> Часть вторая. ВЕРА. Где Ты, Боже?

<.....>

> 5. Две руки веры

> Спустя годы после окончания гражданской войны в Америке кто-то спросил генерала Конфедерации Джорджа Пикетта (с его именем названа знаменитая «атака Пикетта» в битве при Геттисберге), почему южане проиграли. Генерал задумчиво погладил усы и ответил: «Думаю, тут не обошлось без янки».

> Чтобы нарисовать более полную картину, сто́ит упомянуть еще один взгляд на реальность. Невидимый Бог «там», в мире духовном, не одинок. Согласно Библии, мы живем среди многих других незримых сил, не только добрых, но и злых. Если однажды нам, подобно Иову, представится возможность лично спросить Бога о том, что всё время мешало нам жить праведно, Он вполне может ответить: «Думаю, тут не обошлось без внутреннего бунта».

> Как-то раз я, еще молодой и неопытный репортер, в разгар движения «Уличных христиан» (1970-е годы) брал интервью у рок-группы, выступавшей на христианском музыкальном фестивале. Они изложили такой взгляд на мир, которого я прежде не встречал:

> Выходило, что война между Богом и сатаной распространяется на самые ничтожные житейские мелочи. После этого интервью я стал внимательнее прислушиваться к тому, как разговаривают христиане. Вот семья уезжает на Ближний Восток, а там неспокойно. «Мы в руках Божьих», — говорят они. Или мужчина переживает тяжелый развод: «Бог учит меня быть ближе к Нему».

> От семинаристов я услышал такой анекдот. Человек ступает с тротуара на проезжую часть, и его чуть не сбивает машина. «Его спасло Провидение», — замечает наблюдатель. На следующий день, сойдя с тротуара, бедолага всё-таки попадает под машину. Лишь спустя несколько месяцев он излечивается от тяжелых травм. «Разве не чудо, как Бог его уберег?» — восхищается тот же наблюдатель. Спустя некоторое время незадачливый пешеход вновь сходит с тротуара, его снова сбивает машина и на сей раз насмерть. «Бог счел нужным забрать его домой», — следует комментарий.

> Шутки шутками, а такое мышление нам подчас присуще. Лев Толстой пытался понять, какую роль сыграл Божий Промысел во вторжении Наполеона в Россию. В романе «Война и мир» писатель пристально вглядывается в каждую неприятельскую атаку. Разве может быть, чтобы Богу было угодно покорение Святой Руси корсиканским выскочкой? Или Бог спит? Могут ли силы зла возобладать над силами добра? Толстой усердно ищет объяснение драмы. Не найдя подходящего, он констатирует лишь неумолимую поступь судьбы.

> У всякого верующего в Бога имеется некое общее представление о том, как Бог ведет себя в отношениях с людьми. Французский романист Флобер сказал, что хороший писатель должен быть незрим в своем произведении, как Бог в Своем творении: автора не должно быть ни видно, ни слышно. Бог везде, но Он незрим, молчалив, кажется отсутствующим и безразличным. Отдельные интеллектуалы, может, и захотят поклониться такому Богу, Которого вроде бы и вовсе нет, но большинство христиан предпочтут евангельский образ Бога — образ любящего Отца. Нам нужен не просто Механик, который заводит Вселенную, как часы, и пусть себе тикают. Нам нужны любовь, и милость, и прощение, а даровать их может лишь личностный Бог.

> Однако чем сильнее Бог похож на личность, тем больше непростых вопросов у нас возникает. Не следует ли любящему Богу почаще за нас вступаться? И как можно доверять Богу, если нельзя быть уверенным, что Он придет на выручку?

> * * *

> Мне довелось познакомиться с молодой женщиной, которая страдала настоящей паранойей. Она была убеждена, что против нее — весь мир. Любой случай она объясняла вражеским заговором. Если я пытался утешить ее, сказав, например: «Думаю, вы неправильно поняли слова Марты, она к вам хорошо относится и пыталась помочь», это лишь подливало масла в огонь: «Ага, он один из них. Сговорился с Мартой. Пытается ослабить мою бдительность». Через защитную броню паранойи не могли прорваться ничьи слова или действия.

> Жизнь параноика сплошь состоит из страха. Одно время у моей жены на работе был начальник, который вбил себе в голову (ошибочно), что Джэнет претендует на его место. Во всяком ее деловом предложении он усматривал черный замысел. Любой комплимент воспринимал как лицемерную дипломатию. Что бы Джэнет ни говорила, он всё истолковывал против нее. В итоге, чтобы самой остаться в здравом рассудке, ей пришлось уйти с работы.

> Зрелая вера, которая включает верность и простоту, диаметрально противоположна паранойе. Она всё понимает через доверие к любящему Богу. Если случается что-то хорошее — это дар Божий. Если плохое, то оно не обязательно исходит от Бога и не означает, что вера тщетна. Здесь необходима внутренняя установка, что даже бе́ды Бог оборачивает мне на пользу. Мне кажется, что так можно воспринимать и библейские события. Во всяком случае, себе я поставил целью стремиться к такому восприятию.

> Вера смотрит на жизнь с точки зрения доверия, а не страха. Какой бы хаос ни творился в настоящем, над всем владычествует Бог. И Он является Богом любви, Богом, для Которого я важен. Никакое страдание не длится вечно, и никакое зло в конце не восторжествует. Даже на самое темное событие в истории — на смерть Сына Божьего — вера смотрит как на прелюдию к событиям самым радостным.

> Скептик заметит, что я подгоняю решение под ответ: начал с заранее известной предпосылки и стал рассуждать под ее углом. Он прав. Я действительно начал с известной предпосылки: у истоков мироздания стои́т благой и любящий Бог. Если скептику кажется, что эта предпосылка безосновательна, пусть поищет другое объяснение. По верному замечанию блестящего политического обозревателя Уильяма Сэфайра, «кандидат, который вменяет себе в заслугу дождь, впоследствии будет обвинен в засухе». Но как тогда снять с Бога обвинение в страшном зле, которое творится повсюду?

> Во-первых, как я уже писал, не следует думать, что всё происходит с одобрения Бога. Когда два обезумевших подростка минируют школу и расстреливают одноклассников, разве это замысел Божий? Один мой знакомый восторженно рассказывал о «чудесах» в той школе. Оказывается, убийцы поместили в школу девяносто пять взрывчатых устройств, но почти все они не сработали. Один из учеников получил две пули в голову, причем чуть ли не в упор, но пули «чудом» угодили не в мозг, а в челюсть, и он выжил. Еще один ученик в тот день заболел и не пошел в школу. Его родители после благодарили Бога за промыслительную заботу. Когда я слышу такие истории, я радуюсь благополучному исходу, но не могу не спросить себя, как воспримут их матери и отцы, чьи дети погибли в этой бойне.

> В нашем мире случается много такого, что противно воле Божьей. Перечитайте пророков: от лица Бога они обличают идолопоклонство, несправедливость, насилие и другие признаки человеческого греха и бунта. Перечитайте Евангелия: Христос возмущает религиозный «истеблишмент», исцеляя людей от болезней, которые учителя и законодатели считали «волей Божьей». Промысел Божий — загадка, но Бога нельзя винить в том, против чего Он выступает ясно и недвусмысленно.

> Но скептик не уймется: как можно, снимая с Бога ответственность за плохое, благодарить Его за хорошее? Ответ: можно, имея доверие — состояние, противоположное паранойе. Доверие же основывается на том, что́ мы узнаём в общении с Богом.

> Проведем аналогию с человеческими отношениями. Допустим, я договорился встретиться в определенный час со своим другом Германом. Проходит час, а Германа всё нет. Как я себя поведу? Начну проклинать его бездумность и безответственность? Но нет, годы дружбы научили меня, что на Германа всегда можно положиться. Значит, помешало что-то от него не зависящее (спущенная шина? несчастный случай?).[7] Если я люблю человека, то ставлю ему в заслугу хорошее и стараюсь не винить за плохое, предполагая, что здесь действовали иные силы. В итоге возникают и поддерживаются взаимное доверие и любовь.

> Со временем, благодаря личному опыту и изучению Библии, я узнал некоторые качества Бога. Его образ действий часто ставит меня в тупик: Бог действует медленно, предпочитает грешников, изгоев, бунтарей и блудных сыновей, ограничивает Свою мощь, говорит шепотом или вообще через молчание. Но именно в этих качествах я вижу свидетельство Его долготерпения, милости и желания уговаривать, а не заставлять. Если меня посещают сомнения, я думаю о Христе — самом явственном откровении Божьего «Я», и учусь доверять Богу. Когда же свершается зло или происходят трагедии — такие, что их невозможно объяснить деяниями Бога, Которого я знаю и люблю, — я ищу другие объяснения.

> * * *

> Представьте себе положение разведчика, который работает во вражеском тылу и вдруг теряет связь со своими. Он может подумать, что его бросили на произвол судьбы. Но если он доверяет своему руководству, то решит, что возникла проблема со связными, или связь прервана для его же безопасности. И если разведчика схватят, скажем, в Бейруте или Тегеране, он никого не выдаст. При этом разведчик будет надеяться, что его правительство постарается ему помочь: договорится по дипломатическим каналам, предложит обмен или проведет спасательную операцию. Иными словами, даже в самой тяжелой ситуации разведчик верит, что родной стране ни он сам, ни его участь не безразличны.

> Клайв Льюис приводит много примеров того, как оправдывается доверие, — даже в таких условиях, когда доверять, казалось бы, очень трудно:

> Необычайно откровенное письмо Льюиса его другу, отцу Иоанну Калабрии, показывает, насколько писатель сам доверяет Богу. Льюису было уже почти пятьдесят лет, и он чувствовал, что его талант уходит. Он изо дня в день ухаживал за своей названной матерью, измученной долгой болезнью, и жил в неустроенном доме, раздираемом ссорами. «Доколе, Господи?» — спрашивает Льюис. Он объясняет Калабрии свои трудности, просит о молитве и объясняет, насколько все эти жизненные неурядицы отвлекают его от работы над книгами. Но тут же добавляет: «Если Богу угодно, чтобы я написал еще что-то, то слава Богу! Если неугодно — тоже слава Богу! Быть может, для моей души будет всего полезнее, если я утрачу известность и мастерство и тем самым не впаду в дурную болезнь — тщеславие».

> Письмо Льюиса трогает меня до глубины души, поскольку я и сам зарабатываю на жизнь писательским трудом, а эту самую книгу тоже пишу почти в пятьдесят лет. И я представляю, что значило для Льюиса проявить такое доверие и смирение. То, что стороннему наблюдателю представляется великой жертвой и утратой, он понимает как драгоценный дар — поскольку доверяет Богу. Льюис верил: как бы ни сложилась его жизнь дальше, пусть даже вопреки его собственным желаниям, Бог всё обратит ему на пользу.

> Святитель Григорий Нисский однажды сказал, что у веры святителя Василия Великого две руки: правая принимает радости, а левая — невзгоды. При этом Василий Великий убежден: и то, и другое служит исполнению замысла Божьего о нем. Жан-Пьер де Коссад, духовный писатель восемнадцатого века, высказывал сходные мысли: «Живая вера — это непрестанный поиск Бога во всём, что Его скрывает и искажает, что стремится Его устранить и уничтожить». Де Коссад старался принимать каждое мгновение как откровение Божие, веря, что какими бы тяжелыми ни казались подчас обстоятельства, в конечном итоге всё служит Божьему Промыслу. Он советовал: «Люби и принимай нынешнее мгновение как самое лучшее, с полным доверием к благости Божией. Всё — без исключения — является орудием и средством освящения. Божий замысел всегда принесет нам благо».

> А что вера «с двумя руками» означает лично для меня? Хотя бы в теории? Я понимаю и стараюсь принимать «всё без исключения» как Божье деяние. Это означает, что я стремлюсь учиться на любом опыте и молюсь, чтобы Бог исправил меня через обстоятельства, в которых я нахожусь здесь и сейчас. Я никогда не берусь осуждать Бога: в конце концов я всего лишь Его творение, причем творение очень несовершенное. От меня сокрыто не только будущее (ве́домое Ему), но я не вижу действия духовных сил и в настоящем. Скептик опять запротестует. Он скажет мне, что я, мол, снимаю с Бога всякую ответственность. Но такова вера — доверять благости Божьей, даже если события совершенно не располагают к доверию. Доверять, как хороший солдат доверяет приказам полководца. Или как ребенок доверяет любящему родителю.

> Одна моя знакомая, переживающая тяжелую депрессию, написала мне: «Я не могу никому объяснить, что со мной происходит. У депрессии моей нет никаких рациональных оснований, я живу очень даже неплохо. Но она окрашивает в темные тона мой взгляд на мир — это как бы мое тайное пространство, куда нет доступа никому. Подчас ничто не кажется мне более реальным, чем депрессия. Моя жизнь погружена во тьму». Она также объяснила, что после обращения ко Христу (еврейка, она всё еще скрывает свою новую веру от семьи) депрессия посещает ее реже. «Я даже начинаю смотреть на веру как на обратную сторону депрессии. Вера тоже всё окрашивает. Я не всегда могу объяснить это людям, но постепенно она приносит в мою темную жизнь свет».

> * * *

> «Паранойя наоборот», «обратная сторона депрессии» — такие определения веры лучше воспринимать как образ, не через рассудочный анализ, а интуитивно. Вспоминаются слова трех друзей пророка Даниила, сказанные тирану: «Бог наш, которому мы служим, силен спасти нас от печи, раскаленной огнем, и от руки твоей, царь, избавит. Если же и не будет того, то да будет известно тебе, царь, что мы богам твоим служить не будем и золотому истукану, которого ты поставил, не поклонимся» (Дан 3:17-18) (курсив автора). А Иисус на кресте? Да, Он воскликнул: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (Мф 27:46), но Он же сказал: «Отче! В руки Твои предаю дух мой» (Лк 23:46). Друзья Даниила обрели чудесное избавление, Христос — нет, но все они доверяли Богу. Вспоминаю я и слова апостола Павла. Его система ценностей выглядит, по меньшей мере, странной. Тюремное заключение и другие свои лишения Павел воспринимает как желанные, ибо они принесли ему много блага. Богатство и бедность, удобство и страдание, принятие и отвержение, дажежизнь и смерть — апостол не придает большого значения ничему. «Умею жить и в скудости, умею жить и в изобилии; научился всему и во всём, насыщаться и терпеть голод, быть и в обилии, и в недостатке» (Флп 4:12).

> Еще я вспоминаю настоятеля собора Святого Павла в Лондоне и поэта Джона Донна (XVII в). Многое из того, что я думаю о Боге и страдании, я воспринял именно у Донна, которого считаю образцом веры «с двумя руками».

> Джон Донн изведал го́ре. «Я — человек, познавший страдание», — так сказал однажды Донн своей пастве. Во время его служения в крупнейшем лондонском храме по городу прокатились три волны бубонной чумы, последняя унесла жизни сорока тысяч человек. Лондонцы стекались к Донну за объяснениями или хотя бы за словом утешения. Но он и сам слег с болезнью, которую доктора поначалу приняли за чуму (впоследствии оказалось, что он перенес сыпной тиф в атипичной форме). На протяжении шести недель Донн находился между жизнью и смертью. Он лежал, прислушиваясь, как звон колоколов возвещает всё новые и новые кончины, и спрашивая себя, не он ли будет следующим («никогда не посылай узнать, по ком звонит колокол: он звонит и по тебе»). Но даже в это тяжелое время Донн писал. Так родилась книга «Обращения к Господу в час нужды и бедствий». Вся она — размышления о страдании, ибо поэт, по его собственным словам, «настраивал свой инструмент у порога смерти».

> В «Обращениях» Джон Донн призывает Бога к ответу. Иногда упрекает Его, иногда падает перед Ним ниц и просит о прощении, иногда яростно с Ним спорит. Но ни на миг о Нём не забывает. Присутствие Божие окрашивает каждое предложение, каждую букву книги — как, впрочем, и всю жизнь Джона Донна.

> Снова и снова Донн задавал вопрос: «Почему я?» Кальвинизм был еще в новинку, и Донн размышлял, не являются ли чума и войны «ангелами Божиими». Но от этой идеи он скоро отказался: «Конечно же, не Ты, то не Твоя рука. Меч разящий, пламя всепожирающее, ветер, приходящий из пустыни, болезнь, язвами покрывающая тело, — всё это Иов претерпел не от Твоей руки, но от руки дьявольской».^[8] Однако полной уверенности у него не было, и незнание причиняло внутренние муки. Книга Донна не отвечает на вопрос «почему именно я?», ибо никто из нас не в силах ответить на вопросы, человеку недоступные.

> «Обращения» не разрешают сомнения интеллектуальные, но они показывают, как преображается сердце. Поначалу, прикованный к постели, терзаемый мыслями о смерти и вине, безответно молящийся, Донн не может найти избавления от неотступного страха. Поэт вникает в каждое место Библии, где упомянуто слово «страх». И постепенно осознаёт, что жизнь всегда будет полна обстоятельств, внушающих страх: если не болезнь, то финансовые трудности; если не нищета, то одиночество; если не одиночество, то неудачи. Донн всем своим существом понял, что в таком мире существует единственный выбор: бояться Бога или бояться всего остального, доверять Богу или не доверять ничему.

> Переживая эти борения, Донн задает себе всё новые вопросы. Начинает он с вопроса о причине эпидемии и его собственной болезни (кто и почему их вызвал?), но ответа на него не находит. Мало-помалу размышления поэта переключаются на вопрос о том, как следует реагировать на страдание. Этот важнейший вопрос рано или поздно встает перед любым человеком, проходящим через тяжкие испытания. Буду ли я, согнувшийся под бременем боли, отчаяния, страха и собственной слабости, доверять Богу? Или отвернусь от Него с разочарованием и гневом? Донн приходит к выводу: источник болезни не столь уж и важен. Послана ли она Богом за грехи, произошла ли по естественным причинам — в любом случае он будет доверять Богу, ибо доверие и есть подлинный и благой страх перед Господом.

> Донн сравнивает свое отношение к Богу с отношением к врачам. Поначалу, когда медики осматривали его в поисках новых симптомов и приглушенно обсуждали состояние пациента за дверью, Донну было страшно. Со временем, видя их сострадание, он убедился, что врачи заслуживают его доверия, хотя лечение и сопряжено с весьма неприятными процедурами. То же самое можно сказать и о Боге. Хотя мы часто не понимаем Его методов и мотивов, главный вопрос состоит в том, можно ли на Него положиться, как Донн положился на врача. Поэт решает, что можно.

> В одном месте, напоминающем вдохновенные строки апостола Павла из восьмой главы Послания к Римлянам — «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим 8:38,39), — Донн проверяет свои страхи. «Сильные враги? Они бессильны, ибо Бог может уничтожить любого врага. Голод? Нет, Бог всегда может дать пишу. Смерть? Даже она, худший из страхов человеческих, не грозит боящимся Бога». И Донн заключает, что лучше всего пребывать в страхе Господнем, ибо он вытесняет все остальные. Поэт молится: «Как Ты дал мне покаяние, в котором я не раскаиваюсь, так дай мне, Господи страх, которого я не боялся бы».

---

> [7] В десятой главе Книги пророка Даниила есть интересное место. Даниил не может понять, почему его молитва остается без ответа. Но потом появляется ангел и объясняет, что происходит в невидимом мире: чтобы ответить на молитву Даниила, которая была услышана сразу, ангел на протяжении трех недель пытался превозмочь сопротивление «князя царства Персидского». И лишь получив помошь от архистратига Михаила, он смог прийти к пророку (Дан 10:13).

> [8] Джон Донн. Из «Обращения к Господу в час нужды и бедствий». Увещевание II. Перевод А.В. Нестерова.