Как я защищал кубинскую революцию. (Продолжение)
Цельнотянуто
Ник автора- remetalk

Часть 3. Как я стал фотографом

Покинув гостеприимный борт «Балтики», мы узнали, что товарищ Фидель не смог приехать и лично пожать мозолистые ладони старших и младших асов крестьянского труда, зато прислал японские автобусы с затемнёнными стёклами.

Укрывшись за ними, эшелон проследовал через столицу, сбавив скорость, миновал железные ворота «в шашечку» с вывеской «12-й учебный центр», и, проехав ещё метров 800, взобрался на пологий холм, где и спешился.

Не успели мы осмотреться, как оказались выстроенными в три шеренги. Перед строем возник подполковник в кубинской форме. Представившись комендантом учебного центра, поздравил пополнение с прибытием и пригласил обедать. После обеда состоялось массовое переодевание.

Высокие полусапоги на шнуровке, оливковые брюки, ремень с лысой латунной пряжкой, рубаха без рукавов, легкомысленный головной убор, именуемый почему-то «пидоркой», погоны с большими жёлтыми буквами «FAR» (Les fuerzas armadas revolucionarias).

Воспользовавшись суматохой переодевания мы с другом гагаузом Васей отправились осматривать достопримечательности. Широкая тропа спускалась с холма и терялась в джунглях. Воспитанный на «Клубе кинопутешественников», советский человек без труда поймет охватившее нас чувство нереальности происходящего.

Охая и ахая над каждым новым дивом местной флоры и насекомой фауны, мы и не заметили, как перед нами вырос самый настоящий креол. Чёрный конь, такие же усищи, кожанные штаны, широкополая шляпа, мачете на ремне потрясли даже Васю, незнакомого с творчеством непереведённого на гагаузский язык Майна Рида. Кубинец спешился.. «О, советико компаньеро! - обрадовался нам туземец и тут же проявил гостеприимство, - нессесарио фоки - фоки?» Удивившись нашему непониманию, он темпераментным жестом не оставил сомнения в значении «фоки - фоки». Для вящей убедительности абориген помахал рукой и на тропе чудесным образом возникли две непонятного возраста, толстые, отчаянно улыбающиеся, мулатки. Пока мы хлопали глазами, из леса, ещё пять минут назад казавшегося необитаемым, вышел солдат, в такой же как у нас, но выгоревшей форме. На языке, равно непохожем на русский и испанский, он перекинулся парой - другой фраз с кубинцем, передал ему пакет с каким - то трикотажем и у! вёл одну из барышень в лес. Провожаемые презрительными взглядами туземца, его подруги и верного коня, мы с Васей побрели назад в армию.

Как и положено, в 20-00 был ужин, а в 22-00 отбой. Брезентовый шатёр явно не вмещал всех желающих спать. Чмошникам матрасов не досталось, их пинками вытолкали на тёплую землю. Но и на матрасе уснуть было невозможно - страшно болели обожжённые тропическим солнцем до волдырей члены.

Утро началось с массовой прививки от тропических болезней. День прошёл в построениях, устраиваемых с целью выявить токарей, электриков, водопроводчиков, пекарей, музыкантов.
Уже вечером перед строем предстал высокий, широкой кости старший лейтенант и предложил «композиторам, художникам, певцам, фотографам и прочей художественно одарённой сволочи, которая служить не хочет», сделать три шага вперёд. Одарённости в себе я не чувствовал, но и служить не хотелось. Вышедших вперёд бойцов старший лейтенант увёл в сторонку и, отрекомендовавшись начальником клуба, стал группировать по увлечениям.
-Ты кто?
- Режиссер. - очень уж служить не хотелось.
-Больших и малых академических театров?
-В институте был в КВН.
-Студент?
-Так точно.
-Студентов я люблю, сам был студентом. А ещё чего умеешь,
-Ну, фотографировал для себя...
-Постой пока, - сказал старлей и приступил к опросу фотографов - профессионалов. Последние, все, как один - узбеки, оказались самозванцами, в чём были тут же уличены сопровождающим начклуба солдатом Васей, задававшим соискателям один и тот же вопрос: «Чем отличается унибром от диафрагмы?». Последним на Васины вопросы отвечал я, и, видимо, проделал это успешнее прочих. Старлей записал мою фамилию в блокнот, сказал, что ничего не обещает.

Вечером третьего дня карантина воины - интернационалисты колонной по три спустились с холма и, миновав строгие ряды барачного типа казарм, достигли плаца. Плац оказался самым обычным, всё по уставу. Те же исполненные прихотливой кистью гарнизонного апеллеса члены политбюро, те же флаги братских республик, те же пособия по строевой подготовке. Единственное отличие - вместо бессмысленного «Учиться военному делу настоящим образом» пламенное « Да здравствует нерушимая советско-кубинская дружба!» .

Долгое ожидание разрешилось явлением народу огромного полковника со свитой. Дальнейшее напоминало делёж пленных.
-Рядовой Петров.!! ВУС N517!! - страшным голосом объявил полковник, - Кому?
Возжелавший рядового офицер свиты тут же уводил Петрова.
В самом конце списка:
-Рядовой Максимишин!
Из-за спины полковника вынырнул начклуба.
-Товарищ полковник, это фотограф пятого разряда.
-Рязанцев, тебе по штату сколько положено?
-Двое, товарищ полковник.
-А есть?
-Трое.
-Ну?
-Так это же профессионал, в газете «Труд» работал.
Последний аргумент оказался решающим, и я стал фотографом Центрального клуба 12-го учебного центра.

12-й учебный центр являл собой основную убойную силу ГСВСК - Группы советских военных специалистов на Кубе. Кроме Центра главному военному советнику генерал-полковнику Зайцеву подчинялись узлы связи «Финиш» и «Орбита». По слухам, о достоверности которых судить не мне, узлы связи (или один из них) прослушивали телефонные переговоры в США. По тем же слухам Учебный центр, он же N-я мотострелковая бригада, существовал для того, чтобы по наступлении времени «ч» два часа сдерживать натиск предполагаемого противника. Именно столько времени, утверждали слухи, требуется входящей в состав бригады инженерно-сапёрной роте для уничтожения «Финиша» и «Орбиты».

Учебный центр был образован осенью 1962 года. Рассказывают, что мотострелковый полк Ленинградского военного округа был поднят по тревоге и с полной выкладкой помещён в трюм сухогруза. О конечной цели путешествия личный состав, включая командира полка, узнал только по прибытии. Рассказывают так же, что встречавшие первых интернационалистов кубинские официальные лица с живым интересом рассматривали лыжи и валенки.

В 1986 году бригада состояла из трёх мотострелковых и одного танкового батальонов, дивизиона гаубичной и дивизиона ракетной артиллерии. На правах частей в бригаду входили всяческие вспомогательные подразделения - рота связи, рота материального обслуживания, взвод химзащиты, комендантский взвод и т.д. Всего примерно две с половиной тысячи человек.

Главные силы учебного центра квартировали в посёлке Нарокко, что в 14 км от Гаваны. Один мотострелковый батальон и гаубичный дивизион располагались в пригороде Торенц. На берегу Мексиканского залива, в городке Гуанабо был ещё один наш «блатной» взвод, занимавшийся охраной и уборкой командирских дач.

Самым маленьким отдельным подразделением бригады был центральный клуб. Под началом старшего лейтенанта Рязанцева культуру в солдатские массы несли киномеханик, водитель автоклуба и художник. Был ещё фотограф, но его за пьянство и нерадивость Рязанцев отправил в пехоту. Место оказалось вакантным, и честь прикрыть эту брешь в обороне кубинской революции выпала мне.

Собственно клубом считалось сооружение в виде сильно вытянутого прямоугольника, крыша которого опиралась на металлические колонны из фановых труб. Между колоннами была натянута заменявшая стены проволочная сетка. С торцевых сторон прямоугольника под крышу жались с одной стороны кинобудка, с другой, прячась за экраном и глубокой сценой, художка, фотолаборатория, радиорубка и кабинет начальника.

Рязанцев привёл меня в клуб, представил новым боевым товарищам и велел выполнять приказы своего заместителя, уже знакомого мне Васи Петрухина.

Сразу по уходу Рязанцева киномеханик Вася в присутствии водителя Геры и художника Алишера провёл со мной установочную беседу. Из неё я уяснил, что:
1. Мне страшно повезло.
2. Вася и Гера - деды (четвёртый период (полугодие) службы), Алишер - черпак (третий период),
3. а я уже не дух (первый период), но соловей (второй, но первый на Кубе).
4. Дедовщины в клубе нет, поэтому деньги и сигареты у меня забирать не будут,
5. но доброе к себе отношение нужно ценить, то есть уважать дедов и подчиняться Алишеру, а так же
6. не слушать радио,
7. не читать газет,
8. не ходить в библиотеку, и, самое главное,
9. шуршать, как сраный веник (самозабвенно трудиться), иначе я во-первых буду бит, во-вторых стану пулемётчиком, потому, что
10. хоть Хока (кличка Рязанцева) и начальник, он банан (недавно прибывший на Кубу офицер), а значит, как деды скажут, так и будет.

Профессиональную деятельность я начал с уборки. Наследство мне досталось убогое - разболтанный Зенит - Е, ФЭД-3, дрожащий от ветхости увеличитель «Ленинград», бачок для плёнки, кюветы, кассеты и переходные кольца. Из реактивов - два ящика с жестяными банками, подписи на которых не несли никакой информации о свойствах содержимого - МП-1, МГП, БКФ-2.

Весь этот утлый инвентарь за месяц бесхозности покрылся липкой тропической плесенью. Неосторожно открыв крышку проявочного бачка, я был до дрожи напуган хлынувшим оттуда семейством неправдоподобно больших тропических тараканов. По стенам лаборатории во множестве сновали маленькие, сантиметров 5-7, ящерицы. С обаятельными, в жёлто-чёрную полосочку, гекончиками я бороться не стал, тараканов же изгнал решительно.


Не успел я насладиться чистотой обретённого жилища, как получил первое задание - снимать тактические учения. Манёвры были показные, смотреть их съехались множество кубинских начальников во главе с Фиделем. Приехали и наши советники. Проходили учения под городком Алькисар, где находился один из бригадных полигонов. От жары, экзотики и невиданной никогда ранее концентрации генералов голова у меня пошла кругом. Опыта никакого, последний раз свою «Вилию» я держал в руках на школьном выпускном вечере.

Ночью, вынимая из фиксажа плёнку, был уверен, что ничего не получится. На удивление, плёнка оказалась приличной. И вторая, и третья.

Утро следующего дня было ужасным. Высохнув, плёнки покрылись грязно-белыми пятнами. Трясущимися руками заправил пленку в бачок, долго мыл, снова пятна. Пришёл Хока, удивился, что ещё не готово, велел сделать к обеду. В отчаянии стал протирать плёнки полотенцем. Пятна исчезли, но плёнка покрылась густой сетью жирных царапин. Сел печатать. Не глядя в глаза отдал Хоке снимки. Тот аж посерел: «Я это командиру не понесу, неси сам». Пошли в штаб. Комбриг брезгливо пролистал ещё мокрые (глянцевать не было времени) с рваными краями карточки: «Херово ты делаешь, мужик. Иди в клуб». Уже за дверью услышал: «Так ты, Рязанцев, говорил, что этот мудак в газете работал?».

По пути в клуб я вдруг понял откуда брались пятна. Их оставляли, высыхая капли жёсткой воды. 2-3 капли кислоты спасли бы меня от позора. Увы. Хока приказал собирать вещи и пообещал самый тяжёлый гранатомёт.

Но перевести меня в пехоту оказалось делом сложным - штаты были заполнены, да и кому нужен солдат с такими рекомендациями. Однако скучать не приходилось. Заботами дедов дни и ночи проходили в ожесточённой пахоте - подметал и мыл кинозал, белил, красил полы и стены, косил траву, чистил крышу. На полевые работы брал с собой «Зенит». Усталость от работы при сорокоградусной жаре и недосыпе усугублялась «кубинкой» - болезнью, симптомы которой суть отвращение к еде и проливной понос. Болеют этой болезнью лишь новобранцы Страны Пребывания, но болеют поголовно. Нескольких моих однобарочников (так именовалось неформальное комьюнити пришедших одной «баркой») «кубинка» довела до дистрофии, с этим диагнозом они и были отправлены в Союз.


Однажды главный и самый вредный дед Вася Петрухин, обнаружив в кинозале преступно незамеченный бычок, решил подвергнуть меня показательной каре. Продемонстрировав окурок, Вася приказал одеть ОЗК, взять «мачетку» и отправляться косить Амазонку - мелкий грязный ерик, протекавший за клубом. На мой решительный отказ замначклуба Петрухин предложил спуститься в подвал, видимо с целью нанести мне средней тяжести телесные повреждения. Спустились. Низкий потолок не позволял даже мне, с ростом 164 см, поднять голову. Моему визави тоже мешал потолок. Драка была короткой и странной. Не разгибаясь и почти не глядя, Вася неумело ткнул меня в подбородок. Терять мне было нечего, накопленная за полтора месяца злость распирала. В школе я занимался боксом, особых успехов не достиг, поскольку сильная «плюха» была моим единственным козырем. Пропустив апперкот справа Вася ударился головой об потолок и осел. Вот тут я испугался. Выволок обездвиженного деда наверх и уложил в! тень. Оклемавшись, заместитель начальника клуба сообщил, что "теперь тебе точно 3.14здец" и, пошатываясь, укрылся в радиорубке.

В тот же день Вася настучал Хоке, что я делаю «левые» фотографии. Хока устроил обыск. Ничего серьёзного не нашёл, изъял лишь бумагу и плёнку. Уже уходя, открыл томик «Кобзаря». В книге лежала фотография огромной жабы. Два дня тому назад я косил траву и чуть не разрубил зверюгу мачете. Серо-голубого цвета жабища была размером с ёжика. Земноводное позировало прекрасно, я извёл на него полплёнки. Снимком справедливо гордился.

Обнаружив фотографию, Хока, в наплыве чуств, забегал по лаборатории. Каждый раз, минуя стол, он бил несчастное животное ребром ладони и вопил в такт ударам: «3.14здец! 3.14здец! ». Вася оказался прав. Я не смог сдержать улыбки. Это взбесило Рязанцева ещё пуще. Судорожно заполнив записку о моем 10 -суточном аресте, Хока побежал в штаб подписывать ее у комбрига. Мне приказал следовать за ним. «Вот ведь сука какая! - удивился полковник. - Как Фиделя, так одни туфли получились, а как бл..дскую жабу, так «Юный натуралист». Пусть, Рязанцев, он у тебя послужит. Один хер его никто не берет...»
Фотографию жабы и заполненную, но не подписанную записку об аресте на 10 суток, Хока положил себе под стекло.
(Продолжение следует)