Итак, мы дошли до того места, когда Ули, Чирвянгук и Махоня устали уговаривать подозрительного зайца и пошли от него прочь.
Слушай, что было дальше:
- Эй, погодите! Погодите - погодите, - нагнал он их и попросил, - простите вы меня. Жизнь такая, заячья… кругом опасности… вот и перестраховываешься.
Все молчали.
- Я больше не буду, – жалобно сказал заяц, и кончики его ушей покраснели от волнения. – Не оставляйте меня здесь. Вот я смотрю, вы такие дружные, добрые, хорошие, - возьмите с собой, я помогу вам домик Улин искать. У меня нюх, знаете какой?! – У-ух, какой у меня нюх, просто собачий (тут он боязливо пригнулся от звука самим же произнесенного слова). У меня потому и имя – Нюхтик.
Друзья заулыбались, а заяц косо поглядел на них, недоверчиво так поглядел, но потом вдруг тоже заулыбался, потому что почувствовал их симпатию, поверил, что никто над ним не смеется, а все наоборот – радуются.
И вот они стояли и улыбались друг другу во весь рот, а потом начали смеяться от души, и смех был такой заразительный, что казалось, будто все вокруг – и деревья, и трава, и цветы - подхватили его и хохочут вместе заливисто и весело.
Насмеявшись, компания первым делом обсудила насущный вопрос: не пора ли подкрепиться? И после того, как все перекусили, - кто травкой, кто сухариками, - снова задумались о поисках потерянного домика.
Заяц принялся обнюхивать Ули со всех сторон, Чирвянчгук пробовал голос, чтобы запеть впервые в жизни, а Ули училась петь одновременно с разглядыванием окружающего пространства… Она даже сделала открытие: эти два занятия легче всего объединить, если петь о том, что видишь. И затянула своим тоненьким голоском:
«Вот полянка зеленеет,
на ней травушка растет…
здесь ромашка, там букашка,
все смеется и поет».
Махоня с восторгом глядел на малышку Ули, восхищенный ее сочинительским талантом. Он впервые в жизни видел поэта, да еще песенника.
Наконец Нюхтик произнес: - Все! Я готов… только боюсь один идти на запах. Кто со мной? Его спрашивают: - А далеко идти, как ты думаешь? Нюхтик потянул носом воздух, подумал немножко и сказал:
- Да нет, не очень.
Тогда Ули предложила:
- А давайте все вместе пойдем?
Возражать никто не стал, и компания отправилась за зайцем. Он прыгнет разок, и пока принюхивается, его как раз нагоняет Махоня с громко поющей Ули на руках. А Чирвянчгук рядышком ползет, - он такой длинный, что ему заячий прыжок – совсем небольшое расстояние, ползет – и тоже поет тихонечко себе под нос что-то, и вид у него при этом очень довольный.
Но вот Нюхтик остановился надолго. Водил - водил носом, смотрел - смотрел по сторонам, да как закричит: - Во-о-т! Вот он!!! Скок, – и у домика потерянного. Сколько же было радости! И не сказать, у кого больше – у хозяйки найденной пропажи или у ее друзей.
А что же дальше?
Вдруг оказалось, что уже вечер, в лесу посвежело, потемнело. Пора было задуматься о ночлеге. Хорошо, что поблизости оказалась маленькая уютная полянка. Все вместе веточек насобирали, шалашик поставили, Чирвянчгук вокруг него кольцом обвился, а остальные внутри устроились. Даже ужинать не стали, так спать захотелось.
И приснился ночью гномику сон, будто приносит ему тот же самый почтальон телеграмму, в которой написано: «Молодец, Махоня. До скорой встречи! Твоя Мечта». Обрадовался, конечно, и только хотел на адрес взглянуть,.. но тут, как назло, проснулся. Ох, и ругал же он себя за медлительность. Да только что в том толку, когда дело уже сделано? Встал хмурый, молчит, ни на кого не смотрит. Друзья к нему с вопросами, а он только отмахивается.
Наконец, не выдержал и рассказал про свой сон. Рассказал – и сразу легче ему стало. И никто Махоню не упрекнул, только сочувственно посмотрели все на него и стали думать, куда же дальше путь держать. Стали расспрашивать гнома, как его Мечта выглядит, и где она может его ждать. А у того – никаких предположений. Совсем никаких.
Вот так. Может, у тебя есть предположения о том, как выглядит эта Мечта, и где она может ждать Махоню?