Важным событием в жизни Церкви в послехрущевскую эпоху стала смена патриарха: в 1970 г. в возрасте 92 лет умер патриарх Алексий и на Поместном соборе, проходившем с 30 мая по 2 июня 1971 г., следующим патриархом — был избран митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен (Извеков) {Пимен (Извеков Сергей Михайлович, 1910–1990) родился в г. Богородске Московской губ. в семье рабочего. В 1925 г. в московском Сретенском монастыре принял монашеский постриг. В 1932 г. рукоположен в сан иеромонаха. В 1957 г. рукоположен во епископа Балтского и вскоре назначен епископом Дмитровским, викарием Московской епархии. С 1960 г. — управляющий делами Московской патриархии в сане архиепископа Тульского. В 1963 г. становится митрополитом Крутицким и Коломенским. В 1971 г. избран патриархом Московским и всея Руси. Скончался в Москве, погребен в Троице-Сергиевой лавре.}. Впервые после революции правящий патриарх не назвал своего преемника.

* * *

[О подготовке Собора см. в выпуске 347/i18]

В одном отношении Поместный собор был похож на другие проходившие чисто формальные конференции, сессии, съезды в СССР: на открытых сессиях собора не происходило ничего, кроме единогласного принятия заранее подготовленных решений. Однако было бы ошибкой умалять значение собора или полагать, что единогласное открытое избрание патриархом единственного кандидата было всего лишь формальностью.

Прежде всего, перед открытием собора советское правительство попыталось до некоторой степени выявить церковное общественное мнение раньше, чем объявлять о своем выборе епископам. По-видимому, первоначально правительство имело в виду трех кандидатов: митрополита Никодима Ленинградского, Пимена Крутицкого и Иосифа (Чернова) Алма-атинского и Казахстанского. Никодим, как кажется (и как это видно из цитированного выше послания собору), представлялся слишком противоречивой фигурой для того, чтобы иметь непререкаемый авторитет в церковной среде. / Семидесятилетний Иосиф отклонил предложение казахстанского совета по делам религий баллотироваться на пост патриарха на том основании, что он слишком стар и имеет только начальное образование. "Я не хочу, — заявил Иосиф, — чтобы меня критиковали на Синоде за невежество и принуждали соглашаться с чужим мнением только потому, что они — богословы, а я необразован и обязан им подчиняться". Этот епископ провел около двадцати лет в советских тюрьмах и лагерях, из них одиннадцать за то, что был правящим епископом в Ростове-на-Дону при оккупантах, хотя с ними у него были постоянные неприятности, поскольку он сохранял верность Московскому митрополиту Сергию и открыто возносил за него молитвы даже тогда, когда тот стал патриархом и осудил всех епископов-коллаборационистов. До последних дней своей жизни Иосиф был исключительно популярен среди верующих и демонстрировал большую независимость в управлении своей громадной епархией, отстраняя недостойных и поддерживая популярных священников. Около двух тысяч московских верующих и духовенства, как говорят, обратились к нему с просьбой согласиться стать кандидатом в патриархи (под страхом ответить на Страшном суде за свой отказ), но всё было бесполезно.

Биографическая записка Совета о Пимене, которому шел тогда 61-й год, полна противоречий. В ней говорилось, что в 30-е гг. Пимен провел три года в советских тюрьмах, затем два года работал санитарным инструктором в Узбекистане, очевидно отбывая ссылку, и три года прослужил в советской армии во время Отечественной войны, дослужившись до майора. Затем, по-видимому, он снова оказался в заключении в 1944–1945 гг., а в 1946 г. вернулся к монашеству и священству. Очевидная нелепость состоит в утверждении, будто последний срок Пимен получил за дезертирство, как говорится в документе, и был освобожден в 1945 г. по амнистии. На самом же деле известно, что за дезертирство в военное время, тем более старшего офицера, полагалось одно наказание — расстрел. Вызывает недоумение, что эта фантастическая история могла появиться и остаться без исправления в документе для служебного пользования. По сведениям, сообщенным автору Левитиным, Пимен служил в политотделе советской армии и дослужился до майора, пока, наконец, не обнаружили, кто он такой на самом деле. Скандал, изгнание из армии и последующее заключение были вызваны именно тем фактом, что монах и священник смог стать советским политическим офицером. Сам Пимен в разное время давал противоречивые сведения о своем прошлом в автобиографиях, которые вынужден был составлять, т. е. пытался скрыть какие-то факты своей жизни от властей.

В отчете Совета в конце 1963 — начале 1964 г. сообщается, что Пимен отклоняет все контакты с ним. В то же время есть свидетельство о том, что на следующий день после доклада архиепископа Таллинского и Эстонского Алексия, 20 февраля 1967 г., Пимен "посетил Совет по собственной инициативе", заверил в лояльности, беседовал о внутренней жизни и взаимоотношениях в патриархии и выразил готовность к дальнейшему сотрудничеству. Архиепископ Алексий, по-видимому имея в виду поиски кандидата на патриаршее место, характеризовал Пимена как человека, не имеющего таланта администратора. В то же время он отмечал, что Пимен замечательно служил и паства любила его за молитвенный дух. Думается, именно такое мнение о сочетании достоинств священника с отсутствием личных качеств лидера, а также наличие "темных пятен" в биографии сделали его в глазах властей подходящим претендентом на патриаршество. Осторожное отношение властей к подбору кандидата, приемлемого для верующих, можно продемонстрировать рассказом одного русского монаха, весьма негативно настроенного по отношению к режиму. Он сообщил автору: "Мы выбрали Пимена за его благочестие и искреннюю религиозность, а не за интеллектуальные или руководительские таланты". Иными словами, избрание Пимена воспринималось им как будто были подлинные выборы.

Собор, как мы уже говорили, проходил в традиционной советской манере показного единодушия по форме и процедуре. Да и как могли власти допустить настоящую демократию на церковном соборе, если ее не было в государственной и партийной системах? Однако, по утверждению участника собора, архиепископа Брюссельского Василия, единогласные решения собора подготовил предшествовавший ему архиерейский собор, на котором всё же были и дискуссии, и споры. На нём присутствовали только архиереи, и решения принимались относительно свободно.

Некоторые епископы (в основном западные, но не только они) настаивали на тайном голосовании, говоря, что только таким образом новоизбранный патриарх получит необходимый авторитет и доверие. Однако большинство русских епископов считали, что в данных обстоятельствах единственной подходящей кандидатурой среди епископов, которым перевалило за 50 лет, был Пимен, а русские люди не примут более молодого патриарха. Открытое голосование, по их мнению, обеспечит большую уверенность людей в единодушии церковного руководства. Такое мнение не соответствовало действительности, поскольку первоначально большинство епископов (в особенности, членов Синода) были настроены против Пимена, среди них бытовало мнение, что он является доверенным лицом Совета по делам религий.

Предметом продолжительной дискуссии на соборе епископов было постановление 1961 г., возможность и потребность его изменения. Ведущие епископы, однако, заявили, что хотя постановление далеко не идеально и некоторые его положения противоречат церковным канонам, но оно благодаря "мудрости священников и мирян" не принесло такого зла, которого опасались. Больше того, оно находится в согласии с государственными законами о религии 1929 г., так что государство не допустит никаких поправок, расценив последние как действия, "враждебные государству". Василий был удивлен, что епископы (включая Вениамина (Новицкого), о которых было известно, что они настроены критически к постановлению 1961 г., оставались безучастными во время дебатов. Вениамин позднее доверительно сообщил Василию, что он вместе с другими авторами меморандума о поправках к постановлению 1961 г. были введены в заблуждение подготовительной комиссией, где им заявили, что дебатов по данному вопросу не будет, поскольку постановление соответствует государственному законодательству и не может быть изменено. Об отношении властей к этому делу свидетельствует высказывание заместителя Куроедова Макарцева: "Тому, кто попытается сопротивляться постановлениям о приходах, мы переломаем ноги". На вопрос же, почему Вениамин не вступил в дискуссию, когда увидел, что она началась, семидесятилетний архиепископ ответил: "Я провел двенадцать лет в лагере на Колыме. Теперь я в том возрасте, когда я уже не в силах повторить это. Простите меня!" Вениамин тем не менее прибавил, что ситуация в приходах подчас катастрофическая из-за практически беспредельного владычества мирских исполкомов над духовенством и самими приходами. На последней встрече (архиепископ Вениамин умер в 1975 г.), спустя два года после собора, он пожаловался Василию, что ситуация в приходах "становится хуже и хуже... [гражданские власти] во всё вмешиваются и назначают своих людей на все посты". Так что искреннее утверждение этого опытного епископа-исповедника отличалось от оптимистических заверений, которые давали Василию другие епископы на архиерейском соборе.

Другими вопросами, обсуждавшимися на соборе епископов, были вопрос об участии Московской патриархии в кампании борьбы за мир, а также необходимость новых мер против карловацкого раскола. По первому вопросу были высказаны критические замечания относительно "политической окраски" роли патриархии в кампании борьбы за мир. Относительно карловчан митрополит Антоний (Блюм) из Англии с большим воодушевлением призывал к умеренности на соборе, чем и обусловил важные изменения в окончательных документах собора сравнительно с первоначальными воинственными нападками митрополита Никодима на карловчан, удержав, таким образом, собор от планировавшегося осуждения новокарловацкого синода. Собор как никогда близко подходил к открытому выражению разногласий.

Одним из важнейших решений подготовительного собора епископов, принятого, как говорят, по инициативе Никодима, было снятие всех когда-либо имевших место отлучений со староверов. Единодушие по данному вопросу на обоих соборах, без сомнения, было искренним.

Архиепископ Василий подчеркивал, что решение иметь лишь одного официального кандидата в патриархи и проводить открытое голосование было оговорено как исключительно относящееся к данному собору и никоим образом не создавало ограничительного прецедента для будущих соборов. Предполагалось, что на тот момент участники собора не имели других возможностей, но они надеялись на лучшие времена, когда в Церкви восстановится настоящая соборность.

* * *

> Патриарх Пимен

> После кончины в 1970 году патриарха Алексия патриаршим Местоблюстителем стал митрополит Крутицкий Пимен, тот самый Пимен, который так "искусно" приплел каноны к антицерковной реформе приходской жизни в 1961 году.

> Жесткий селекционный отбор иерархии советской властью уже давно не позволял выходить на такие высокие посты людям, преданным Церкви и готовым идти ради нее на жертвы. Все предстоятели церковные советского времени отличаются друг от друга разве что размером куколя, как кто-то трагически пошутил. Та же пышность, внешний блеск и... та же покорность безбожным властям. Семидесятые и первая половина восьмидесятых годов, как известно, были временем жестокой расправы с "инакомыслящими". В эту категорию входили сотни верующих, которые попытались разорвать преступный узел связи Церкви с государством.

> Патриарх Пимен и все его помощники, во всех без исключения случаях расправы над такими людьми, становились на сторону советской власти.

> По логике и по постановлениям Соборов, в том числе и Русской Церкви, Патриарх "имеет долг печалования пред государственной властью".

> "Журнал Московской Патриархии", который отражает каждое слово патриарха и каждое его передвижение, журнал, который отражает, кажется все, вплоть до поездки какого-нибудь священника в банановую республику или награждение в провинциальной епархии очередного служителя камилавкой, не дает ни одного свидетельства такого печалования со стороны патриарха Пимена. Подобно патриарху Алексию, свое правление патриарх Пимен ознаменовал глубокой покорностью советской власти.

[а]