряженным с русским похуизмом и помноженным на ненецкий фатализм...
..Между пятой и седьмой рюмками я ненавязчиво поинтересовался у Аркадия Исааковича: а кто это экологу так приварил, что рядом с ним полярная ночь превращается в полярный день?
- Таки я, - скромно потупив взгляд, ответил Аркаша, подкладывая мне малосольной нельмы и дефицитнейшей в тех краях картошки.
- Оп-паньки! А за что?!
Довести Аркашу до рукоприкладства - это охранник природы должен был учудить что-то совсем уж из ряда вон выходящее!
Аркаша разлил по стаканам, вздохнул, и рассказал:
- Понимаешь, пока я в командировке был, медведь (белый, естественно, других у нас нет) повадился к поселку шастать. На помойке кормился. Половину поселковых собак передавил и сожрал. В общем, осадное положение, все боятся из дому нос показать. Пытались прогнать, палили в воздух из ружей, из ракетниц - медведю пофиг. Как будто знает, сволочь, что он - в Красной Книге, и никто его убивать не станет... Хотя народ за пару недель уже и для убийства созрел.
Я-то как раз в райцентр улетел, а тут прибывает это чмо, мальчик-колокольчик, эколог хренов, дитя асфальта! Медведя, говорит, надобно отловить и вывезти подальше от поселка, чтобы обратно не вернулся. Согласно инструкции!
Ну и шо ты на меня так смотришь? Как говорила моя мама Мария Моисеевна, ты кушай, кушай, рыбка свежая, не форшмак, но все ж таки! И не пьешь что-то совсем. Ну-ка, давай за полярное сияние!
- Давай лучше за твою маму, - вздохнул я. - Вот ведь несгибаемая женщина была!
- Да уж, Голда Меир по сравнению с ней - институтка...
Аркаша вздохнул, выпил, набил и закурил настоящую ненецкую трубочку, помолчал и продолжил:
- Ты же зама моего знаешь - перед любым начальством трясется, как заячий хвост. А тут - цельный районный эколог, не хер собачий! Короче, поставили на уши мастерскую, давай ловушку мастерить. Из чего? Из новенького, бля, балка, который я для третьей бригады добыл такими способами, что даже тебе лучше не рассказывать, а уж прокурору - и подавно!
В общем, этот эколог, Кулибин хренов, придумал такую штуку: в балок вешается оленья туша. Медведь туда заходит через дверь, тушу жрет, а дверь автоматически запирается. Все, попался! Потом зацепить балок вертушкой и уволочь вдоль побережья, насколько керосину хватит, поставить на землю, дернуть, бля, за веревочку - дверь и откроется. Иди, белый, гуляй. А балок, значит, обратно приволочь.
Все сделали, как этот мудак придумал. Только с медведем не угадали. То есть в балок-то он вошел, и правда, через дверь. А вышел, гад, через стену. Вместе с тушей. И ушел. Совсем ушел. Обиделся, наверное, на что-то.
В общем, всем зашибись. И экологу зашибись - медведя спас. И медведю зашибись - на мусоре да собаках отъелся, а напоследок целого оленя поимел на халяву. И поселку зашибись - избавились от нахлебничка.
Все, бля, в шоколаде, только я в дерьме - мало того, что еще один новый балок хрен достанешь, так еще и медведем разломанный надо как-то списывать. А бригадир третьей - ты же этого хохла знаешь - снова будет из меня душу вынимать за бытовые условия!
Вот я экологу в сердцах фингал и поставил... Жаловаться, наверное, будет. Да и хрен с ним, на мое место желающих мало. Ладно, давай еще по одной...
...Аркаша умер примерно через год после этого разговора. Не подписал сам себе санитарный рейс в хорошую погоду. Деньги казенные сэкономил. Невеликие. Послал нахер своего трусливого зама и председателя сельсовета, и не подписал. И умер.
Его большое тело и огромное сердце не выдержали усугубляющегося бардака - очень уж он болел душой за своих подчиненных, безропотных рыбаков-ненцев. Они и похоронили Аркашу на поселковом кладбище - рядом с Марией Моисеевной, которая так никогда и не узнала, где похоронен ее папа, Аркашин дедушка. И все же она никуда не уехала с той земли - с той вечной мерзлоты - в которую лег ее родной человек. И Аркаша - не уехал.

Будет им вечная мерзлота пухом.

Пусть будет им в ней тепло, как в Иерусалиме.

(Продолжение наверняка будет).