Просветление Пелевин о состоянии просветленного + практика по Гурджиеву
Отрывок из Романа Виктора Пелевина "Империя В"
"Раньше я думал, что жизнь состоит из событий, которые происходят со мной
и другими. И эти события бывают хорошими и плохими, и плохих почему-то намного
больше. И происходят все эти события на поверхности массивного шара, к которому
мы прижаты силой тяжести, а сам этот шар летит куда-то в космической пустоте.
А теперь я понял, что и я, и эти события, и вообще все во вселенной - Иштар,
вампиры, люди, приклеенные к стене веера и прижатые к планете джипы, кометы,
астероиды и звезды, и даже сама космическая пустота, в которой они летят -
просто волны, расходящиеся по этому невидимому фону. Такие же точно волны, как
та, которая только что прошла по моему сознанию после удара капли. Все на свете
было сделано из одной и той же субстанции. И этой субстанцией был я сам.
Страхи, которые копились в моей душе годами, мгновенно растворились в том, что
я понял. Мне не угрожало ничего в этом мире. Я тоже ничему и никому не угрожал.
Ни со мной, ни с другими не могло случиться ничего плохого. Мир был так
устроен, что это было невозможно. И понять это было самым большим счастьем из
всего возможного. Я знал это твердо, потому что счастье заполнило всю мою душу,
и ничего из испытанного мною раньше не шло с ним ни в какое сравнение.
Но почему же я никогда не видел этого раньше, спросил я себя с изумлением. И
сразу понял, почему. Увидеть можно только то, у чего есть какая-то форма, цвет,
объем или размер. А у этой субстанции ничего подобного не было. Все
существовало только как ее завихрения и волны - но про нее саму даже нельзя
было сказать, что она есть на самом деле, потому что не было способа убедить в
этом органы чувств.
Кроме этой непонятно откуда упавшей капли. Которая на секунду вырвала меня из
выдуманного мира (я теперь точно знал, что он выдуманный, несмотря на то, что в
него верили все вокруг). Я с тихим торжеством подумал, что все в моей жизни
теперь будет по-другому, и я никогда не забуду того, что только что понял.
И понял, что уже забыл.
Все уже кончилось. Вокруг меня опять сгущалась плотная безвыходная жизнь - с
каминами, креслами, ухмыляющимся золотым солнцем на потолке, картинами на
стенах и Ваалом Петровичем в длинной красной мантии. Все только что понятое не
могло мне помочь, потому что момент, когда я это понял, остался в прошлом.
Теперь вокруг было настоящее. И в нем все было реально и конкретно. И не имело
никакого значения, из какой субстанции сделаны шипы и колючки этого мира. Имело
значение только то, насколько глубоко они входят в тело. А они с каждой
секундой вонзались в него все глубже - пока мир не стал тем, чем он всегда был.
- Ну как? - спросил Ваал Петрович, появляясь в моем поле зрения. - Как
самочувствие?
Я хотел ответить, что все нормально, но вместо этого спросил:
- А можно еще раз?
- Да, - сказала Гера. - Я тоже хочу. Можно?
Ваал Петрович засмеялся.
- Вот. Вы уже знаете, что такое жажда.
- Так можно или нет? - повторила Гера.
- Нельзя, - сказал Ваал Петрович. - Дождитесь следующего раза.
- И будет то же самое? - спросил я.
Ваал Петрович кивнул.
- Это всегда как в первый раз. Все переживание такое же свежее. Такое же яркое.
И такое же неуловимое. Вас будет тянуть испытать это чувство снова и снова. И
неудобства первой части церемонии не будут иметь никакого значения.
- А можно самой почувствовать то же самое? - спросила Гера. - Без баблоса?
- Это сложный вопрос, - ответил Ваал Петрович. - Если совсем честно, я не знаю.
Например, толстовцы верят, что можно - если достаточно опроститься. Но, насколько
я могу судить, никому из них это не удалось.
- А Озирис? - спросил я.
- Озирис? - Ваал Петрович нахмурился. - Про него разные слухи ходят. Говорят,
он в шестидесятые годы вводил баблос внутривенно. Гонял по трубе, как тогда
выражались. Что при этом с головой бывает, я представить не могу. Его теперь
даже кусать боятся. Никто не знает, что у него на уме и какой он на самом деле
толстовец. Короче, Озирис - это терра инкогнита. Но есть точка зрения, что
похожие переживания доступны святым. Еще говорят, что подобное можно испытать
на высших ступенях йогической практики."
Комментарий ведущего рассылку: Последние три ступени йоги - это
концентрация, медитация и (собственно само "переживание") самадхи. Во
всех истинных учениях практика – одна и та же – бодрствование, осознанность,
созерцание настоящего момента.
ВЗГЛЯДЫ ИЗ РЕАЛЬНОГО МИРА
Записи бесед и лекций Гурджиева
Нью-Йорк, 1924 г.
Самонаблюдение очень трудно. Чем больше вы будете стараться, тем яснее это
увидите.
В настоящее время вам следует практиковать его не для получения результатов, а
чтобы понять тот факт, что вы не в состоянии наблюдать себя. В прошлом вы
воображали, что видите и знаете себя.
Я говорю об объективном самонаблюдении. Объективно вы не можете видеть себя ни
на одну минуту, потому что это иная функция, функция мастера.
Если вам кажется, что вы сможете наблюдать себя в течение пяти минут, это
неверно; если вам кажется, что вы сможете наблюдать себя двадцать минут или
одну минуту, это одинаково неверно. Если вы просто поймете, что не сможете
наблюдать, это будет правильно. Прийти к этому пониманию - вот ваша цель.
Для достижения этой цели вы должны прилагать непрестанные старания.
Когда вы будете проявлять старания, результатом не будет самонаблюдение в
подлинном смысле слова. Но старание укрепит ваше внимание; вы научитесь лучше
сосредоточиваться. Все это пригодится позднее. И только тогда можно будет
начать вспоминать себя.
Если вы будете работать добросовестно, вы будете вспоминать себя не чаще, а
реже, потому что вспоминание себя требует многого. Оно не так-то легко, оно
дорого стоит.
Упражнений в самонаблюдении достаточно вам на несколько лет. Не пытайтесь
заниматься ничем другим. Если вы будете работать добросовестно, вы увидите, что
вам нужно.