Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Семейная православная газета

  Все выпуски  

Семейная православная газета Артист — это диагноз


Откровения

Артист — это диагноз

— В театральное училище я с завода пришел, — рассказывает народный артист России Павел Александрович Шальнов. — Время послевоенное, одежды особенно не было. На все случаи жизни — гимнастерка, кирзовые сапоги. И даже на уроках танцев приходилось в этом появляться. А у нас была замечательный педагог по танцам Мария Степановна Воронько, ее знают многие актеры. Тапочек для танцев сорок пятого размера я нигде достать не мог. Что делать? Сшил себе носки специальные. Но они соскакивали при первом же па-де-де или па-де-труа.

И уже дошло до того, что меня вызывает директор училища: «Что ты, голубчик? Мария Степановна жалуется, что ты на танцы в сапогах ходишь. Денег нет? Ну я тебе дам».

Я говорю: «Нет, нет, спасибо, не надо! Что-нибудь придумаю!»

И вот иду на занятия по площади Пушкина и вижу: большая витрина, а в ней стоят чудесные белые тапочки. Моего размера. А магазин — «Похоронные принадлежности». Вхожу, спрашиваю, можно ли тапочки приобрести. «Нет, — говорят, — молодой человек, только в комплекте с гробом». А мне нужно отдельно! «А зачем вам, молодой человек?» — спрашивают уже с недоверием.

Пришлось пойти на хитрость. Сказал, что занимаюсь в театральном училище, репетирую роль человека, который умирает, и на него должны натянуть на сцене вот эти белые тапочки. Поверили!

Прихожу в училище. Мария Степановна, увидев меня в этих тапочках, обомлела: «Шальнов, соло! На середину! Шарман де пье!  И-и раз! И-и…» Но уже на втором «шарман де пье» я был босиком, потому что тапочки разлетелись на мелкие кусочки. В них можно было лежать — и только!

Павел Александрович смеется своим воспоминаниям. Добавляет:

— И, может быть, одно из самых счастливых времен моей жизни — это театральное училище. Еще неизвестно, что будет. Все впереди.

Мы беседуем в Русском духовном театре «Глас», где сейчас работает Шальнов. У него замечательные роли: старосветского помещика в спектакле по Гоголю «Раб Божий Николай», епископа в «Китеже», генерала в шукшинском «Живы будем — не помрем!»… Все не перечислишь. А повод для нашей встречи — особенный. На днях Павлу Александровичу исполняется 75 лет. И я поздравляю его с юбилеем.

— Ну, это еще дожить надо! — слышу в ответ.

И еще задаю вопрос не из простых:

— Какой главный урок вы извлекли из своей длинной и такой разной, в несколько эпох жизни?

— Тут надо постараться не сочинять… — задумывается он. — Один из главных уроков то, что даром ничего не дается. Кто-то сказал: начиная какое-то дело, никогда не думай, что ты его быстро закончишь. Обязательно возникнут трудности, особенно в нашем актерском деле. Жизнь заставила трудиться, многое преодолевать.

— Что именно?

— Лень, например. Так хорошо ничего не делать, читать, думать ни о чем. Но мне не пришлось особенно кейфовать, судьба у меня сложная, особенно в детстве, в юности.

Сейчас я работаю в театре в Замоскворечье, и тут рядом в Щетининском переулке есть музей художника Тропинина. Этот дом принадлежал моему крестному. После войны я там жил.

И Павел Александрович рассказывает, что родом он из старообрядческой купеческой семьи. Правда, и он, и его отец уже крещены в Православии. Когда мальчику было три года, умерла его мама. А еще через год арестовали отца — известного экономиста. Он проходил по процессу Промпартии и был приговорен к смерти.

Павел оказался в семье тетушки Ксении. Там были еще две девочки, тетины дочки. Работал один дядя.

— Тетя Ксения такая замечательная. Она много сделала и для отца. Ходила по инстанциям, у «дедушки Калинина» побывала — и выхлопотала, что расстрел отцу заменили Соловками, — вспоминает Павел Александрович.

Отец оттуда написал письмо, что скоро его переводят в Кемь из Соловков и что, возможно, дадут свидание. А Кемь — это местечко на Белом море, откуда переправляют на Соловки.

И вот тетя Ксения что-то продала, собрала денег, и мы с ней поехали в Кемь.

— Сколько лет вам было?

— Да лет, наверное, семь. Но я это помню, потому что событие яркое. Каждый день мы ходили на пристань встречать баржи. Черная толпа, крики. Люди идут, согнувшись, руки назад. И так отца и не встретили.

Уже кончились у тети деньги, она мне говорит: «Надо ехать!» Пошли последний раз встречать эту баржу. Отца не увидели и не ожидали, что увидим. Повернулись, пошли. И вдруг мне в спину — это нельзя забыть! — крик: «Па-ашка-а!» Я кожей почувствовал, что это он. Какой-то родственный рефлекс пробудился. Мы кинулись назад, нас отталкивали. Наконец увидели, откуда он кричит.

На следующий день тетка пошла узнавать, куда его определили. И ему разрешили месяц снимать комнату и жить с нами в Кеми. Под конвоем, конечно. Это для него был огромный праздник и утешение.

А потом отца поселили в Медвежьегорске. И он взял меня к себе. Я учился в школе тамошней. Это был центр науки и искусства, где замечательные люди оказались. Отец был начальником планово-экономического отдела всего этого архипелага ГУЛАГ. Беломорканал строили. Некоторые штрихи мне запоминались.

Отец не был переведен в бесконвойные. Нам дали комнату в бараке. Там мы с ним и жили. А еще — конвойный и собака. У конвойного был свой дом, но он часто у нас оставался. Утром я иду в школу. Папа с конвойным и собакой, которую мы очень любили, идут на работу. Отец сидит в своем кабинете, а Бобик у него в ногах. Охраняет. Потом шли домой. И конвойный (хороший дядька!)  приносил обед из столовой для инженерно-технических работников. А для меня, мальчишки, на третье — взбитые сливки. Представляете? В Медвежьегорске — взбитые сливки!

Эта северная «идиллия» длилась 3—4 года. Отец Павла Александровича умер в 39 лет. Мальчик остался сиротой. И опять вернулся к тете Ксении. Позже поселился у крестного. После заводской школы рабочей молодежи поступил сразу в два учебных заведения — Бауманский институт и театральное училище. Года полтора успевал и там и тут. А потом любовь к театру победила.

Окончив училище актер Павел Шальнов восемнадцать лет отработал в Театре Ермоловой. Играл хорошие роли. И все-таки ушел в Москонцерт. С сольными программами объездил всю страну. Победил на двух чтецких конкурсах — по Горькому и Маяковскому.

— И однажды, возвращаясь из Мурманска, остановился на сутки в Медвежьегорске, — рассказывает Павел Александрович. — Походил по тем местам и поразился: какое все маленькое! Горы маленькие. Двухэтажное здание Управления ГУЛАГа маленькое. Теперь там какое-то ПТУ. Значит, вырос человек.

— А как вы относились к вере? — спрашиваю.

— Да я верующим был, хоть и членом партии. В церковь ходил. У меня был приятель режиссер, мы с ним много программ сделали, тоже партийный, с приверженностью к русской старине. И вот в Сокольниках я его затянул в церковь. А он как-то жмется сторонкой, оглядывается. Я ставлю свечки, крещусь, а он шепчет: “Ты что, Пашка?! Райком рядом. Тут наверняка есть люди, которые наблюдают!”

Тетки мои, родственники в свое время Пасху, Рождество встречали. Накрывали огромный стол. Тетушка Ксения, которая меня к отцу возила, была глубокой веры человек. И благодаря вере могла совершать такие дела. Вырастила троих детей. Жены декабристов были потрясающие, наверное, женщины. Но наши — тоже. И хлебнули — не меньше…

— А были в вашей жизни легкие времена?

— Были. Но самое счастливое время — это как раз когда живешь на пределе. Артисту трудно пребывать в безоблачном состоянии. Артист — это диагноз.

Мир будет богаче, мудрее, добрее, пока на сцену Театра “Глас” выходит Павел Александрович Шальнов, потрясающий актер и человек. Поздравляем вас, Павел Александрович, с юбилеем. Желаем крепости, творческих удач, радости, здоровья. И многая лета!

Беседовала Наталия ГОЛДОВСКАЯ       

 

     

 


В избранное