Дезертир.

 

Я  сижу тут. Вспоминаю. Потому что больше-то мне всё равно пока делать

нечего. Как мне про точки выбора объясняли. Объяснял Лев Борисович. Он

начертил  в  общей  тетради простым карандашом... Странно. Я раньше не

задумывался.  Вот  карандаш. Простой. А что, сложные бывают? Вообще-то

бывают,  но  тогда  я  не  знал  о них. И я воспринимал такое название

"простой" как должное. И не в том смысле, что это не сложный карандаш,

а  в  том,  что  это такой карандаш с графитовым грифелем. Потому что,

даже  если  он  цанговый,  то  есть не такой уж и простой, а всё равно

простой. Странно. А тетрадь была общая. Тоже странно. Общая - это ведь

значит,  что  принадлежащая всем. А она была моя. Моя общая тетрадь. И

Лев  Борисович  начертил в ней простым карандашом ломанную линию. А на

конце  поставил такую жирную точку. Даже кружочек, а не точку. А потом

из  этого кружочка вниз две прямые линии. Не параллельные, а под углом

друг к другу. Ну, как бы нижняя половинка песочных часов. Вот.



А  Лев Борисович был моим учителем. И начальником одновременно. Вообще

это  очень неплохо, думаю, когда твой начальник - твой же и учитель. А

вот наоборот - не всегда хорошо. В общем, он был моим шефом. И фамилия

у  него  очень  соответствующая: Шефф. Вот так вот. Шефф. С двумя "ф".

Может  быть,  он  был  немцем.  Или  его  предки были немцами. Но я не

спрашивал. Стеснялся, вдруг он обидится. И хотел, а вот стеснялся. Это

у меня дурацкое такое свойство. Очень боюсь людей обижать. Не не хочу,

а  именно боюсь. Разновидность трусости такая. Всё время думаю: вот он

мне сказал так, а я ему хотел бы ответить вот так, а он вдруг, раз!, и

обидится.  И  мне  будет  плохо.  Не  от него, от себя будет плохо. От

совести, что ли? Ну, наверное.



- Видишь, Сашенька, - сказал Лев Борисович, - Вот эта ломанная линия -

это прошлое. А вот это - точка выбора. А под ней конус вероятностей. В

этой  точке  можно определить, в каком направлении двинется история. А

направлений этих бесконечно много.



Я  не  точно вспоминаю, а по смыслу. На самом деле Лев Борисович очень

хорошо  говорит.  Логично. Красиво. Я так никогда не смогу. То есть, я

полагал  раньше,  что, вот, проживу с его и тоже так научусь складно и

красиво говорить. Но уж теперь не проживу.



Я тогда спросил:



- А почему прошлое такое изломанное?



-  Это  потому, Сашенька, - сказал шеф, - что в прошлом уже было много

точек выбора. И всё оно - промежутки времени между этими точками.



Меня  в группе "Лилия-7" все Сашенькой называли. С первого же дня. Мне

не  нравилось.  Мне  бы  хотелось быть Александром Вениаминовичем. Это

солидно  звучит:  "Александр  Вениаминович".  Вот  услышишь  такое  по

отношению  к себе и сразу чувствуешь: ты важен, нужен. Тебя уважают. А

"Сашенька" - это что? Мальчик. Бегает, под ногами путается, мешает всё

время,  с  расспросами  пристаёт.  Бесполезный,  в  общем, докучливый.

Ничего толком и не сделал в жизни. Да... Да я и был таким. Чего там...

Сашенька и есть.



Шеф меня сам и нашёл. Некоторые говорят: "Он меня на помойке нашёл". А

меня  -  нет.  Я  на  помойке  не валялся. Я просто жил. Я был простым

человеком.  Именно  простым.  Что  бы  там классики по этому поводу ни

говорили.  Дескать  "это дубли у нас простые". А я был простой. В мире

вообще  очень  много  простых  людей.  Очень  простых. Очень много. Их

большинство.  И  они  простые.  Как  карандаш. Даже если цанговый. Вот

смотришь,  на  человеке  всякого  надето:  пиджак, машина, дача, дети,

любовница,  работа,  влиятельные  друзья,  бизнес...  Вроде сложный. А

внутри  -  всё  тот  же  грифель графитовый. Значит простой. На кнопку

нажмёшь  -  глядь графитовый грифель высунулся. Простой. Я знаю место,

где  много  непростых  людей  вместе  сидят. Это психушка. Дурдом. Там

пациенты  -  они  да,  они  непростые.  Ну,  гении  ещё  бывают.  Тоже

непростые.  И  простым  людям  с  ними  очень  непросто  жить. Вместе.

Восхищаться  можно.  Но  издалека.  А  потом  приходить в свою простую

квартиру,  съедать  свой  простой  (даже если и сложный) ужин и просто

ложиться  спать. С простой женой. Или без жены. Ну, там, с любовницей,

тоже простой. Или просто с подругой. Или вообще в одиночестве.



А я был программистом. Я выучился на программиста в институте МИИГАИК.

Смешное  название...  Нет.  Не смешное. Просто забавное. Когда я ещё в

школе  учился,  нас  возили туда на уроки по информатике. Потому что в

школе  компьютеров  не было, а учить информатике без компьютеров - это

очень трудно. Нет. Не так. Учить-то что там трудного. Тем более, как у

масс  большинство  учителей учат. Учитель рассказал параграф, написали

программу  вычисления  корней квадратного уравнения, учитель проверил,

оценки  расставил  -  и всё. Только ж никто ничего не понимал. То есть

научиться  было трудно. Вот поэтому нас в институт и возили. И я тогда

уже решил, что поступлю в него и буду учиться на программиста.



И  выучился. И стал работать программистом. Сначала в том же институте

и  работал.  Потом  нашёл  работу в банке. Но так всё это неинтересно.

Я-то  думал,  что  программистом работать очень интересно. Вот сидишь,

пишешь  программу,  думаешь, там, всякое такое, по клавишам стучишь, а

потом  запускаешь  -  и  она  раз!  Заработала. Зажила. А когда в банк

устроился, оказалось - рутина всё. Скучно. Я потом ещё, уже когда меня

в  группу  включили,  поработал  в  одном месте, где компьютерные игры

делали.  Но  там не намного интереснее было. А может это оттого, что я

уже  другим  увлёкся. Ну, наверное. А, неинтересно это всё. И отвлёкся

я.



А как же он ко мне тогда подъехал? Чёрт. И не помню совсем. Как-то оно

так  случилось, что вот я живу, работаю, ничего такого не знаю и вдруг

раз!  И  я  уже в совсем другом мире. То есть мир тот же, но я на него

совсем уже с другой стороны смотрю.



Я же такой же как и все... Как многие думал, что всякие там волшебства

-  они  на  самом  деле не существуют. Это ещё в детстве у меня веру в

чудо отбили.



Почему-то  все  родители...  Все  простые  родители всех своих простых

детей  приучают  верить в Деда Мороза и в то, что на Новый Год, что ни

пожелаешь,  а  оно  обязательно сбудется. Сначала. Сначала приучают, а

потом  говорят:  "Не-ет,  сынок!  Нет,  сынок, никакого Деда Мороза не

существует. Это мы с мамой тебе подарки дарили. А сначала их покупали.

На кровно заработанные денюжки. Вот папа каждый день на работу ходит и

трудится там. Тяжело. В поте лица. И за это ему дают денюжки. И вот на

эти  денюжки  тебе  подарки-то  и  покупали.  А все твои письма к Деду

Морозу  -  вот  они.  Видишь?  Вот  они.  Мы их читали и покупали тебе

подарки.  Если  могли.  Иногда  не  могли. Потому что денюжек у нас не

сколько  хочешь,  а сколько дадут. И ты тоже скоро вырастешь и станешь

зарабатывать  денюжки. И сколько заработаешь - столько и потратишь. Не

больше. Даже, скорее, меньше. Вот так вот, сынок."



Вот  зачем  это? Зачем сначала вот так вот приучать, а потом говорить:

"А  фиг!"?  А нафига? Непонятно. А что получается в результате? Вот я.

Как  бы два при этом человека. Один хочет чуда. Хочет-хочет-хочет. Так

хочет, что аж в животе подводит. А потому что на самом деле эта вера в

сказку  же  никуда  не  делась,  просто загнали её поглубже. Вот она и

свербит  оттуда.  Из глубины. А человек другой говорит: "А фиг!". А на

самом-то деле человек один. Единственный, хот и простой. А ему вот так

устроили. Не понимаю.



А  потом  оказалось,  что  чудеса  всё-таки есть. И через стены ходить

можно  и  свечку  пальцем  зажигать.  Только  научиться  нужно.  Ну  и

способности к этому нужны. Без способностей тоже можно, но плохо будет

получаться. И трудно.



Тут холодно. Зима и чердак этот.



Это  самое  плохое, когда... Нет, не самое. Бывает, наверное, и совсем

уж  плохо.  Но  это  тоже  ужасно.  Когда  тебя  ставят перед выбором:

или-или.  Например, "Или твоя мама, или я". В детстве меня спрашивали:

"Кого  ты больше любишь, папу или маму?" Вот идиотство же! Я не помню,

что отвечал. Хочется думать, что вообще не отвечал. А как там на самом

деле  было  -  не помню. Вот выбор. И, главное, знаешь, что, что бы не

выбрал,  потом  перед  собой  будет  жгуче  стыдно. И хорошо ещё, если

только перед собой. Но перед собой - это обязательно. И всё равно надо

выбирать.  Но мне-то это не надо! Я-то не хочу выбирать. Я хочу, чтобы

было "и". А надо - "или-или". И всё. И всё.



И  тут  тоже.  За  что  я  опять  должен  выбирать? Вопрос без ответа.

Ненужный. Я уже выбрал. И опять чувствую себя кругом виноватым. Потому

что,  вроде получается, что я предал... Группу свою, Лилию эту семь. А

ведь  мне  там  никто ничего плохого не сделал. Ну Сашенькой называли.

Так  что  ж?  А  тут  как  ни крути, а кого-то предашь. Или этих своих

товарищей.  Бывших  теперь. Наверное. Или других. Людей. Простых. Тех,

которые сейчас спят, наверное. В тёплых постелях. Они спокойно спят. А

завтра, может быть умрут. А я сижу на чердаке. Мне холодно. Я невидим,

потому  что  наложил на себя заклятие невидимости. Но виден пар у меня

изо рта. Когда я выдыхаю.



Интересно, если бы я, тот старый, давнишний я, вошёл ночью на чердак и

увидел,  как  из  пустоты  вырываются  облачка пара... Я бы испугался?

Стереотип какой-то в кино, там, и в книгах. Увидел чего-то непонятно -

испугался.  А  я,  наверное, не испугался бы. Но на всякий случай ушёл

бы. Просто на всякий случай.



О  чём  я  думаю? О ерунде какой-то. А о чём ещё можно думать ночью на

чердаке  в  ожидании,  когда...  Когда  круг  Великих  начнёт  творить

заклинание  Гекатомбы?  Я не знаю, о чём можно. В кино думают о всяком

возвышенном.  А  у меня не получается. О ерунде всё получается. Я своё

заклинание придумал уже.



Надо бы проверить его, да не хочется. Как перед экзаменом в институте.

Пока  ждёшь,  когда  пригласят в аудиторию. Всё время позывы повторить

что-то  проверить.  И  одновременно  такое  тоскливое отрицание. Типа,

отстань,  не  могу  уже.  Тошнит.  Опять как будто два человека. Так у

многих. Все мы шизофреники. Почти все.



И  ведь  никто не виноват на самом деле. Лев Борисович, когда из Праги

прилетел... По нему же видно было, что ему больно. Он сказал: "Принято

решение провести гекатомбу. Здесь. В Москве." Я головой понимаю. Но...

Я  спросил: "Почему опять в России?" Он сказал "Так надо." В детстве я

спросил  у  мамы:  "Зачем  царя расстреляли?" Она посмотрела на меня с

такой  суровостью во взгляде и сказала: "Значит так надо было." Значит

без  этого  никак  не  обойтись.  Страшное это дело, когда "так надо".

Наверное  и  башни  Близнецы - тоже было так надо. Но я не знаю точно.

Может  мы  к этому как раз никакого отношения не имели, а может и... А

спросить  побоялся  почему-то.  И  теперь  точно  не  знаю. А знал бы?

Изменилось бы что-то? Не знаю. Ничего я не знаю.



Сейчас,   наверное,   маги   собрались   уже.  Переговариваются  тихо,

вполголоса.  Ждут.  И  ждут  полковники у себя в квартирах. Смотрят на

часы. А потом маги встанут кругом и запоют. А полковники поймут: пора.

И поедут по дорогам танки и БТР-ы. В Москву. Свергать.



Я  не помню, что им говорил. Я даже кричал что-то. Я не идеалист. Если

бы  это  были  другие  люди,  из  Лондона или из Хабаровска даже, я бы

остался  там.  Но  это те люди, мимо которых я хожу каждый день. И они

мне и чужие и всё-таки не совсем. Но всё-таки они такие... конкретные.

Я  их  видел.  К  некоторым прикасался. Девочке одной котёнка с дерева

снимал.  А она плакала. Я их знаю. Поэтому ушёл. Что-то крикнул злое и

ушёл. А они ничего не сказали мне в след.



А  ведь  могли.  Лев  Борисович  мог.  И,  если  бы он сказал... Я бы,

наверное,  остался.  Я  же хотел остаться, только надо было мне что-то

сказать. Ведь он умеет сказать. Он мог. Но не стал. Нет. Я не чувствую

себя  предателем.  Он  меня  учил.  Я доверял ему. Но тут он ничего не

сказал.



Точка  выбора  приближается.  Я, наверное, не прав. Я хочу спасти этих

людей.  И  тогда, наверное, в будущем, случится какая-то катастрофа, о

которой я не знаю. О которой мне не сказали. И погибнет гораздо больше

людей.  Только,  думаю,  я  не спасу. Сил не хватит. Я же только начал

учиться, а противостоять Кругу не в силах никто. Я, наверное, потому и

решил  так,  что...  Мёртвые  сраму  не имут. Пословица такая русская.

Правильная.



Я  никогда  ничего  не  заучивал.  Ну, почти. Я всегда старался понять

принципы.  Потом  это помогало в работе. И тут тоже ни одного готового

заклинания  я  не  учил. А это своё, которое сейчас составил... Как-то

сработает.  Но  вряд  ли получится так, как хотел. Но может моя гибель

спасёт хотя бы одного неповинного человека? Или двух? Как высокопарно.

Тьфу.  Какой  я  дурак?  Всегда  был  дураком.  Таким  и  остался. И с

женщинами  дураком  был.  И верил во всякую чепуху, в которую положено

верить. И в коммунизм верил. Таких как я быдлом и называют.



Всё.  Началось.  Характерные  вибрации  я ощущаю как бы кожей. Хотя на

самом деле... Неважно.



Я  встаю,  расставляю  руки  в стороны. Я выгляжу смешно. Мне неловко,

хотя  никто  и  не  видит,  но я-то сам осознаю нелепость этой позы. Я

начинаю   проговаривать   слова   заклятья   отрицания.  Самодельного.

Нетестированного.  Глупого.  Пусть.  Губы  шевелятся  плохо, поэтому я

говорю  медленно. Тщательно готовлюсь к произнесению каждого слова. За

окошком   чердака  фонарь.  Его  свет...  Ядовито-оранжевый,  жёсткий,

шершавый  свет попадает внутрь. Пар у меня изо рта попадает в этот луч

и...  Он  как  будто  зернистый.  В  нём  можно  разглядеть  маленькие

капельки. Они блестят. Я смотрю на пар краем глаза и произношу слова.



В  детстве  не  любил зимние фонари. Когда холодно. Кажется, что можно

подойти к нему и согреться. Подходишь - нет всё равно холодно. Даже на

чуточку  не  теплее.  И от этого ещё холоднее становится. Почему я всё

время про детство вспоминаю?



Я  закончил.  Заклинание  активировано. Я подключаю себя к нему. Когда

заклинание  Гекатомбы  наткнётся  на Отрицание, из меня в него потечёт

энергия.  Мало. Страшно мало. И когда моя энергия исчерпается, я умру.

Это будет быстро. Секунда, может быть. Это я себе льщу. Не хватит меня

на  секунду.  Ну и пусть. Зато потом не будет стыдно ни перед кем. Это

сейчас стыдно. А потом не будет.



Вот. Контакт...



Почему-то...  Почему-то  энергия  не  кончается. Откуда? Откуда во мне

столько?  Столько  не  было?  Почему?  Кто-то  вливает  её в меня. Лев

Борисович? Нет. Исключено. Не понимаю...



*



Ночь.  Зима.  Чердак  пятиэтажки.  Не  центр города и не окраина. Так,

что-то  среднее.  На  грязном, загаженном голубями, полу чердака сидит

молодой,  лет  тридцати,  человек в синей куртке, джинсах. Он обхватил

руками  голову. Не шевелится. Неподвижный взгляд его устремлён куда-то

вперёд. Там темно и ничего не видно. С улицы доносится мерное звяканье

и покашливание: дворник колет лёд.



Внезапно  метрах в трёх от него появляется другой человек. Это пожилой

мужчина,   тощий,   с   резким  костистым  лицом.  На  нём  элегантный

светло-коричневый  костюм. Он появляется мгновенно и бесшумно. Молодой

вскакивает.



- Лев Борисович!..



Пожилой  приближается  шага  на  полтора.  Внимательно  смотрит в лицо

молодого.



- Я... - молодой беззвучно шевелит губами и опускает глаза.



- Я всё знаю, Сашенька, - кивает пожилой, - Я всё знаю.



Он переводит взгляд на чердачное окно. Свет фонаря падает ему на левую

половине лица.



- Что ж, - пожилой криво усмехается, - Твоя взяла. Не зря я тебя учил.



-  Лев  Борисович,  я...  -  бубнит  молодой,  -  я  не  знаю, как так

получилось. Я думал...



-  Ты  ещё не понял? - брови пожилого ползут вверх, он оборачивается к

ученику, - Ты правда не понял?



- Я... Нет.



- Город встал за тебя. Понимаешь, город. А за ним вся страна.



- А... Разве так бывает?



- Бывает. Редко. Всего четыре случая зафиксировано. Твой пятый. Можешь

гордиться.



Пожилой  с  неудовольствием смотрит на пыльную деревянную балку, потом

машет   рукой   и  садится  на  неё.  Достаёт  из  кармана  портсигар.

Закуривает.  Оба  молчат.  Пожилой смотрит на молодого. Молодой стоит,

потупившись.



-  Значит  теперь надо ждать какой-то катастрофы? - спрашивает молодой

виноватым голосом?



- Не обязательно. Точку выбора мы ещё не прошли.



- Но я ведь отменил Гекатомбу?



- Нет, Сашенька, не отменил.



Молодой вскидывает взгляд. В глазах его удивление с ноткой испуга.



-  Помнишь,  я  говорил  тебе  о  принципе завершённости? - спрашивает

пожилой.



- Да.



-  Начатое  заклинание всегда срабатывает. Сработает и это. Ты оборвал

его  и  теперь...  - пожилой задумывается, подбирая слова, - Представь

себе, что у тебя в руках рогатка. Ты натянул резинку и тут кто-то взял

её и ножницами обрезал. И резинка ударила тебя по пальцам. Понимаешь?



- Я... - молодой замялся, - Я убил?..



- Фактически да. Не прямо сейчас. Где-то около часу дня.



- Лев Борисович! - голос молодого дрожит.



- Ничего, Сашенька, - пожилой встаёт, кладёт руку на плечо молодому, -

Ничего...  Уже  ничего  не  сделать. А может так оно и лучше... Только

имей в виду: точка выбора близка. И делать выбор придётся именно тебе.

И я тебя очень прошу, не ошибись.



Пожилой поворачивается и начинает уходить во тьму. Когда его уже почти

не видно, он оборачивается:



- Прощай, Александр Вениаминович.





Лица его уже не разглядеть. Но кажется, что он улыбается. Ехидно.



Найдено на http://zloy-babay.livejournal.com