> Первая алия

> Еврейское слово «алия» означает «восхождение». В древности алиёй называлось паломничество евреев в Иерусалим, куда по большим праздникам стекалось множество народа из всех городов и селений Иудеи, а в более ранние времена – и с Севера, из Самарии и Галилеи. Для того, чтобы попасть в Иерусалим, паломникам действительно необходимо было преодолеть восхождение на гору – Иерусалим находится на километровой высоте над уровнем моря. Но восхождение уже в древности воспринималось не только физически, но и духовно – как приближение к месту присутствия Божия, и, следовательно, как приближение к Богу. Отражением такого понимания и стали включённые в Псалтирь «псалмы восхождения», гимны, которые пели по дороге идущие в Иерусалим на праздник евреи (Пс <119–133>). Но совершенно иначе, по-новому стало восприниматься паломничество в Иерусалим в эпоху послепленную, когда появилась многочисленная еврейская диаспора, рассеянная по многим городам древнего мира. Теперь алия стала символом возвращения, физического и духовного, на данную Богом землю Иудеи в священный город Иерусалим, и для еврея диаспоры паломничество в Иерусалим стало важнейшим событием всей жизни, даже если он и не мог по обстоятельствам своей жизни остаться здесь навсегда.

> Но совершенно особое значение в истории еврейского народа имело возвращение в Иудею, на руины Иерусалима, после долгих лет плена. Это была алия не индивидуальная, а общенациональная, которая в сознании народа (в том числе в сознании религиозном) начинала новую эпоху еврейской истории, завершая собой годы испытаний и искупления за совершённые народом грехи. Такая общенациональная алия в еврейской истории имела место дважды: первый раз в древности, в VI веке до н.э., после окончания плена, а второй раз – в истории новейшей, когда в 1918 году н.э. впервые после почти двухтысячелетнего изгнания у еврейского народа появилась возможность вновь воссоздать в Палестине, на земле своих отцов, национальный очаг. Первая алия завершилась восстановлением Храма и созданием на территории Иудеи еврейской национальной автономии; вторая завершилась образованием независимого Израильского государства. Но различие между первой и второй алиёй было значительным: первая была событием, с самого начала тесно связанным с Синагогой, и стала новым этапом не только в истории еврейского народа, но и в развитии яхвизма; вторая изначально была следствием светского в своей основе сионистского движения, мало связанного с Синагогой и привлекшего внимание религиозных лидеров иудаизма лишь спустя десятилетия после своего появления.

> Политические условия, благоприятные для первой алии, сложились после того, как на ближневосточную политическую арену вышел новый игрок – Персидская империя. Этническим ядром персов стало арийское население северо-восточной части Иранского нагорья. Их исторической прародиной были южные и юго-западные предгорья Гималаев, куда некоторые группы арийских племён переселились, по-видимому, около XX века. Оттуда они на протяжении столетий расселялись как на юго-восток, прежде всего, в район Индо-Гангской низменности, так и на юго-запад, заняв, по-видимому, к концу II тысячелетия до н.э. бо́льшую часть Иранского нагорья. Именно по западной части Иранского нагорья проходила граница между семитским и арийским миром. Ассирийская империя включала в себя западную часть Иранского нагорья, став первой по-настоящему многонациональной страной, на территории которой обитали народы, принадлежавшие к двум совершенно разным этническим семьям. Второй такой великой империей в истории Ближнего Востока стала империя, созданная персами – народом арийского происхождения.

> Началом возвышения Персии стала победа, одержанная Киром Великим в середине VI века над небольшим арийским государством Мидией, претендовавшим на господство в северо-восточной и отчасти центральной части Иранского нагорья. Мидийцы были ближайшими этническими родственниками персов, что, впрочем, отнюдь не уменьшало напряжённости в отношениях соперничающих государств. Победа над Мидией открыла для молодого Персидского государства возможности дальнейшего укрепления и территориальной экспансии. Логика событий подталкивала Кира к действиям на западном направлении, но здесь преградой на пути территориального расширения стояла Вавилония. Победа над ней делала бы возможным практически беспрепятственный выход к Средиземному морю и, следовательно, контроль над Палестиной и возможность завоевания Египта, что, в свою очередь, сделало бы Персидскую империю региональной сверхдержавой, во власти которой оказался бы весь ближневосточный цивилизационный регион. Для истории Персии война с Вавилонией была, по существу, тем же, чем Пунические войны для Рима – в ходе её решался вопрос о том, станет ли Персия великой империей, или останется одним из небольших арийских государств, находящихся на окраине цивилизованного мира.

> Опережая события, можно сказать, что действия Персии на западном направлении увенчались полным успехом: в 539 году Кир захватил Вавилон, полностью подчинив себе Вавилонию и, выйдя к Средиземному морю, взял под контроль Палестину и прилегающие территории. Его преемник Камбиз завершил дело своего предшественника, завоевав Египет. Вавилония после персидского завоевания навсегда исчезла с политической карты, а Египет утратил независимость почти на два столетия, обретя её вновь лишь после походов Александра Македонского. Предел персидской экспансии положили греческие полисы: их коалиция сумела в ходе греко-персидских войн нанести поражение пелопоннеской экспедиционной армии персов. Собственно, пелопоннескими походами преемника Камбиза Дария и завершилась история персидских завоеваний. Но даже после поражения в греко-персидских войнах Персия не утратила статуса региональной сверхдержавы, оставаясь главным игроком на ближневосточной политической арене. Кардинально эта ситуация изменилась лишь в IV веке, после походов Александра Македонского.

> Вавилония накануне персидского нашествия была далеко не так сильна, как в предшествующие десятилетия. Непрерывные войны истощили страну, жизненный уровень значительной части населения снизился, а непрекращавшиеся общественные работы, связанные, прежде всего, с необходимостью поддержания в должном порядке ирригационной системы, требовали всё новых рабочих рук, отвлекая от работы и без того отнюдь не процветавшее сельское население. Всё это никак не способствовало поднятию морального духа народа, столь необходимого в условиях тяжёлой войны.

> Вавилон был в VI веке первоклассной крепостью, а в городе имелись источники воды и запас продовольствия на несколько лет осады, созданный с таким расчётом, чтобы его хватило не только на собственно городских жителей, но и на население ближайших окрестностей, которое в случае осады неизбежно оказалось бы в городе. Кроме того, при необходимости окрестности вокруг холма, на котором стоял город, можно было, используя существовавшую на Месопотамской низменности ирригационную систему, превратить в непроходимое болото. Но, несмотря на всё это, осада персидской армией Вавилона длилась недолго. По-видимому, в данном случае не обошлось без предательства: у персов нашлись союзники внутри городских стен. В 539 году Вавилон пал.

> О близости этих событий предупреждал один из самых известных пророков Израиля – Исайя Вавилонский. К сожалению, нам сегодня почти ничего не известно об истории его жизни и служения. Но, судя по упоминаниям в его проповеди Кира Великого, о котором он отзывается, как о своём современнике (Ис 45:1), можно предполагать, что он жил во второй половине VI века. Возможно, что он был свидетелем первой алии, но, судя по тому, что его имя не упоминается в числе первой группы репатриантов (Ездр 2:1), приходится предполагать, что он или переселился в Иерусалим позже, или (что более вероятно) умер в Вавилоне. Впрочем, учитывая характер списка, приведённого в Книге Ездры, нельзя исключать и того, что имя Исайи просто не было упомянуто в числе вождей (хотя такое упущение представляется несколько странным). Судя по словам Исайи, отражённым <в> Ис 49:4-6, его пророческий путь был непростым. Главной же темой его проповеди была близость конца попущенных Богом испытаний и дня освобождения, после которого станет возможным возвращение изгнанников в землю отцов (Ис 61:1-6).

> Важнейшее место занимала в проповеди Исайи Вавилонского и мессианская тема, причём образ Мессии у него, как ни у кого из пророков, близок к евангельскому (Ис 53). В приведённом здесь мессианском гимне нет никаких биографических подробностей земной жизни или мессианского служения Иисуса, но сам образ Мессии в нём уже очевидно перестаёт ассоциироваться с личностью правителя или харизматического лидера теократического типа (Ис 53:2-3). Более того: Мессия у Исайи Вавилонского совершает своё служение, несмотря на страдания и гибель, причём страдает Он, очевидно, не за Свои грехи, а за грехи народа (Ис 53:4-10). Такой образ Мессии был бы совершенно невозможен в допленную эпоху, но теперь, после того, как сознание яхвистской общины вобрало в себя опыт близости Бога в критических, кризисных ситуациях, идея страдающего Мессии могла уже до известной степени быть ею воспринята. Учитывая грядущий вскоре после первой алии новый взлёт мессианизма, такая проповедь была очень актуальна.

> Когда же произошли предсказанные Исайей Вавилонским события, в положении еврейской общины Вавилона произошли существенные изменения. Вавилон, разумеется, и в персидский период своей истории продолжал оставаться одним из крупнейших экономических, политических и культурных центров; ситуация кардинально изменилась лишь в VIII веке н.э., после арабского завоевания, когда вследствие изменения маршрутов традиционных торговых путей город начал постепенно приходить в упадок. Но национальная политика персидских властей отличалась от национальной политики властей вавилонских. Последние старались проводить политику «плавильного котла», перемешивая население подвластных территорий с тем, чтобы сделать их национально и культурно однородными; первые, напротив, старались по возможности не изменять национальный состав отдельных областей империи, опираясь в том, что касалось политики на местах, на национальную элиту (в случае, разумеется, политической лояльности последней). По-видимому, именно в рамках этой национальной политики еврейской общине Вавилона было дано разрешение вернуться в Иудею и создать там национальную автономию с центром в Иерусалиме, который переселенцам было разрешено восстановить. Разрешение было оформлено специальным указом персидского императора Кира Великого, который последовал в 538 году, спустя год после завоевания Вавилонии.

> Этот указ нашёл отражение не только в персидских источниках, но и в гл. 1 Книги Ездры, которая отражает и некоторые другие события, связанные с первой алиёй. Сама книга структурно неоднородна: в ней отчётливо выделяются две части, первая из которых (гл. 1–6) посвящена описанию событий времён Кира Великого, а вторая (гл. 7–10) излагает точку зрения Ездры на ситуацию в Иудее и описание проведённой им реформы, которая имела место существенно позже, уже во время правления Дария (середина V века). По-видимому, вторая часть Книги Ездры имеет мемуарный характер и основана на биографических заметках самого реформатора (в V века подобного рода мемуары были довольно широко распространены повсеместно на Ближнем Востоке). Что же касается окончательной редакции Книги Ездры, то она, вероятно, была сделана по горячим следам после смерти реформатора, и именно тогда к ней была присоединена первая часть, основанная, возможно, частично на официальных источниках, связанных с первой алиёй, частично же – на воспоминаниях, составленных кем-то из руководителей первой партии репатриантов.

> Для понимания ситуации важно иметь в виду, что первая алия (так же, как, впрочем, и вторая) не затронула непосредственно всю еврейскую общину целиком. Конечно, предшествующее ей религиозное движение и подготовительная работа не могли не отразиться на жизни всего вавилонского еврейства. Но можно утверждать с уверенностью, что не все жившие в Вавилоне евреи покинули город и отправились в Иудею. Указ Кира давал евреям право вернуться в Иудею, но отнюдь их к этому не обязывал. Очевидно, не каждый решился бы участвовать в таком предприятии, как переселение на совершенно заброшенную землю, на развалины города, который ещё нужно было восстановить и где репатриантов никто не ждал. Конечно, вся община помогала репатриантам, чем могла (Ездр 1:6), а новая власть вернула им храмовое имущество, конфискованное властью прежней (Ездр 1:7-11), но даже при таких условиях нужна была решимость и религиозное рвение для того, чтобы оставить вполне уже устроенную и налаженную жизнь в благоустроенном и цивилизованном городе, отправившись в дикие и пустынные места, где всё пришлось бы начинать сначала. Первая алия была хорошо организованной кампанией, это было движение религиозных энтузиастов, людей целеустремлённых и решительных, во главе которых встали опытные руководители, такие, как Зоровавель, бывший, по-видимому, хорошим администратором, и представитель одной из священнических династий Иисус, впоследствии ставший первосвященником (Ездр 3:1-2).

> Именно в персидский период начинается и история еврейской диаспоры в её классическом виде. Конечно, еврейская община Вавилона появляется уже после первой депортации; но классическая диаспора всё же становится реальностью лишь тогда, когда восстанавливается религиозный и национальный центр еврейства в Иудее и когда отстраивается Второй Храм. После депортации ни у кого из евреев не было выбора, где жить; после указа Кира выбор появился, и каждому пришлось решать, возвращаться ли в Иудею, на землю отцов, или оставаться, теперь уже добровольно, в Вавилоне. Депортация – мера принудительная, диаспора же, как и алия, – добровольное. Решение теперь каждый принимал за себя сам, и основания для него находил также сам: время коллективистской религиозности миновало. Живущим в диаспоре теперь предстояло осмыслить своё положение, национальное и религиозное, и найти своё место в той новой реальности, реальности возрождённой Иудеи и вновь отстроенного Храма, которая рождалась у них на глазах. Но и тем, кто отправился на землю отцов, также нужно было выстроить отношения с теми, кто остался в диаспоре: игнорировать выбор значительной (а впоследствии – большей) части еврейства было, разумеется, невозможно.

> Между тем, отношения репатриантов с местными жителями складывались далеко непросто (Ездр 4). Жители Иерусалима были депортированы, но Иудея не пустовала: обитавшее здесь население состояло из оставшихся после вавилонских депортаций евреев, смешавшихся с представителями тех народов, которые были переселены сюда вавилонским правительством в рамках проводимой им политики «плавильного котла». Эти люди в известном смысле также были яхвистами (Ездр 4:2), но, можно думать, к яхвизму в данном случае могли примешиваться языческие элементы, хотя меру такого смешения сегодня уже определить невозможно. Они, по-видимому, сохранили память о своих предках, некогда поклонявшихся Яхве в Иерусалиме, и, когда репатрианты начали восстановление Храма, предложили им свою помощь. Ответ был однозначно негативным (Ездр 4:3), что и привело к серьёзному конфликту репатриантов с местными жителями (Ездр 4:4). В дальнейшем последние даже предпринимали попытки помешать строительству, выдвигая против репатриантов обвинения в политической нелояльности (Ездр 4:12-16), что и привело к временной остановке строительных работ (Ездр 4:17-24). Впоследствии, впрочем, все подозрения с них были сняты, и строительство Храма завершилось (Ездр 6:1-15). Однако из-за выдвинутых обвинений и приостановке строительства восстановление Храма (или, вернее, строительство Второго Храма) затянулось более чем на 20 лет. Традиционной датой завершения строительства Второго Храма считается 517 год, но по уточнённым данным это произошло в 515 году до н.э.

> Что же стало причиной столь однозначного отказа репатриантов от помощи, предложенной местными жителями? Едва ли можно предполагать, что враждебность с их стороны наличествовала изначально, как об этом говорит автор Книги Ездры (4:1), иначе трудно было бы объяснить сам факт предложения помощи. Вероятнее всего, причиной отказа стало сомнение в религиозной чистоте местных жителей. Ведь репатрианты были, в сущности, уже носителями новой религиозной традиции, местным жителям незнакомой и чуждой. Именно местные жители сохранили религиозность, по форме куда более близкую к допленной, чем та, носителями которой были репатрианты, пережившие в Вавилоне целую религиозную эпоху, совершенно не затронувшую их соплеменников, всё время плена проживших в Иудее. Но, парадоксальным образом, именно эта, столь близкая к допленной, религиозность теперь воспринималась репатриантами как неортодоксальная и неполноценная, и на местных жителей, не знавших ни Торы, ни новых норм религиозной жизни, они смотрели, как на людей нечистых. По-видимому, именно такой взгляд на местных жителей вкупе с желанием сохранить религиозную чистоту собственных рядов и продиктовал лидерам репатриантов отрицательный ответ.

> Такую позицию трудно охарактеризовать иначе, чем религиозное чистоплюйство. Можно и нужно, разумеется, учитывать специфику ситуации, в которой оказались репатрианты. Всякая религиозная кампания, требующая жёсткой организации и суровой дисциплины, естественно приводит к известному законническому ригоризму. Но в данном случае речь всё же шла о людях, которые, во-первых, были потомками живших в Иудее ещё до плена евреев, и которые, во-вторых, не просто были яхвистами, но готовы были даже признать преимущественное право репатриантов (в том числе возвратившегося из Вавилона священства) на всё, связанное с руководством религиозной жизнью. Простая логика и минимальная открытость должны были бы продиктовать вождям алии линию поведения, направленную на принятие желающих участвовать в жизни репатриантов местных жителей и на постепенное их религиозное воспитание и образование через вовлечение в религиозную жизнь общины. Но, по-видимому, к такой миссионерской активности репатрианты оказались не готовы, быть может, также и вследствие постоянно оборонительной позиции, которую занимало еврейство в Вавилоне, где, при всей внешней доброжелательности, ни о какой открытости к языческому (а следовательно, нееврейскому) обществу не могло быть и речи.

> Следствием такого отношения стала не только враждебность местных жителей, но и известные негативные тенденции внутри самой репатриантской общины, сказавшиеся впоследствии. Отвергнутое репатриантами местное население превратилось с течением времени в народ, известный в новозаветных текстах под именем самарян. Эти люди были, несомненно, яхвистами. Более того: в V веке у них появилась Тора, которую они позаимствовали у репатриантов. Не имея доступа в Иерусалим, в том же V веке они восстановили древнее яхвистское святилище в районе горы Гризим (Гаризим), которые и стало впоследствии главным религиозным центром самарян. Оно было разрушено после маккавейских войн, но впоследствии восстановлено и просуществовало вплоть до исламского завоевания в VIII веке н.э. Так внутри яхвизма сформировалось две религиозных традиции: иудейская, носителями которой стали репатрианты, и самарянская, представленная местным населением. Самарянские общины частично сохранились в Израиле вплоть до сегодняшнего дня, причём сегодня даже представителями наиболее ортодоксального направления Синагоги они воспринимаются как правоверные иудеи, хотя и сохраняющие в своих общинах древние и весьма необычные традиции.

> Что же касается общины репатриантов, то наметившиеся в ней законнические тенденции с течением времени отнюдь не исчезли, а в некоторых отношениях даже, напротив, усилились. Можно было бы сказать, что, если основной проблемой яхвистской общины в допленный период было двоеверие, то в послепленный период такой проблемой стал законнический ригоризм. Он, разумеется, играл известную охранительную роль, предохраняя Синагогу от размывания, но негативное его влияние, к сожалению, перевешивало влияние позитивное. Конечно, в первые годы после первой алии, когда община горела религиозным энтузиазмом и была полна мессианских ожиданий, законнические тенденции ещё не проявляли себя слишком заметно. Однако уже в V веке ситуация заметно изменилась, и они проявились во всей полноте.

> Персидский период

> Персидский период еврейской истории продолжался около полутора столетий. Начался он в конце VI века, после завоевания Киром Великим Вавилонии, завершился же в первой половине IV века, после персидского похода Александра Македонского, положившего конец существованию Персидской империи. На протяжении этого времени менялась ситуация как в Персии в целом, так и в Иудее. В конце VI и в начале V веков, во время правления Камбиза и Дария, Персидская империя переживала свои лучшие времена. Она стала региональной сверхдержавой, подчинив себе почти полностью территорию Ближнего Востока и прилегающих областей. Территория империи в этот период превосходила по размерам территорию своей великой предшественницы, империи ассирийцев. Но после смерти Дария и поражения в войне с греческими полисами положение Персии изменилось: территориальный рост прекратился, и новым правителям пришлось считаться с сильным и опасным соперником на своих западных границах. Артаксерксу, правившему страной в середине V веке, уже не приходилось думать о пелопоннесских походах, но он продолжал уверенно контролировать всю территорию империи, включая Египет.

> Греко-персидские войны, которые вёл Дарий, завершились мирным договором, согласно которому Персия отказывалась от всякого вмешательства в пелопоннесские дела и обязывалась обеспечить независимость греческих полисов на Ионических островах. Афины и Спарта, со своей стороны, обязывались не вмешиваться в египетские дела, отказавшись от всяких попыток восстановить независимость Египта (такого рода попытки предпринимались греческими политиками на завершающем этапе греко-персидских войн). Одним из следствий поражения Персии в греко-персидских войнах стал её фактический уход из Средиземного моря. В ходе греко-персидских войн огромную роль сыграли победы греческого флота (прежде всего, при Саламине), обеспечившие грекам доминирование на море. После этих побед греческий флот стал полным хозяином Средиземного (а впоследствии и Чёрного) моря. В такой ситуации персам приходилось думать об усилении контроля за стратегически важными участками побережья, и, прежде всего, Палестины.

> На всём протяжении персидского периода Палестина и некоторые прилегающие к ней с Севера и с Юга территории входили в состав Заречной сатрапии. Персидская система управления была весьма эффективной, и связь между центром и провинциями работала хорошо. Управляемость страны была достаточно высокой, и распоряжения, идущие из столицы, на местах исполнялись обычно неукоснительно. Всё сказанное в полной мере относилось, разумеется, и к Заречной сатрапии, на территории которой евреям разрешено было создать национальную автономию. Эта автономия должна была быть образована на территории Иудейского царства, заняв бо́льшую её часть. Впрочем, автономия всё же уступала в размерах допленной Иудее: она занимала территорию одного лишь Иудейского нагорья, в отличие от Иудейского царства, куда входила также южная часть Самарии. По-видимому, автономия с самого начала создавалась как самоуправляемая структура, притом структура иерократического типа, так как речь шла не только о возвращении репатриантов на землю отцов, но и о восстановлении Храма, а, следовательно, и о возобновлении в Иерусалиме и в автономии в целом полноценной яхвистской религиозной жизни, включая жертвоприношения.

> Иерократия как тип государственного устройства отличается от теократии. Последняя предполагает власть харизматического лидера, связанного обычно с той или иной религиозной общиной; первая означает правление той или иной жреческой или священнической корпорации. Иерократические черты носила государственность Египта и Вавилонии, где влияние на государственную политику жречества, связанного с крупными государственными религиозными центрами, было весьма велико, хотя иерократиями в полной мере ни Египет, ни Вавилонию назвать, естественно, нельзя. Прямо противоположной была ситуация в греко-римском мире, где жречество почти не обладало политическим влиянием, а жреческие должности замещались так же, как и все прочие государственные должности. В Иудее в персидский период (так же, как, по-видимому, и почти на всём протяжении её последующей истории, вплоть до разгрома Иерусалима римлянами в 70 году н.э.) власть принадлежала иерусалимскому священству. Надо заметить, что Храм и в допленный период нередко вмешивался в государственные дела и в политическую жизнь Иудеи, и соответствующий опыт у храмовой верхушки, несомненно, был.

> Вопрос о форме правления в Иудее в персидский период оказывается не так прост, как кажется на первый взгляд. По крайней мере, в указе Кира (Ездр 1:1-4) нет ничего, что указывало бы на иерократическое устройство новосозданной автономии. Лидерами переселенцев были, очевидно, Зоровавель и Иисус (Ездр 3:2), причём если о втором известно, что он стал первым послепленным первосвященником, то первый очевидно не имел к священству никакого отношения, оставаясь лишь администратором. Возможно, иерократией в полном смысле слова Иудея в первые десятилетия послепленной эпохи ещё не была. Это, впрочем, неудивительно: мессианские настроения в репатриантской общине были весьма сильны, и первое поколение репатриантов, вероятно, вовсе не рассчитывало на долгое ожидание Мессии. Были среди возвратившихся даже такие, кто готов был видеть Мессию в самом Зоровавеле. Ни о каких теократических или иерократических настроениях в такой ситуации, разумеется, говорить не приходилось. Персидским же властям в тот период было не до еврейских дел: они были заняты подготовкой к новым военным походам.

> Но в середине V века, при Артаксерксе, ситуация изменилась. Границы империи определились, а вместе с ними определилось и стратегическое значение Палестины. Теперь настало время уделить внимание Иудее и еврейским делам. И, прежде всего, необходимо было определиться со способом управления автономией и с религиозной политикой по отношению к яхвизму. Ситуация осложнялась к тому же наличием еврейской диаспоры, которая сама по себе была явлением уникальным: если все остальные народы империи проживали компактно на своих территориях, где и поклонялись своим богам, то евреи оказались расселены, помимо Иудеи, практически по всем крупным городам страны, и при этом они нигде не смешивались с местным населением ни в языковом, ни в культурном, ни в религиозном отношении. Контролировать такую разбросанную на огромной территории этноконфессиональную общину было нелегко, тем более, что подобная задача встала впервые в мировой истории, и решать её пришлось именно персидскому правительству. Главным условием эффективного контроля являлась централизация и единообразие религиозной жизни еврейской общины, и приходится признать, что стремления персидских властей в данном случае совпадали со стремлениями некоторых лидеров Синагоги.

> События в Иудее середины V века (и, прежде всего, реформа Ездры) отражены во второй части Книги Ездры (гл. 7–10) и в Книге Неемии. В обоих случаях перед нами, по-видимому, образцы мемуарной литературы того типа, который был в рассматриваемую эпоху распространён на Ближнем Востоке повсеместно, от восточных границ Персидской империи до Египта, так же, как, впрочем, и в Греции. Воспоминания выдающихся государственных и политических деятелей были и в Персии, и в Греции излюбленным чтением образованной части общества: в описываемое время, когда не существовало ещё таких литературных жанров, как повесть и роман, воспоминания в известной степени заменяли и то, и другое. Впрочем, в отличие от повестей и романов, авторы воспоминаний нередко включали в свои произведения подлинные документы описываемой ими эпохи, к которым они имели доступ, как это, по-видимому, и имело место в случае Неемии (а возможно, и Ездры). Впрочем, нельзя исключать, что воспоминания обоих авторов подверглись впоследствии литературной обработке (в случае Ездры это совершенно очевидно, так как к его воспоминаниям редакторами были добавлены факты, относящиеся к предшествующей эпохе и рассказывающие об истории первой алии — они-то и составили первую часть книги – гл. 1–6).

> Автором окончательного варианта Книги Ездры реформа Ездры рассматривается как продолжение деятельности лидеров первой алии. Встаёт вопрос: в какой мере можно в данном случае говорить о преемственности? С точки зрения персидских властей, всё достаточно очевидно: указ Артаксеркса о восстановлении городских стен Иерусалима, упомянутый в Книге Неемии (Неем 2:4-8), был естественным и логичным продолжением политики его предшественников, Кира и Дария, из которых первый разрешил евреям вернуться на землю отцов и начать восстановление Храма, а второй позволил довести строительство Второго Храма до конца. Конечно, восстановление иерусалимских стен было важно, прежде всего, с точки зрения стратегической, так как в новых условиях Иудея, как и вся Палестина, вполне могла оказаться ареной активных военных действий. Но с административной точки зрения восстановление стен окончательно возвращало Иерусалиму статус города, что не могло не восприниматься враждебно местным населением, жившим в Самарии, и теми представителями местной власти, которые отстаивали их интересы (Неем 4:1-3). Такая враждебность неудивительна, если вспомнить о конфликте, который возник с местными жителями ещё у первых репатриантов (Ездр 4:1-5) и который отнюдь не прекратился во времена Неемии (Неем 2:19-20). У жителей Самарии были все основания опасаться, что власть Иерусалима распространится также и на их территорию. Впрочем, у местного сатрапа, по-видимому, хватило политической мудрости для того, чтобы не дать этому конфликту разгореться.

> Однако помимо указа о восстановлении городских стен Иерусалима Артаксеркс издаёт ещё один, касающийся непосредственно религиозной политики, отражённый в Ездр 7. Здесь Ездре, очевидно, поручается реформировать и упорядочить яхвистскую религиозную жизнь в Иудее, а вместе с тем и административно-судебную систему автономии (Ездр 7:25-26). Такая реформа, затрагивающая одновременно как религиозную, так и административную составляющую устройства Иудеи, неизбежно должна была превратить её или в теократию, или в иерократию. Очевидно, лидерам Синагоги (и прежде всего, по-видимому, наиболее авторитетным теологам вавилонских школ) удалось убедить персидское правительство в необходимости переустройства общественной жизни в автономии на иерократических началах. Такое переустройство должно было, естественно, начаться с провозглашения нового варианта Торы, который соответствовал бы изменившимся условиям. Именно это и происходит вскоре после окончания восстановления Неемией городских стен Иерусалима (Неем 8–10). Конечно, как и в древности, провозглашение нового текста Торы было не просто принятием нового национального законодательства, но, прежде всего обновлением союза с Богом, которое, можно думать, воспринималось репатриантами как заключительный шаг первой алии. Обещанное Богом возвращение на землю отцов совершилось, союз с Богом обновлён, новая Тора принята.

> Начиналась новая эпоха, которая могла продлиться непредсказуемо долго. Период интенсивных, почти лихорадочных мессианских ожиданий закончился. Впрочем, неизвестно, был ли Ездра мессианистом. Скорее всего, был, в той же мере, в какой были ими все, кто пережил плен. Но, можно думать, мессианские ожидания были всё же намного ярче выражены среди репатриантов первой волны, к которым Ездра не принадлежал. Возможно, не вся еврейская община смотрела на первую алию одинаково: ведь среди остающихся, наверное, были и те, для кого жизнь в диаспоре была осознанным выбором. Не исключено, что и не все лидеры Синагоги были сторонниками алии. В принципе возможно представить себе ситуацию, напоминающую ту, которая сложилась во время второй алии: тогда Синагога не поддержала сионистских лидеров, ссылаясь на то, что алия по определению может стать возможной лишь после пришествия Мессии. Впрочем, это не помешало впоследствии, после образования Израильского государства, многим ортодоксальным иудеям вернуться на землю отцов и развернуть там активную религиозную деятельность. У нас, к сожалению, нет никаких данных, которые позволили бы нам сегодня реконструировать ситуацию в Синагоге V века, однако исключать того, что ситуация в те времена складывалась аналогично, нельзя.

> В таком случае самому Ездре его деятельность, вполне вероятно, могла казаться не столько реформаторской, сколько консервативно-охранительной. Он понимал, что раньше или позже Мессия придёт, но при этом был уверен, что невозможно жить одними ожиданиями. Вероятно, он считал нужным создать некий уклад жизни, который соответствовал бы Торе, и притом был бы достаточно устойчивым и долговечным для того, чтобы позволить народу Божию сохранить чистоту до дня Его пришествия. Возможно, сам Ездра рассматривал принятые им меры как строительство своего рода ограды, необходимой для сохранения такой чистоты. Но объективно эти меры привели к росту в общине религиозного ригоризма, ростки которого были заметны уже в первом поколении репатриантов. Более всего законнический характер проведённой Ездрой реформы сказался в факте принудительного развода с жёнами-нееврейками, которым он обязал всю репатриантскую общину (Ездр 10:2-5). Те места Торы, на основании которых Ездра требовал такого принудительного развода, допускают различные толкования, но из всех возможных реформатор, очевидно, выбрал наиболее жёсткие: законнический ригоризм в общине торжествовал. Впрочем, самый характер послепленной Синагоги в известной степени этому способствовал. Прошли те времена, когда Синагога была лишь общиной верующих яхвистов. Теперь, в послепленный период, она стала (особенно в диаспоре) институтом не только религиозным, но, прежде всего, национальным. Сохранение национального единства требовало известного формализма и единообразия; того же требовали и власти империи, которым намного проще было иметь дело с хорошо централизованной и дисциплинированной религиозной структурой, чем с отдельными небольшими автономными общинами, где к тому же были очень ярко выражены харизматические черты. Такие условия были более чем благоприятны для распространения в Синагоге консервативно-охранительных и законнических тенденций, выразителем которых и был Ездра.

> Впрочем, росту законничества в Синагоге в немалой степени способствовали также зороастрийские влияния. Деятельность Заратустры, основателя зороастризма, реформировавшего традиционную древнеиранскую религию, относится, судя по имеющимся на сегодняшний день данным, к VII веку. Не исключено, что изначально эта реформа носила монотеистический характер, однако впоследствии зороастризм превратился в разновидность ярко выраженной дуалистической религии: два бога, светлый и тёмный, находятся, согласно традиционному зороастрийскому учению, в извечной непрерывной борьбе, в ходе которой богу тьмы удалось, одержав временную победу, частично захватить и подчинить себе мир людей, сотворённый богом света. В качестве творца мироздания в зороастризме рассматривается лишь бог света, что, по-видимому, напоминает об изначальном его почитании, как Единого — творца неба и земли. В борьбе сил света с силами тьмы принимают участие также и люди, причём каждый волен выбрать, чью сторону принять. Закончится борьба великой битвой космического масштаба, в ходе которой силы света нанесут силам тьмы окончательное поражение, причём мир, захваченный силами тьмы, в ходе борьбы будет уничтожен огнём, а для людей, сражавшихся на стороне сил света, будет сотворён иной, новый мир, не имеющий отношения к миру, в котором человечество живёт сегодня. Было в зороастризме и учение о мессии, который приходит в день великой битвы, чтобы возглавить людей, выступающих на стороне сил света. Мессия зороастризма, прежде всего, – великий воин, поражающий силы тьмы; образ его, разумеется, совершенно не похож на образ яхвистского Мессии, каким он открывается, например, Исайе Вавилонскому.

> По-видимому, такие представления частично проникали и в Синагогу. Интересно отметить, что у пророка Малахии, проповедовавшего в середине IV века, день Господень связывается с пришествием не Мессии, а того, кто называется «вестником Завета» (Мал 3:1; евр. מלאך הברית малеах ха-брит; в Синодальном переводе — «Ангел Завета»), а сам этот день видится пророку, прежде всего, как день огненного очищения (Мал 3:2). Здесь, конечно, речь идёт лишь о заимствованной из зороастризма символике; но не исключено, что на религиозное сознание яхвистской общины могло повлиять и общее настроение, свойственное этой религии. Речь идёт, прежде всего, о готовности к бескомпромиссной и беспощадной борьбе с теми, кто в сознании верных Яхве олицетворяет собой силы тьмы. Для жителей Иерусалима, считавших себя тем мессианским остатком, о котором говорили пророки, врагами были, прежде всего, «нечистые» местные жители, потомки их собственных соплеменников, избежавшие плена, яхвизм которых репатриантов явно не устраивал. Для евреев диаспоры врагами были язычники, то есть все вообще окружающие их люди. Но, разумеется, ни о какой священной войне речи быть уже не могло. Не случайно в окончательном варианте Торы из неё была исключена Книга Иисуса Навина, и она превратилась из Шестикнижия в Пятикнижие. Устанавливать новый порядок в мире предстояло Мессии, Которого ещё нужно было дождаться. Пока же требовалось соблюдать Тору, сохранять чистоту общины и свою собственную, а также «плодиться и размножаться», чтобы не случилось так, что в день пришествия Мессии народ Божий не увеличится, а уменьшится в числе, а то и вовсе исчезнет. Выражаясь современным языком, необходимо было дождаться Мессию, не потеряв за годы (а быть может, и столетия) ожидания национальной и религиозной идентичности, что, надо заметить, само по себе было очень непростой задачей. Ещё более осложнили её решение события, которые чуть менее столетия спустя потрясли мир, разрушив великую империю персов, ставшую домом для еврейской общины. По равнинам Малой Азии и нагорьям Ирана зашагали фаланги Александра Македонского. Начиналась эпоха эллинизма.