| ← Январь 2008 → | ||||||
|
1
|
2
|
3
|
4
|
5
|
||
|---|---|---|---|---|---|---|
|
8
|
9
|
10
|
11
|
12
|
13
|
|
|
14
|
15
|
16
|
17
|
18
|
19
|
20
|
|
25
|
26
|
27
|
||||
|
29
|
30
|
31
|
||||
За последние 60 дней ни разу не выходила
Сайт рассылки:
http://sp-g.ru/
Открыта:
06-03-2004
Адрес
автора: religion.spg2004-owner@subscribe.ru
Статистика
0 за неделю
Семейная православная газета «КАКАЯ ЖЕ ЭТО РАБОТА? ЭТО КРАСОТА…»
|
Откровения
«КАКАЯ ЖЕ ЭТО РАБОТА? ЭТО КРАСОТА…»
-Все замечательно, но твой цветок не пахнет! И мальчик стал размывать краски, искать, как бы сделать так, чтобы аромат цветка ощущался. С этого момента началось его творчество. Так считает народный художник России Сергей Андрияка, руководитель знаменитой Школы акварели в Москве. Его отец тоже был известным художником и тоже директором школы – при Суриковском институте.
-От него вы унаследовали талант педагога? – спрашиваю Сергея Николаевича. -И от мамы тоже, – отвечает он. – Она преподавала немецкий язык в институте. -Это мама привела вас в храм? -Да, а отец был атеистом. Но перед смертью, в реанимации, он изменился. А мама в 50-х годах познакомилась с архимандритом Сергием (Савельевым). Это интересная история. -Расскажете? -Наша Школа стоит в Гороховском переулке, дом 17. Тут напротив был дом № 16, откуда в 29-м году отца Сергия и его сестру забрали в НКВД. Не взяли только жену батюшки Лидию Николаевну (она потом стала монахиней Серафимой) и их трехлетнюю дочку Катюню. Лидии Николаевне не позволили проживать в Москве – как жене репрессированного. Ей выделили участок за городом, в Фирсановке. Туда и перевезли их деревянный дом. -Отсюда? -Да. После тюрьмы и ссылки, еще при Патриархе Алексие I , отец Сергий служил в Елоховском соборе. Мама стала к нему туда ходить. Потом его переводили с одного места на другое. За то, что не молчал. У отца Сергия были потрясающие проповеди: о церковных праздниках, пути христианина. А еще о Пушкине, Есенине, Маяковском, Блоке, полете на Луну… -Он отвечал на все ваши вопросы? -И говорил: «Наша Церковь молчащая, но не потому, что ей нечего сказать». В тюрьме отец Сергий (мы звали его батя) написал свою первую книжку. Его книги очень глубокие и серьезные. Мы их издали в нашей Школе и будем переиздавать. Они нужны современному человеку. Например, он хорошо объяснял: свобода – только внутри нас. Внешние обстоятельства не могут повлиять на веру. И раз уж мы заслужили революцию, значит, правильно, что она произошла. -К сожалению, многие с этим до сих пор не согласны. -Когда я родился 58-м году, батя крестил меня в деревянном храме в Богородском. А в начале 60-х отец Сергий уже оказался в Медведково. Там в храме Покрова Богородицы было полное запустение, даже висели сетки, потому что сверху сыпалась штукатурка. Батя со своими чадами начал приводить храм в порядок. -С какого возраста вы ему помогали? -В юности хождение в храм мне не было близко. -Побеждали другие интересы? -Конечно. Летом 76-го года мне было 19 лет, мягко говоря, немножечко балбес. Батя позвал меня поехать с ним на Ваганьковское кладбище. Там похоронены его родители. А у него уже было три инфаркта, он постоянно ходил в толстовке. Помню, что тогда он меня поразил. Я понял: передо мною что-то значимое, великое, но вместить это не могу. Оно за пределами моего восприятия. Я поймал такси, и мы поехали. А батя начинает разговаривать с таксистом о футболе, называет имена футболистов. Тот оживился: такой старец – и все знает! Потом таксист у меня спрашивает: «Кто это?» Говорю: «Священник». Он поднимает большой палец вверх: «Вот такой человек!» Нашли мы могилы его родителей. А у меня к нему – дурацкие вопросы. -Какие? -Когда придет конец света? Он так улыбнулся: «Ну, понимаешь, «Апокалипсис» – это вещь творческая, духовная. Мы ее воспринимаем мистически…» Потом-то я его слова понял. Но это было потом… Под конец жизни ему стало тяжело ездить в Фирсановку. У него была квартира в Москве, и он меня туда пригласил. А по телевизору показывали какое-то кино. И я променял встречу и общение с ним – на это кино. А мне надо было находиться все время рядом, слушать каждое его слово! -И когда ваше сознание повернулось? -Сразу же, как только он ушел из этой жизни. Батя умер 30 лет назад как раз во время Рождественской службы. После этого все наши собирались в храме, служили заупокойные панихиды. Народ очень любил отца Сергия. А потом у меня начались всякие истории, связанные с ним. - Интересно! -Его похоронили на Введенском (Немецком) кладбище. Там большой участок, который отцу Сергию подарила одна наша прихожанка. До революции посередине участка был поставлен большой пьедестал из мрамора с крупным крестом. Могила бати – сбоку, у ограды. А рядом позже похоронили его сестру. Старинный крест с пьедесталом почернели. Я спросил у реставраторов, как их почистить. Полез по стремянке вверх, стал на пьедестал, все сделал. А внизу были моя мама, близкие отца Сергия. И вот я собираюсь спускаться, ставлю ногу на стремянку, придерживаясь за крест. И вдруг крест идет на меня. А в нем килограммов 200! Я понимаю, что это конец, но страха нет. Наоборот, мне интересно, что будет дальше. Я упал на свежую могилу, а крест лег сверху и вмял меня в землю. Ушибов нет, лежу под крестом. Все будто остолбенели. А мимо проходит незнакомая женщина, медленно, красиво, без остановки. Как символ. И говорит: «Ну вот, сейчас мы видели чудо. От креста еще никто не умирал…» -Дальше-то как? -Позвали рабочих, они меня вытащили из-под креста… В 80-х годах, после Суриковского института, я долго жил в Фирсановке у родных отца Сергия: матушки Серафимы, его сестры – монахини Евдокии и дочери Екатерины. Она была кандидатом медицинских наук и тайной инокиней. Фирсановка тогда еще не была одним из элитных мест Подмосковья. Там шла дачно-деревенская жизнь. А у Савельевых – домашний монастырь. Они молились, служили службу – особенно на большие праздники. Но самое главное – у них не было ничего внешнего. Никто не ходил в монашеских одеждах, не использовал этой современной терминологии, которая развита в церковной среде: «Ой, искушение!..» Глупость отсутствовала полностью. -Похоже, вам есть, с чем сравнивать? -Конечно. Как-то на Пасху я приехал в Медведково заранее. Позже к храму было сложно подойти, там разъезжала конная милиция. Сижу в сторонке, слышу разговор певчих о смирении. И одна малограмотная женщина им сказала: «Что вы ерундой-то занимаетесь? Какое смирение? Сейчас тронь кого-нибудь из вас, вы тут всех разнесете!» -Точно, это и про нас тоже. -А в Фирсановке – по-другому. Вот приезжает кто-нибудь из Москвы. Матушка Серафима (мы ее мамкой звали) обычно сидит молча. -Старенькая уже? -Ровесница века. А тот, кто приехал, начинает что-то рассказывать. И из этого рассказа идет такая суета! Мамка ждет, пока человек выговорится – и он успокаивается. Его охватывает ее доброе отношение к нему. Там в доме был общий коридор и из него – комнатки. Вечером заходишь к себе, а там лежит яблочко и стоит чашечка чая. Кто положил? Неизвестно. Утром снова вдруг – бутербродик, еще что-то… Неожиданно. Человек не может находиться в этой обстановке – и ничего не делать. Все работают, заботятся друг о друге. Там я написал огромное количество акварелей. Может быть, впервые почувствовал подлинную красоту русской подмосковной природы. И никто мне никогда не сказал, что в воскресенье рисовать не надо. Матушка Серафима говорила: «Ну, какая же это работа? Это же красота». И возразить нечего. -Нечего! -Люди радовались всему. Мамка жалела: «Что ж ты не приезжал? У нас тут такая сосюлька висела! И белочка прибегала!» Она никого никогда никого не осудила. Когда ей что-то не нравилось, начинала морщиться, но не обрывала человека. Катюня выходила из дома ночью на тайную молитву, чтоб никто не видел. Ухаживала за парализованными больными по всему поселку. Кормила всех бродячих собак. В одну из наших последних встреч она мне сказала: «Знаешь, я привыкла не слушать, а исполнять». Каждый из нас знает, что такое хорошо и что такое плохо. Мы совестью чувствуем, когда что-то делаем не так. Но все равно начинаем себя уговаривать, успокаивать. -Оправдывать. -А здесь все было абсолютно прямо – и никаких исключений. Моя жена из всех Савельевых застала только инокиню Екатерину. Та уже болела, года три лежала в постели. Жена, когда увидела Катюню, сказала: «Вот святой человек». Та буквально светилась. Только соберешься у нее о чем-нибудь спросить, а она уже все наперед отвечает. Я видел настоящее, подлинное. И людей, подобных тем, уже, наверное, не найду никогда. Хотя многих уважаю.
-Одна духовная дочь батюшки мне говорила, что он вам очень удался. -Инокиня Екатерина была требовательной ко всему, и даже она сказала: «Получился образ!» Но это уже вроде бы не моя заслуга… -Бога называют Изрядным Художником. Все, что Им создано, прежде всего прекрасно. -А творчество – это одна из форм созерцания. В момент творчества происходит что-то непонятное, иррациональное. Как педагог я обязан все объяснить ученикам, может быть, даже до определенной упрощенности. В обучении мало места творчеству. -Тут ремесло? -Да, а творчеству научить нельзя. У людей разное восприятие. Я не могу передать другому часть собственной души. Мне приходится озвучивать видеокассеты мастер-классов, которые я провожу. Смотрю, как сам писал неделю назад, и не понимаю некоторых вещей: почему так? Сознание выключено. Словно кто-то водит моей кисточкой. И ошибок в этом состоянии не происходит. - Это похоже на молитву? -В которой нет слов.
Беседовала Наталия ГОЛДОВСКАЯ
|
Мальчик на уроке рисовал цветок. Педагог сказал: 
Мне никак не удавалось написать портрет отца Сергия. Не получалось. И вот через 9 лет после его смерти вижу такой сон. Вроде бы я у него в кабинете и думаю: «Хочу его нарисовать». А он так поворачивается ко мне, благословляет и говорит: «Рисуй, рисуй меня!» Просыпаюсь и понимаю: все, время пришло. И всего за два сеанса написал портрет! | В избранное | ||
