ЧЕЛОВЕК И РЕЛИГИЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

Выпуск 92/2010-10-14

Уважаемые подписчики!

Мы продолжаем публикацию нашего сборника духовных статей и книги по истории экологической этики.Те, кто не читал раньше или уже не помнит и хотел бы вспомнить, могут посмотреть предыдущие части нашего сборника на сайте по ссылке: Е.Преображенская, А.Грайцер. Религия без любви, а части книги по истории экологической этики по ссылке: История экологической этики.

РЕЛИГИЯ БЕЗ ЛЮБВИ. Когда религия становится безумием

Часть 5. Битва за букву

А. Грайцер. Путешествие в Формуляндию (продолжение)

 Темы разговоров форумлян

      Форумляне ругаются в основном по двум причинам. Во-первых, из-за своей общей невоспитанности и бескультурности. Во-вторых, по причине доктринальных расхождений.  

      Как я уже говорил, форумляне административно поделены на три большие группы - православляне, католикане и протестане, каждая из которых имеет свои догмы и доктрины, отличные от остальных. Протестане в свою очередь делятся еще на множество подгрупп - баптяне, адвентяне, пятидесятитяне, харизматяне, лютеране и др.

    Так вот, протестантяне, помимо того, что постоянно ругаются с католиканами и правословлянами, ругаются еще и между этими своими группами: баптяне с пятидесятитянами, адвентяне с баптянами и т.д.

    Причем, для того, чтобы поругаться, собеседникам даже не нужно слушать друг друга. Достаточно знать, к какому лагерю принадлежит твой оппонент, чтобы выложить против него дежурный набор контраргументов. А поскольку принадлежность собеседника к своему лагерю часто написана у него прямо на рубашке, дело и вовсе облегчается. И к ругани приступают буквально с первых же фраз диалога, даже не поприветствовав друг друга.

 - А, это вы, те, кто поклоняетесь крашеным доскам и мертвым костям! - кричат издалека одни. 

 - А, это вы, сектанты, те, кто  отвергает церковные таинства! - в ответ им кричат другие. Так они сходятся в воинственном задоре стенка на стенку.

     Складывается такое ощущение, что большинство форумлян просто не знают, как можно общаться друг с другом без грубости, обвинений и оскорблений. Более того, сам смысл общения они видят в том, чтобы унизить своего собеседника, и показать свое собственное превосходство над ним. Чтобы победить в споре своего противника, за которого они и принимают своего собеседника.

     Больше всего оскорблений достается, конечно же, лидерам каждой из деноминаций. Что вполне понятно и объяснимо - те всегда на виду, в центре внимания,  в них легче целиться, да и вообще в крупную фигуру легче попасть.  Немаловажно и то, что нападая на крупного деятеля, обвинитель словно бы добавляет веса и авторитета самому себе. А ответить на  обвинения лидер, естественно, не может, по причине своего отсутствия на площади. Получается и дешево, и сердито.

Новый виток противостояния

Однако любовь - существо живое. Оно не стоит на месте и либо возрастает, либо уменьшается в размерах и своей силе. В Библии есть выражение - "от множества беззаконий во многих охладеет любовь". Беззакония, несправедливость - это то, что и разбивает любовь.

Увы, но мне не пришлось долго ждать новых несправедливостей в Форумляндии. Через короткое время меня буквально по пятам начал преследовать некий тип со странной манерой поведения.

Он не вступал в прямую конфронтацию со мной. Но пытался либо кольнуть меня, либо посеять недоверие ко мне у моих собеседников, и он постоянно подвергал сомнению все, что я говорил. Его музыкальная кличка - "Гамма", как навязчивый мотив привязалась ко мне и уже не отставала. Этот тип стал моей тенью, а тень, как известно, никуда не может двигаться  отдельно от своего предмета.

Конечно, в этом была отчасти и моя вина. Я просто не знал, как себя вести в данном случае, как реагировать на подобного собеседника? И вместо того, чтобы просто не отвечать на провокации, я вступал с ним в беседу, пытаясь объясниться с ним.

Наивный, я тогда просто не понимал, что не все люди ищут понимания, не все люди ищут истину, не все люди ищут добрых отношений. Некоторые просто исполняют свои профессиональные обязанности. Например, приставлены к человеку для слежки. Впоследствии мне пришлось столкнуться и с другими категориями форумлян, не ищущих добра, - среди них были и городские зеваки, и просто праздношатающиеся, коротающие время и унывающие от скуки, которым все равно было что говорить и о чем, лишь бы поговорить. Были в Форумляндии и криминальные элементы, и даже профессиональные киллеры.

Вообще о существовании тайной полиции Форумляндии я стал догадываться только после того, как еще несколько моих собеседников высказали такие же сомнения, как и я по поводу странного поведения Гаммы. А один из старожилов Форумляндии вообще прямо сказал, что Гамма - сотрудник органов безопасности.

Мысль о том, что я могу восприниматься как угроза  существованию Форумляндии как-то не приходила доселе мне в голову. Настолько я считал себя мирным и неконфликтным человеком. О, наивный! Ведь у каждого человека – своя точка зрения, а тем более, у власти. Правителям, беспокоящимся о прочности своего положения и пытающимися сохранить его любой ценой, каждый новый человек уже кажется подозрительным. А вдруг этот  новый человек прибыл с целью подготовки государственного переворота? А что, если он готовит террористический акт? А если создает тайную сеть своих шпионов? На худой конец, даже если он просто сеет чуждую идеологию, он уже становится опасным для государства. Ведь известно, какое пламя возгорается из маленькой искры. Да-да из горстки слов, напечатанных в одноименной газетенке в свое время, в России вспыхнула целая революция, изменившая не только государственный строй в стране, но и лицо всего мира!

С этой точки зрения столь пристальное внимание к моей персоне со стороны властей Форумляндии уже не кажется таким уж странным, согласитесь. Более того, оно представляется оправданным и даже необходимым. К каждому новоприбывшему необходимо приставить по агенту, а к людям ведущим себя подозрительно – и вообще по два. А я все более и более становился подозрительным, так как вел не совсем обычные речи.

К примеру, мне удалось инициировать большую общественную дискуссию, ставящую под сомнение пользу Библейского цитатничества. Как я уже говорил, форумляне весьма охотно цитируют Библию, в чем не было бы ничего плохого (ибо Библия – мудрая  книга), если бы они делали это разумно и по делу. Но они буквально разговаривали друг с другом этими библейскими цитатами, так что было непонятно, что именно хочет сказать собеседник. И вместо того, чтобы сказать свою мысль, оппонент долго и пространно цитировал целые странницы из Библии, вероятно, считая, что чем длиннее цитата, тем более истинна его речь.

Более того, форумляне тыкали цитатами друг в друга, словно спицами и ножами. Получалась настоящая война цитат. Я порой диву давался, с каким мастерством и выдумкой можно было так унизить своего оппонента исключительно одной  библейской цитатой.

Дело приняло уже такой оборот, что всякий, кто не прибегал в своей речи к помощи библейских цитат автоматически воспринимался форумлянами как чужой и подозрительный элемент. В дальнейшем, мне неоднократно «доказывали» мою неправоту этим «железным» аргументом  – «Да у тебя же нет ни одной цитаты из Библии, как ты можешь быть правым?» - И я автоматически становился в их глазах обманщиком. /Конец части повествования Саши Грайцера/.

Библия, несомненно, является книгой замечательной, интересной и мудрой, но она не лишёна определённых недостатков. «Разве может боговдохновенная книга иметь недостатки?» – спросите вы. Может, потому что Библию писал не один человек, а  многие авторы, которые находились в разных обстоятельствах, в разной среде и в разное историческое время. В результате в Библии мы имеем взгляды на ряд явлений и событий в разных ракурсах, а не одну и ту же монолитную идею. Некоторые из этих взглядов не совпадают с мировоззрением современного человека (например, рабство, угнетение женщин, геноцид, а так же и научные представления). Существует множество христианских конфессий, в которых библейские тексты интерпретируются по-разному, и все они опираются на одну и ту же Библию.

Как же искать истину? Прежде всего – научиться думать самостоятельно, а не повторять заученные шаблоны. Кроме этого, в поисках истины может помочь наука, называемая библейской критикой.

В качестве общепознавательного материала о том, что такое библейская критика, и как она может сочетаться с верой в боговдохновенность Библии, мы предоставляем статью священника Александра Меня.

Александр Мень. БИБЛЕЙСКАЯ НАУКА И ПРОБЛЕМА БОГОВДОХНОВЕННОСТИ (Из Приложений к 1 тому «Истории религии»)

Ряд глав этой книги был посвящен ветхозаветной истории. Нет надобности доказывать, что для того, чтобы глубже осмыслить и понять ее историко-философское значение, необходимо как можно ближе к истине восстановить картину развития израильской религии. Основным источником в данном случае служат библейские книги. Однако подход к ним может быть самый различный, и от этого подхода будет зависеть то или иное освещение ветхозаветной истории.

Древние библейские тексты приняты иудео-христианским миром как Священное Писание в силу их боговдохновенности. Через Библию само Вечное Слово обращается к миру устами Своих пророков и апостолов. Священное Писание, таким образом, заключает в себе Откровение, данное человеку для указания пути к спасению.

Встает вопрос: как же создавалось Писание, что представляет собой эта боговдохновенность?

* * *

Если признать, вслед за христианскими писателями II в. Афинагором, Юстином, Тертуллианом, что библейские авторы были лишь слепыми орудиями в руках Духа Божия, то авторство их должно быть понимаемо совершенно условно. Тогда его можно сблизить с так называемым «автоматическим письмом», при котором медиум в состоянии бессознательного транса становится проводником таинственных инспираций. При таком «вербалистском» (от verbum — «слово») понимании каждое слово, каждая буква Библии должны пониматься буквально, без малейшей историко-филологической критики, ибо перед нами будет не произведение человека, а лишь запись Божественных глаголов.

Однако уже в святоотеческой литературе классической поры (IV—Vвв.) мы видим переход к другой точке зрения. Отцы Церкви обращают главное внимание не на букву, а на дух Писания и тем самым постепенно отходят от вербализма. Так, св. Василий Великий уже указывает на неясности и неточности Писания, видя в них залог свободы человеческого исследования (св. Василий Великий. Шестоднев. Творения. Рус. пер. СПб., 1911, т. 1, с. 224 632).

Для св. Иоанна Златоуста бытописатель отнюдь не просто пассивный передатчик слов Божиих. Он активно участвовал в создании священных книг и при этом облекал их в нарочито упрощенную форму, «снисходя к обычаю человеческому» (св. Иоанн Златоуст. Беседы на «Бытие», III, 3, с. 17). Он «употреблял грубые речения приспособительно к немощи человеческой», ибо он «говорил людям, которые не могли слушать иначе» (там же, XV, 2, с. 121; XII, 4, 5, с. 98).

Эта тенденция отделять в Писании божественный элемент от человеческого, появившаяся в классической патристике, стала гаснуть в период раннего средневековья. Снова возобладало механическое понимание боговдохновенности, снова начали думать, что Откровение в Библии распространяется на ее внешнюю форму и даже на каждую букву.

Сомнениям вербализм стал подвергаться лишь в схоластическом богословии. Так, французский теолог Пьер Абеляр (1079— 1142), предшественник великих схоластиков, критиковал его, правда, крайне осторожно, ссылаясь на факт многочисленных разночтении в Св. Писании. Он указал на то, что человеческому разуму принадлежит Богом данное право избирать из противоречивых текстов тот, который более выдерживает разумную критику. Для этой цели Абеляр собрал воедино эти тексты (как библейские, так и святоотеческие) в своем известном сочинении «Sic et non» («Так и нет»).

В толковании на Послание к Римлянам Абеляр выделял три элемента, из которых складывается Писание: а) непогрешимое божественное Откровение; б) личные черты писателя; в) обстоятельства написания, т. е. эпоха, особенности записи и сохранения текста, фактическая осведомленность автора и т. д. Следовательно, то, что есть в Библии вечного и божественного, составляет ее ядро, сущность, вокруг же этого ядра, согласно Абеляру, нарастают элементы преходящие, человеческие, подлежащие, в отличие от боговдохновенной сущности, критике разума. Крупнейший представитель схоластического богословия Фома Аквинат (1225—1274) был также близок к подобной точке зрения. Он подчеркивал, кроме того, качественную разницу между вдохновением пророка и трудом библейского летописца. Последний был писателем, созидающим с помощью Божией. Пророк же, в отличие от него, есть вестник Высшей Воли, откровение о Которой он получил непосредственно.

* * *

В эпоху Возрождения среди гуманистов начинается углубленное изучение Библии в подлиннике. Богословы овладевают греческим и древнееврейским языками, что дает им возможность понять несостоятельность вербализма; из сравнения переводов явствует, насколько часто они бывают неточны, насколько вообще невозможно создать перевод, совершенно адекватный подлиннику.

Между тем Реформация совершила неожиданный поворот к старым воззрениям. Отказавшись от церковной традиции, от Священного Предания, ранние протестантские мыслители с особой силой подчеркивали значение и авторитет того, что у них осталось, — Библии. Идеологи раннего протестантизма вернулись к самому первоначальному взгляду на Откровение в Св. Писании, видя в нем исключительно лишь Слово Божие, лишенное каких бы то ни было человеческих сторон. Библейский автор понимался ими, как у христиан II в., в духе механического вербализма, подобно простому «органу Духа». Однако сравнительно-филологическое изучение Св. Писания уже началось, и оно постепенно вырабатывало существенные аргументы против вербалистов.

Работы Б. Спинозы (XVII в.) и Ж. Астрюка (XVIII в.) по выяснению источников Пятикнижия подготовили почву для создания в протестантизме «либерально-теологического» воззрения на Библию. Литературная критика Библии стала все меньше и меньше считаться с учением о боговдохновенности, рассматривая Св. Писание лишь как произведение рук человеческих. В середине XIX столетия эта тенденция нашла наиболее яркое выражение в так называемой «религиозно-исторической школе», которая применяла к изучению Библии общие принципы исторической науки. Эта школа возглавлялась протестантским богословом-библеистом Ю. Велльгаузеном (1844—1918), который в своей известной работе «Prolegomena zur Geschichte Israels» (1878), подытожив работы Астрюка, Эйхгорна, де Ветте, Графа, Блека, предложил полностью пересмотреть принципы ветхозаветного источниковедения и экзегетики. Его школа полностью отвергла традиционные воззрения на авторство и время написания ряда библейских книг, что должно было в корне перестроить концепцию ветхозаветной истории. В частности, был пересмотрен взгляд на Моисея как автора всего Пятикнижия (см. приложение 3), и в книге пророка Исайи были выделены две разнородные части, написанные, по мнению этих экзегетов, в разное время; эсхатологическая часть книги пророка Даниила была отнесена к середине II в. до Р. X.

Одной из главных ошибок нового течения в левопротестантской экзегетике была ее ориентация на позитивизм и эволюционизм. Этим не замедлили воспользоваться ее противники, указав на ее предвзятость, односторонность и отрыв от христианских принципов. Однако значение «либеральной библеистики» было не только отрицательным; она пробудила, вместе со стремлением отстоять традицию, живой интерес к историко-филологической экзегетике, к более глубокому развитию науки о Св. Писании.

* * *

Господствующий взгляд Католичества на проблему боговдохновенности в эпоху Реформации склонялся к вербализму. Так, на IV заседании Тридентского Собора (1554) было дано определение, в котором говорилось, что апостолы писали «под диктовку Св. Духа» (Spiritu Sancto dictante). Впрочем, эта формулировка допускала широкое толкование, так как оставался открытым вопрос, что именно «диктовалось» — буквальный текст Писания или основное его содержание.

Оппозиция против слишком формального понимания боговдохновенности среди католических богословов наметилась уже в XVII в. В основном она была представлена богословами из Общества Иисуса (Беллармин, Лессий). В дальнейшем развитие католического взгляда на вопрос все более и более приближалось к четкому разделению божественной и человеческой сферы в Св. Писании. Это отразилось на многочисленных богословских исследованиях (работы Геттингера, кардинала Ньюмена и др.) и на определении I Ватиканского Собора, на III сессии которого (24 апреля 1870 г.) была изменена тридентская формула (вместо слова dictante употреблено слово inspirante).

Ряду католических библеистов, подобно многим протестантам, не удалось избегнуть крайности и увлечения рационализмом. Это достаточно явно показал пример известного экзегета Альфреда Люази (1857—1940) — главы католических модернистов. Эти последние в известном смысле пошли еще дальше либеральной теологии протестантизма и почти перешагнули рубеж христианства как такового. Поэтому высшие церковные власти отнеслись к новому течению с настороженностью, а Лев XIII в своей энциклике «Providentissimus Deus» (1893), в противовес увлечениям, предписывал держаться консервативной точки зрения на боговдохновенность.

Однако именно в этой энциклике папа указал на невозможность принятия вербализма. Более того, он отверг попытки видеть в Писании источник позитивных научных сведений. По словам энциклики, священные писатели часто описывали вещи «или метафорическими выражениями, или языком, общим для их времени» (§§ 18,20).

В 1902 г. Лев XIII создал специальную Библейскую комиссию для того, чтобы богословы имели возможность более тщательно и на более серьезной научной основе изучать и толковать Писание, в то же время избегая крайностей модернистов. Его преемник Пий Х превратил эту комиссию в особый Библейский институт, ставший отныне центром католической экзегетики. Из этого института вышли выдающиеся представители ветхозаветной и новозаветной науки католичества, и его огромный вклад в библеистику был признан богословами разных исповеданий.

Одним из основоположников новой католической экзегетики стал А. Лагранж. (1855—1938), который сочетал в себе выдающегося исследователя-ученого и богослова, исповедующего веру в боговдохновенность Библии. Он был убежден, что научная критика текста не вредит благоговейному отношению к Писанию, а напротив, способствует более точному его пониманию.

Энциклика папы Пия XII «Divino afflante Spiritu» (1943) указала на необходимость изучения «литературного жанра» того или иного библейского писания, этим самым открывая возможность критического изучения Библии. Если признается, что разные библейские книги отличаются по «жанру», следовательно, в них можно выделить человеческую и литературную сторону (см.: RFIB, I, с. 201).

Видный современный богослов Карл Ранер подверг попытки возрождения вербализма резкой критике. «Люди — авторы Библии, — утверждал он, — не просто секретари, записавшие то, что продиктовано им Божественным Провидением. Они не являются секретарями и в том смысле, что с полным пониманием и добровольно приняли то, что было им внушено Богом. Они — подлинные авторы» (К. Rahner. The Study of Modern Theology).

Проблема боговдохновенности вызвала оживленную дискуссию на II Ватиканском Соборе. В догматической конституции «О Божественном Откровении», утвержденной Собором, исповедуется вера в то, что через Писание Бог обращается к людям. Однако отмечается, что боговдохновенные авторы при написании священной книги «применяли свои способности и силы», что они были «настоящими авторами» (О Божественном Откровении. Рим, 1967, с. 9). Далее в конституции говорится: «Чтобы выяснить цель священнописателей, нужно, кроме другого, принимать во внимание «литературный жанр» (с. 10). Указывается на то, что любой библейский автор использовал «способы восприятия», «выражения», свойственные эпохе написания книги.

* * *

Протестантская экзегетика XX в. в какой-то своей части осталась на старых, консервативных позициях, в какой-то пыталась воскресить либеральную теологию при помощи новых философских течений (Р. Бультман, Д. Бонхеффер). Но наиболее выдающиеся из современных протестантских библеистов в значительной степени приблизились к католическому пониманию соотношения божественного и человеческого в Писании. Так, один из крупнейших историков и археологов наших дней В. Олбрайт прямо указывал на то, что критическое научное изучение человеческой стороны Писания нисколько не может подорвать его духовной ценности (W. Albright. From the Stone Age to Christianity, p. 254).

* * *

Для православного богословия в течение долгого времени изучение библейской критики было запретным. «Над этой отраслью богословия,— справедливо отмечал Г. Федотов,— сильнее всего тяготела рука духовной цензуры» («Путь», 1932, № 34, с. 15). Все усилия талантливых русских ученых-библеистов были парализованы общим «охранительством», которое царило в духовных школах и контролировало богословские исследования. Впрочем, православные мыслители, не связанные с официальным богословием, уже в конце века признали необходимость критического исследования Библии. Первым среди них были ректор Московского университета С. Трубецкой и философ Вл. Соловьев. Мы упоминали во введении, что первым представителем духовной школы, поставившим вопрос со всей решимостью, был А. Карташев, который указывал на появление новых тенденций и в Греческой Церкви. В своей работе Карташев ссылался и на известного православного догматиста еп. Сильвестра, который недвусмысленно настаивал на признании активного участия священнописателей как авторов в процессе создания библейских книг (еп. Сильвестр. Догм. Богословие, 1884, I, 286), но именно это авторство и «составляет,— по словам Карташева,— то чисто человеческое начало, с его ограниченностью и возможностью всяческих недостатков и ошибок (не касающихся существа догматов), которое органически входит в состав Священного Писания» (А. Карташев. О ветхозаветной библейской критике, с. 74). Естественно, что «человеческое начало» и есть объект библейской критики.

Но, тем не менее, возникает вопрос: нет ли в принятии библейской критики посягательства на нашу веру в боговдохновенностъ Писания? Не благочестивее ли признать, что Бог есть «автор Библии» в том смысле, что Он продиктовал в ней каждое слово?

Однако, во-первых, с представлением о библейском писателе как о пассивном орудии Промысла трудно согласовать различие стилей священных книг. У многих св. авторов стиль ярко индивидуальный, они явно принадлежат к разным кругам общества, у них разные обороты речи и выражения. Достаточно сравнить стиль Евангелия от Иоанна с Евангелием от Марка, чтобы убедиться в этом даже непосвященному.

Во-вторых, как было уже отмечено еще в патриотической письменности, во многих местах Библии ощущается влияние той эпохи, в которую жил автор. Изучение памятников древности показывает, насколько широко авторы Библии пользовались лексиконом своего времени и как часто вводили в текст намеки на современные им события.

В-третьих, если Библия есть книга Истины по существу своему, то по форме она содержит большое число неточностей. Это признавалось и в нашей дореволюционной литературе. Так, П. Лепорский отмечал «присутствие разного рода неточностей — исторических, хронологических, топографических, равно и разногласий у священных писателей» (П. Лепорский. Боговдохновенность.— Богословская энциклопедия, т. 2, с. 736).

И, наконец, самое важное: учение о священном писателе как о пассивном инструменте игнорирует богочеловеческий характер Домостроительства Божия. Священный автор не есть механический передатчик; он — живая личность, преломляющая и претворяющая Откровение Божие в своем собственном существе, передающая его через свой язык, мышление, эпоху.

Вдохновение великого художника или поэта всегда заключает в себе нечто таинственное, почти мистическое. Человек-творец как бы устремляется в запредельные сферы, в которых как живые созерцает открывшиеся ему образы. Нередко эти образы как бы преследуют художника, приходя извне, и настойчиво требуют своего воплощения. Часто художественные произведения превосходят по своей глубине и значительности даже мышление своего создателя! Именно поэтому для художников их творения — живые существа, которые им могут казаться реальней и дороже настоящих людей. Здесь исток легенды о скульпторе Пигмалионе, влюбившемся в высеченную им статую. Здесь объяснение того, как мог Пушкин восхищаться благородством Татьяны, а Тургенев плакать над своим нигилистом... Именно поэтому Алексей Толстой мог написать свои знаменитые строки о вдохновении поэта:

Тщетно, художник, ты мнишь, что творений твоих ты создатель.
Вечно носились они над землею, незримые оку.
Нет, то не Фидий воздвиг олимпийского славного Зевса;
Фидий ли выдумал это чело, эту львиную гриву,
Ласковый царственный взор из-под мрака бровей громоносных?
Нет, то не Гете великого Фауста создал, который
В древнегерманской одежде, но в правде великой вселенской
С образом сходен предвечным своим от слова до слова.
Или Бетховен, когда находил он свой марш похоронный,
Брал на себя этот ряд раздирающих душу аккордов,
Плач неутешной души над погибшей великого мыслью,
Рушенье светлых миров в безнадежную бездну хаоса.
Нет, эти звуки рыдали всегда в беспредельном пространстве,
Он же, глухой для земли, неземные подслушал рыданья.

В этом смысле каждое великое человеческое творение, будь то «Реквием» Моцарта или «Божественная комедия» Данте, можно назвать вдохновенным свыше. Но есть среди земных творений книга боговдохновенная по преимуществу, в которой человечеству открылись самые высокие истины, книга, на которой более всего лежит печать ее неземного происхождения. Эта книга — Библия, по справедливости признанная большинством человечества за Священное Писание.

Для христиан и верующих иудеев Библия есть документ Откровения, скрижаль веры. Но, разумеется, само Откровение и сама вера предшествуют Библии. Многие пророки проповедовали устно; Христос никогда ничего не писал и только после того, как люди приняли Его устное благовестие, после рождения веры, понадобилось Писание.

В Библии Церковь Ветхого и Нового Заветов опознает свою веру и поэтому канонизирует ее. Сейчас голос Христа и пророков доходит до нас через это Писание. Немыслимо было бы предположить, что, когда библейские авторы создавали его, они не получали особой помощи свыше, особого божественного вдохновения. Именно поэтому можно говорить о Библии, что она есть «Слово Божие».

Но при этом никогда нельзя забывать, что боговдохновенный автор «передает духовный опыт на человеческом языке» (А. Князев. О боговдохновенности Св. Писания.—«Правосл. Мысль», VIII, 1951 с. 121). Авторы Библии — это живые творческие люди: мыслители, пророки, мудрецы. Они жили в определенной стране в определенное время, писали при известных обстоятельствах.

Как солнечный луч преломляется через многоцветный витраж готического собора, так и Божественное Откровение в Библии проходит через призму индивидуальной психологии 'ее авторов, которые принадлежали своему народу, своей культуре. Поэтому совершенно неправильно понимать многие места Библии (например, рассказ о сотворении мира и человека) буквально, не учитывая условий их написания, их преходящей исторической оболочки. Если же мы сумеем отделить эту оболочку от ядра, от самой сущности повествования, то перед нами откроется величественное и прекрасное учение о мире, человеке и Боге. Но для того, чтобы мы могли дать верную оценку исторической форме Библии, необходимо литературно-критическое ее изучение, которое, таким образом, может оказать существенную помощь в создании целостного христианского миросозерцания.

В Св. Писании мы имеем два аспекта — человеческий и божественный. Последний относится к глубинам Откровения, к самой непреходящей его сущности. Для постижения этой сферы Библии прежде всего требуется глубокая духовно-нравственная подготовка. Поэтому толкования Святых Отцов и подвижников благочестия остаются для христианского сознания вечной ценностью.

Человеческая же, земная форма Св. Писания нуждается, кроме того, в исторической экзегезе, использующей многие вспомогательные дисциплины.

Святитель Иннокентий Херсонский в середине XIX века, когда библейская наука еще только делала первые шаги, указал на критику как на первое дело в исследовании источников Откровения. «Кому принадлежит право испытывать откровение по его признакам?»— вопрошал святитель. И отвечал: «Без сомнения — уму. Он есть первый орган воли Божией... Другого пути в сем случае нельзя и представить».

«Первое, с чего он должен начать, есть критика. Он должен узнать те источники, в коих заключается Откровение, должен проверить подлинность памятников и достоверность свидетельств, должен познать, как содержатся в них и как из них вытекают истины религии. Напр., послания ап. Павла точно ли принадлежат Павлу, учителю языков. За сим разбором критическим должен потом следовать второй разбор: герменевтический, т. е. разум из образованного им учения религии должен извлечь сущность, должен показать или ясно представить себе то, чему учит разбираемое им откровение, что предписывает, чего требует, что обещает. Словом, составить о нем ясное понятие» (Иннокентий Херсонский. Соч. СПб., т. XI , с. 171, пер. изд).

Библейская критика есть наука, изучающая Св. Писание как литературное произведение. Перед ней стоит множество обширных проблем. Она рассматривает вопросы разночтении в рукописях, определяет время возникновения той или иной книги, исследует проблему авторства. На помощь библейской критике приходят история древнего Востока, археология, восточная филология. Они помогают уточнять подлинный смысл того, что хотел сказать священный автор. Ведь совершенно бесплодными были бы попытки детального комментария «Божественной комедии» или «Слова о полку Игореве», если не иметь представления о жизни тех эпох, когда они были написаны. Это относится и к Библии.

Библейская наука достигла за последние сто лет больших успехов. Прежде, при некритическом подходе к ветхозаветному тексту, концепция истории израильской религии имела довольно фантастический вид. Теперь же картина этой истории обретает более реальные черты. В частности, прежде считали, что все «Моисеево законодательство» было дано самим пророком в пустыне. Но это приводило к нелепости, ибо в остальных книгах Библии мы не видим почти никаких его следов в течение ряда столетий.

Людям, которые с детства сжились со старыми концепциями Священной Истории, многое в нашей повести должно показаться странным, непривычным и даже режущим слух. Но поиски правды должны быть для нас дороже любых привычек и традиций. А реальная история, реальная жизнь всегда прекрасней вымысла, даже самого причудливого./Конец статьи/

Продолжение сборника следует...

Родерик Нэш. ПРАВА ПРИРОДЫ. История экологической этики (продолжение)

Линн Уайт можно считать первым человеком, занявшимся исследованием теологических границ новой природоохраны. Несмотря на её критику западных религий, она не собиралась отказываться от них, как от способов облегчения экологического кризиса. Её потешала её репутация в консервативных христианских кругах, как "младшего антихриста, возможно подкупленного Кремлем, нацеленного на искоренение истинной веры". На деле, Уайт хотела не уничтожать, а реформировать религию. "Раз корни наших экологических бед в основном являются религиозными, - отмечала она в конце своего эссе, - то решение их должно быть религиозным". Этим самым она подразумевала революцию в этике, во время которой религия, как базовый определитель моральности, будет играть главную роль. "Религиозные ценности, - полагала Уайт, исходя из своего знания истории, - в динамике культурных и социальных перемен являются основополагающими".

Но какие религиозные ценности могут помочь Западу разработать экологическую этику? Уайт знала, что концепция прав животных, растений и даже скал не чужда многим вероисповеданиям. "Древним грекам, американским индейцам и, возможно, некоторым буддистам эта идея не представлялась бы бессмысленной". Но с точки зрения традиционного христианства, размышляла Уайт, вопрос "Имеют ли люди по отношению к горам этические обязательства?", является совершенно неуместным. И все же, уместным он может стать, если христиане, подобно ей самой, захотят пересмотреть свои базовые принципы.

В качестве одного из направлений такого пересмотра, Уайт предложила обратиться к примеру Святого Франциска Ассизского (1182 - 1226), "как святого патрона экологов". Уайт называла Франциска "величайшим духовным революционером в Западной истории" из-за его прямого вызова христианскому антропоцентризму. Хотя информация, дошедшая до нас из Италии XIII века является фрагментарной и во многом окрашенной мифом, на её основе мы можем судить о том, что святой Франциск придерживался того, что можно назвать духовным равноправием. Все существа равны в силу своего происхождения "божьими руками" и своей способностью прославлять бога. В идеях Франциска не было места иерархиям, цепям бытия, дуализму. Червяки и муравьи являются такими же представителями сообщности богопочитателей, как и высшие приматы и, что еще более удивительно, такими представителями являются и неодушевленные объекты и феномены, такие, как скалы, вода, огонь и ветер. Выражая экологоподобное единство, песни и молитвы Франциска обращены в адрес неодушевленных объектов, называя их "братьями и сестрами". Он читал проповеди птицам, призывал их, как часть божьей духовной семьи, возносить творцу похвалы. За семь веков до Швейцера, Св. Франциск убирал червяков с дороги, где они могли быть раздавлены. В деревне Габбио Франциску удалось усмирить волка-людоеда, напоминая о его членстве в христианской сообщности. В отношении же земли Франциск использовал эпитет "мать". Такой образ мышления в христианской истории был совершенно беспрецендентным, и лишь спустя 700 лет религиозные лидеры признали отношение Франциска к природе исходным для экологической этики. В 1960 г. зоолог из Мичиганского университета Мартсон Бэйтс заявил, что для христиан, любящих природу, "Святой Франциск по праву является их патроном". Известное уже нам предложение Уайт появилось семью годами позже. В 1979 г. Ватикан рассмотрел эти предложения и официально назвал Ассизского святого "святым патроном экологов".

Франциск жил задолго до эпохи демократических революций и он не говорил о "правах" птиц, червей, волков и скал. Но он вывел их из категории "объектов", включив их в единую с людьми духовную сферу. Веря в то, что все они сами по себе восхваляют бога, Франциск наверняка придавал всем существам и природным процессам ценность, независимую от человеческого интереса. Все сущее напрямую связано с богом. Согласно Франциску, одного факта существования того или иного создания достаточно для проявления к нему этического внимания. Идеи этого средневекового христианского радикала, исходящие не из светских, а из святых посылок, подобны идеям более поздних сторонников прав природы. Но в пределах христианской традиции Франциск все-таки в этом был уникален. Он был исключением, подтверждавшим христианский антропоцентризм. Если бы его христианские современники по настоящему поняли радикализм его идей, то Франциска скорее бы осудили, как еретика, а не возвели в ранг святого. Получилось так, что ортодоксальные христиане восхищались его любовью к богу, его заботой о бедных и его презрением к материальным вещам, не обращая в то же время внимания на его смелый вызов другим составным веры.

Уайт разумеется знала, что Франциску не удалось убедить христиан "заменить идею безграничного господства людей над миром на идею равноправия всех существ, включая человека". Но исследование Уайт мыслей Франциска вдохновило её на такую же попытку, и она почувствовала, что в новой экологической среде у нее есть очень важный союзник. "Пятнадцать лет назад, - говорила в 1978 г. Уайт, - практически никакой теолог не знал о том, что означает слово "экология". Но по мере распространения её аксиом в мышлении американцев, она стала надеяться на создание определения христианского сострадания, основанного на "аскетическом и самоограничивающем чувстве товарищества с другими существами". По мнению Уайт, эта концепция биологического товарищества или взамосвязанности, могла бы стать "жизнеспособным эквивалентом анимизму". Если американские христиане не могут верить в старый языческий дух организма, возможно, они смогут признать важность его присутствия в том, что Уайт, следуя Леопольду, называла "целостностью" экосистемы. "Экология, - говорила Уайт, - дает нам новое религиозное понимание нашего собственного бытия и бытия других существ".

В духе Джозефа Вуда Кратча, Уайт полагала, что полноценная экотеология должна быть "выше" благоразумности и просвященного эго-интереса. Защищать экосистемы следует не потому, что они помогают нам выжить, подобно тому, как "нам следует быть приятными для людей для того, чтобы они относились к нам также". Тем самым, Уайт ставит под сомнение освященное Золотое Правило, лежащее в основе почти всех древних религиозных систем, включая иудаизм и христианство. Уайт даже сомневалась в том, "можно ли этику благоразумия по праву называть этикой". Вместо этого, она призывала к моральности, основанной на бескорыстной любви к природе, которая, в свою очередь, объяснялась членством природы в божьем мире. Святой Франциск доказал возможность существования такой этической системы на уровне отдельного человека-христианина; Уайт же призвала к её восстановлению в масштабе культуры. Она считала, что если техноцивилизация не хочет лишиться возможности сосуществовать с природным порядком, который питает её, такое интеллектуальное развитие должно стать императивом. Это и заставило Уайт заключить, что "христианская этика находится в величайшем за её двухтысячелетнюю историю кризисе".

Большинство критиков Линн Уайт ничего не читали, кроме её эссе за 1967 г. На деле она не была анти-христианкой. Её поздние эссе демонстрируют потенциал для создания христианским мировозрениям далеко идущей экологической этики. И действительно, концепция Уайт о "духовной демократии" выделяется, как наиболее радикально значимая этическая система из всех существовавших. Её понимание сообщности практически "не знает границ". "Чувство товарищества мы можем испытывать, - писала она в 1978 г., - в отношении ледника, атомной частицы или туманности. Все это, как и живые существа, является равным в духовном смысле человечеству, и с этими существами мы должны сосуществовать. Помочь же в самоограничении вида, который обладает наибольшим потенциалом нарушения экосистемы, может этика". Уайт хотела, чтобы люди осуществляли свои права по удовлетворению биологических потребностей, учитывая идентичные права других организмов. Она писала о "духовной учтивости" и "космических манерах", которые могли бы способствовать такому сосуществованию.

Для пущей убедительности, Уайт даже осмелилась защищать права жизненных форм, несомненно враждебных её собственному виду, например, вируса оспы "Variola". Когда экологи начинали затрагивать этические вопросы относительно уничтожения микробов, Уайт стала задавать вопросы теологические. Отметив в 1978 г., что современная медицина "обрела способность" уничтожать оспу, Уайт стала изучать возможные последствия этого события. "Обратиться к какой-либо стороне за советом для разрешения этого спора мы не можем. Посоветоваться с "Variola" мы не можем, так как она не обладает даром общения. Что думает об этом бог, создавший и Homo sapiens и Variola, мы еще не знаем. Исходя из всеобъемлющего христианского чувства моральности, мы должны к оспе отнестись с таким же "пониманием", с каким Святой Франциск относился к волкам-людоедам". Возможно, Уайт надеялась на появление нового святого, способного проинструктировать Variola в отношении космической учтивости. Но скорее всего, она просто признавала, что убивая людей, вирус оспы лишь осуществлял свою роль в созданной богом экосистеме.

Теология Линн Уайт выделяется приданием всем видам равных прав. Те же люди, которые хотели бы сделать американскую религию экологически ответственной, чаще стараются реинтерпретировать традиционную доктрину в свете идеи управления. Перечитывая Ветхий Завет, они обнаружили директиву защищать, а не эксплуатировать природу. "Господство", о котором говорится в Генезис 1 : 28, означает не деспотизм, говорят они, а попечительство. Как наиболее любимые божьи существа, люди оказались ответственными за благо всех других существ, в определенном смысле, завершая созидание мира. Эта доктрина позволяет людям занимать верховное место в христианской иерархии, признавая, что бог "дал" природу людям, но в то же время, использует эти концепции в качестве причин по защите природы от эксплуатирования. Библейскую поддержку этой идее можно найти в Генезисе 2 : 15, согласно которой бог расположил первого человека в Райском Саду с тем, чтобы "он за ним ухаживал и следил". Это, по их мнению, являлось директивой человечеству по уходу за остальными божьими существами.

Продолжение следует...

Наш основной блог ЖЖ "Религиозный гуманист"

Ведущая рассылки Елена Преображенская

До следующих виртуальных встреч!

Будьте успешны и счастливы!