И.Е.Евсеев

Рукописное предание славянской Библии¹

С именем И.Е.Евсеева² (1868-1921) связана эпоха в истории славянской библеистики. Ему принадлежит грандиозный проект подготовки критического издания славянской Библии, охватывающего весь наличный рукописный материал. И.Евсеевым был составлен каталог славянских библейских книг, разработаны принципы издания библейских текстов, которые были осуществлены в подготовленных им изданиях славянских текстов Книги пророка Даниила и Исайи. Идеи Евсеева легли в основу деятельности Комиссии по научному изданию славянской Библии, которая действовала в 1915-1929 годах в Петрограде и объединяла более 70 ученых-славистов. Комиссия ставила своей задачей "научное издание славянской Библии по лучшим славянским рукописям, при возможно более широком изучении всего рукописного предания³". В связи с последующими политическими событиями деятельность Комиссии постепенно сходила на нет, а в 1929 г. она прекращает свое существование. Однако задачи, поставленные этой комиссией, продолжали волновать исследователей и в 1988 г. при Международном комитете славистов создается Славянская библейская комиссия⁴.

Древнеславянская Библия, несмотря на 1000-летнюю давность ее существования, еще не удостоилась издания. Это свидетельствует о недостаточно внимательном отношении к ней ученых специалистов - филологов и богословов. Правда, филологи дали немало изданий и исследований, посвященных отдельным славянским текстам, но их работы преследуют специальную цель - уяснение древнеславянского языка в его историческом развитии и некоторых, связанных с древнейшими текстами, культурно-исторических вопросов. Ученые богословы в своих исследованиях по большей части обходят славянский текст к явному ущербу для своего метода. Они обычно уясняют библейские темы путем разбора их источников при помощи всех вспомогательных средств, какие доставляет современная наука, и преимущественно в историческом понимании их у толкователей и в древних переводах, т. е. пользуются общенаучным в настоящее время методом исторической критики и анализа своих источников. Но, как только дело касается славянского библейского текста, эти ученые немедленно замыкаются в область будто бы абсолютной библейской истины в еврейском или греческом текстах - и исторического анализа для оценки показаний такого свидетеля, как 1000-летний славянский перевод Библии, у них как не бывало. Может быть, этот крупный пробел в работах наших богословов-экзегетов объясняется тем, что у них нет под руками необходимого материала для применения надлежащего исторического метода к славянской Библии - у них нет научного издания славянского текста. Этим, по-видимому, объясняется и недостаточное обследование вопросов, касающихся нашей Библии, и со стороны филологов-славистов⁵. Во всяком случае, пред нами тот факт, что наука не только не может в настоящее время представить окончательного решения вопросов, касающихся славянской Библии, но даже не в состоянии поставить во весь рост тот ряд задач, который исчерпал бы этот предмет во всем его объеме и значении. Мы берем в настоящем случае из этого возможного ряда один вопрос: каково библейское значение древнеславянского перевода Библии⁶?

Вопрос этот еще с XVIII в. толкает в двери славянской науки. Как только западная наука приняла на себя труд научного издания греческого библейского текста Ветхого и Нового Завета, так немедленно взоры ученых издателей обратились, между прочим, к славянскому переводу Библии. "Что может дать для истории и установления подлинного вида греческого текста Библии древний славянский перевод этого текста?" - ставили для себя вопрос западные ученые библеисты. В ответ на это от своих московских и петербургских благожелателей и знакомых пытливые исследователи получали новое, по тогдашнему времени, издание Елизаветинской Библии 1751 г. Но оно неспособно было дать ответ на предъявляемые к славянскому тексту научные запросы. И западная наука жалуется, при объяснении своих невольных пробелов в изданиях, на недостаточную отзывчивость и чуткость к значению своего исконного драгоценного достояния со стороны русской науки и особенно высшей церковной власти. Так в последней четверти XVIII в. известный ученый библеист Михаэлис в своем Введении к новозаветному тексту Св. Писания выражает сожаление о недоступности для него настоящего древнего славянского перевода Нового Завета с горячим пожеланием, чтобы русский Синод приложил попечение к делу издания рукописных библейских текстов, причем высказывает надежду, что на "это великое дело" национального просвещения члены. Синода не пожалеют ни усердия, ни денег⁷. В конце того же XVIII в. ученые английские издатели капитального, не замененного еще до настоящего времени издания греческого текста Ветхого Завета (1798 - 1827) Холмс и Парсонс пытались через профессора Маттеи ознакомиться в московской патриаршей библиотеке, наряду с греческими рукописями и со славянским текстом ветхозаветной Библии, но среди увлеченных латынью тогдашних преподавателей московской славяно-латинской академии, желавших заняться славянскими рукописями не нашлось, в белом и монашествующем духовенстве таковых также не оказалось, сам Маттеи славянского языка не знал, и любознательным английским ученым пришлось ограничиться привлечением в свой ученый аппарат только печатного текста Московского издания 1759 г. и Острожской Библии 1581 г. Перевод и приспособление этого текста к целям издания поручены были издателем двум лицам иудейского происхождения, знавшим славянский язык, и при их посредстве западный ученый мир получил возможность судить о подлинном славянском тексте Библии. Работа над славянским текстом для этих сотрудников была, видимо, недостаточно привычна: в обратном их переводе со славянского языка на греческий встречаются иногда немалые курьезы, вроде истолкования славянских выражений - "добрыя детели" греческим выражением "τα αγαθας παιδιας", вместо надлежащего "τα αρετα". Показания этих изданий в такой обработке зарекомендовали славянскую Библию в глазах английских ученых со столь незаманчивой стороны, что, когда у современного нам поколения английских ученых явилась похвальная мысль на замену издания Парсонса, через 100 лет его почтенной службы науке, выступить с новым изданием греческого текста LXX, применительно к тем успехам, какие оказала библиология за 100 лет, то для славянской Библии в этом издании уже не нашлось места⁸.

Особенно энергично и научно обосновано было стремление к ознакомлению с древнеславянским переводом Библии знаменитого Геттингенского профессора (+ 1891) Павла де-Лагарда, острым чутьем наметившего a priori совершенно правильно историческое место для славянского перевода среди других свидетелей греческого библейского текста. Мы подробно об этом заслуженном ученом говорить не будем, потому что нам неоднократно приходилось уяснять его взгляд на метод изучения библейских текстов, в частности славянских, в прежних наших работах. Укажем только, что научная разработка славянского библейского текста в нашей литературе неразрывно связана с его именем. Его методические идеи относительно изучения греческого библейского текста -и в связи с ним славянского - в настоящее время, при содействии его почтенного преемника в Геттингенском университете, проф. А. Ральфса, стоят на пути к грандиозному осуществлению в виде капитального, подготовляемого в Геттингене, издания греческого текста LXX, в связи с изучением и, может быть, изданием всех переводов с текста LXX. Если древнеславянскому библейскому тексту суждено будет увидеть свет при содействии или под влиянием этого, духовно связанного с де-Лагардом предприятия, то это будет достойным завершением и ярким показателем силы и действенности вековых научных стремлений Запада в исконной области Востока, и в значительной мере заслуженным памятником ученой проницательности де-Лагарда.

Помимо запросов западной науки, с восемнадцатого же века ставились пред русским церковным сознанием подобные запросы, даже в более жизненной форме, самой церковной практикой. О некоторых из этих запросов мы скажем далее. Ответы на эти властные потребности собственной жизни мы приведем также впоследствии, - укажем только, что они не составляют особенной чести тем, которые давали эти ответы. Наиболее обстоятельный и для своего времени авторитетный голос русской церкви в качестве ответа на эти практические запросы о библейском достоинстве славянского перевода Библии дан был в 1858 г. митрополитом Филаретом в его сочинении "О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого семидесяти толковников и славянского переводов Св. Писания", с. 22-24. Но к удовлетворению научных потребностей это сочинение не могло служить и в свое время, тем менее способно оно ответить на запросы нашего времени, когда, взамен догматического покрова, требуется фактическое, документальное обоснование удельного веса славянского текста Библии.

Мы в настоящем случае ставим для себя задачей разрешение этого вопроса в качестве пробного ответа славянской науки на давно поставленную наукой и жизнью сложную проблему высокого библейского, церковного и национального значения. Этот ответ не берет на себя смелости исчерпать вопрос во всем его объеме. Это будет только вступление или первая глава к ответу, вызванная особенными обстоятельствами.

Год тому назад мы получили приглашение от королевского общества наук в Геттингене принять участие в подготовлении материалов для нового, упомянутого выше, научного издания греческого текста LXX. Прежде всего, по плану издания, должны быть подвергнуты обследованию и, по мере надобности, изданы переводы с LXX коптский, эфиопский, армянский, грузинский и - в том числе славянский⁹. Непосредственной задачей пред руководителями издания стояло ознакомление с рукописным материалом этих переводов, по возможности, в полном объеме. Задачу собрать для этой цели весь славянский библейский материал Общество и просило меня принять на себя. Высокий научный авторитет Геттингенского королевского общества наук связывался в моем представлении с памятью почтенного геттингенца П. де-Лагарда и с более чем вековым интересом Геттингена к древнему, настоящему виду славянского библейского перевода. Все это побудило меня принять приглашение общества, о чем я и сообщил преемнику де-Лагарда в Геттингенском университете, заведующему исполнительной комиссией по изданию LXX - профессору А. Ральфсу. В результате такого решения у меня, после годичной работы, под руками оказался весь предварительный материал, необходимый для исследования славянского ветхозаветного библейского текста, в виде инвентарного каталога более 4000 славянских рукописей всех доступных исследователю книгохранилищ русскихх и иностранных¹⁰.

Оставляя при себе всю горечь сознания о том, что наше 1000-летнее кровное достояние будут расценивать чужеземные руки и что, быть может, нам суждено будет получить научное издание нашей Библии из этих рук, наравне с коптами и эфиопами - этими беспомощными, отжившими сынами дряхлого востока, мы задаем себе естественную задачу - осветить этот собранный материал с одной руководящей точки зрения, выяснить общее научное значение нашего славянского библейского текста. Приготовляемое геттингенское издание Библии LXX намеревается произвести реконструкцию LXX на самых широких началах: к обработке привлечены все возможные источники, материалы и многочисленные научные силы¹¹. Славянскому библейскому переводу предстоит занять место одного из свидетелей исторической жизни текста LXX. И славянской науке было бы неуместно послать этого дорогого всему славянству свидетеля в чуждый ареопаг без надлежащего удостоверения или доброго напутствия. Наше слово - опыт паспорта для нашего материала к его заграничному путешествию.

Итак, что же говорит рукописное предание о библейском значении славянского перевода Библии?

В рукописях древнеславянский библейский текст содержится в нескольких видах: в виде богослужебных списков разных наименований, списков с толкованиями (толковых) и четьих списков библейского текста. Все эти группы текстов имеют свои особенности по происхождению и составу, а вместе с тем и по своему относительному значению для библейского текста в его собственном смысле.

Богослужебная группа списков самая многочисленная и самая древняя по происхождению. Появилась она на заре славянского просвещения для надобностей богослужебных в виде избора библейских чтений, наряду с богослужебным Евангелием и Апостолом. Теперь уже не высказывается сомнения, что этот богослужебный избор был переведен с соответствующего греческого оригинала IX в. св. первоучителем Кириллом в Моравии или для надобностей моравской миссии. Точный объем этого избора установить еще не удалось, потому что наиболее гибкие, неустойчивые части богослужения (минейные) еще не поддаются точному учету, но большая часть избора (около 9/10 объема) устанавливается совершенно определенно, как полное соответствие греческому оригиналу. Этот избор в наиболее чистом виде сохранился для Ветхого Завета в Паримийнике - книге паримий, известной с XII в. в количестве 67 списков. С XII в. паримий из этой книги стали вноситься у южных славян, вслед за греческими оригиналами, в Триоди. В русских Триодях паримий появляются только с XIV в., со времени приспособления их к иерусалимскому чину. С этого же времени, а еще более с XV в. паримии перешли в богослужебные месячные Минеи, Минеи общие, Праздничные, Трефолои, Анфологии и др. подобные сборники. Отдельно от этого богослужебного избора стоит только одна книга Ветхого Завета - Псалтирь. Она вся целиком входила в состав богослужения, поэтому переведена была самостоятельно, наряду с богослужебными Евангелием и Апостолом. Только одна Псалтирь сохранилась в памятнике до диалектического расслоения церковнославянского языка (Синайская Псалтирь X - XI в.). Все же списки богослужебного избора относятся уже к более поздней эпохе, начиная с конца XII и до XVII века. Впрочем, сохранившиеся многочисленные списки этого первоначального перевода дают возможность проверить все главнейшие этапы истории этого текста - у болгар, сербов, русских и даже у хорватов, поэтому для восстановления этого вида текста - этого труда св. первоучителя Кирилла - наука располагает достаточным количеством материала. Попытки такого восстановления, и небезуспешные, уже начинаются.

С точки зрения языковой и историко-литературной такие попытки имеют важное значение. Первоначальный перевод - труд св. Кирилла лег в основу древнего церковнославянского языка, поэтому основа эта должна быть уяснена с особенной точностью, и славянская филология, к ее чести, останавливается на изучении первоначального библейского перевода с особенным вниманием. Но не менее важное значение имеет этот богослужебный библейский текст и для специально-библейского изучения.

Уяснение библейского значения этой, равно как и другой, четьей группы славянских списков стоит в связи с крупным самостоятельным вопросом о научном значении оригинала наших славянских переводов -греческого текста LXX. Разбирать этот вопрос во всем его объеме мы здесь не имеем возможности, мы ограничимся одним только указанием общих руководящих путей в разработке этой научной области.

Ни с одним библейским текстом наука - в настоящем ее состоянии - не связывает представления о точном его соответствии библейской истине. Еврейский масоретский текст носит на себе все признаки исторического влияния, по характеру своих источников-рукописей не допускает проверки этого влияния, поэтому наука по методическим соображениям, покамест, оставляет его в стороне и обращается к другому, важнейшему свидетелю библейского текста - греческому тексту LXX. Этот свидетель, по условиям своего происхождения и исторической сохранности, представляет больше доказательств своей близости к настоящему ветхозаветному оригиналу, чем единственно доступный нам на языке оригинала текст масоретский. Особенное значение греческому тексту LXX придает историческая определенность его происхождения и доступность для проверки его источников, рукописей. Все-таки наука далеко не располагает возможностью указать среди известных ей греческих списков настоящий вид LXX. Все сохранившиеся греческие списки представляют свои особенности - и восстановить на основании их чистый вид LXX составляет главную задачу науки в настоящий момент. Выработке точного метода для такого восстановления посвящены были труды де-Лагарда, осуществлением этого метода занята в настоящее время комиссия LXX при Геттингенском королевском обществе наук. Метод восстановления текста LXX состоит в том, что, не задаваясь немедленной целью дать непосредственно тот вид текста, какой вышел из-под пера александрийцев III в. до Р.Х., оставляя, покамест, в стороне недоступные в настоящее время для надлежащего уяснения древние списки текста LXX, наука ставит для себя в данный момент более скромную задачу - восстановить по некоторым условиям единственно доступную для нее форму текста LXX IV в. по Р.Х., чтобы в нем поставить для себя опору для дальнейших работ в восстановлении первоначального текста LXX. Эта доступная науке форма LXX выражается в исторически засвидетельствованных для IV в. рецензиях текста LXX - Оригена, Исихия и Лукиана¹².

Из этих рецензий последняя, лукиановская, имеет чрезвычайно важное значение для нашего начального славянского перевода, так как она была с IV в. в употреблении в Антиохийском и Константинопольском патриархатах: по зависимости нашего начального библейского перевода от Константинополя IX в., как теперь доказано, она вполне отразилась, как оригинал, в этом нашем переводе. Это последнее обстоятельство ставит наш начальный богослужебно-библейский перевод в исключительно высокое и ценное положение в деле установления подлинного вида и уяснения распространенности лукиановского чтения в IX в.

Дело в следующем. Для надлежащего научного восстановления лукиановского извода IV в. наука, покамест, не располагает неопровержимо точными источниками. Проба реконструкции текста Лукиана, произведенная де-Лагардом (Librorum V. T. canonicorum pars prior, Gottingae 1883), в настоящее время вызывает серьезные исправления со стороны своего материала¹³. Чтения отцов антиохийцев IV в., которых де-Лагард ставил во главу утла своей конструкции, оказывается недостаточно устойчивы, чтобы быть мерилом типа церковного чтения IV в. Случайные рукописи антиохийско-константинопольского происхождения, подкреплявшие у де-Лагарда тип отеческих чтений, не могут претендовать на большую авторитетность, чем это может быть предоставлено случайным свидетелям неизвестного происхождения. И вот в настоящее время мы видим у специальных исследователей извода Лукиана усиленное стремление найти свидетелей Лукиана в более прочной церковно-богослужебной обстановке. Один из новейших исследователей, Дазе, опирается уже в своих суждениях о лукиановском типе рукописей на показания древних Триодей. Но взятые наудачу богослужебные Триоди и другие греческие тексты не всегда могут приводить к желательным результатам. Элемент случайности имеет и здесь большое значение: отдельные рукописи богослужебного типа, взятые вне связи с целым типом, могут уклоняться от традиционного чтения в сторону случайного влияния. Тот же Дазе указывает греческую Триодь 1599 г. с чертами и лукиановскими и экзапларными вместе¹⁴.

Необходимо привлечь к делу богослужебный тип библейских чтений в его собственном, законченном и признанном виде. Здесь открывается место для важной роли в богослужебном типе библейских чтений славянского перевода этого типа. Греческие чтения церковного лукиановского текста появились раньше славянского перевода, но греческих рукописей этого периода не сохранилось: известные греческие рукописи относятся почти к тому же времени (IX - XII вв.), когда возникает славянский перевод. И славянский перевод становится естественно в разряд важнейших, центральных свидетелей лукиановского церковного типа. Его преимущество перед другими греческими свидетелями этого типа в том, что он носит на себе неоспоримую печать официального происхождения от церковного библейского текста Константинопольского патриархата IX в. Свв. Кирилл и Мефодий приняли официальное поручение от Константинопольской церкви просветить моравских славян по восточному обряду, и нельзя сомневаться, что этот восточный обряд включал в себя и богослужебный библейский текст, употребительный в то время, в половине IX в., в великой Константинопольской церкви. Ни об одном из греческих, современных начальному славянскому переводу, списков этого текста или других каких-либо греческих свидетелей мы не имеем такого важного свидетельства о их точном соответствии чтению Константинопольской патриархии IX в.

Но значение славянского богослужебно-библейского перевода идет дальше одного установления исторического факта. Славянский перевод расширяет поле зрения и на всю область истории и развития этого лукиановского извода. Он свидетельствует о силе исторической живучести этого типа. Без этого свидетельства греческий церковный лукиановский текст представлялся бы незначительным, чахлым растением без естественных побегов, без авторитета в истории. Молодой отпрыск IX в. в виде могучего славянского перевода поднимает эту лукиановскую струю до степени великого предания в восточной православной церкви, до степени восточной Вульгаты, по восточному порядку не провозглашенной, правда, высшей церковной властью обязательным текстом православной церкви, но самою жизнью несомненно закрепленной в этом звании. Восточное православие в громадном большинстве своих представителей в церковном употреблении держалось по традиции текста этой восточной Вульгаты с начала IV в. вплоть до наших дней или, правильнее, до начала утраты традиционного инстинктивного преклонения пред заветами исконного православия под влиянием латинской схоластики в наших духовных сферах с XVII в. Западные окатоличенные обломки славянских племен, принявшие христианство по восточному чину, также сохраняли, хотя и в омертвелой, нежизненной форме, восточный тип библейских чтений до времени натиска римского католицизма на остатки восточного обряда у западных славян и отчасти сохраняют его доныне (хорватские глаголиты). Мы не говорим о влиянии этой восточной Вульгаты на текст ближайших к Византии участников ее культуры - иверийцев, армян и арабов, так как научные сведения по этому предмету слишком недостаточны. И без того пред нами выясняется величественная картина поразительного единства православного востока в области библейского миросозерцания, поскольку оно связано с единством библейского текста.

Разница между латинской Вульгатой и Вульгатой восточной по их историческому положению состоит только в том, что первая с самого своего появления была предметом особого попечения и охранения латинской церкви, а вторая, зародившись в недрах православного востока, в пределах Антиохийского патриархата, не без соответствия с церковно-бытовыми условиями восточного христианства того времени, держалась и развивалась только на принципе доброго отеческого предания со всеми нравственными удобствами и практическими невыгодами такого положения. Мы не знаем в исторической жизни восточной Вульгаты такого момента, когда восточная церковь сознательно и официально, в силу определенных и ясно выраженных побуждений, высказалась в пользу или по поводу своего общепринятого библейского текста. Историческая жизнь его происходила стихийно, как проявление внутренней бессознательной силы могучего организма. Отсюда естественно, при стечении благоприятных исторических обстоятельств, эта восточная Вульгата, достояние царственного Константинополя, подавила исторические чтения других более слабых провинций византийского востока (чтения Палестины и Египта - Оригена и Исихия), естественно развивала свой внутренний вид по соображениям господствующего литературного стиля, современных церковных потребностей и под влиянием других менее уловимых воздействий. На славянской почве еще менее, чем на византийской, могло проявиться высшее церковное наблюдение над жизнью и формой библейского текста. И восточная Вульгата сохранялась здесь естественным ходом церковного предания, изменялась и заменялась другими видами текста по силе сторонних влияний, а отнюдь не церковной санкции. Попытка санкционировать этот исконный восточный текст, восточную Вульгату, наблюдается в нашей русской церкви в XIX столетии, во время митрополита Филарета, когда от настоящего ее исконного вида, под влиянием редакторской деятельности архиепископа Новгородского Геннадия в конце XV в. и неудачных синодальных справ библейского текста XVIII в., а также от других, более ранних воздействий, оставалось только одно воспоминание. К счастью, противоисторическая попытка эта не увенчалась успехом.

Таким образом, из-под груды 4000 запыленных славянских рукописей библейского текста XI - XVII в. в. пред глазами исследователя обрисовывается облик давно забытой восточной Вульгаты. Удельный исторический вес этого достояния православной церкви бесспорен из того, что этот вид текста, несмотря на отсутствие какой бы то ни было санкции со стороны церковной власти, удержал почти до наших дней значение господствующего церковного чтения православной церкви при натиске самых неблагоприятных для этого обстоятельств. Могут быть возражения относительно собственно библейского значения этого текста, относительно степени близости его к подлинному смыслу священного откровения. Действительно, выдавать его за точное отображение библейской истины во всей ее полноте осторожный исследователь не решится. Восточная Вульгата есть такой же продукт временного исторического понимания библейской истины, как и всякий другой момент в истории церковного и религиозного сознания, с тем преимуществом, что на стороне этого понимания стоит многовековой авторитет православной церкви. Если с этой стороны наша восточная Вульгата стоит на одном уровне с Вульгатой латинской, то в смысле внутренней ценности того и другого момента в религиозно-библейском понимании преимущество следует признать всецело на стороне Вульгаты восточной. Предположите, что исчезла латинская Вульгата: вы всецело можете восстановить ее содержание по наличному еврейскому тексту. Но допустите, с другой стороны, что вы лишились Вульгаты восточной - и вы безвозвратно теряете целый момент в историческом библейском понимании, которого заменить ничто не может. Таким неоценимым сокровищем в виде восточной Вульгаты владеет наша наука в громадном большинстве пока еще разрозненных и не изученных библейских славянских списков (3431 из 4145).

Историческая судьба восточной Вульгаты стоит в полной противоположности с ее значением. Как бы по капризу злой воли, от самого появления ее на славянской почве, обстоятельства слагались так, что исконная восточная Вульгата, вне сферы церковного употребления, заслонялась всегда типами меньшего значения, иногда совершенно ей несродными. По замыслу первых устроителей славянской церкви и церковной письменности - свв. братьев Кирилла и Мефодия, библейский текст должен был стоять в самом точном соответствии с текстом великой Константинопольской церкви, подобно всему вообще церковному чину. Сообразно с этим, не только церковные библейские чтения, но и сплошной текст славянской Библии эпохи первоучителей воспроизводил чтение восточной Вульгаты, как это ныне можно видеть на восстановленной наукой части мефодиевской Библии. Но стоило только умереть великому ратоборцу чистой восточной идеи славянского просвещения - св. Мефодию, как восточная Вульгата, только что переведенная им или по его почину, заменяется иным типом восточного александрийского текста. Верным этой Вульгате остался только выбор церковных чтений, стоявший особняком от полной Библии, в составе богослужебных чинов, да весьма небольшое число келейных списков полных книг (см. с. 27, прим.), дошедших до нас в виде отдельных извлечений. Причина замены полного библейского текста лукиановского типа типом другим, не имевшим распространения в пределах Константинопольского патриархата, объясняется, по-видимому, не органическим официальным нерасположением к восточной Вульгате (церковный текст оставался лукиановским!), а временным соображением вдохновителя тогдашней письменности в Болгарии IX - X в. - царя Симеона, желавшего, по-видимому, освободиться в этой области от подавляющего влияния Византии. Как бы то ни было, эпоха нераздельного употребления чистой восточной Вульгаты на славянской почве ограничивается только временем зарождения славянской письменности. Уже со времени Симеона, со времени IX - X в., этот восточный константинопольский церковный текст в домашнем, внецерковном употреблении уступает свое место другому тексту.

Внутренняя история этой славянской восточной Вульгаты, помимо естественных частных изменений и восполнений ее объема, может указать три крупных момента, существенно затрагивавших ее установившийся вид. Первое по времени явление этого рода связано с моментом зарождения древнейшего славянского перевода библейских книг. Первоначальный избор библейских текстов, вскоре после своего появления, восполнен был до степени полных библейских книг того же типа рукою весьма близкою к богослужебному изводу по характеру славянского языка. По нашему убеждению, этот момент в начальной истории славянского перевода совпадает с восполнением канона священных книг на славянской почве св. равноапостольным первоучителем архиепископом моравским Мефодием. По существу это было естественным продолжением ранее начатого перевода, сделанного не с частичного, богослужебного, а полного библейского лукиановского текста. Это был момент и появления, и расцвета, и вместе с тем полного безраздельного господства восточной Вульгаты на славянской почве. Восстановление точного вида священного текста этого периода составляет главнейшую задачу в современном исследовании славянского библейского перевода, так как с этим именно видом связано официальное значение лукиановского чтения в IX в. в восточной церкви, следовательно, известная степень его библейского достоинства. Следующий момент в истории славянской Вульгаты представляет другое восполнение первоначального кирилловского богослужебного извода. Это совершилось в пределах окатоличенной части славянства - на далматинском побережье, у хорватов, по требованию католического служебного чина, в период с половины XIII до XV века¹⁵.

Восполнение сделано по латинской Вульгате, и в истории славянской Библии, как мы увидим, имело немаловажное значение. Третий, последний крупный момент в истории древнейшего славянского богослужебного библейского перевода относится к концу XIV в. и первой половине XV в., ко времени так называемого сербского ресавского извода и представляет полную справу всего богослужебно-библейского текста, применительно к несколько изменившемуся к тому времени типу греческих соответствующих чтений. Этот труд представляет последнюю органическую, цельную ступень в развитии славянского богослужебно-библейского текста. Относительное значение этой ресавской справы, кроме общей исторической важности ее в истории Сербии XIV - XV в., состоит в том, что она свидетельствует о некотором развитии и изменении лукиановского типа на богослужебной греческой почве после IX в., следовательно, отнимает возможность у исследователей греческого библейского текста пользоваться, в интересах библейской лукиановской реставрации, богослужебными списками без внимания к их историческому состоянию.

Таков, по нашему представлению, общий исторический облик древнейшего вида славянской Библии, вышедшей в IX в. из рук первых устроителей славянского просвещения - свв. Кирилла и Мефодия, в связи с его библейским значением.

¹ Речь, произнесенная с некоторыми сокращениями на годичном акте 17 февраля 1911 г. в С.-Петербургской Духовной академии. Текст печатается по оттиску, подаренному И.Е.Евсеевым М.Н.Сперанскому. Этот оттиск, в котором И.Е.Евсеевым была внесена незначительная правка, хранится в НБ МГУ им. А.М.Горького (Шифр 22 Ва. 101). Авторская правка внесена без специальных оговорок.

² О И.Е.Евсееве см. К.И.Логачев. Евсеев - Славяноведение в дореволюционной России. Биобиблиографический словарь. М.,1979. С.154. КЛ<огачев>. Проф.И.Е.Евсеев. ЖМП, 1971, №12.

³ Отчет о деятельности Комиссии по научному изданию славянской Библии за 1915 г. Пг., 1916.

⁴ А А. Алексеев. Принципы деятельности Славянской библейской комиссии. (Отпечатано на множительном аппарате).

⁵ Академик И. В. Ягич особенно энергично указывает на отсутствие научного метода издания славянской Библии, как на главную причину недостаточности ее разработки - Archiv. f. slav. Philologie 1902, XXIV, H 1 - 2, S. 254 - 262, История славянской филологии. СПБ, 1910. С. 891 и др.

⁶ Речь идет о ветхозаветной части Библии.

⁷ Einleitung in die gottlichen Schriften des N. T. Gottingen, 1788. S. 518.

⁸ The Old Testament in greek, according to the Text of codex Vaticanus, supplemented from other unical manuscripts, with a critical apparatus containing the variants of the chief ancient authorities for the text of the Septuagint, edited by Alan England Brooke, B. D. and Norman M'clean, M. A. Cambridge. Volume I. The Octoteuch. Part I. Genesis. 1906. Part II. Exodus and Leviticus, 1909. Реценз. Гауча - Gottingische gelehrte Anzeigen 1909, S. 563 - 580. Интересные сведения о стремлении западной науки к ознакомлению со славянским текстом Библии в XVIII в. приводит проф. А. В. Михайлов в своем только что выпущенном труде (хотя помеченном 1905г.) - "Опыт изучения текста книги Бытия пророка Моисея в древнеславянском переводе". Вып. I, С. CLII - CLXV, особенно CLX, прим. 2.

⁹ Vor alien sollen auch die verschiedenen alten Uberzetsungen der Septuaginta untersucht und, soweit notig, herausgegeben werden" (письмо председателя исполнительной комиссии по изданию LXX, при Геттингенском королевском обществе наук, проф. А. Ральфса, от 2 декабря 1909 года).

¹⁰ В 97 библиотеках России, южной и западной Европы и Азии мною исчислено и кратко описано 4145 рукописей XI - XVII в. славянского библейского текста. Из них текстов богослужебного типа 3431 рукопись (Паримийники, Триоди Постные и Цветные, Минеи месячные и общие, Трефологии и служебные Псалтири), текстов четьего типа и толковых 714, причем и здесь преимущественное количество (до 2/3) падает на Псалтири четьи (одновременно и служебные) и толковые. В ряду рукописей богослужебных стоят глаголические хорватские тексты в католических бревиариях и миссалах XIV - XV вв. Этих текстов мне известно 46. Недоступными для исследования оказались рукописи некоторых частных собраний - почетного члена СПб. Духовной Академии Е. В. Барсова в Москве, купца-старообрядца Е. Е. Егорова в Москве, а также некоторых небольших монастырских и общественных собраний, преимущественно в пределах Австрии. По приблизительному подсчету число неиспользованных рукописей не должно превосходить 100 - 150 номеров. Для полноты обзора введены в список и рукописи сгоревших собраний (мон. св. Павла в Афоне, Архангельской духовной семинарии), а также исчезнувшие по какой-либо причине, так как, помимо общего интереса располагать всеми возможными сведениями о существовавших рукописях этого рода, есть основания надеяться, что некоторые погоревшие рукописи со временем где-нибудь окажутся.

¹¹ Предварительные сведения об этом предприятии сообщены в Bericht uber das Septuaginta-Unternehmen der Kgl. Gesellschaft der Wissenschaften zu Gottingen. Началось также издание серии специальных исследований по разработке вопросов, связанных с изданием.

¹² Bericht uber das Septuaginta-Unternehmen der Kgl. Gesellschaft der Wissenschaften zu Gottingen, S. 4 - 5. Об этой задаче науки мы неоднократно заявляли с 1894 г.

¹³ Ср. Hautsch Е. в 1 вып. Сообщений Комиссии по изданию текста LXX. Dahse J., Zeitschr. f. alttest. Wissensch. 1910, H. 4, S. 281 - 287.

¹⁴ Zeitschr. f. alttest. Wissensch. 1910, H. IV, S. 287.

¹⁵ Проф. А. В. Михайлов. К вопросу о литературном наследии свв. Кирилла и Мефодия в глаголических хорватских миссалах и бревиариях. Варшава, 1904. С. 120 - 123.

Окончание в следующем выпуске

---

Обсудить публикуемые в рассылке статьи, иные темы, запросить дополнительные материалы Вы можете в специальной email-конференции "Вопросы библеистики", ресурс для самообразования. Для подписки отправьте пустое письмо в адрес sbible-subscribe@yahoogroups.com.