> Глава 7. Освоение обыденности

> Пожалуй, следует рассмотреть, как «работает» вера, не только теоретически, но и с точки зрения каждодневной практики. В христианской жизни я сталкивался с массой неожиданностей, к которым меня никто не готовил. Впрочем, если бы на нашем пути не было рытвин, тупиков и неизвестности, то вера нам и не понадобилась бы!

> Некоторые монахи рассказывают о гармонии, которой им удалось достичь в жизни: внутренняя духовная сила изливается наружу и омывает каждый их поступок. Но ведь большинство из них живут в монастырях с четким расписанием молитвенных бдений и богослужений. Их не отвлекают мобильники, телевизоры и интернет. Но как же быть нам — с нашими бесконечными списками невыполненных дел? Нам, живущим в обществе, где сама культурная среда изгоняет из мира остатки тишины и заполняет сумятицей любую паузу?

> Когда я начинаю утро, сосредотачиваясь на Боге, я надеюсь, что спокойствие и мир пропитают весь мой день. Обычно такого не происходит, но даже если мне выпадает хоть полчаса внутренней тишины, я считаю, что усилия мои оправдались. Когда‐то я думал, что всё важное в жизни — семья, работа, дружба, отношения с Богом, — должно быть в порядке. Если где‐то что‐то не так, то, подобно вирусу, проникшему в компьютер, это неблагополучие вдребезги разнесет всё остальное. Но потом я научился уповать на Бога и полагаться на Его милость даже тогда (и особенно тогда), когда в значимых областях моей жизни имеются серьезные неполадки.

> Как человек, рассказывающий о вере широкому кругу людей, я смирился с мыслью, что я — «глиняный сосуд», который Бог может использовать, даже когда сам я не ощущаю себя достойным такой чести. Если во время проповеди или речи — которую я писал с полной <искренностью> — меня не покидают мысли об обиде, нанесенной мне другом, я всё равно произнесу речь до конца. Я могу писать о том, во что верю, даже если при этом болезненно осознаю́ свою собственную неспособность достичь тех состояний, к которым призываю моих читателей.

> Проявлять веру в настоящем — значит, верить, что Бог со мной, здесь и сейчас, какой бы ни была общая сумятица жизни. Вспомним программу «Двенадцать Шагов»: нас ведут к Богу само наше бессилие, нищета нашего духа.^[11] Разрушительная зависимость может оказаться скрытым даром, ибо она каждый день призывает опираться на Божью благодать, и гордая самостная часть нашего «я» уже не может отрицать нашу нужду в Боге. Писательница Энн Ламотт, которая открыто пишет о своем алкоголизме, говорит, что у нее есть две любимые молитвы: «Спасибо Тебе, спасибо Тебе, спасибо Тебе» и «Помоги мне, помоги мне, помоги мне».

> Однажды я побывал на родине поэта Уильяма Купера, в английской деревушке Олни. Перу Купера принадлежат некоторые известные церковные гимны: «Ближе к Богу», «Пути Его неисповедимы», «Источник жизни Бог открыл». Какое‐то время поэт жил в одном доме с Джоном Ньютоном — работорговцем, обратившимся в христианство, автором гимна «Удивительная благодать». Но чем больше времени я проводил в местах, где жил Купер, тем сильнее осознавал, сколь мало ощущал действие благодати сам поэт. Терзаемый страхами, что совершил грех, который не подлежит прощению, преследуемый слухами о незаконной связи, Купер перенес нервный срыв.

> Несколько раз он пытался наложить на себя руки, впал в душевное расстройство, и — ради его же блага — его поместили в психиатрическую лечебницу. В последние годы жизни поэт совсем отошел от Церкви.

> * * *

> «Мое учение — не Мое, но Пославшего Меня; кто хочет творить волю Его, тот узна́ет о сем учении, от Бога ли оно, или Я Сам от Себя говорю», — сказал Иисус (Ин 7:16-17). Обратите внимание на последовательность: сначала появляется желание творить волю Божию, а знание и уверенность идут следом. По словам Христа, путь веры начинается с неопределенности и малого доверия.

> Обычно психологи‐бихевиористы являются и приверженцами поведенческой терапии. Эта терапия предполагает, что клиент должен вести себя так, словно желаемое внутреннее состояние существует на самом деле. Согласно бихевиоризму, для решения психологических проблем необязательно погружаться в прошлое или пытаться понять мотивы наших поступков. Достаточно изменить внешнее поведение.^[12]

> Конечно, поступать согласно своим чувствам всегда легче и естественнее, чем прийти к желательным поступкам вопреки им. Однако если, например, вы хотите сохранить брак, но совсем не уверены в своих чувствах к жене, то в рамках поведенческой терапии вам предложат действовать так, словно вы ее горячо любите. Делайте жене приятные сюрпризы, оказывайте знаки внимания, дарите подарки, проявляйте внимание. Может статься, по ходу дела любовь и возникнет. Если желаете простить отца, но у вас это никак не получается, ведите себя так, словно уже простили. Скажите: «Я прощаю тебя» или «Я люблю тебя» (пусть даже вы не уверены, что хотите сказать папочке именно это). Нередко изменение поведения человека не только помогает достичь внутренних перемен ему самому, но приводит к тому, что начинает меняться и его партнер.

> Подобный подход можно применить и в отношениях с Богом. Я хочу, чтобы из моего стремления жить по воле Божьей проистекало полное послушание Ему (увы, этого не происходит). Поэтому иногда жизнь в вере состоит для меня в том, что я просто действую так, словно всё правда. Скажем, я исхожу из того, что Бог безгранично меня любит, что добро восторжествует над злом, что все беды уйдут в прошлое — хотя надежных доказательств у меня нет, и в моем стремлении к Богу меня поддерживают лишь редкие эпифании.^[13] Я веду себя так, словно абсолютно точно знаю: Бог — любящий Отец; люди несут в себе образ Божий. Я прощаю обидевших меня, словно доподлинно доказано, что и я буду прощен Богом.

> Мне приходится полагаться на этот способ, потому что общение с Богом, естественно, отличается от общения с людьми. Например, я иду в продовольственный магазин и встречаю соседку Джуди, которую не видел несколько месяцев. «Джуди только что развелась», — вспоминаю я. Встреча с Джуди заставляет меня действовать. Я спрашиваю у нее, как жизнь, как дети. Возможно, даже приглашаю в церковь. «Нам надо бы встретиться с Джуди и ее детьми», — после говорю я жене, вспоминая беседу в магазине.

> С Богом всё иначе. Я не вижу Его физически. И, если не присматриваюсь, редко встречаю Его зримые следы. Встречу с Богом делают возможной пристальное всматривание, напряженный поиск. По этой причине христианство всегда утверждало, что сначала идут доверие и послушание, и лишь затем — знание.

> В духовном смысле «поведенческий подход» очень поддерживает, какие бы чувства нас ни одолевали. (А наша главная цель, цель идущих по духовному пути — познание Бога.) Но, отношения с Богом можно выстроить лишь на Его условиях, а не на наших. Фенелон, французский педагог и духовный писатель, говорил ученикам: «В трудные времена молиться труднее, Божье Присутствие менее очевидно и меньше утешает, а обязанности кажутся более тяжелыми и справляться с ними труднее. Но в такие времена возрастает упование на Бога, и Богу этого достаточно». Сначала — послушание, и лишь затем мы находим Того, о Ком учил Иисус.

> Ветхозаветные пророки достаточно жестко говорили о том, какие изменения должны произойти в человеке, прежде чем он познает Бога. Например, Михей: «О, человек! Сказано тебе, что — добро и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим» (Мих 6:8). В новозаветных апостольских посланиях повторяется: любовь к Богу — то есть, поступки, продиктованные любовью к Богу, — питательный раствор для наших с Богом отношений, путь к духовному росту. Неверно было бы сказать, что я сначала узнаю Бога, а потом начинаю исполнять Его волю: наоборот, исполняя Его волю, я познаю́ Его. Я активно общаюсь с Ним: провожу с Ним время, забочусь о людях, о которых заботится Он, следую Его заповедям, причем независимо от того, есть у меня желание или нет.

> «Как начнем мы познавать Тебя, Сущего, если хотя бы отчасти не станем тем, что есть Ты?» — вопрошает Томас Мертон. Бог — Святой. Бог — Другой. Я не смогу познать Его, если у меня нет с Ним ничего общего — как не смогу общаться, скажем, с венгром, не зная его языка.

> Затем Мертон добавляет:

> «Мы обретаем прозрение лишь по мере того, как всё больше и больше смиряемся перед Богом, обретаем послушание и любовь к Нему. Неверно было бы сказать, что мы сначала видим, а потом действуем: напротив, мы сначала действуем, а затем видим. Поэтому человек, который просто сидит и ждет, что вдруг узрит Бога с полной ясностью, никогда не тронется в путь».

> Как мне слушаться Бога, если уверенности у меня нет, а сомнений — хоть пруд пруди? Я пришел к выводу: вера требует послушания, не предполагающего полного знания. И я, подобно Иову и Аврааму, принимаю как данность, что моему ограниченному сознанию недоступно многое. Но я принимаю решение уповать на Бога. Я смиренно признаю́, что я всего лишь Божья тварь, ценность и жизнь которой целиком зависят от Его милосердия.

> * * *

> На долю большинства из нас не выпало столь тяжких испытаний, какие достались Иову и Аврааму. Но без трудностей не обходится. Одно из испытаний веры — когда чувство Божьего присутствия притупляется. И тогда встает вопрос: а имеют ли смысл все наши усилия? Да и вообще, что может сделать один человек? Меняют ли мои скромные старания хоть что‐то в этом мире?

> Однажды я смотрел документальный фильм. Ветераны Второй мировой вспоминали об одном конкретном дне войны. Один просидел целый день в окопе, раз или два стрелял по немецким танкам. Другие убивали время, играя в карты. Некоторые участвовали в жестоком бою. Для большинства солдат этот день ничем не выделился из других военных будней. Лишь впоследствии они узнали, что это был день Маас‐Рейнской операции, одного из решающих наступлений союзников в последние месяцы войны. О том, что эта операция имеет огромное значение, они в тот день не имели понятия, ибо не видели целостной картины происходящего.

> Великие победы одерживают простые люди, каждый из которых делает свое дело. Тот, кто верен, не станет ежеминутно копаться в своей бессмертной душе, выясняя, есть ли у него настроение следовать приказам сержанта или выполнять скучную работу. Вера — отклик на стоящую перед нами задачу, ибо мы властны лишь над своими действиями, и только в настоящем, здесь и сейчас. Иногда я жалею, что священнописатели не рассказали подробнее о жизни Иисуса до Его выхода на проповедь. Ведь бо́льшую часть Своей взрослой жизни Он проработал деревенским плотником! Бывали ли у Него сомнения в том, что Он правильно поступает, отдавая ценные годы жизни рутинной работе?

> Святой Игнатий Лойола обнаружил, что почти все члены его ордена время от времени переживают периоды духовного упадка. Их вера колеблется, они чувствуют себя бесполезными и ненужными. И святой Игнатий разработал вопросник, помогающий вскрывать причины духовного кризиса. Но независимо от причин лекарство он прописывал одно: «В состоянии духовного упадка нельзя осуществлять перемены: надо лишь твердо и мужественно стоять на тех основах веры, которым мы следовали за день до кризиса или во время предыдущего утешения». Он советовал вести духовную брань именно тем оружием, удержать которое в руках в подобное время труднее всего: молитвой и созерцанием, исследованием совести и покаянием. Победа обретается через послушание, и только через послушание.

> С кризисом, с испытанием веры рано или поздно сталкивается даже человек, выросший в подлинно христианской семье и впитавший веру с молоком матери. Ощущение Божьей близости внезапно исчезает. Чувства перестают подкреплять веру. Возникают сомнения: а не было ли всё иллюзией? В такие минуты стойкость в вере может казаться неоправданной, а то и глупой. Но святой Игнатий настаивает: именно сейчас самое время для стойкости. Мы сумеем сохранить веру в периоды тьмы — но лишь в том случае, если прилепимся к ней всем сердцем.

> Меня самого сомнения посещают чаще, чем мне хотелось бы. То одно, то другое: (кажущиеся?) противоречия в Библии, страдания и несправедливость, пропасть между идеалами и реальностью христианской жизни. В такие минуты я стараюсь действовать так, словно у меня есть полная уверенность. Я опираюсь на привычку к вере, молюсь о вере — и ко мне возвращается внутренняя убежденность, хотя она и не защищает от сомнений.

> Играя на фортепиано, я обнаружил, что музыканту необходимо постоянно работать над техникой. Барабанить гаммы и отрабатывать аккорды — удовольствие небольшое, лично я предпочитаю им нечто более мелодичное. Но если я пренебрегаю техническими упражнениями, то и исполнение прекрасной музыки из радости превращается в тяжкий труд. Поэтому я играю гаммы не ради гамм, а чтобы легко исполнять более серьезные вещи. Подготовка к исполнению серьезной музыки основана на освоении элементарных, «обыденных» приемов.

> * * *

> Католический священник и профессор социологии университетов в Чикаго и Аризоне Эндрю Грили однажды сказал: «Если человек хочет, чтобы у него в жизни не было неясности, путаницы и беспорядка, ему нет смысла ввязываться в отношения с Богом‐Отцом или Иисусом из Назарета».

> Я рос в уверенности, что богообщение принесет в мою жизнь упорядоченность, определенность и спокойную рассудительность. Но вместо ожидаемого получил напряжение, постоянные перемены, неустойчивость и иррациональность.

> На протяжении церковной истории христианские лидеры сплошь и рядом навешивали ярлыки и сводили этику и теологию к упрощенным формулировкам и примитивным альтернативам. Однако Библии такое не присуще! Напротив, я нахожу в ней загадочность и неоднозначность, которые отличают любые взаимоотношения, особенно взаимоотношения между совершенным Богом и падшими людьми.

> У великого христианского мыслителя Честертона есть фраза, которая, по сути, является краеугольным камнем всего честертоновского богословия: «Христианству удалось объединить непримиримые крайности. Христианство вместило их, но они так и остались крайностями». Большинство ересей возникли от того, что их родоначальники ухватывались за какую‐то одну противоположность, не замечая парадокса.

> Церковь, которая не любит парадоксов, рискует накрениться в сторону одной из крайностей. Последствия всегда оказываются катастрофическими. Почитайте богословов первых веков: они пытаются осмыслить Христа, Средоточие нашей веры, Который есть всецело Бог и всецело человек.

> Почитайте богословов Реформации: они открывают для себя суверенность Бога, а затем удерживают своих последователей от фатализма. Почитайте современных протестантских богословов: они спорят о тонких смыслах откровения — Библии, которая написана людьми с разным интеллектом и образованием, разными характерами, разными литературными стилями, но при этом передает нам слово самого Бога.

> Первые будут последними. Кто хочет свою жизнь сберечь, тот ее потеряет. Успехи неважны, важна любовь. Со страхом и трепетом совершайте свое спасение, ибо Бог производит в вас и хотение, и действие по Своему усмотрению. Царство Божие пришло, но еще не наступило. Входите в Царство Небесное, как дитя, но будьте мудры, как змеи. Кто служит, тот и больший. Определяйте цену свою не по тому, что люди думают о вас, но по тому, что вы думаете о них. Кто себя принизит, тот возвысится. Где изобилует грех, там преизобилует благодать. Мы спасаемся только верой, но вера без дел мертва. В Новом Завете можно найти и эти, и многие другие, казалось бы, глубоко противоречивые принципы. В четкую логическую систему их не выстроишь. «Истину не найти в середине, ее нет ни в одной из крайностей. Она — в обеих крайностях», — заметил британский священник Чарльз Саймон. С некоторой неохотой я должен с ним согласиться.

> Посмотри́те, как устроены люди. Согласно христианскому вероучению, каждый из нас несет в себе образ Божий. Но в каждом живет и зверь. Любая религиозная или политическая система, которая не учитывает эти противоположности, обречена на неудачу. Некий еврейский раввин сказал: «Человеку нужно носить в кармане два камня. На одном следует написать: «Я — прах и пепел». А на другом: «Ради меня был создан мир». И читать надписи на этих камнях, когда в том возникает нужда».

> Это динамическое напряжение, существующее внутри каждого человеческого существа, сказывается в повседневной жизни, выявляя, чем полны наши сердца. Книга Скотта Пека «Непроторенная дорога» присутствовала в списке бестселлеров «Нью‐Йорк таймс» дольше всех других книг в истории этого раздела газеты. На мой взгляд, секрет ее успеха понятен уже из первого предложения: «Жизнь трудна». Пек высказал обоснованный протест против популярных (в том числе христианских) бестселлеров в русле «Как успешно сделать то‐то и се‐то» и «Реши проблему сам».

> Если у женщины рождается умственно отсталый ребенок, оптимистичная литература не помогает. Нищета и несправедливость не исчезают, несмотря на лучшие социальные программы. В самых зажиточных районах дети стреляют в одноклассников. Разваливаются браки. Всех нас уносит смерть. Любая вера, которая с этим не считается, будет недолговечна. Ведь всё так хрупко! В отличие от ангелов, люди болеют раком, голодают, теряют работу, страдают. Нам нужна вера, которая дарует нам не только радости в страдании, но и заставляет быть реалистами в периоды полного благополучия.

> Когда‐то я думал, что христианство решает проблемы и облегчает жизнь. Сейчас меня всё чаще посещает мысль, что вера жизнь затрудняет. Но затруднения эти полезны! Меня, христианина, не могут не заботить проблемы окружающей среды, бездомности и нищеты, расизма, религиозных гонений, насилия и несправедливости. Бог не оставляет мне иного выбора.

> Протестантский философ Элтон Трублад соглашается: «Евангелие не снимает с человека бремена, а добавляет их». Он ссылается на Джона Вулмена, преуспевающего квакерского купца, который жил в свое удовольствие до тех пор, пока Божий Дух не обличил его. Вулмен понял, что быть рабовладельцем — бесчеловечно. Он продал свое дело, а деньги использовал для выкупа рабов на свободу. Он носил одежду из некрашеной ткани (чтобы не пользоваться краской, которую делали рабы), путешествовал пешком (из солидарности с рабами, которым не разрешалось ездить в экипажах), отказывался есть сахар, черную патоку и пить ром (а также брать в рот другие продукты рабского труда). Благодаря этому «тихому революционеру», к 1787 году у американских квакеров не было рабов. Трублад пишет:

> Один из главных Евангельских парадоксов — парадокс о бременах. Иисус предлагает утешение: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я <дам вам отдых>» (Мф 11:28). Однако далее выясняется, что в качестве утешения Он предлагает нам новое бремя, Его собственное: «Возьмите иго Мое на себя и научи́тесь от Меня, ибо Я кроток и смире́н сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо и бремя Мое легко» (Мф 11:29).

> Мы странники и <переселенцы> в чужой земле, граждане до поры сокрытого Царства — какого же мира и покоя нам ждать? Христос предлагает мир, который сулит новые хлопоты, и покой, который требует движения вперед. Этот «мир Божий, который превыше всякого ума» (Флп 4:7), обещанный в Новом Завете, есть мир среди войны, спокойствие среди тревог, уверенность среди сомнений.

> Мой тесть, человек с прочными кальвинистскими корнями, всю жизнь учил людей Библии. В последние годы жизни его вера пережила испытание. Тяжелое заболевание нервной системы приковало тестя к постели, лишив его большинства занятий, доставлявших ему радость. Его тридцатидевятилетняя дочь страдала серьезной формой диабета. Стало туго с деньгами. Когда тестю сделалось особенно тяжко, он сочинил рождественское письмо и разослал его остальным членам семьи. Многое из того, чему он учил людей, оказалось неверным. Во что же тогда можно верить? И он нашел ответ: «Жизнь трудна, Бог милостив, Небеса грядут». В этом он был уверен. Когда его дочь умерла от осложнений диабета, он прилепился к этим истинам с еще большей верой.

> * * *

> В тринадцатой главе 1 Послания к Коринфянам, посвященной любви, апостол Павел упоминает три христианские добродетели: веру, надежду, любовь. И каждая из них таит в себе парадокс.

> Любовь предполагает заботу о людях, о которых большинство из нас предпочли бы не заботиться. По словам Павла, «любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует,.. не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла,.. всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит» (1Кор 13:4-7). Можно подумать, что поведение, продиктованное такой любовью, уместно лишь на другой планете, с иными правилами жизни, но уж точно не на Земле, где на каждом шагу сталкиваешься с несправедливостью, подлостью, завистью. Мы по природе своей злопамятны, ищем своего, самоутверждаемся — любовь же ничего такого не делает.

> Надежда дает нам силу перенести обстоятельства, с виду безнадежные. Перенести, устремляя взор в будущее. Она оставляет в живых заложников, до которых никому нет дела. Весной она зовет фермеров сажать семена после трех лет засухи. «Надежда же, когда видит, не есть надежда», — замечает апостол Павел (Рим 8:24). Он перечисляет то доброе, что может родиться из трудностей: «<из страданий рождается стойкость, из стойкости — твердость, из твердости — надежда>» (Рим 5:3-4). Интересно, что надежду апостол ставит в конце цепочки, а не в начале, где ее естественным образом ожидаешь (в качестве затравки для всего остального). Нет, надежда рождается в борьбе, как одно из следствий верности.

> А вера — всегда вера в невозможное и недоказуемое. Это осознанный выбор того, в чём нельзя быть до конца уверенным. Верующий человек верует, не обладая полными данными о предмете своей веры. Он доверяет авансом. Парадокс здесь не в отсутствии смысла, но в наличии большего смысла, чем тот, который мы способны вместить.

> По количеству проданных экземпляров книга «Путешествие пилигрима» английского писателя, баптистского проповедника Джона Буньяна обошла все остальные христианские книги (кроме Библии). Недавно я перечитал ее и был потрясен, насколько представления Буньяна о христианской жизни отличаются от того, чему учат многие нынешние христианские авторы. Каждые несколько страниц пилигрим делает глупейшую ошибку и едва не гибнет. Он сбивается с пути. Единственный его спутник гибнет в Трясине Уныния. Паломник поддается мирским искушениям. Он подумывает о самоубийстве и то и дело собирается махнуть на всё рукой. В одну из таких минут Уповающий говорит ему: «Мужайся, брат, я чувствую дно, и оно твердо».

> Мужественно веря, пилигрим продолжает путь и в конце концов прибывает к цели, Небесному Граду. Книга «Путешествие пилигрима» была надежным путеводителем для миллионов христиан в течение сотен лет. Сейчас многим по душе тексты, полные задорного оптимизма. Но мне кажется, что мы утратили сегодня нечто очень важное.