Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Семейная православная газета

Подписаться Бесплатная «Серебряная» новостная рассылка . Подписчиков 634 RSS
←   Январь 2007   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31


За последние 60 дней ни разу не выходила


Сайт рассылки: http://sp-g.ru/
Открыта: 06-03-2004
Адрес автора: religion.spg2004-owner@subscribe.ru

Автор
Голдовская Наталия

Статистика

634 подписчиков
0 за неделю
←   Все выпуски   →

Семейная православная газета 'В ТЕАТРЕ Я БОЛЬШЕ ВСЕГО ЛЮБЛЮ ЕГО ТАЙНУ'


"В ТЕАТРЕ Я БОЛЬШЕ ВСЕГО ЛЮБЛЮ ЕГО ТАЙНУ"

Открывался театральный фестиваль «Золотой Витязь». Зрителям представляли председателя жюри:
— Народная артистка СССР Ада РОГОВЦЕВА!
Зал зааплодировал любимой актрисе.
Ада Николаевна встала, поклонилась и… перекрестилась!

 

— Почему? — спрашиваю ее.

— Мне кажется, хорошо осенить себя крестом. Спокойнее становится. Это как молитва. Есть в ней потребность — и все.
Я же была членом партии, но всегда крестилась, выходя на сцену. А как-то в Америке меня позвали на телевидение в прямой эфир. Шла передача для еврейской общины. Зная мои «фокусы», меня настойчиво попросили: «Только не крестись!». Я держалась, следила за собой. И вдруг позвонил мой приятель, с которым мы не виделись много лет. Тут уж я от души перекрестилась: «Слава Богу! Петя, ты нашелся!» Скорее всего, я неисправима.

— Похоже на то!

— У нас в детстве было такое понятие «родительская минута». У мамы с папой на детей никогда не хватало времени. А часто это была даже «родительская секунда». И крестное знамение в нее вмещалось.

— Значит, вы выросли в верующей семье?

— Нет. От детей было закрыто отношение родителей к вере.

— А кто ваши родители?

— По профессии они были агрономы. Правда, папа работал в КГБ. Он был человеком добрым, но слабовольным. Оказавшись в КГБ, сильно испугался. К нему на допрос попал его вузовский профессор и сказал: «Колька, тикай отсюда! Ты пропадешь, тут беда».
И папа ушел служить в охрану. В войну был на фронте — в охране Хрущева, что принесло большую беду. Папа ушел на войну — капли в рот не брал. А вернулся запойным человеком.

— Тяжело было вашей маме!

— В ее судьбе были война, оккупация, беда с папой, трое детей. В социальном плане она не состоялась. Те ребята, с которыми мама училась в сельхозинституте, стали академиками. И они говорили: «Кто мы? Никто, двоечники. Вот Галочка!..»
Эта несостоявшаяся Галочка была большой умницей. И если во мне есть что-то истинно человеческое, это только от мамы. Она не умела хмуриться. Если делала серьезное лицо, всем становилось плохо. И при этом была неулыбчива. Такой уникальный человек.
Я не переставала удивляться ее реакциям, поступкам, суждениям. Она запрещала мне поздно читать. А потом я увидела, что у нее из-под одеяла ночью идет свет. Чтобы не подавать мне дурного примера, она читала под одеялом с фонариком.

— И вы?..

— Сразу это перехватила.

— Обе испортили зрение?

— Да, дурочки такие… Когда я родилась, то сразу заболела коклюшем и воспалением легких. В больнице сказали: «Носите ее на руках. Если выносите, будет жить». А у мамы в тот момент была страшная ангина, которая закончилась пороком сердца. С ней нельзя было находиться в одной комнате: часы тикали тише, чем билось ее сердце.
Папа называл маму «Шпачок». По-украински это значит «галчонок». Таким «шпачком» она и прожила на белом свете: недолго и в большой беде. В 49 лет ее парализовало, в 54 она ушла. Мне тогда было 30…
Знаете, когда уходит мама, тебя абсолютно меняет ее смерть.

— И вся жизнь переворачивается. Вы на нее похожи?

— Да, только глаза светлые, как у папы.

— Вы ни разу не пожалели, что стали артисткой?

— Нет. Конечно, когда что-то плохо играешь, это противно. И тоскливо, и начинается депрессия. Это тяжкое испытание.

— Широкую известность артисту приносит кино. С вашим участием вышло около 30 фильмов: «Укрощение огня», «Вечный зов», «Салют, Мария!».

— С первого курса, с 18 лет, я уже снималась на нашей Киевской киностудии имени Довженко. А на 4-м курсе пришла в Театр имени Леси Украинки (меня туда сосватал Олег Иванович Борисов, мы вместе снимались).
Кино и театр — это две разные профессии. В спектакле «Священное чудовище» Жана Кокто моя героиня говорит: «Нет, я не отрицаю, кино требует от актера большой души. Глаза на экране становятся как бы окнами, через которые видно все, что происходит в доме. Но в театре я больше всего люблю его тайну, расстояние, которое отделяет нас от зрителей. Этот красивый занавес, рампу, три звонка перед началом спектакля. Все то, что делает театр праздничным и торжественным».
Эти слова — и мое творческое кредо.

— Тогда почему вы ушли из своего театра? Тридцать лет там отработали!

— Первой актрисе всегда сложно. Я очень много играла, была на виду. В 23 года получила звание заслуженной артистки республики, в 40 — народной артистки СССР. Все звания мне давали рано, авансом.
Но это я знала, что авансом. А кому-то казалось, что я «гребу», «хватаю» непонятно какими средствами. Взаимоотношения в театре строились трудно. Постепенно из этой жизни уходили люди, которые меня любили. В какой-то момент я почувствовала отношение к себе как к «стареющей актрисе». Это очень неприятно. Про мужчин так не говорят: «стареющий актер».

— В этом смысле женщинам труднее.

— Мне стало неуютно. И я убежала.

— Вы давно пришли к вере?

— Мне трудно ответить на этот вопрос. Я редко хожу в храм — на Пасху, на Троицу, на Вербное воскресенье, на Спаса. И крестилась всего два года назад в Казанском соборе Санкт-Петербурга. Родители не сказали мне, крещеная я или нет. Отмахивались. А тогда в соборе я спросила священника отца Александра, как мне быть. Он ответил: «Раз не знаешь, надо креститься».

— Почему в тот день вы пришли в храм?

— У меня умирал муж Константин Петрович Степанков. Он был моим педагогом в театральном институте. Я влюбилась в него на втором курсе, мы поженились и прожили вместе 46 лет.
Когда долго живешь на земле, теряешь много близких. Но с мужем — словно половина меня ушла.
Мне хотелось отмолить его душу, отпустить легче. Мы с детьми Костей и Катей старались, чтобы он не очень страдал от одиночества. Не отдали его в больницу, ни на секунду не оставляли без внимания.

— Дети вас балуют?

— С тех пор, как ушел мой муж, они меня не отпускают (его смерть нас сплотила). С двух сторон держат меня в любви. Звонят, допытываются, в каком я состоянии. Я написала книжку о муже «Мой Костя», а ребята стали моими соавторами.
Как-то в детстве Катя написала в письме: «Мама, мне так хорошо в твоей жизни. Я хочу, чтобы тебе было хорошо в моей». А в сочинении она писала: «Когда мама работает, мы ее друзья. А когда мама отдыхает, она наш друг». Поскольку я все время работала, то другом им и не была! Сейчас мы много шутим на эту тему.
Но я от них не отходила, они были при мне, как в кармане. Мы с Константином Петровичем не бросали их на произвол судьбы. Хотя, конечно, многого не смогли дать в образовании и воспитании.

— Чем занимаются теперь ваши взрослые дети?

— Катя — Екатерина Степанкова — актриса и работает в театре Романа Григорьевича Виктюка, учится на Высших режиссерских курсах у Петра Ефимовича Тодоровского.
А Костя пришел работать режиссером на киностудию Довженко в тот день, когда она закрылась.

— Ну надо же!

— И с этого момента начались его мытарства. В результате он отошел от режиссуры, занимается экологией. Но несколько спектаклей для меня поставил.

— А внуки у вас есть?

— Алеша и Даша. У нас все крещеные — и дети, и внуки.

— Чем вы занимаетесь теперь?

— Очень много работаю: в Петербурге, Москве, Киеве. Преподаю, играю в антрепризе, снимаюсь. Меня часто спрашивают: где? И в вопросе чувствуется такой подтекст: есть ли роли, как прежде были?
Ничего такого, как раньше, уже не будет. Только роли бабушек, тетушек, старых теток. Приходится радоваться возможности просто выйти на съемочную площадку, увидеть товарищей. И познакомиться с «молодняком», который еще умеет к чему-то прислушиваться, интересоваться: что это там за человек, проживший такую долгую жизнь в кино?

— Вы и теперь что-то пишете?

— Мы все пишем стихи — и Катя, и Костя. У нас даже вышел сборничек на украинском языке «Мамины молитвы».
Сейчас я работаю над книжкой о моих близких — Луспекаеве, Борисове, Боровском… Андрей Платонов говорил: «Не обязательно владеть предметом своей любви. Гораздо важнее чувствовать его постоянным жителем своего сердца». У меня таких родных людей, постоянных жителей моего сердца, очень много. Среди них есть знаменитые и те, кто прошел только через мою жизнь: мама, папа, бабушки. Если они не публичные люди, то, получается, не заслуживают, чтобы о них знали?

— Конечно, заслуживают. И вы так хорошо рассказали сегодня о родителях. Всех помнит только Бог.

— А вот мой Ангел-хранитель (Ада Николаевна берет икону преподобного Серафима Саровского — с топориком в руке. Прижимает к щеке). Это такой любимый, такой дорогой старичок!

— За что вы его так любите?

— Он идет себе и идет. Никогда не останавливается. Что бы ни было.

— С полным доверием Богу.

— И меня Господь ведет. Я благодарю Его за это каждый день. Конечно, не хотелось бы ослепнуть, потерять движение, стать беспомощной. Но даже если такое случится, то придет иная работа, иная молитва.
Человеку нельзя останавливаться. Нужно находить себе занятие. Впереди столько дел — и надо успеть их доделать.

Беседовала
Наталия ГОЛДОВСКАЯ
В избранное