Скрытые резервы нашей психики

СКРЫТЫЕ РЕЗЕРВЫ НАШЕЙ ПСИХИКИ.
ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА.

19.04.04. Выпуск 37

"Будь уверен, сын мой, что лучшие люди всегда делали себя сами "-Патрик Генри.
(Глава VIII "Самопомощь". Из книги Морисон Свет Марден
" СТРОИТЕЛИ СУДЬБЫ".
Выше приведенный эпиграф особенно любим мною. Напомню, что книга Морисона, из которой я цитирую эпиграфы, была мною прочитана в самый переломный период моей жизни. Это было зимой 1966 года, когда у меня студента 3 курса дневного отделения факультета психологии произошел сильнейший конфликт с преподавателем истории философии, а далее с зам. деканшей нашего факультета. Всеми фибрами души я почувствовал, что с этой ситуацией надо кончать и пришел к трудному для себя выводу о необходимости перевода на заочное отделение. То есть по сути дела пуститься в неизвестное. Конспектирование этой книги в то время было для меня величайшим благом. Около десятка высказываний были мною огромными буквами выписаны на тетрадочные листы и сопровождали меня всюду и были всегда на видном месте, где бы я ни жил. Только после женитьбы в 1992 году все эти цитаты были незаметно выброшены женой.
По странному стечению обстоятельств книга, из которой будут даны мною материалы, буквально несколько дней назад оказалась у меня в руках. С этой книгой мало кто знаком, так она относится к разделу шахматной литературы и не шахматист врядли ее даже ее возьмет в руки.. Но должен сказать, что не шахматная часть ее заслуживает самого глубокого и широкого изучения. Ведь речь там идет по сути дела о психологии достижения высших результатов при нулевых начальных условиях. Человек, о котором пойдет речь, а это чемпион мира по шахматам Эмануил Ласкер, рекорд продолжительности которого в этом звании до сих пор не побит, является, вероятно, самым ярким примером доказательства тезиса вынесенного в эпиграф этого выпуска.

Материалы, которые будут сейчас приведены взяты из книги Б.С Вайнштейна «Мыслитель», Москва 1981. Специальный материал, связанный чисто с шахматами я не привожу по понятным причинам. Самые важные места связанные с психологией будут выделяться жирным шрифтом.

ВВЕДЕНИЕ
Сегодня, начиная повесть о великом шахматном мыслителе, я снова и снова вспоминаю картину триумфа, которым завершилась карьера Эмануила Ласкера. Прошло 45 лет с того мартовского дня, прошла целая жизнь, а я вижу все это отчетливо и ясно, будто яркий, цветной сон.
Громадный вестибюль Музея изящных искусств им. А. С. Пушкина. Покрытая ковром парадная дворцовая лестница, ведущая с галереи вниз, и множество застывших в ожидании людей. И вот на лестнице появляется невысокий пожилой человек. С плащом, перекинутым через руку, он спускается легкой неторопливой походкой. Народ на лестнице расступается, и по этому проходу он плывет, как ладья меж берегов. Волна радости сопровождает его:
— Ласкер, браво!
— Спасибо, Ласкер!
Он улыбается, но уголки губ, как и концы усов, слегка опущены вниз, и это придает улыбке привкус грусти. Он идет, принимая радость окружающих, собирая ее, как в фокус сферического зеркала, и отражая обратно с умноженной силой. И чувствуется, что именно этот пожилой мудрец — подлинный герой турнира.
Как раз тогда, как мне кажется сегодня, я понял, что Ласкер раздвинул временные границы интеллектуальной силы человека. Если он до конца жизни сумел сохранить всю свою духовную силу, значит, каждый из нас сможет и через 50 лет жить не как угасающий, дряхлый старик, но как юноша, возмужавший в борьбе, до конца раскрывая всю полноту своих дарований в труде, в науке, в шахматах.
...Ласкер только что закончил свою последнюю в турнире партию — с гроссмейстером В. Пирцем. В какой-то момент он бросил на него быстрый взгляд с оттенком недоумения и даже строгости. Это могло бы означать: «В какую-то странную игру вы со мной играете, молодой человек. Не слишком ли много вы позволяете этому дерзкому коню? Уж не думаете ли вы, что старый Ласкер ни на что не способен?» Затем, откинувшись на спинку стула, Ласкер почти что сбоку, как бы в профиль, посмотрел на доску, желая, быть может, глубже проникнуть в позицию, глядя на нее со стороны. И после некоторого раздумья — внезапная жертва качества, рассчитанная в сложных вариантах на десяток ходов вперед, чуть ли не до мата! И Пирц, который на 39 лет моложе Ласкера, так и не успев, наверное, понять толком, что произошло, с удивлением и восторгом произносит: «Сдаюсь...»
Между тем Ласкер приближается и проходит почти рядом со мной. Я в то время еще не был знаком с ним, но обращаюсь к нему и говорю негромко:
— Долгой вам жизни, Эманунл.
Мне хочется думать, что он слышал.
Не раз впоследствии я пытался постичь тайну Ласкера, тайну многолетней интенсивности его могучего интеллекта. Я стремился понять содержание и сущность его неиссякаемой шахматной силы, раскрыть психологическую подоснову его неповторимых успехов...
И вот я получил возможность написать эту книгу. Удался ли мой замысел? Достиг ли я цели — поделиться с читателем тем, что собирал много лет? Я знаю, что сделал немного, но сделал все, что мог...
Я многим обязан своим друзьям — мастеру Я.И. Нейштадту, международному мастеру А. М. Константинопольскому, гроссмейстеру Д. И. Бронштейну, профессору В. П. Малкину, которые по-товарищески строго прочли рукопись и помогли устранить в ней погрешности и ошибки. Хотелось бы также отдать должное памяти шахматистов старшего поколения — С. Н. Фреймана, Ф. И. Дуз-Хотимирского, И. Л. Майзелиса. Они были современниками Ласкера, и без их доброжелательных воспоминаний эта книга потеряла бы очень многое. Б. Вайнштейн

" ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ В ШАХМАТАХ"
МИРОВОЗЗРЕНИЕ ЭМАНУИЛА ЛАСКЕРА
Эмануил Ласкер — первый из шахматистов нашего века, кто последовательно и логически строго изложил свое шахматное мировоззрение и, базируясь на нем, достиг успехов, которые никому не удалось повторить и, вероятно, никогда не удастся. Разумеется, мировоззрения самого по себе еще недостаточно для того, чтобы стать чемпионом мира, удерживать в борьбе это звание 27 лет и еще после этого более десяти лет оставаться в ряду сильнейших шахматистов мира. Требуются и такие качества, как природный талант и глубокие знания, владение техникой и огромное трудолюбие, объективная оценка партнеров и критическое отношение к самому себе, непреклонное стремление к победе и, быть может, какие-то иные, неведомые нам или еще не вполне изученные интеллектуальные и психологические качества. Но для Ласкера именно законченное мировоззрение было тем ядром, вокруг которого вращались и взаимодействовали все другие компоненты шахматной силы. Конечно, у Ласкера были предшественники. Сам он честь открытия принципов шахматной теории отдавал Стейницу. О своей победе над ним Ласкер сказал: «Мыслитель был побежден игроком». Это была благородная дань ушедшему чемпиону, но в действительности Ласкер, конечно же, не уступал ему как мыслитель и безмерно обогатил самобытную, но, мы сказали бы, одностороннюю логику Стейница. Шахматная история знает и победу игрока над мыслителем, как это случилось в матче Ласкер — Капабланка. Но ведь то был игрок божией милостью, одаренный несравненной природной интуицией, который с улыбкой, без видимого напряжения мог рассчитать чуть ли не 20-ходовую комбинацию или, спасая безнадежную партию в жестоком цейтноте, сделать десяток единственных ходов, не переставая каллиграфическим почерком вести запись. Однако и этот Игрок никогда ни в одном турнире со дня своего появления на шахматной арене и вплоть до 1936 года не мог опередить Мыслителя.
Да, Стейниц поистине был основателем новой позиционной школы, и в этом его величие, признанное поколениями мастеров. Но мировоззрение Ласкера богаче, ибо, в отличие от теории Стейница, оно охватывает не только область логики и правила тождественных преобразований шахматных позиций, но также принципы комбинационной и психологической борьбы, в которых использование позиционных преимуществ, расчет и фантазия сочетаются с проникновением в замыслы партнеров.
Л аскер раскрыл существенное содержание комбинации, а именно — справедливое разрешение конфликта на шахматной доске. Он ввел понятие «мотивы комбинации», расширил мысль Стейница о том, что комбинация возникает лишь на основе объективно обусловленных предпосылок, провел границу между комбинацией, в которой воплощена сила интеллекта, и ловушкой, отражающей лишь хитрость и интригу.
Этим не исчерпывается богатство шахматного мировоззрения Ласкера. Если бы он владел только тонкостями позиционной и комбинационной игры, то стал бы сильным, в лучшем случае очень сильным мастером, но не достиг бы на долгое время вершин шахматной силы и славы. Ибо некоторые шахматисты не уступали ему в искусстве логической борьбы в рамках теории Стейница, а другие превосходили в комбинационной (счетной) игре.
Ласкер опередил два поколения шахматистов на 20—40 лет— он первый и в то время единственный понял значимость психологических факторов борьбы. Ценой позиционных уступок и материальных жертв, необычных и, казалось бы, нелогичных ходов он переводил позицию в хаотическое состояние, лишая партнера возможности оценить позицию или найти план на основе стандартных правил и критериев.
Он никогда прямо не писал и не говорил об этом, но анализ его партий с учетом ситуаций, в которых они протекали, а также некоторые его косвенные высказывания и намеки приводят к несомненному заключению, что он сознательно и планомерно применял приемы психологической борьбы, рассчитанные специально на данного партнера и даже на отдельную встречу.
Если бы человек был в состоянии представить себе миллионы возможных позиций, то он мог бы ограничиться лишь расчетом вариантов, не прибегая к помощи принципов и правил. "Однако голова создана не для того, чтобы заменять таблицы". Человеческий интеллект обладает удивительной способностью создавать далеко рассчитанные планы, не рассматривая каждую возможность в отдельности... Но, добавляет Ласкер, составлять план уместно не в простых положениях, а в сложных,не поддающихся точному расчету. Конечно, сложность — понятие относительное, и каждый по-своему решает, когда следует воспользоваться своей способностью составлять планы, которой его одарила природа. И хотя в подтверждение этого Ласкер приводит, разумеется, лишь шахматные примеры, многое из сказанного им можно отнести также к системам управления, к планированию деятельности предприятий и структур более высокого уровня. Ведь шахматную партию можно рассматривать как модель целевой программы и оптимального управления ресурсами.

В действительности поражение Цукерторта в матче в значительной степени было следствием его психологической неустойчивости и более слабой воли. Ласкер прекрасно понимал это, но о психологическом факторе борьбы никогда не говорил, не желая, видимо, раскрывать собственное главное оружие. Пояснив множеством красочных примеров свою концепцию о плане, Ласкер резюмирует: «Так разумный план делает нас героями, а отсутствие плана — превращает в малодушных глупцов».
Но есть все же две черты, которые существенно отличают учение Ласкера. Первая из них — этическая. Как известно, Капабланка, Нимцович, Тарраш, обосновывая свои идеи, приводили иллюстрации и доказательства главным образом, или даже исключительно, из личной практики. Уже в самих названиях книг: «Моя шахматная карьера», «Моя системам «Моя система на практике» — просвечивает шахматный эгоцентризм их авторов. Ласкер в своем учебнике приводит более ста примеров позиционной игры, но среди них... лишь одну свою партию, к тому же проигранную им Пильсбери (Нюрнберг, 1896).
Вторая черта вытекает из мировоззрения Ласкера и является важнейшим элементом его концепции. Это — мысль о том, что на определенной стадии развития партии правила уступают место вдохновению, логика рождает интуицию, а расчет перерастает в творчество… Заслуга же Ласкера как мыслителя в том, что он в учение о комбинации ввел фундаментальное понятие сбалансированной позиции, равновесного положения («balance оf рosition)». В этом случае, считает Ласкер, нельзя атаковать с намерением выиграть. Равные положения при правильной игре преобразуются снова в равные (сбалансированные) положения. Этими словами он интерпретирует известное в математике правило тождественных преобразований. Можно производить над тождеством любые корректные действия, и оно останется таковым. Лишь при нарушении равновесия сторона, обладающая преимуществом, имеет основания атаковать. Ласкер постоянно обращается к этическому закону, впервые сформулированному Стейницем: владеющий преимуществом должен атаковать под угрозой потери своего преимущества.
Только тот, кто следует этому, может стать художником (в широком смысле этого слова), может стать творцом истинного.
Ласкер рассматривает комбинацию как кульминацию конфликта, подготовленную всей предшествующей планомерной и целесообразной борьбой партнеров…

Однако жизненные коллизии, говорит Ласкер, никогда не разрешаются так бесспорно и однозначно, как шахматные. Может быть, поэтому «шахматы дают нам удовлетворение, в котором порой отказывает жизнь». Заметим, что строгая однозначность результатов в шахматах определяется тем, что результаты шахматной борьбы дискретны и исход данной партии логически не вытекает из предыдущих и не влияет на последующие, тогда как в жизни сегодняшняя победа нередко служит ступенькой к дальнейшим успехам, а в случае неудачи почти всегда сохраняется возможность изменить или поправить результат. И в этом смысле шахматы хотя в известной мере и аналогичны отдельным жизненным ситуациям, им не адекватны.
У подлинного творца идея комбинации возникает не случайно, не в результате беспорядочного перебора вариантов, а на основе непреложных объективных предпосылок, вытекающих из логики борьбы и из сложившейся обстановки. При этом несомненно, что в самом понятии «шахматная комбинация» присутствуют такие элементы, как логика, эстетика и фантазия.
Наиболее важным и интересным звеном шахматного мировоззрения Эмануила Ласкера являются разработанные им принципы и методы психологической борьбы. Как уже отмечалось, сам он по этому вопросу высказывался очень мало, поэтому наши последующие соображения основаны не столько на его словах, сколько на анализе партии, а также его поведении в сложных турнирных и матчевых ситуациях. Возможно, все это покажется читателю не очень достоверным и спорным. Что ж, пусть в этом случае он отнесется к нашей концепции как к гипотезе, которая поможет ему сформировать собственное мнение о Ласкере и его мировоззрении.
Шахматная партия по своей форме — логическая борьба, а по существу — модель совместного поиска истины. В безмолвном диалоге партнеры утверждают, доказывают и опровергают, но не словами, а действиями.
Поскольку исходные предпосылки взаимно приняты, порядок дискуссии строго формализован, а оба участника равноправны, то нет иного способа доказать свою истину, как приводить основательные доводы, предвидеть наиболее сильные и существенные возражения и быть готовым на них убедительно ответить.
Л. Фейербах писал: «Для доказательства необходимы два лица: мыслитель раздваивается при доказательстве; он сам себе противоречит, и лишь когда мысль испытала и преодолела это противоречие с самой собой, она становится доказанной».
В шахматах эта операция раздвоения реализована физически, чем в решающей степени и обусловлена привлекательность шахмат, их роль в интеллектуальной жизни личности и общества.
Ключ к пониманию психологического подхода Ласкера к шахматной борьбе лежит, на наш взгляд, в предложенном им понятии «desperado» *.* Desperado (исп.) — букв, безнадежный, отчаявшийся. По смыслу к desperado ближе всего японский термин «камикадзе».
Иногда фигура в силу сложившихся обстоятельств играет роль, которая полезна лишь противнику, например, ограничивает подвижность своих фигур, или преграждает путь королю, который стремится задержать вражескую пешку, или лишает возможности создать ситуацию пата... В подобных случаях уничтожение вредного влияния такой фигуры хотя бы путем ее самоубийства может коренным образом изменить ход борьбы. Отсюда возникает дикое, с точки зрения «здравого смысла», стремление к самопожертвованию, проявляемое потерявшей всякую надежду фигурой. Она становится д е с п е р а д о, то есть одержимой амоком. Типичный пример десперадо — так называемая «бешеная» ладья, которая без защиты беспрерывно шахует вражеского короля и стремится только к гибели, поскольку самое ее существование не позволяет зафиксировать пат
Возвращаясь, однако, к десперадо, заметим, что Ласкер подразумевал под этим термином гораздо больше, чем сказал в своей книге. Он и сам кое-что позаимствовал от шахматных фигур на началах, как сказал бы Н. Винер,— обратной связи.
Не столько (и не только) его фигуры, сколько он сам, действовали в качестве десперадо, когда к этому принуждали обстоятельства. Поистине могуч тот шахматист, который уже в своем мировоззрении запрограммировал такую возможность, который в ходе борьбы издали видит такую необходимость, готовится к ней и в решительный момент внезапно для противника переводит позицию из логической категории в хаотическую. Сколько раз Ласкер шел ва-банк, понимая, что, оставаясь в сфере тождественных преобразований, он погибнет в безнадежной борьбе с трудностями, которые множатся подобно полкам воинов, вырастающих на поле, засеянном зубами дракона. Он рассчитывал на устойчивость своей нервной системы, на знакомые ему приемы борьбы в качестве десперадо, на свою способность к далекому расчету, а главное — на растерянность партнера, которому предстояло под неумолимое тиканье часов приспосабливаться к резкой перемене характера борьбы.
Ласкер доказал, что множество позиций, которые раньше считались проигрышными, можно успешно и активно защищать. Но для этого требуется, во-первых, напряженная счетная игра, во-вторых, вера в жизнеспособность позиции, в-третьих, умение в критический момент бросить на произвол судьбы слабый пункт и перенести борьбу на другой участок. Лишь теперь становится ясным, что именно такая манера борьбы была характерна для стиля Ласкера и что в этом было одно из его основных преимуществ, не понятое современниками.
Он, как никто, умел отклонять маятник шахматной борьбы вправо и влево, не выходя сам за пределы безопасности, но незаметно толкая в пропасть противника.
Несмотря на то что Ласкер в прямой форме действительно не говорил о своих взглядах на психологическую борьбу, он несколько приоткрыл их, излагая принципы игры в позициях равновесия. Такие позиции, говорил он, нельзя трактовать в том смысле, что в них отсутствует атака одной стороны из-за того, что она как бы уравновешена возможностями контратаки или активной защиты другой стороны. Операции здесь развиваются не так быстро и интенсивно, как в позициях о явным преимуществом, до значение сбалансированных позиций весьма велико. Именно в них выявляется, насколько шахматист умеет идти, как по проволоке, вдоль тонкой линии равновесия.
«Кто не понимает языка таких позиций, не в состоянии подметить признаки, предвещающие великие события».
«В равных позициях зачастую возникает необходимость пойти на те или иные ослабле ния». Эти слова Ласкера, произнесенные им как бы между прочим в 1925 году, вызвали бы возмущение у позиционных шахматистов начала века. Даже Капабланка и Нимцович, не говоря уж о Тарраше, не высказывали в своих учебниках ничего подобного.
Для Ласкера сознательный перелом сбалансированной позиции ценой создания слабостей в своем лагере — не ловушечный прием, не способ перехитрить противника, а этический принцип. "Маэстро должен пойти на решительные действия с верой в конечный успех, пойти на смелый маневр, если полагает, что получит достаточную компенсацию, он должен пренебрегать ловушкой, если разобрался в ней и видит ее слабое место".
Можно заблуждаться, но не следует обманывать самого себя. Кто отважно проводит в жизнь свои взгляды, может, конечно, и проигрывать. Но, поскольку он стремится понять причины своего поражения, оно послужит ему на пользу. Он постепенно становится мастером, знатоком, художником. Но у кого не хватает храбрости для активной защиты своих воззрений, тот теряет качества борца и приближается к закату.
Беспощадное время отнимало у Ласкера капля за каплей физическую выносливость — способность играть на предельном напряжении по восемь часов ежедневно, он уже не мог следить за тонкостями теории дебютов, но до конца жизни сохранил мужество и не отступил от своих воззрений. Поэтому Ласкер не знал заката.
Таким образом, гипотеза о том, что Ласкер руководствовался неведомыми для его современников принципами психологической борьбы и систематически применял их в своей практике, приобретает реальные очертания. Эта гипотеза была подтверждена и самим Ласкером, правда один лишь раз и то как-то робко, неуверенно, с некоторой даже застенчивостью.
Завершая учение о позиционной игре и комбинации, Ласкер пишет: «Теория в том виде, как она изложена выше, не охватывает все принципы борьбы». Значит, в мировоззрении Ласкера наряду с позиционной игрой, основанной на логике и плане, и с комбинационной, основанной на идее и расчете, было еще и третье измерение!
" Эти принципы я попытался изложить в своей философии. Но моя философия молода, ей всего 14 лет. Второе сочинение я написал в годы мировой войны, которые я как бы чудом прожил спокойно, хотя и впроголодь: таким образом, этому произведению всего лишь семь лет. Философские системы, способные переживать тысячелетия, в первую сотню лет своей жизни сравнимы с грудными младенцами. Хорошие вещи лишь постепенно завоевывают всеобщее признание, быстро созревающее и гибнет быстро.
Теория борьбы, которую предугадывали такие люди, как Маккиавели, Наполеон, Клаузевиц, сформулированная Стейницем для шахмат, мною изложена философски".
Ласкер считает, что его теория обобщает практику и соединяет в себе такие черты, как детерминированность и законченность, с областью истории — бытием и бесконечностью.
Надо сказать, что все авторы, которые писали о Ласкере, как правило, совсем не касались его теории борьбы или же упоминали о ней сдержанно и недоверчиво, отмечая лишь тот факт, что он был человеком многосторонней культуры — доктором философии, профессором математики... Вместе с тем, думали они,— ну что мог Ласкер дать философии или математике, сколько-нибудь сопоставимое с созданными им шахматными ценностями? Не есть ли эта «философия» — просто хобби, чудачество, приносившее Ласкеру утешение в тяжелые времена, когда он жил впроголодь, не имея возможности заниматься шахматами?
Для суждения по существу о «философии борьбы» Ласкера надо обратиться к первоисточнику.
По мере того как формировалось шахматное мировоззрение Ласкера, он все больше задумывался над философскими аспектами шахмат. Всерьез он начал заниматься философией, по-видимому, в период между Кембридж-Спрингсом (1904) и матчем с Маршаллом (1907),
В 1907 году опубликован первый труд Ласкера по философии — «Борьба». В хорошо знакомой ему шахматной фактуре мыслитель искал общие законы борьбы, которая, как он считал, лежит в основе жизни человека. Вместе с тем он стремился еще раз подтвердить фундаментальный характер шахмат, как модели многих типовых жизненных ситуаций.
Действительно, в наступивший период войн и революций борьбе, как форме развития общества, принадлежала видная роль. Однако Ласкер в силу своего воспитания и жизненного опыта, в силу профессиональных навыков шахматиста рассматривал преимущественно борьбу между личностями и борьбу личности с обществом. Лишь к концу жизни, пережив трижды крушение своих планов он начал понимать, что основная арена борьбы лежит в областях социально-политической и экономической, а отдельная личность, не осознавшая своей роли в социальном коллективе, столь же мало влияет на ход борьбы, как пешка а2 на разгромную атаку королевского фланга.
В дальнейшем Ласкер публикует еще четыре философские работы —в 1913, 1918, 1925 и 1940 годах. По мере течения времени видно, как изменяются его взгляды. Если в первой работе он кое-где приближается к концепции «сверхчеловека» — уж слишком заманчива такая роль для чемпиона мира, — то в последней, написанной на английском языке, речь идет уже не о борьбе людей, а об их общности. Книга называется «Община будущего».
Но и первая монография «Борьба», если рассматривать ее как введение в теорию игр, также представляет интерес. Разумеется, она была далека от современной Ласкеру теории математических игр, разработанной Дж. Нейманом, О. Морген-Штерном, К. Шенноном, но все же в ней были некоторые оригинальные идеи, например классификация игр: игры равновесные и игры с перевесом. В равновесных играх партнеры имеют равные шансы на выигрыш, в играх с перевесом право первого хода дает преимущество одному из партнеров, в общем случае достаточное для победы…
Ласкер в первой своей работе стоит целиком на позициях Стейница, а высказываемые им собственные мысли и соображения текстуально близки к трудам Стейница.
Однако Ласкер на этом не останавливается и в дальнейшем обобщает закономерности шахматной борьбы, пытаясь интерпретировать их применительно к жизненным коллизиям и ситуациям. «Нам приходится не только штурмовать шахматные баррикады, но и атаковать твердыни, которые препятствуют нашему движению по жизненному пути» — таково резюме Ласкера. В этой связи он цитирует английского «натурфилософа» Т. Гексли — в вольном переводе это звучит приблизительно так; «Шахматы—это мир, в котором правила играют роль законов природы. В жизни мы играем против природы, но намерения противника скрыты для нас. Мы знаем лишь, что наш противник играет целесообразно, терпеливо и корректно. Мы знаем также, что он не простит нам ни одной ошибки, не сделает ни малейшей скидки на наше незнание...»
Этому аллегорическому изображению законов игры против природы Ласкер хотел придать научную форму, систематизировать и создать теорию борьбы. В действительности, однако, люди, подобные Ласкеру, играли в те времена не против природы, а против среды, которая была к ним глубоко враждебна и далека от терпеливости и корректности. Поэтому жизненные построения Ласкера потерпели полное крушение уже в 1919 году, когда послевоенная инфляция сделала его нищим. Поскольку он был далек от понимания политической обстановки, то и гитлеризм настиг его неожиданно, лишив сразу крова и родины….Ласкер полагал, что найденные им законы борьбы при-ложимы не только к шахматам. Он говорил, что не так важно поставить цель, как найти практические возможности к ее достижению. Пусть параллели между шахматами и жизненными ситуациями порой условны или тривиальны, сводясь к общим фразам, но из шахмат все же немало полезного можно извлечь и для науки и для жизни. Разумеется, это не «законы», а некоторые методы исследования и правила поведения.
Прежде всего надо сказать о теории игр: и Нейман и Шеннон широко использовали шахматы для примеров и даже для доказательства теорем. Как известно, фундаментальная теорема Цермело была впервые доказана для шахмат и лишь впоследствии обобщена Шенноном.
Таким образом, замысел Ласкера — использовать шахматы для научных исследований в других областях — был плодотворен, но для исполнения этого замысла время еще не настало. Да и Ласкер не обладал для этого необходимым экономическим образованием и социальным мировоззрением. Не следует забывать также, что и жизненный опыт Ласкера во всем, что лежало за пределами шахмат, был относительно невелик — ведь он начал работу над книгой, когда ему было около 35 лет. Возможно, он и сам понимал несовершенство своих построений.
Следующая философская работа Ласкера, вышедшая в 1919 году, была им названа «Die Philosophie des Undvollendbar». Как бы это поточнее перевести? Пожалуй, «Философия бесконечности». Эта книга впоследствии привлекла внимание А. Эйнштейна, поскольку Ласкер вступил в ней в полемику с творцом теории относительности.
Эйнштейн сам рассказал об этом в предисловии к книге д-ра Й. Ханнака "Эмануил Ласкер. Биография чемпиона мира" *.
∙ Это уникальное произведение великого ученого было впервые опубликовано на русском языке в «Научных трудах А. Эйнштейна. Мы приводим его, несколько уточнив перевод.
Продолжение в следующем выпуске.

Египет.

КАК С УСПЕХОМ ВЫСТУПАТЬ ПУБЛИЧНО.
ГОЛОС И УСПЕХ. ТРИ СЕКРЕТА НАСТРОЙКИ ГОЛОСА.

4 -11 мая,
Египет, Шарм-эль-Шейх.

Свободных мест нет.

Москва. Ближайший тренинг 11-13 июня. 1 ряд - 300 евро.2 ряд-150 евро.

Предоплата 3500 руб. до 1 июня. Запись и справки по тел.(095) 350-30-90.

Будьте в Голосе! Владимир Багрунов.