Этот выпуск двойной, и для того, чтобы было удобней читать его частями, текст разделен чертой на 2 приблизительно равные части.

Жизнь Церкви и новая православная интеллигенция

Неохотно и в большинстве случаев уклончиво советские профессиональные атеисты в конце 60 — начале 70-х гг. начали признавать, что в стране произошел подъем религиозности. В то время как в первой половине 60-х гг. по данным большинства советских исследований религиозности населения утверждалось, что среди городского населения в целом верующие составляют не более 10–15%, а среди сельского — 15–25%, к концу десятилетия и особенно в 70-е гг. начали писать, что "в среднем верующие среди городского населения составляют 20% плюс 10% колеблющихся". Однако последняя категория вычленяется с большим трудом; как признавали многие исследователи, после окончания обследования обнаруживалось, что "колеблющиеся" присутствовали на воскресной церковной службе. Важными, хотя и косвенными показателями повышения религиозности или, по крайней мере, изменения общественного климата, способствующего этому, являются неопубликованные советские социологические обследования атеистов (или тех, кто объявляет себя таковыми) и их отношения к верующим.

С 70-х гг. советских атеистов по меньшей мере так же беспокоит наличие молодых людей и новообращенных среди верующих. Есть жалобы, что "школьники проявляют в основном позитивное отношение к религии", что 80% всех религиозных семей обучают своих детей религии, что комсомольцы венчаются в церкви. Цитируют священников, проповедующих родителям: "Если вы хотите спасти своих детей от адского пламени, дома сейте правду учения Христа в своих детях, оберегайте их от сатанинского атеизма. Дело не ограничивалось проповедями только для родителей. Митрополит Минский Филарет говорил, "что он советует своим священникам собирать перед литургией всех детей, готовящихся к исповеди и причастию, в одну группу и проводить с ними беседу".

Эта вновь возникшая забота иерархии о религиозном воспитании детей, за отсутствие которой ее критиковал Солженицын в своем Великопостном послании к патриарху, очевидно, пришлась не по вкусу атеистам. Они также упоминают следующие факторы, способствующие "выживанию" религии: 1) иностранные религиозные радиопередачи; 2) незаконный ввоз из-за границы религиозной литературы на русском языке; 3) уже упоминавшиеся усилия духовенства активизировать религиозное рвение родителей и привлечь молодежь в значительной степени путем "попыток присвоить [церкви] роль хранительницы национальных духовных ценностей... покровительницы русской культуры и искусства". Признано, что молодые люди склонны обращаться к религии в трудные времена.

Выше мы уже говорили о полузагадочном росте количества храмов, который особенно ускорился со второй половины 70-х гг., что способствовало их посещаемости. Другим симптомом этого было постановление патриаршего Синода от 28 ноября 1968 г., разрешившего проведение литургии преждеосвященных даров по вечерам, несомненно, чтобы предоставить возможность большему количеству людей получить причастие на этой службе, которая традиционно проводилась только по утрам.

Выше мы говорили и о быстром увеличении числа рукоположений священников в 70-х — начале 80-х гг.

Один из наиболее компетентных советских религиоведов, П.К. Курочкин, отметил уже в 1969 или 1970 г., что небольшое, но всё увеличивающееся число молодежи — представителей советской интеллигенции — присоединяется к Церкви и становится священниками. Он предвидел, что этот приток молодых интеллигентных кадров окажет большое влияние на Церковь, на ее положение и роль в советском обществе. Действительно, одним из последних достижений митрополита Никодима стало то, что ему удалось прорваться через неписаный советский закон, ранее делавший почти невозможным для советской светской интеллигенции (особенно с законченным высшим светским образованием) и даже для ее детей поступление в семинарию. В конце 70-х — начале 80-х гг. число таких молодых людей, заканчивавших семинарии, возрастало. Некоторые из них уже преподавали в духовных школах, являясь связующей нитью между светской советской интеллигенцией и Церковью и прорывая границы гетто, в которые советский режим все эти годы пытался загнать ее. Согласно русскому церковному источнику того времени, из 460 учащихся Ленинградской семинарии 75% являлись взрослыми новообращенными или возвратившимися в православие, большинство из них имеют светские советские дипломы о высшем образовании, полученные до начала обучения в семинарии. Из 43 преподавателей 9 кроме богословских имеют светские ученые степени, и большинство из них — новообращенные. Профессор церковной археологии является научным сотрудником Государственного музея древнерусского искусства в бывшем Свято-Андрониковом монастыре в Москве. Он регулярно ездит в Ленинградскую академию. По крайней мере три других профессора одновременно работают в государственных научных институтах. Единственным условием при приеме в семинарии является то, что поступающие должны быть практикующими членами православной церкви. Всё это иллюстрирует прорыв в искусственной государственной изоляции Церкви.

Отец Виталий Боровой в своей проповеди в лондонском русском православном соборе утверждал:
  "Новое движение началось среди образованной молодежи, приход молодого поколения в Церковь, поколения, которое было воспитано в атеистических домах как убежденные неверующие. Это поколение пришло к Христу само по себе путем глубочайших раздумий и внутренних переживаний.
   Это делает честь не нам... Это делает честь нашим верующим; и слава и благодарность Господу, который распространяет Свою весть через Святой Дух среди тех людей, которые далеки от Церкви и, казалось бы, для которых нет дороги, ведущей туда. Но всё же они пришли к Церкви многими различными путями... это часто заканчивается распадом семей, принесением в жертву образования и карьеры или даже необходимостью разлуки с любимым: с невестой или женихом, с которыми вы должны расстаться, потому что она или он испугались вашей дороги или просто не имеют вашей веры.
   И сейчас у нас есть сотни и тысячи таких конкретных жизненных примеров... Это новое в нашей Церкви; этот процесс можно, конечно, замедлить, но никто в этом мире не обладает властью, чтобы полностью прекратить его. Это движение началось, и оно ускорится, так как за ним стоит харизма и могущество Господа напгего Иисуса Христа, который видел принятие веры своим народом, который подверг свой народ испытанию унижением, трудностями в таких условиях, что временами казалось, что еще немного и наступит конец. Господь испытывает [веру]... нашего русского народа.
   ... Да, в ходе истории Русская Церковь много согрешила. Но Господь видит, как она преодолевает суровые испытания; Он видит, что за эти шестьдесят лет у нас в тысячи раз больше святых, чем на протяжении всей остальной истории Русской Церкви, что сейчас живые святые идут по лику земли в России... и придет время, когда Русская Церковь канонизирует тысячи новых святых. Так Господь увидел веру своего народа и теперь говорит ему: "Твои грехи прощены, встань и иди!" И Русская Церковь поднимается и идет во славу Бога, проповедуя Христа всему миру".

О. Виталий, один изведущих деятелей РПЦ, скромно отказывает Церкви и духовенству в заслугах по содействию этому процессу религиозного пробуждения в Советском Союзе. Но советская пропаганда приписывает им огромное влияние. Отец Дмитрий Дудко и бывшие его духовные дети предоставили нам некоторые данные о влиянии его проповедей и миссионерской деятельности — незаконной в глазах советского права, — предшествовавших его аресту и отречению. В период с 1961 по 1974 г. количество обращений в зрелом возрасте в его приходе возросло примерно с 10 до более чем 400 человек в год, и, если сначала большинство неофитов были малообразованными людьми, к 70-м гг. среди них стали преобладать люди с высшим или равнозначным ему образованием.

Религиозный самиздат, который весьма заметно вырос в 70-е гг. по объему и по качеству, в значительной степени является произведением этих христианских неофитов. Эти работы содержат много интересных исповедей о личных обращениях в веру и индивидуальных путях к Богу. Поскольку неофиты особенно полны энтузиазма по поводу своей новообретенной веры, многие из них недовольны подчиненным положением церковного руководства по отношению к безбожному государству и критикуют Московскую патриархию, ее политику и политические заявления. Таким образом, они часто смыкаются с диссидентами в целом. В действительности довольно много неофитов пришло в Церковь через общее гражданское и правозащитное движение, сначала отвергая идеологию, на которой основывается репрессивная социальная и политическая система, и затем в поисках альтернативного мировоззрения открывая христианство. Конечно, как правило, они не отказывались от своей прежней правозащитной деятельности, но продолжали ее на новом основании христианской этики.

Хороший пример — Солженицын. Его "Великопостное письмо" 1972 г. патриарху Пимену вызвало значительные отклики в диссидентских кругах внутри Церкви. Автор, скрывавшийся под псевдонимом, защищал в "Вече" патриарха, но то же делал и в высшей степени искренний священник Сергий Желудков, активно участвовавший в самиздатовском и правозащитном движении и запрещенный за это в служении. Он доказывал, что Солженицын мог вести себя свободнее патриарха благодаря мировому общественному мнению, на чью поддержку, как всемирно известный писатель, мог рассчитывать. В ответ Солженицын утверждал, что нет оправдания недостатку личного мужества и готовности к личному самопожертвованию у представителей высшего духовенства. Патриарх — не одинокая беззащитная фигура, он располагает поддержкой многих миллионов верующих, доказывал он. "Что вы знали обо мне девять лет назад? Ничего. Другими словами, путь есть". Светский активист самиздата сходным образом критиковал позицию Желудкова. Но он определил сверхпессимистическую картину Церкви, изображенную Солженицыным, как вчерашний день. Сейчас "поле зеленеет", т. е. происходит возрождение Церкви.

Некоторые критики утверждали, что Церковь вновь должна быть разделена на практически автокефальные епархии в соответствии с указаниями митрополита Агафангела в 1922 г. По их мнению, если децентрализовать Церковь, многое будет зависеть от личности местного епископа, от его отношений с местными советскими властями, от подчиненного ему духовенства и светских лиц. С этой точки зрения ситуация в Церкви, таким образом, будет различаться от епархии к епархии, в то время как ее статус сейчас полностью неприемлем и прерогативы местных епископов слишком сильно ограничены как центральной патриархией, так и СДР, чтобы на местном уровне можно было многого достичь. Более того, из-за иерархической централизации всякий раз, когда местный епископ становится слишком независимым, СДР вынуждает патриархию перемещать его так, чтобы он нигде не укоренился.

Эта напряженность внутри Церкви была отмечена также атеистами, например Курочкиным: "Эволюция современного... православия — сложный и спорный процесс, скрывающий в себе возможность отчуждения института Церкви от верующих, фактически раскола церкви". То, о чём здесь говорит Курочкин, — часто встречающееся в официальных заявлениях церковных лидеров оправдание советской общественной системы. Однако он проводит тонкое, но верное различие между этим внешним приспособлением Православной церкви к советскому режиму и его теоретическими социальными целями, с одной стороны, и "левым христианством" на Западе — с другой. Он подчеркивает, что даже когда западные левые смешивают и объединяют христианство и марксизм, Русская православная церковь, наоборот, провозглашает, "что философские и мировоззренческие основы коммунизма и христианства несовместимы друг с другом".

Мы уже упоминали проповедь архиепископа Хризостома об этом, что навлекло на него неприятности. Но только немногие священники в Советском Союзе отваживались обсуждать экзистенциальные и апологетические вопросы в своих проповедях, подвергая марксизм и атеизм тщательному философскому разбору, доказывая, что ни один из них не является строго научным и оба морально ущербны. Возможно, именно это фундаментальное, возникшее по ее инициативе отчуждение Церкви от марксизма и поведение наиболее отважных и независимых представителей духовенства удерживало самых ярых критиков патриархии от разрыва с ней, от появления нового раскола. Более чем вероятно, что урок 20-х гг. также не пропал зря. Действительно, есть диссиденты, которые активно выступают против такой всеобщей критики существующей Церкви. Они утверждают, что за священников надо молиться и жалеть их, а не строго критиковать за их внешнее раболепие перед государством. Они утверждают, что многие духовные лица приносят себя в жертву, идя на морально тягостные компромиссы, чтобы получить право служить истинными пастырями своей паствы, что паства ценит это и благодарна им за их жертву до тех пор, пока они лично остаются незапятнанными, преданно защищают ее и проповедуют и действуют словом Божьим.

И многие священники действуют так с большим усердием и самоотверженностью. Когда отец Дмитрий Дудко первым стал читать проповеди в виде вопросов и ответов, у него из-за этого были неприятности, а позднее митрополит Серафим запретил такую форму проповеди. Но тем же занимался молодой тогда архиепископ Кирилл, ректор Ленинградской семинарии, проводя подобные занятия в церкви семинарии.

Письмо на 36 машинописных страницах епископа Полтавского Феодосия Леониду Брежневу, датированное 1977 г., дает яркую иллюстрацию тех усилий и борьбы, ценой которых эта живая Церковь сохраняется. Особое значение письма определяется тем, что это первое полное подтверждение русским епископом обличительных выступлений о. Глеба Якунина (особенно его писем ассамблее ВСЦ в Найроби и д-ру Поттеру), раскрывающих деспотическую тиранию СДР над Церковью.

Епископ Феодосий указывает на 1958 год как на год, когда начался произвол СДР (в то время СДРПЦ). До этого времени, пишет он, представители СДРПЦ были просто связующей инстанцией между Церковью и государством. С этого года они превратились в угнетателей, стали причиной "разрушения церквей... исторических памятников, лишения права служить многих священников с помощью клеветнических кампаний в прессе". Только в его епархии количество действующих церквей сократилось с 340 в 1958 г. до 52 в 1964 г. Послабление после падения Хрущева продолжалось недолго, "потому что цель чиновников СДР как представителей атеизма оставалась на самом деле той же, хотя осуществлялась более мягко [чем при Хрущеве]".

Письмо — детальный доклад с конкретными примерами того, какими "мягкими" были эти методы. Он приводит случаи, когда размер сельских молитвенных зданий не превышал 30 квадратных метров и они обслуживали 22 деревни, представитель СДР не только запрещал увеличивать эти здания, но даже ремонтировать их. До трех лет уходило на то, чтобы получить разрешение отремонтировать протекающую крышу молитвенного здания, провести в церкви отопительную систему или поднять крышу, чтобы сотни верующих, втиснутых в крохотное молитвенное здание, не задыхались. Уполномоченный СДР Нечитайло, отказывается зарегистрировать сельское религиозное объединение на том основании, что церковный староста — полуграмотный, а верующие могут ходить пешком в ближайшую городскую церковь, расположенную в 12—20 километрах от сельских общин, ранее обслуживавшихся храмом, в котором отправление служб было запрещено. Но когда прихожане этой церкви пришли к епископу за советом и он перевел их петицию в главное управление СДР на литературный русский язык, представитель СДР обвинил его в сознательном нарушении закона.

Каждый год 6–7 священников в Полтавской епархии уходили на пенсию или умирали, но представитель СДР не позволял епископу посвящать в духовный сан новых кандидатов. Сначала он запретил посвящать кандидатов из-за пределов епархии или приглашать священников из других частей Советского Союза. Затем он разрешил епископу посвящать только тех не окончивших семинарию, которые прослужили дьяконами в Полтавской епархии не менее 10 лет. В конце концов Нечитайло запретил ему посвящать в духовный сан любых кандидатов, кроме выпускников семинарии, прибывших из Полтавской епархии, что означало меньше одного посвящения в год. Позднейшие ограничения были возмездием за отказ епископа предоставить заранее представителю СДР список кандидатов в семинарию из его епархии. Епископ отмечает, что он никогда не соглашался на это, потому что представитель СДР сделал бы тогда невыносимой жизнь этих молодых людей, организовал преследования по месту работы или учебы, препятствовал бы, насколько возможно, поступлению в семинарию и т. д.

Тот же Нечитайло старался удушить приходы, заставляя их увеличить "добровольные" взносы в Фонд мира, Фонд охраны и восстановления исторических памятников, которым Церковь согласилась платить регулярные добровольные пожертвования с 1968 г. В действительности, пишет епископ, приходы, которые обычно отдавали 5% своих доходов в вышеупомянутые фонды, постепенно подняли свои взносы до 10, 15 и до 20% их общего дохода. В денежном выражении это отразилось в увеличении общей суммы взносов со всей епархии с 36 210 руб. в 1968 г. до 161 328 руб. в 1976 г. — последняя сумма на 36 402 руб. превышает общий взнос в епархиальную администрацию. Нет необходимости говорить, что все эти "добровольные" взносы являются дополнением к повышенным налогам, которые мы обсуждали ранее. Тем не менее Нечитайло требовал, чтобы пожертвования были увеличены до 30% приходского дохода. Это в течение года разорило бы многие приходы. Но именно этого и желал уполномоченный СДР: он предлагал епископу сотрудничать с ним в дальнейшем по сокращению числа действующих церквей, а когда епископ отказался, Нечитайло спросил, как он отреагирует, если СДР начнет закрывать церкви без его разрешения. Епископ ответил: "Каждая церковь более ценна, чем моя жизнь, и я буду защищать ее с большим рвением, чем свою собственную жизнь, я буду защищать ее до последнего дыхания".

Епископ Феодосий не ограничивался простым пересказом своих конфликтов с Нечитайло, он протестовал против ложного положения Церкви в целом — ее унизительного подчинения СДР, которое противоречит конституционному принципу отделения Церкви от государства. Как в документах Якунина и других, опубликованных в самиздате, он предлагал программу практической реализаций этого отделения:

а) положить конец унизительной и незаконной системе регистрации всех частных церковных таинств;
б) разрешать епископам посвящать в духовный сан столько священников, сколько необходимо...
в) никаких препятствий реставрации и ремонту церквей;
г) разрешать представителям СДР... лишь исполнять функции чиновников связи, нейтральных в церковных вопросах, как это определено законом;
д) никаких насильственных закрытий церквей;
е) разрешить увеличение количества религиозных публикаций, которых остро не хватает;
ж) никаких препятствий духовенству в выборе места работы и места проживания;
з) не допускать нападок на религию в прессе, которые способствовали бы возникновению у атеистов ненависти к верующим;
и) совершенно необходимо освободить Церковь от гнетущего контроля представителей СДР; у епископов должно быть больше власти в вопросах веры.

И он предостерегал, что клеветнически именуя верующих реакционерами, советская пресса вычеркивала "как реакционеров добрую половину советского населения". Это письмо очень сдержано по тону, основано на фактах и цифрах, и епископ, конечно, взял на себя большую ответственность, непосредственно обращаясь к Брежневу. Следовательно, его оценка числа верующих не могла быть взята с потолка. Полностью осознавая риск, он предсказывал в письме, что из-за конфликтов с представителем СДР перед ним встает перспектива перевода в лучшем случае в маленькую отдаленную епархию. Именно это с ним и случилось: в 1979 г. его перевели в Вологодскую епархию с 17 приходами и в 1980 г., после его прошения о том, что северный климат не подходит для его здоровья, в Астраханскую епархию. Перед переводом Феодосия с Украины его титул, однако, вырос до архиепископа. Так, церковная администрация явно хотела сделать ясным для Феодосия и для всех, "у кого есть глаза, чтобы видеть", что это не Церковь наказывает его за защиту христианства".