Этот выпуск тройной, и для того, чтобы было удобней читать его частями, текст разделен чертой на 3 примерно равные части.

> Конец 50 — начало 60-х гг. Новые процессы: хрущевские гонения на Церковь

> Поначалу казалось, что смерть Сталина, открыла эру большей свободы и для Церкви. В 1954–1958 гг. Журнал Московской патриархии <(ЖМП)> регулярно сообщает о восстановлении и открытии храмов. Но <...> большая часть церковных зданий продолжала оставаться полностью или частично разрушенными со времен войны.{} С 1949 г. наблюдается осторожное сокращение количества действующих храмов. Рост их числа, начавшийся в 1955 г. был незначительным и закончился к 1957 г. С 1959 г. начинается массовое закрытие и храмов, и монастырей, и семинарий.

>Гонения Хрущева на Церковь не были громом с ясного неба. Уже в 1950 г. начинают появляться статьи, в которых говорится, что религия не отомрет сама по себе в социалистическом обществе, так что следует усиливать антирелигиозную пропаганду. Вскоре стало очевидным, что одной пропаганды мало. В Постановлении ЦК КПСС от 7 июля 1954 г. "О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения" отмечалось, что и Православная церковь, и сектанты успешно привлекают молодое поколение к Церкви умелыми проповедями, благотворительностью, обращением к каждому отдельному человеку и религиозной литературой. "В результате активизации деятельности церкви наблюдается увеличение количества граждан, ...отправляющих религиозные обряды". Постановление призывало Министерство образования, комсомол и профсоюзы усилить антирелигиозную пропаганду. Впрочем, разногласия в самом руководстве после смерти Сталина привели к тому, что спустя 4 месяца после названного постановления (10 ноября 1954 г. появляется новое Постановление ЦК КПСС ("Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения"), осуждающее произвол, наклеивание ярлыков и оскорбление верующих и духовенства в ходе антирелигиозной кампании.{} Нападки на церковь поутихли, и период 1955–1957 гг. можно считать самым "либеральным" для верующих после 1947 г., невзирая на тот факт, что в армии было введено атеистическое воспитание, а с 1957 г. начинает издаваться Ежегодник Ленинградского музея истории религии и атеизма объемом свыше 400 страниц. Ноябрьское постановление делало акцент на научности атеистического воспитания (а не на пропаганде) <...>.

>Небезынтересно отметить, что в более воинственном постановлении от июля 1954 г. церковная печать упоминалась как опасное оружие против атеизма в СССР, хотя в то время она ограничивалась одним ежемесячным журналом с тиражом 15 тыс. экз.{} Ни одно из церковных изданий никогда не поступало в открытую продажу, и на них было почти невозможно подписаться, в то время как годовые тиражи атеистических изданий составили только в 1950 г. 800 тыс. экз. Постановление также обязывало "преподавать школьные предметы (историю, литературу, природоведение, физику, химию и т. д.) с позиций атеизма... усилить антирелигиозную направленность школьных программ". И в самом деле, любой школьный учебник, появлявшийся после постановления, становился еще более непримиримым к религии, чем прежде. Можно было встретить такие утверждения: "Религия — это фантастическое и искаженное отражение мира в сознании человека... Религия стала средством духовного закабаления масс".{}

>И как часто бывает с политическими системами, основанными на принуждении и несправедливости, не более мягкое ноябрьское постановление, а более жесткое июльское стало основой политики государства по отношению к Церкви. В результате государственная политика не удовлетворяется уже только многократным увеличением числа антирелигиозных лекций, введением специальных обязательных курсов по атеизму в школе и вузах, открытием Института научного атеизма, но расширяется так называемая "индивидуальная работа с верующими". Местные комитеты партии, комсомола, отделения общества "Знание", а также профсоюзы направляют своих членов-атеистов к известным им верующим, в большинстве случаев своим сотрудникам. Те посещают верующих дома, пытаются их переубедить, а в случае неудачи выносят рассмотрение "их дел" на общественный суд, где уже публично осуждают их "религиозную отсталость".{}

>Много усилий было положено на то, чтобы склонить некоторых священников к снятию сана. Приблизительно двести священников согласились на это и стали авторами брошюр и книг, содержащих нападки на религию, причем некоторые вскоре получили ученые степени в области атеизма и заняли соответствующие высокие посты в этой новой для них отрасли.{}

>По крайней мере две измены были особенно болезненны для Церкви: профессор Александр Осипов из Ленинградской духовной академии и молодой богослов из Саратовской семинарии Евграф Дулуман. 30 декабря 1959 г. патриах издает указ об отлучении: "Бывший протоиерей... Осипов, бывший протоиерей Николай Спасский, бывший священник Павел Дарманский и другие клирики, которые публично хулили имя Господа, отныне лишаются всякого общения с Церковью... Евграф Дулуман и все другие бывшие миряне — члены Православной церкви, публично хулившие имя Господне, отлучаются от Церкви".{}

>"Другие бывшие миряне — члены Православной церкви" — это, без сомнения, те советские руководители и члены КПСС, которые были крещены в детстве. По сути своей этот указ повторяет отлучение советского руководства, совершенное патриархом Тихоном в 1918 г. причем для отлученных тогда этот акт был ощутимо болезненным, поскольку возводил непреодолимую преграду между верующими и советским руководством, разделял всех на "них" и "нас", проводя границу на гораздо более глубинном уровне, чем она проводится между правительством и народом обычно. Режим ответил новым усилением религиозных преследований в 1960–1962 гг. После 1959 г. было закрыто около 7 тыс. церквей, а оба создателя послевоенной политики государства по отношению к Церкви — митрополит Николай и Карпов (председатель <Совета по делам РПЦ (СДРПЦ)>) — были в 1960 г. уволены. <...>

<...>

><....> За один год, с 1 января 1960 г. по 1 января 1961 г. общее количество православных храмов по стране сократилось на 1392, с 12 963 до 11 571. Пропорционально больше всего пострадала Белоруссия, где число действующих церквей сократилось на 212 — с 944 до 732; количественно — Украина — с 8207 до 7462. За весь год не было открыто ни одного храма. В РСФСР число храмов сокращено на 258 (2842 в 1960 г. и 2584 в 1961 г.), а еще больше в районах, не подвергавшихся фашистской оккупации; например, в Башкирской АССР — с 40 приходов в 1960 г. до 27 в 1962 г., в Кировской области — с 79 до 56 и т. д. Справедливости ради надо добавить, что до 1959 г. сокращение действующих храмов — во всяком случае, в районах, где не могло быть речи о ликвидации "наследия оккупантов", — можно было оправдывать миграцией населения в города и сокращением сельского населения. Так что, если абсолютное сокращение сельских храмов возобновляется в 1957 г. (11 439 храмов на 1 января 1957 г., 11 363 в 1958 г. и т. д.), в городах и рабочих поселках число храмов растет еще два года, правда, не в соответствии с увеличением городского населения (1534 в городах и 571 в рабочих поселках к 1 января 1959 г.). Однако затем начинается абсолютное сокращение (соответственно: до 1530 и 559 на 1 января 1960 г. и т. д.), хотя, как известно, миграция продолжалась и дальше. Еще катастрофичнее дело обстояло с духовенством. Помимо естественной убыли, которая, по словам патриарха Алексия, восполнялась лишь на 10–12% выпускниками семинарий и духовных академий, только за 1960 и 1961 гг. число зарегистрированных священнослужителей сократилось на 1432 и даже больше.{} Ни сокращение числа действующих храмов, ни лишение духовенства регистрации не оправдывалось остальной церковной статистикой. <...> до начала принятия административных мер против потенциальных семинаристов и закрытия семинарий, численность семинаристов росла и достигла максимума в 1959 г. <.....>

<....>

>В патриархию шли многочисленные жалобы с мест, групповые и индивидуальные. В архиве СДРПЦ есть такая жалоба "инициативной группы верующих" г. Москвы, призывающая патриарха "возвысить свой авторитетный голос, прося наше правительство пресечь все насилия, учиняемые повсеместно... уполномоченными [Совета] по делам Церкви и другими новоявленными инквизиторами над церковными общинами, у которых одно за другим отбираются и закрываются церковные здания... Мы собрали многочисленный материал об уже закрытых храмах, монастырях, духовных школах. Нами зафиксированы подробности и мельчайшие данные о "механизме" этих насильственных закрытий. ...никакая бесчестная макулатура с намалеванными "подписями", насильственно взятыми у малодушных, запуганных епископов, не обелит их [т. е. инквизиторов]... и если Вы бессильны оградить Церковь нашу от уничтожения, то мы вынуждены будем предать все эти фактические данные о физическом истреблении нашей Церкви... на форум ООН".

>Патриарх не молчал. Он пытался действовать — ходатайствовал о прекращении гонений, по крайней мере с 1958 г. В том же направлении пытались действовать и другие епископы, особенно митрополит Николай Крутицкий (Ярушевич), но безуспешно.

>Мудрый и достаточно дипломатичный митрополит Николай, заметив сгущение антирелигиозных туч и, по-видимому, предвидя новую волну гонений, ставит еще в январе 1958 г. перед Карповым вопрос, почему власти не допускают избрания духовенства в Советы, как это имеет место в других странах "народной демократии". Говорит, что об этом спрашивают и иностранцы, и рисует перспективу выгодности для советского правительства выступлений духовенства с трибуны Верховного Совета в защиту мира, в поддержку советской внешней политики. Карпов удивляется, с чего бы это вдруг? Ведь никогда раньше этот вопрос церковниками не поднимался.{} А ответ достаточно ясен: властям было бы труднее развернуть кампанию интенсивного гонения против Церкви, когда ее представители находятся в законодательных органах, у всех на виду.

>Патриарх несколько лет добивался встречи с Хрущевым, чтобы поднять вопрос о гонениях. По всем данным <...> встреча не состоялась. Но вот в отчете Карпова о беседе с патриархом на его даче в Одессе 10 сентября 1958 г. сказано, что патриарх спросил, "можно ли ему ожидать положительного разрешения тех вопросов, которые он оставил на приеме у Н. С. Хрущева в мае с. г.?" Речь идет о передаче Церкви типографии, так как ее заказы государственные типографии исполняли не в срок и нехотя; о переселении жильцов из Троице-Сергиевой лавры, так как строительство для них домов на церковные средства затягивается; и об открытии ряда храмов, о которых, по-видимому, патриарх обещал верующим похлопотать, так как, по его словам, это "вопрос самый острый, ставящий его... в неудобное положение". Карпов сходу отказывает в типографии, но обещает, что церковные заказы будут исполняться пунктуальнее. Переселение мирян обещает начать через полгода. Касательно храмов, отвечает очень туманно, что "выбрано 10–12 мест, в отношении которых идет согласование с советскими органами на местах". Из этого ничего не вышло. В документе 1959 г. говорится: "Просьба п. Алексия об открытии 13 церквей по СССР отклонена".{}

>И тут же Карпов переходит в наступление. Обвиняет архиереев и подчиненные им церковные мастерские в сокрытии доходов, снижении доходов от свечей и отпускных на них цен, якобы чтобы платить меньший налог государству. Требует сокращения количества монастырей (число которых со скитами — 63, что на 38 меньше, чем в 1946 г.). Обвиняет Церковь "в погоне за количеством рукоположений... ставят священниками и... лиц... вернувшихся из ссылки и лагерей", как бы подготовляя на будущее предлоги к лишению священников регистрации. Требует, чтобы в монастыри не принимали 20-летних, под предлогом якобы нужды в молодых работниках для обработки монастырских полей. Обращает внимание, что за последнее время такие случаи участились. Предлагает для этого принимать в монастыри не моложе 40 лет. Патриарх соглашается на нижний предел в 30 лет. Патриарх говорит, что встревожен слухами о надвигающейся на Церковь грозе, намеками Карпова на закрытие Киево-Печерской лавры. И просит сохранить хотя бы ее — самый древний и почитаемый русский монастырь. Говорит о желании уйти на покой: "У меня интересов оставаться патриархом нет". Предлагает на свое место митрополита Николая. И наконец, просит разрешить вопрос об отводе участка земли для постройки зданий Киевской семинарии, которая находится в ужасных условиях, о чём речь идет уже 6 лет. Эти обращения патриарха повисают в воздухе. Он выступает в роли просителя, а Карпов позволяет себе поучать: "Следовало бы патриарху и Синоду навести порядок, подтянуться..."{} В 1958–1959 гг. Церковь еще надеется чего-то добиться и приостановить наступление властей. Епископы с мест жалуются на <СДРПЦ> — и в письмах, и в личных беседах: учителя в школах угрожают детям, посещающим церкви, тем, что их будут отбирать от родителей и отправлять в интернаты. Об этом, например, говорит епископ Ташкентский Ермоген. Он получил много писем от родителей школьников и от самих школьников. Совет отвечает, что такие угрозы недопустимы, и обещает, что будут приняты меры, а директора школ — предупреждены.

>Особое волнение вызвало в 1958 г. Постановление Совета Министров СССР от 16 октября о введении больших налогов на продажу свечей, что грозило подрывом экономического состояния храмов, церквей, приходов, да и свечных заводов. Интересна последовавшая после этого решительная угроза со стороны управляющего делами Московской патриархии пресвитера Колчицкого и епископа Пимена, будущего патриарха, в <СДРПЦ> 28 октября 1958 г., что если Совет не примет меры к ограничению налогов на продажу свечей, то, как сказал Колчицкий, "придется информировать иностранцев о положении нашей Церкви". Митрополит Николай Крутицкий говорит прямо о начавшемся походе на Православную церковь, подкрепляя в беседе с Карповым свои слова примерами: правительственное постановление о налогах на свечное производство, у монастырей отбирают земли, молодых монахов не принимают в монастыри, не прописывают. Он говорит об усилении так называемой научно-атеистической работы, которая является ничем иным, как травлей Церкви и духовенства. Митрополит Николай жалуется, что антирелигиозная пропаганда общества "Знание" искажает статьи в <ЖМП>, используя их для грубых выпадов против Церкви, и грозит, что он вообще или закроет <журнал>, или превратит его в издание чисто информационно-фактическое, исключит из него все богословские материалы и статьи, ибо они используются только для того, чтобы нападать на Церковь.{} В 1959 г. <СДРПЦ> явно переходит в наступление на церковь, требует слияния епархий, например ликвидацию Ульяновской епархии и соединения ее с соседней Куйбышевской. Патриарх уступает. Совет требует сокращения монастырей, требует от патриарха распоряжения, чтобы не принимали в монастырь людей моложе 30 лет. Патриарх нехотя соглашается. <...> На требование о том, чтобы закрыть 28 монастырей и скитов и оставить только 35, в 1959 г. патриарх говорит, что он в принципе не возражает против этого предложения; но это — запись <СДРПЦ>. Возможно, что термины, слова, которые использовал патриарх, были совсем иными, так как несколько раз он сам и митрополит Николай говорили, что ужасно трудно принимать антицерковные решения, что на патриарха жалуются, будто бы он потакает властям и соучаствует в закрытии храмов и монастырей.{}

>Патриарх просит Карпова о передаче письма, которое он и митрополит Николай оставили для Хрущева с жалобами на гонения на Церковь. Карпов отвечает, что хотя он воспринимает это письмо как жалобу на себя и на свой Совет, но, мол, письмо будет передано. В том же ходатайстве патриарх говорит, что сперва они хотели добиваться встречи с Никитой Сергеевичем <..>, но затем решили всё изложить в письме, в докладной записке, с просьбой передать ее. Насколько известно, никакой реакции Хрущева на докладную записку не было. Давление Совета выражается также в повторных требованиях прекратить всякую благотворительность, даже выдачу дополнительных сумм к мизерным пенсиям священников, и всё в таком духе. Требуют, чтобы патриархия прекратила перечислять денежные суммы в виде дотаций действующим монастырям и приходам на ремонт. Патриарх склоняется к этому и обещает распорядиться, чтобы дотации больше епархиальным управлениям и монастырям не передавали. Так руководство Церкви всё больше и больше отступает перед натиском <СДРПЦ>.{} Патриарх приводит конкретные примеры самых вопиющих гонений и преследований: например, в городе Череповце Вологодской епархии местный уполномоченный требует снятия и перевода в другой приход священника Парамонова, очень популярного, за которого хлопотали тысячи верующих, обещавшие собрать 5 тыс. подписей в его защиту. Вызвано это тем, что священник получил анонимное письмо, в котором автор письма требовал от него 3 тыс. рублей, угрожая в противном случае убийством. Священник сообщил в милициию, и автора этого письма, вымогателя, обнаружили. Оказалось, что это директор средней школы города Череповца Козлов. Однако вместо того, чтобы наказать Козлова, священника снимают с прихода и требуют его перевода в другую епархию. Как говорит патриарх, причина единственная — разоблачение священником директора школы. Конкретные случаи приводят епископы в своих письмах патриарху. Например, епископ Киевский, будущий митрополит Филарет, жалуется, что семинаристов куда-то вызывают — явно в КГБ, — там давят на них, чтобы они покидали семинарию, отбирают у них паспорта, заставляя уйти из семинарии.{}

>Пожалуй, самым решительным действием во внутренних переговорах между руководством Церкви и <СДРПЦ> было выступление в этом Совете митрополита Николая Крутицкого 24 ноября 1959 г., когда он заявил, что патриарх Алексий очень плохо себя чувствует в связи с тем, что, "давая согласие на ликвидацию епархий и монастырей, он был вынужден это делать, потому что просьбу Совета он считал и считает приказом советского правительства". Эти слова очень интересны, они характеризуют традицию, к сожалению, восторжествовавшую в Православной русской церкви со времен Иосифа Волоцкого: распоряжениям правительства подчиняться беспрекословно.

>Николай дальше говорит, что патриарх получил много жалоб со стороны правящих архиереев, духовенства и верующих граждан. В результате патриарх оказался в таком положении, когда фактически он как глава Церкви, призванный защищать интересы Церкви, стал сторонником ее ликвидации. Патриарх поэтому считает, что ему целесообразно сейчас уйти в отставку, с тем чтобы не быть свидетелем ликвидации Церкви и не нести ответственности за это перед верующими и духовенством. "Пусть это сделает, — заявляет патриарх, — мой преемник".

>Опять Николай упоминает о письме Хрущеву, о желании патриарха лично встретиться с Хрущевым и жаловаться ему на ликвидацию епархий, храмов, монастырей и прочего. Так что ясно, что между патриархом и Хрущевым всё-таки встречи не было, и тут <СДРПЦ> явно лжет или ошибается, говоря о том, что встреча была.{}

>В начале 1960 г. церковное руководство решает вынести вопрос о гонениях на Церковь на суд общественности. В качестве последних козырей самозащиты Церковь использует аргументы ее значения в истории и культуре России, положительную роль Церкви в годы второй мировой войны. Уже с 1958 г. появляются статьи в <ЖМП>, оперирующие именно этими аргументами — патриотической ролью Церкви на протяжении всей ее истории. 16 февраля 1960 г. в Кремле состоялась конференция советской общественности за разоружение. На этой конференции выступил патриарх Алексий. Свою речь он использовал для вынесения на суд общественности трагического положения Церкви. Вот главные мысли из этой исторической речи:

>"Я здесь стою пред вами как голос Русской православной церкви, представляющей миллионы граждан этого государства...
>Как свидетельствует история, это та Церковь, которая при зарождении русской государственности помогала установлению гражданского порядка на Руси... укрепляла законные основы семьи, утверждала положение женщины как юридического лица, осуждала ростовщичество и рабство, развивала чувство долга и ответственности в человеке и нередко при помощи собственных канонов заполняла пробелы государственного законодательства. Это та же Церковь, которая создала замечательные памятники, обогатившие русскую культуру, которые по сей день являются предметами национальной гордости нашего народа.
>Это та Церковь, которая в эпоху феодального дробления Руси содействовала воссоединению страны, защищая значение Москвы в качестве духовного и гражданского центра русской земли.
Это та Церковь, которая в трудные годы татарского ига умиротворяла ханов, защищая русский народ от новых нашествий и разорений.
>Это она, наша Церковь, укрепляла дух народа своей верой... в свободу, поддерживая в народе чувство национального достоинства и нравственной силы.
>Она была поддержкой Русскому государству в его борьбе против иностранных завоевателей и в Смутное время, и в Отечественную войну 1812 г. Она осталась с народом и в последнюю Великую Отечественную войну...
>Словом, это та самая Русская православная церковь, которая все эти столетия служила прежде всего нравственному становлению нашего народа.
>Эта же Церковь... в 1948 г. призвала христиан всего мира к борьбе за мир.
И сегодня наша Церковь осуждает все формы вражды, все виды антагонизма и вражды между народами, стоит за разоружение и благословляет все стремления народов к разоружению; ибо христианству, как религии любви и милости, абсолютно чужды любые формы насилия.
>[Призыв советского правительства] "перековать мечи на орала"... принадлежит пророку Исайи, которого мы, христиане, называем ветхозаветным евангелистом, ибо он предсказал рождение нашего Спасителя мира задолго до этого события. Так, Библия, которая является сборником священных книг Христианской Церкви, представляет собой источник идеи мира во всем мире, которая ввиду развития самых опасных видов оружия, должна быть признана, вероятно, самой важной идеей для человечества нашего времени.
> Однако, несмотря на всё это, Церковь Христова, которая стремится ко всеобщему благополучию, подвергается оскорблениям и нападкам от людей. Тем не менее она не отрекается от своего долга, призывая человечество жить в мире и любить друг друга. Утешение в своем нынешнем положении Церковь находит в... словах Христа о непобедимости Церкви, когда Он сказал: "Врата адовы не одолеют Церковь".

>По окончании речи патриарха последовали яростные нападки на него из зала: "...вы хотите уверить нас, что вся русская культура была создана Церковью... это неправда!" Разразился настоящий скандал, когда митрополит Николай заявил, что он был автором речи. И это, возможно, стало причиной его вынужденной отставки в июне того же года с поста председателя Отдела международных сношений РПЦ. Другая причина коренилась в его неопубликованных проповедях, содержащих нападки на атеистов: "Люди слушали мои проповеди и одобряли их. А это именно то, что неприемлемо для наших властей. Они хотят молчаливых епископов, которые бы только торжественно служили. Они не выносят тех, которые борются с безбожием".{}

<.....>

>Официально хрущевская администрация провозглашала своей целью восстановление ленинской "социалистической законности" после сталинских злоупотреблений. Однако Ленин сам считал, что "закон должен служить целям диктатуры пролетариата, каковые не ограничиваются законами, ею созданными".{} Так что преследование Церкви могло осуществляться и осуществлялось во имя восстановления "законности". Сталина обвиняли в том, что он извратил советские законы о религии.{} И в самом деле, постановления 1945 г. по Церкви противоречили законодательству 1929 г. "О религиозных объединениях". Они признавали приходского священника хозяином прихода, а законодательство признавало только "двадцатки" мирян. Так же и закон, упразднявший решения оккупационных властей во время войны, использовался для закрытия большого количества церквей и монастырей на бывших оккупированными территориях. Специальной инструкцией от 16 марта 1961 г. вводилось законодательство 1929 г. в той его части, которая запрещала организовывать в приходах какую бы то ни было благотворительную деятельность и "религиозные центры", а также "предоставлять финансовую помощь приходам и монастырям, которые не пользуются поддержкой местного населения". Постановление Совета Министров фактически запрещало колокольный звон, употребляя более скромные слова — "принять решение об ограничении колокольного звона", пробовало провести в 1961 г. учет религиозных объединений, молитвенных зданий и имущества (как известно, такого рода учеты использовались для закрытия церквей). Оно подтверждало налогообложение духовенства и всех церковных доходов по статье 19 указа Президиума Верховного Совета СССР от 30 апреля 1943 г., т. е. с максимальным налогом в 81%. Единственное облегчение в этом постановлении — это пункт 6, освобождающий от обложения подоходным налогом пособия на лечение, выдаваемые религиозными объединениями один раз в год в сумме, не превышающей месячного дохода, а для лиц старше шестидесяти лет, — двухмесячного дохода, из чего следует, что где-то с 1958–1959 гг. с началом гонений, взимались налоги даже с пособий на лечение. Подписано постановление Хрущевым, помечено "не для печати". <...>

<...>

>В этих условиях Церковь постановила, чтобы приходы, которые не могут себя обеспечить, сливались с соседними церквами. Злоупотребляя этой инструкцией, уполномоченные СДРПЦ на местах и уступчивые епископы закрыли множество сельских храмов, включая и вполне обеспеченные.{} Этому способствовало также быстрое сокращение сельского населения, особенно в Центральной России, на Волге, Урале и в некоторых районах Сибири. Логично было бы ожидать соответственного роста числа церквей в городах, куда мигрировало сельское население, однако этого не происходило, несмотря на многочисленные петиции верующих.{}

>Законы, запрещавшие религиозное воспитание молодежи, теперь не только соблюдались строже, но и толковались весьма расширительно, вплоть до запрещения детям и молодежи ходить в церковь. И хотя не <было> письменных распоряжений, но по устным распоряжениям уполномоченных священникам запрещалось начинать службу, пока в церкви находились дети, а также причащать молодежь и детей. И с этим вынуждены были согласиться некоторые епископы и большинство священников.{} Всё это сопровождалось соответствующей кампанией в прессе, а также местными запрещениями мальчикам прислуживать в алтаре на том основании, будто это нарушает закон, запрещающий детям работать в церкви.{} В некоторых случаях у верующих родителей отнимали детей под предлогом "фанатичного религиозного воспитания" и помещали их в интернаты.{} В одном документе встречаем интересное наблюдение, что хотя "в двух сборниках партийных и государственных постановлений о религии", опубликованных в 1959 и в 1965 гг., "даже не упоминается <СДРПЦ>", он за период 1957–1964 гг. радикально изменил свои функции, превратившись в неофициальный и незаконный орган контроля над Московским патриархатом.{} <.....>

<.....>

><...> В отчетах <СДРПЦ> указывается, что в 1956 г. число студентов и слушателей духовных школ по сравнению с 1952 г. увеличилось почти вдвое. Заметно растет уровень учебной подготовки молодежи, поступающей в семинарии. Так, в 1956 г. 91% состава учащихся в семинариях имели полное среднее светское образование. Растет число молодежи. В одном из отчетов говорится, что четыре года назад в семинариях и академиях обучалось в возрасте от 18 до 20 лет только 126 человек, а теперь 311, или 30% всего состава. Всё это беспокоит Совет. Указывается на то, что подают прошения в семинарии комсомольцы и люди с высшим образованием, со светскими профессиями или со средними рабочими специальностями <....>. Просеивание абитуриентов видно из следующей статистики: "В очередной набор в духовные учебные заведения — т. е. на 1957 год — поступило 765 заявлений о приеме. По сравнению с прошлым годом количество поданных заявлений увеличилось на 168, а среди принятых на 42". Вот каким высоким был процент отсеивания, и этим, конечно, занимались работники <СДРПЦ>. Немало было абитуриентов, на которых Совет рекомендовал обратить особое внимание, т. е. как-то не допустить их к получению богословского образования. Например: студент 4-го курса медицинского института, студент 4-го курса пединститута, инструктор райсовета и бывший заведующий клубом в сельсовете. Это смущает власти. Любопытна докладная записка, составленная по ленинградским духовным учебным заведениям на 1955–1956 гг. Совету по делам РПЦ, где выражалось большое беспокойство по поводу того, что в духовную семинарию митрополит Григорий принимает таких лиц, как сын баптистского пастора, проживавшего на оккупированной территории, другое лицо — с судимостью по 58-й статье. Особенно занимал уполномоченного Совета бывший военнослужащий 35 лет, приславший длинное письмо, в котором пишет, что на войне, где воевал и был награжден, он пришел к заключению о бессмысленности жизни без Бога и стремится попасть в духовную академию или семинарию, чтобы, наконец, получить богословское образование и всю свою жизнь посвятить служению Богу. Кончается это письмо следующими словами: "Я обращаюсь к Вам не только за советом, но и за покровительством, за помощью. Я обращаюсь к Вам, потому что Ваши старания на пользу Церкви не остаются безызвестными". Письмо адресовано ректору Ленинградской духовной академии. Хотя митрополит Григорий вынес резолюцию: "Совету академии на рассмотрение", инспектор Парийский, видимо под давлением уполномоченного Совета, отклонил это ходатайство. Уполномоченный жалуется на митрополита Григория, что тот слишком широко принимает такого рода кандидатов в духовные школы. Иными словами, в духовные школы следует допускать, по мнению Совета, только посредственности, ничего не обещающие в будущем.{} Уже к 1959 г. Совет стремится пресечь попытки увеличить число студентов в семинариях и академиях, расширить их помещения. Так, Карпову уполномоченный Совета по Ленинграду Чернов пишет: "Стремления расширить контингент учащихся нельзя считать оправданными с точки зрения Совета. Более того, Совет настаивает на немедленном закрытии Ленинградского заочного отделения в связи с открытием такового в Москве". Докладная записка члена Совета Сивенкова, посланного на инспекцию Ленинградских духовных школ в том же 1959 г. адресованная Карпову, — уже явное свидетельство непосредственного вмешательства Совета в учебный процесс духовных школ. Так, он считает недопустимым кандидатские и дипломные работы семинаристов и студентов академии на нравственные темы, в которых они развивают мысли о том, что родители должны активно воспитывать детей в религиозном духе, и комментирует: "...эти сочинения авторов являются прямым нарушением ленинского декрета об отделении Церкви от государства и школы от Церкви. Авторы не признают и осуждают постановку коммунистического воспитания подрастающего поколения в советской школе". Не нравится ему и постановка изучения Конституции и советского законодательства о Церкви в духовных школах, так как оба предмета подаются там так, "чтобы подготовить служителей Церкви к лучшему приспособлению религиозной идеологии и церковной деятельности к условиям социалистического строя".{}

>Окончательная расправа с семинариями начинается в 1960 г. Дела о духовных учебных заведениях за 1960 г. полны постановлений руководителей <СДРПЦ> о недопущении того или иного кандидата в семинаристы, уже после их принятия семинарским начальством. Предлоги, используемые в этом случае <СДРПЦ>, были таковы: отсутствие рекомендации правящего архиерея — как будто это дело Совета, а не академического начальства; моральная нестойкость, а отсюда — сомнение уполномоченного в том, что из кандидата выйдет хороший пастырь. Но что имеется в виду под моральной нестойкостью? Опять же разве это дело Совета, епископа и руководства семинарии? Другие причины недопущения в семинарию — это бывшее членство в КПСС или ВЛКСМ. На 1960 г. приходится немало дел священников и выпускников семинарии, посланных на епархии по просьбе местного епархиального архиерея, но не получивших регистрации. Епископ разводит руками: 25 вакансий в Краснодарской епархии, а ни одного выпускника семинарии он не может прописать — уполномоченный СДРПЦ не дает. Характерный пример в Курской епархии, где секретарь Курского обкома Архипова заявила, что она не желает, чтобы в Курскую епархию посылались молодые священники — выпускники духовных школ. Епископ Леонид Курский, который выписал 5–6 таких молодых священников, не смог их прописать, когда они приехали. Местный уполномоченный пишет в Совет, чтобы указанные лица не посылались в распоряжение епископа Леонида.

>В 1960 г. закрывается Ставропольская духовная семинария, что было довольно нелогично. Этому акту предшествовала пропаганда в печати — с доносами, с письмами колхозниц, работников швейной фабрики, группы студентов университета — против Саратовской, а не Ставропольской семинарии. И вдруг в 1960 г. закрывается не маленькая Саратовская семинария, а гораздо большая и более благоустроенная Ставропольская, официально сливавшаяся с Саратовской. По этому поводу епископ Ставропольский Антоний направил протест, в котором говорилось, что логичнее было бы закрыть Саратовскую, слить ее со Ставропольской. Ставропольская семинария имела 4 здания, купленные у частных лиц и построенные Церковью <...>. Теперь власти отбирали 3 из 4 зданий. Патриархия протестовала, ссылаясь на Постановление Совета Народных Комиссаров от 22 августа 1945 г., давшее Церкви частичное право юридического лица на приобретение и владение домами. В ответ юрисконсульт <СДРПЦ> указывал, что по этому постановлению право владения у Церкви только целевое; здания приобретены под семинарию, семинария закрывается, следовательно, здания переходят государству совершенно безвозмездно. Опять государство грабило Церковь, причем даже забрало грузовую машину.{} В том же 1960 г. закрылись Киевская и немного позже Саратовская семинарии. Минская семинария формально не была закрыта, просто после 1959 г. в нее не допускали новых воспитанников, власти не прописывали студентов, не пропускали их в Жировичи, где находилась семинария. Таким образом, в 1963 г. после последнего выпуска семинария перестала функционировать. В последнем выпуске в ней числилось 5 учащихся, переведенных из 3-го в 4-й класс. Уже в 1962 г. предпринимались активные усилия по закрытию семинарии. <...> О прекращении деятельности духовной семинарии в Луцке и Минске говорил председатель <СДРПЦ> Куроедов на всесоюзном семинаре и совещании уполномоченных Совета в июле 1963 г. "Товарищ Куроедов сказал, что нужно принять меры в этом году, чтобы желающих поступить в семинарию не было, как и за последние 3 года". Уполномоченный Совета по Волынской области 26 сентября 1963 г. писал (): "Всего в семинарию о поступлении в первый класс было подано 12 заявлений со всеми требуемыми документами. Кроме того, было 8 запросов об условиях приема и учебы... Ряд лиц сразу после подачи документов в семинарию поспешили сняться с учета по месту жительства и выехать, чтобы их не нашли по указанному адресу. Есть основания полагать, что всё это не было случайностью, а делалось по совету руководства семинарии. Из 12 оформленных документов семинария по нашей рекомендации по различным причинам 6 заявлений возвратила обратно. Из оставшихся 6 человек на приемные экзамены прибыли трое... Несмотря на все наши усилия, полностью сорвать набор не удалось. В дальнейшем если семинария будет продолжать свою работу, не допустить нового набора будет еще более трудно". <...> после этого власти отобрали у семинарии второй этаж здания, сняли номерные знаки с принадлежащей ей машины, на которой доставлялись продукты в семинарию, не прикрепленную ни к какой пищевой базе, и к 1965 г. семинария фактически перестала существовать.{}

>Гонения на духовные школы, на студентов богословия, на наиболее интеллигентных абитуриентов, поступавших в семинарии, — всё это ничуть не мешало властям использовать семинаристов и молодое духовенство для пропаганды советской внешней политики. Речь идет о 6-м молодежном фестивале, состоявшемся в Москве в 1957 г. Тут и семинаристы, и молодые священники весьма пригодились для пропагандистских встреч с западной молодежью. События развивались примерно таким образом: С. Романовский, председатель подготовительного комитета Международного фестиваля молодежи за мир и дружбу, направил письмо Карпову, в котором сообщалось, что ожидается больше 30 тыс. молодежи разных политических и религиозных взглядов. Многие захотят пойти в церкви, познакомиться с религиозной жизнью в СССР, провести встречи по религиозным убеждениям. Поэтому надо привлечь Церковь и подготовить ее к таким встречам. 2 января 1957 г. состоялась встреча в <СДРПЦ> при участии митрополита Николая Крутицкого, ректора Московской духовной академии Ружицкого и др. Постановления этой встречи: в патриархии создать специальную комиссию по подготовке к фестивалю, издать сборник о положении и деятельности РПЦ, специальные альбомы Троице-Сергиевой лавры и других святынь для раздачи на фестивале, изготовить иконы, крестики и другие религиозные предметы, подобрать комплекты литературы, Библий для раздачи молодежи; комиссии обсудить вопрос и представить свои соображения по запросам английского комитета комиссии христианской молодежи о целесообразности проведения собрания христианской молодежи, посещения церквей в Москве и деревнях; подготовить группу студентов Московской духовной семинарии и академии для встреч и бесед с участниками фестиваля; обсудить желательность проведения духовного концерта для участников фестиваля. В своем докладе Романовский подчеркнул, что главная тема и смысл фестивалей молодежи — это мир и дружба; на это должен быть сделан упор. Молодежь приезжает, напичканная антисоветской пропагандой, и в этом ее надо разубедить.{}

>Церковь предложила организовать посещение гостями фестиваля Троице-Сергиевой лавры и других храмов и церквей в Москве и различных городах. С этой целью в поездку по стране был направлен священник, который в отчете на имя митрополита Николая сообщил, в каких городах, по его мнению, какие храмы можно предложить посетить иностранцам, что нужно сделать, чтобы привести их в надлежащий вид, какие для этого потребуются затраты и т.д. Церковь пыталась кое-что из этого выгадать. Например, Ведерников, редактор <ЖМП>, хотел использовать открывшуюся возможность издания книг и альбомов для раздачи иностранцам, чтобы напечатать их большим тиражом, чем требовалось для фестиваля, мотивируя это перед <СДРПЦ> тем, что "книги нам будут нужны и в дальнейшем". Митрополит Николай безрезультатно пытался добиться возвращения Церкви храма на Калужской площади, используемого под кинотеатр, что, по его мнению, может произвести нехорошее впечатление на иностранцев. На специальном заседании духовенства Московской епархии и актива патриархии 29 января 1957 г. было определено, какие из действующих церквей могут принять и сколько делегатов. Из числа студентов Московской духовной академии выделялось до 20 человек в качестве гидов по Троице-Сергиевой лавре, 12 молодых священников — для встреч и бесед с молодежью. Предлагалось прочитать доклад для молодежи о положении религии в СССР, об устройстве и жизни Русской православной церкви, ее связи с православными и инославными церквами и объединениями. В программу входили духовный концерт хора Елоховского собора, организация в Московской духовной академии просмотров фильмов о жизни Церкви и выставки. <ЖМП> открыл специальную рубрику о фестивале, его значении и задачах. Издавались альбомы, сувениры тиражом до 25 тыс. каждый. Патриархия опять же пытается из этого что-то выкроить для Церкви, требуя от властей, чтобы они привели в порядок находившиеся в ужасном состоянии кладбища при храмах, которые подчиняются государству. Окончательная цифра представителей Церкви для встречи с зарубежной молодежью была определена — 260 студентов и воспитанников академий и семинарий; 35 преподавателей семинарий и академий, 40 мирян-прихожан, отобранных поименно. <...>

<....>

>Особенно пострадали при Хрущеве монастыри. Количество монастырей сократилось с 90 в середине 50-х гг. до 18 спустя десятилетие. Процесс ликвидации монастырей начался в 1958 г., когда значительно повысился налог на здания и монастырские угодья, установленный в 1945 г. Теперь монастыри должны были платить ежегодно 40 тыс. руб. (старыми) или 4 тыс. руб. (новыми) за одну сотку земли. Так, Почаевский монастырь должен был выплачивать 400 тыс. руб. (новыми) за свои 10 га пахотной земли.{} Кроме того, все монастыри, исключая Троице-Сергиеву лавру, находились на территориях, подвергшихся вражеской оккупации, и были открыты с одобрения оккупационных властей, что облегчало их "законное" закрытие. Постановлением Совета Министров от 16 октября 1961 г. были сокращены земельные участки монастырей, обеспечивавшие их продуктами питания. Поскольку же размеры сокращений не были установлены этим документом, последовали административные злоупотребления. Так, у Почаевского монастыря, где в 1961 г. находилось 140 монахов, были конфискованы в 1962 г. и поля, и сады. Тем же постановлением было запрещено монастырю нанимать рабочих для мастерских или для сельскохозяйственных работ. Поскольку одновременно местным органам были даны секретные указания отказывать в прописке молодым людям, желающим поступить в монастырь, произвольно выселять, арестовывать или призывать в армию молодых монахов, то легко понять, что оставшиеся, в основном престарелые, монахи попросту не могли себя обеспечить и заплатить драконовские налоги. Упомянутый документ предписывал также монастырям обязательно заключать арендные соглашения на все постройки, кроме самих храмов. Таким образом, с течением времени местная администрация могла сократить число монастырских зданий или даже конфисковать их. В Почаеве к 1966 г. были конфискованы все здания, кроме монашеских келий: гостиница для паломников была превращена в государственную больницу, другие монастырские строения были переданы различным гражданским учреждениям. Наконец, в связи с уже упоминавшимся запрещением поддерживать беднейшие приходы и монастыри из средств других приходов и епископов монастыри стали полностью зависеть от доброхотных пожертвований богомольцев. Впрочем, и этот последний источник средств был удачно сокращен тем же постановлением 1961 г. запрещавшим организованное "паломничество к святым местам", допуская конфискацию гостиницы и запрещая ночевать в монастырских церквах. Все эти меры легко превращали монастыри в неплатежеспособные учреждения, которые затем правительство закрывало за неуплату налогов.

<....>

> В 1960 г. в прессе началась кампания против продажи в храмах свечей. Заявлялось, что 75% дохода Церкви составляет прибыль от продажи свечей. Однако Талантов в открытом письме советскому правительству убедительно доказал, что доход Церкви от продажи свечей зависит от соотношения количества свечей, потребных для служебных целей, и количества свечей, непосредственно проданных верующим. Когда соотношение 50 на 50, Церковь зарабатывает примерно 10 руб. на килограмме, но в маленьких сельских храмах, где освещение по большей части свечное, храм фактически торгует свечами в убыток. Если соотношение 75% для нужд храма и 25% — верующим, то храм теряет на каждом килограмме 5 руб.{} Тем не менее церквам было запрещено зарабатывать на свечах под тем предлогом, будто такая прибыль равноценна "взиманию обязательных пожертвований" церковью, что запрещено законом.{}

> Очевидно, этот запрет распространился не всюду и позднее был отменен <.....>