Выпуск № 151
От 29 января 2012 г.
Тираж: 3750

"Невозможно - это всего лишь громкое слово, за которым прячутся маленькие люди, им проще жить в привычном мире, чем найти в себе силы его изменить. Невозможно - это не факт. Это только мнение. Невозможно - это не приговор. Это вызов. Невозможно - это шанс проверить себя. Невозможно - это не навсегда. Невозможное ВОЗМОЖНО..."

Пишите мне:
natalidok@yandex.ru

Сайт рассылки:
http://Gold-Child.Ru

Архивы рассылки:
На Gold-Child.Ru
На Subscribe.Ru

Подписка почтой

Здравствуйте дорогие друзья

Сегодня Вы можете прочитать:

• Колонка главного редактора[прочитать]
• Содружество специалиста и родителей в телесно-ориентированной педагогике[прочитать]
• Литературная страничка.Е.Калинчук.Скобяных дел мастер[прочитать]

Колонка главного редактора

Сегодня мы поговорим про ПМПК.

В начале месяца мы обратились в министерство образования и науки с просьбой о содействии в решении проблемы. Писала я от своего имени. Текст был такой.

"Впервые в моей практике проблема возникла в 2006 году, когда одному нашему ребенку в Петровске-Забайкальском поставили в местной ПМПК - "необучаемый", а мама (по образованию учительница младших классов) на свой страх и риск стала его обучать. За 3 года они прошли первый класс общеобразовательной школы. Тогда мама еще раз приехала с сыном и его тетрадками в МПМК - и диагноз "подкорректировали", разрешив мальчика обучать на дому. Сегодня ему уже 18 лет. Молодой человек полностью социализирован, освоил фотографию и работу на компьютере.

Второй раз мне эту проблему озвучили волонтеры, посещающие детей в детских домах и интернатах. Они говорили, что слишком часто ПМПК ставят диагноз ЗПР и УО по факту отсутствия членораздельной речи, после которых детей из детских домов отправляют в школы-интернаты 8 вида со всеми вытекающими. А у детей, например, аутизм или ДЦП, к ним нужен просто особый подход в обучении и реабилитации. У них достаточно часто полностью сохранный интеллект. В результате государство теряет гражданина, который мог бы содержать себя и приносить пользу обществу.

Ну и последний случай. Ко мне обратились волонтеры МГЕР. Одной девочке уже исполнилось 18 лет, ее выпустили из школы-интерната 8 вида - перевезли в ПНИ 30. Я с ней беседовала. Я сама дефектолог. И я не понимаю, как ей могли поставить "необучаема". У нее нормальный сохранный интеллект. Естественно, 18 лет живя по интернатам, она нуждается в социализации, но в голове у нее порядок.

Подводя итог:

Мы бы хотели с Алиной Афакоевной Левитской обсудить схему пересмотра заключений ПМПК по таким случаям. Факт доброй воли министерства нас бы очень приободрил".

Далее.

Мы обсуждали варианты решения проблемы с Владимиром Товиевичем Кудрявцевым, Татьяной Владимировной Волосовец и другими его коллегами из РГГУ.

Вопросы – ответы диалога:

1. какой квалификации специалисты способны, на Ваш взгляд, в течение часа диагностировать наличие патологии у незнакомого ребенка в незнакомом для малыша месте?

Ответ: "Вопрос риторический. В регионах в состав ПМПК, как территориальных, так и центральной, входят те специалисты, которые у них есть, увы.

В случае затруднения постановки диагноза, можно пригласить ребенка еще раз". Мой комментарий: Тогда что говорить про диагнозы, поставленные московским ПМПК???

2. проведение ПМПК в детских домах для выявления готовности к школе может ли считаться благоприятным фактором как для детей, так и для специалистов?

Ответ: дело опять в проф. пригодности

3. может быть, надо вообще пересмотреть принцип работы этой структуры? Может быть, ее "влить" в какую-нибудь службу сопровождения детей, находящихся в сложной жизненной ситуации? Как Вы думаете?

Ответ: «Диагностические ошибки возникают в силу некомпетентности специалистов. Если изменить "принцип работы этой структуры", для детей ничего не изменится.

Лучше, если ПМПК будет независимой структурой, дабы избежать давления "с разных сторон".

Но, тут мое "особое" мнение: независимая структура не должна быть на самофинансировании. Пример "ОЗОНа" с его скандальными заключениями по якобы "педофилам" - образец того, чего не должно быть, но есть. Т.е., формальная независимость может резко усложнить ситуацию. Т.о., тут надо хорошенько подумать, прежде чем что-то предпринимать.

4. какой наименее травматичный для детей, путь диагностики был бы оптимален, на Ваш взгляд?

Есть ли смысл искать зарубежные аналоги? Или, с российскими детьми мы в силах разобраться сами?

Ответ: Конечно, динамическое наблюдение. Но, это трудновыполнимо.

Зарубежные аналоги есть. Но адаптировать - и трудно, и затратно. Без адаптации применить невозможно.

Ну и последнее, 5. Если ошибка, все же, произошла, каким путем наиболее безболезненно ее исправить,- как Вы считаете?

Ответ: Диагностическую ошибку исправить возможно. Необходимо заключение из территориальной ПМПК обжаловать в центральной (областной). Как показывает практика, там и профессионализм у специалистов выше. Вероятность пересмотра заключения очень высока.

Их заключение:

Как известно, деятельность ПМПК осуществляется на основании Приказа Министерства образования и науки Российской Федерации (Минобрнауки России) от 24 марта 2009 г. N 95 "Об утверждении Положения о психолого-медико-педагогической комиссии" (http://base.garant.ru/12167937/ ).

Но, к данному приказу нет никаких методических писем Минобрнауки, в которых можно было бы найти ответы на поставленные вопросы. Будем благодарны, если департамент согласится разработать метод. рекомендации, регламентирующие деятельность ПМПК, но!!!!!! с обязательным предварительным обсуждением их содержания экспертным сообществом.

Вот так был поставлен вопрос.

Я ходила на встречу в департамент. Было заинтересованное обсуждение проблемы.

Итог: с нами согласились, что разработка методического письма нужна.

Предложили высказаться заинтересованному сообществу: что хотелось бы иметь в этом документе, дабы минимизировать риски гипердиагностики при прохождении ПМПК.

Я выложила эту тему для обсуждения как на сайте Комиссии ОП http://invasovet.myqip.ru , так и на форуме сайта нашего Фонда http://gold-child.ru .

Теперь – дело за специалистами и Вами, уважаемые читатели.

Буду рада любым мнениям, замечаниям и предложениям.

Ну и в продолжение акции по раздаче электронной версии журнала "Чистый родник", сегодня даю ссылку на скачивание его второго номера: http://narod.ru/disk/38541017001/4R_02_2010.pdf.html

Содружество специалиста и родителей в телесно-ориентированной педагогике

В 149 выпуске рассылки http://subscribe.ru/archive/psychology.pedagogika/201101/10154346.html мы говорили о нарушении восприятия "себя", как основной причине формирования искаженного психического развития особых детей. Сегодня – несколько иной аспект в продолжение этой темы

Я хотел бы предложить вниманию читателя опыт моей работы с одним особым ребёнком, очень убедительно показавший мне насколько эффективным может быть подключение тонического взаимодействия ребёнка с его родителями на развивающих занятиях.

Все упражнения, кроме растяжек за руки и ноги, которые я неоднократно видел на занятиях моих коллег, были придуманы мной специально для этого ребёнка, но я думаю, что при схожих задачах они могут оказаться полезными как для других педагогов, так и для родителей, занимающихся со своими детьми.

ПЕРВЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ

Любе 11 лет. Она развитая, немного аморфная светловолосая красивая девочка. Всегда нарядно одета. Учится в школе VIII-го вида. На первичном приёме сразу стало ясно, что это ребенок с трудностями социальной адаптации.

Люба избегала любых, даже случайных, телесных соприкосновений. Именно поэтому характер её чувствительности мне удалось выяснить не сразу. Очень выраженную реакцию страха дала моя попытка прислониться спиной к её спине: она не воспринимала пространства за спиной, пугалась его непредсказуемости.

Быстрые и решительные перемены её позы в пространстве также пугали её, что указывало на неразработанность оси тонической регуляции. Эта ось связана со становлением вестибулярной функции, с той системой, которая формируется едва ли не на самом архаическом и фундаментальном уровне онтогенеза (Максимова Е.В. "Уровни общения", М. 2008).

Несмотря на то, что мой взгляд находила легко, сама взгляд в основном прятала, только ненадолго испугано бросая его на то, что привлекло внимание. Согласно диагностике профессора Б.А. Архипова (центр "Акме"), испытывала трудности зрительно-моторной координации.

Других детей Люба замечала, некоторые из них её очень интересовали, но она неизменно выдерживала дистанцию: без прикосновений. Так, посещая одно время специальную группу в бассейне, она видела там своего ровесника Андрея. Она рассказала мне о нём, хотя никогда с ним лично не общалась.

Люба очень зависима от стереотипов: в речи по многу раз подряд повторяла одни и те же "летучие" фразы из папиного лексикона, рисовала единственный образ – домик. Да у неё и был такой единственный "домик"-убежище в жизни, обеспечивающий её недоступность для всех остальных. Им были родители. Но поскольку папу Любы я видел только раз, мне пришлось иметь дело с мамой. Она сразу произвела на меня впечатление волевого и много пережившего человека, научившегося перемогаться в жизни с этой их семейной проблемой. Казалось, она всегда готова была отстаивать её права, защищать от агрессии окружающего мира. И, конечно, Люба не могла этого не ощущать в своём "домике". Казалось, что связь между ними очень глубокая, но даже здесь я чувствовал всё время какую-то дистанцию, отстранённость.

Характер эмоционального реагирования оказался почти всегда бурным (крики, вытьё, плевки, быстрая "тряска" руками). Эмоциональная усталость сбрасывалась погружением в младенческие переживания: сосанием большого пальца. После первого же занятия, выйдя из комнаты, она сразу стала так успокаиваться, подсев и прижавшись к маме в коридоре.

Пространство Люба воспринимала очень скомкано: движения становились более или менее свободными только рядом с мамой. Наедине со мной попасть ракеткой по шарику Люба не могла (хоть и хотела), мяч ловила только с очень близкого расстояния. Присутствие мамы заметно улучшало дело: отношения с пространством немного выправлялись.

Зато при нашем знакомстве Люба продемонстрировала умение долго держать последовательность, и хотя речь её, когда она не была стереотипом, была отрывочна и кратка (меня не оставляло ощущение, что это всё обрывки гораздо более развёрнутой внутренней речи, просто "скомканной", как и её восприятие пространства), она оказалась чуткой к моим речевым интонациям. Это выяснилось при просмотре диафильма: она сама начинала подкручивать новый кадр плёнки без моей команды, ориентируясь, в основном, на интонацию моего чтения (текст диафильма был сложноват и не очень понятен для неё).

Она хорошо улавливала схему моего рисунка. Только вот свой ей было сделать трудно: не хотела знать никаких границ (перематывая кадры диафильма, она тоже никак не могла точно попасть на границу следующего кадра и вовремя остановиться – всё время "проскакивала" дальше).

Любу попробовали водить в группу, где кроме неё рисованием занимались 5-6 детей примерно её возраста. Но использование карандашей и красок представляло собой бесконтрольное выплёскивание своих эмоций, как в переносном, так и в прямом смысле: разведённая в воде акварель выливалась на окружающих, краски Люба хватала руками и мазала ими стены и саму себя, карандашами просто покрывала любые поверхности. Это затрудняло её занятия в группе. От них пришлось отказаться.

ЗАДАЧИ КОРРЕКЦИИ

Коррекционная работа шла по нескольким направлениям, которые чередовались в течение каждого занятия: восстановление тонического единства детско-родительских отношений, работа с осью тела ребёнка, расширение возможностей общения с помощью рисования.

НАШИ ЗАНЯТИЯ

1. Мне представлялось главным, едва ли не ключевым в подходе к Любе – выйти на её телесное доверие. Как я уже писал, из известных мне людей прикасаться к себе спокойно она позволяла только маме. Мама согласилась помочь нам, и дальнейшая работа проводилась втроём: мама ложилась на пол спиной кверху, на её спину ложилась Люба своей спиной. Люба давала маме свои руки, и они крепко, насколько могли, по моей просьбе сжимали ладони друг другу. Я же сверху основаниями ладоней оказывал давление на Любины плечи, кости таза и колени (часто по диагонали) в направлении их точек опоры. В таком положении она позволяла мне это делать. Получалось так, что если раньше мамина депрессия подавляла и Любу, то теперь мы давили "в обратную сторону", и чем сильней, тем эффективнее.

Это сразу же показало наличие у Любы глубокой чувствительности: она адекватно реагировала на сильное давление. Стало ясно и то, чем подпитываются её телесные страхи: глубокая чувствительность не была у неё соединена с чувствительностью поверхности тела. Поэтому Люба чувствовала необоснованность поверхностных ощущений. Отсюда и возникали страхи соприкосновений с другими людьми, потребность опереться на стереотипы.

Потом, сидя, мы играли в "бурю": садились втроём на табуретки в одну линию, Люба с мамой прижимались друг к другу спинами, а ко мне Люба оказывалась лицом.

Мы начинали раскачиваться в такт "волн" вдоль той линии, по которой сидели, вначале плавно, а потом, насколько это было допустимо, - порывистей и интенсивней. Я старался, чтобы Люба, играя, толкала маму спиной именно сама, а не только потому, что я сообщаю ей это движение в направлении мамы. Потом мы с мамой менялись местами, и эта задача уже была для Любы сложнее: толкать своей спиной мою спину – слишком острые ощущения, даже если мама сидит перед ней лицом к лицу. Но, насколько возможно, мы регулировали силу и время раскачивания, а кроме того старались захватить Любу процессом игры, опередить её реакции (действие проходило в быстром темпе): изображали шум ветра и волн, давали ей "весла" в руки, вычерпывали воду, искали взглядом вдали "берег", но всегда доплывали до него, и всё кончалось благополучно. Это упражнение в большой степени было импровизацией и продолжалось ровно столько, сколько удавалось удержать Любу в игре.

Ещё мы с мамой тянули Любу за руки в противоположные стороны, а также просили её тянуть с кем-то из нас третьего.

То есть, попросту говоря, мы работали в тоническом единстве, обращались к нему, и скоро я уже мог работать с ней один на один. Ведь на основе восприятия самого себя с помощью "тонического подстраивания строится, на наш взгляд, такое сложное психологическое понятие как доверие" (Максимова Е.В. "Уровни общения", М., 2008). Думаю, в немалой степени здесь сыграло роль наше взаимное доверие с её мамой, передавшееся Любе.

2. Кроме работы с мамой мы ещё пытались лучше выстроить ось тела ребёнка: чтобы она лучше её почувствовала (в том числе, в движении) и ей легче было управлять своим телом. После диагональных растяжек пластичность повышалась, скованность движений становилась меньше. Люба лежала на полу лицом вниз, а мы немного тянули её по диагонали (правая рука-левая нога, и наоборот: левая рука – правая нога) так, чтобы векторы приложенных сил лежали на одной прямой.

Растяжка продолжалась до тех пор, пока ребёнок не ответит обратной "стяжкой" в противоположных направлениях. Такая стяжка обязательно проходит через ось тела, и задействованными оказываются глубокие (пастуральные) мышцы позвоночника, а это именно они ответственны прежде всего за выстраивание тонической оси тела, связанной с вестибулярной функцией.

Ощущая ось своего тела, Люба больше открывалась навстречу окружающему её пространству, в противоположность своему обычаю убегать и закрываться от него. Напряжённость пространства спадала, оно становилось доступнее.

Мы также делали упражнения на умение держать равновесие. Люба вставала на тележку (60 см. x 60 см.) с 3 колёсиками, прикрученными снизу примерно по форме равностороннего треугольника. Я тянул тележку за собой на верёвке, а Люба в это время, поднимала руки и тянулась за ними взглядом, показывая "как дерево растёт" или "какие есть на небе звёзды". То есть я опять пытался захватить её внимание быстрым темпом речи в игровом сюжете. Она делала рискованные для себя в обыденной ситуации действия, пока меня слушала (думаю, она попросту забывала о риске в этот момент).

Первые несколько занятий я тянул тележку очень медленно, только потом понемногу стал увеличивать скорость. Но для того, чтобы выпрямиться в движении, и не надо больших скоростей. Понемногу вытягиваясь, успевала почувствовать свою ось. Насколько могла – открывалась пространству. А пространство открывалось ей.

Ещё Люба старалась удерживать равновесие, стоя на лавочке, с которой я пробовал её столкнуть, прикладывая усилия к разным точкам её тела и быстро меняя их в разных направлениях. Это тоже было воспринято ею как игра с заданием "Не упасть!" Ей даже нравилось самой повторять этот императив перед упражнением, назидательно поднимая указательный перст. Иногда, если она готова была свалиться, я поддерживал её. Здесь мы тоже обращались к её тонической оси и вестибулярным способностям максимально быстрого для неё реагирования.

3. Теперь я опишу наши занятия рисованием. Основной их тенденцией можно считать упорядочивание и структурирование. Мы шли от уровня знаков и схем ("теменно-премоторный уровень действий" по Бернштейну) к свободному проявлению творческой воли и фантазии (Бернштейн Н. А. "О построении движений". М., 1947).

От занятия к занятию рисовали один ветвящийся сюжет путешествия на поезде. Рисовали на бумаге, расклеенной сплошной полосой на стенах по периметру комнаты. От станции – к станции. Если попадались дома, то от этажа – к этажу. Я старался дать возможность Любе обговорить и обозначить любые структуры, любые конструкции, близкие к схематизации. При этом поощрялось её желание вести рассказ, вводить в сюжет новых персонажей… Сам поезд и герои-путешественники были вырезаны из картона и могли прилепливаться-отлепливаться на пластилине в любой точке пути по нашему усмотрению. Например, можно было вернуться к уже нарисованной на прошлом занятии ситуации, чтобы вспомнить её или разыграть её по-новому.

Особое внимание мы уделяли контурам изображений, стараясь закрашивать образ, не выходя за его границы. Люба вначале это задание восприняла как стереотип, потом стала играть в "За границы не заходить!" Я поддерживал её руку под локоть. У неё появилось больше двигательных возможностей при рисовании, стало лучше и лучше получаться закрашивание образа внутри контура.

Мы специально уходили от плоского неподвижного изображения на бумаге к переносным картонным ready-made, а от них – к объёмному изображению: персонажами рисунков стали вылепленные из пластилина образы. Наконец эти образы-скульптуры стали отделяться от рисунков и вошли в само пространство комнаты. Например, объёмный Андрей прыгал с картины в бассейн, специально установленный неподалёку на полу таз с водой. Получился такой переход от рисунка в игровое пространство комнаты. Тогда-то мы и пригласили на занятие Андрея. Не имея с ним до этого никаких личных контактов, вначале приняв его как образ в игре, Люба беспрепятственно приняла его и в качестве живого человека. Она была предупреждена и ждала встречи. Они представились, дотронувшись друг до друга пальчиком, и сразу же стали смотреть фильм, снятый Андреем на фотоаппарат, снимать друг друга, а потом рисовать вместе. Место страхов занял интерес к общению.

Результаты :

1. После толкания спинами Люба освоила пространство за спиной: она захотела везде возить за собой машинку на верёвочке (смущая родных: ведь ей уже 11 лет). Эта сопутствующая ей машинка – также и следствие наших занятий рисованием, где основным образом был поезд.

2. Оказывая взаимное давление с мамой друг на друга, Люба лучше почувствовала пространственные границы собственного тела. "…при сильных надавливаниях на тело с выходом на глубокую чувствительность… происходит не только тоническое общение, взаимодействие ребёнка с родителями, но и действенная помощь ребёнку в осознании им самого себя через своё тело" (Максимова Е.В. "Уровни общения" М., 2008). Это совпало с заметным улучшением в соблюдении контуров при закрашивании, и с другой стороны - с обострившемся восприятием границ собственного поведения. Она начала постоянно повторять что она может делать, а чего ей делать нельзя, вспоминала свои плохие поступки и неудачи, которые повторять не хочется. Так на одном занятии они вместе с Андреем "поставили в угол" хулиганов, разрисовав весь угол комнаты тем, что делать нельзя. Моя задача была только в том, чтобы отделить друг от друга сюжеты чёткими и жирными границами. Получилось 3 хулигана: у Андрея хулиган №1 "из рогатки стрелял", а у Любы №2 - "воду на пол разлил" и №3 – "Книги рвал" (внизу подпись: "Евангелие порвано").

3. Люба стала не только острее воспринимать поведенческие границы, но и упорядочивать само наше занятие. После работы с телом и перед тем как рисовать она стала тщательно расставлять все вещи в комнате на свои места, хотя её об этом никто не просил.

4. Контактность Любы заметно возросла. Приходя на занятие, она по собственному почину начала, хоть и бегло, но рассказывать мне о своих последних новостях. Она перестала дёргаться от любых прикосновений (во время рисования она часто, увлёкшись, совершенно спокойно держала меня за руку). Заметно снизились крики в ответ на любой отрицательный раздражитель. Она охотно стала заниматься вместе с Андреем, даже общаться с ним один на один без моего посредничества.

5. Общаясь с Андреем, Люба обнаружила интерес к театрализации и лицедейству. Рассказывая Андрею, что видела на улице собаку, она показывала, повалившись на спину, как та каталась по земле, изображала как дует ветер, как ходит и рычит большой медведь. Люба часто демонстрировала мне "меня": одевшись в мою куртку, стала делать вид, что "дядя Миша пришёл на занятия", то есть также контролировала себя со стороны, считывая чужую эмоцию. Вероятно, это тоже явилось следствием не только занятий рисованием, но и телесной терапии: до того, как она почувствовала своё тело и соотнесла его с окружением (неслучайным представляется одевание куртки: она обозначала для Любы осознанные границы собственного тела), игровое пространство комнаты не могло быть ею обжито, и Любин артистизм просто не мог выйти наружу.

Сейчас Люба способна к групповым занятиям. Вернулась в группу рисования, занималась танцами вместе с ещё одним ребёнком. Этим летом она успешно и без помощи родителей выполняла коллективную работу на послушании в детском православном лагере в Давыдово. Общалась там с Андреем, приехавшим в тот же летний период.

Вывод:

На каждом занятии мы вначале вместе с родителем занимались телом его ребёнка, а уже потом рисовали. Такая структура представляется мне очень оправданной: именно работа с телом поддержала вторую часть занятий и дала хорошие результаты в развитии ребёнка с помощью рисования.

Литература

Бернштейн Н. А. О построении движений. М.: Медгиз, 1947.

Михаил Сухотин

Скобяных дел мастер

Автор: Калинчук Елена Александровна

В Уставе черным по белому сказано: рано или поздно любой мастер получает Заказ. Настал этот день и для меня.

Заказчику было лет шесть. Он сидел, положив подбородок на прилавок, и наблюдал, как "Венксинг" копирует ключ от гаража. Мама Заказчика в сторонке щебетала по сотовому.

- А вы любой ключик можете сделать?,- спросил Заказчик, разглядывая стойку с болванками

- Любой,- подтвердил я.

- И такой, чтобы попасть в детство?

Руки мои дрогнули и "Венксинг" умолк.

- Зачем тебе такой ключ? - спросил я, - Разве ты и так не ребенок?

А сам принялся лихорадочно припоминать, есть ли в Уставе ограничения на возраст Заказчика. В голову приходил только маленький Вольфганг Амадей и ключ к музыке, сделанный зальцбургским мастером Крейцером. Но тот ключ заказывал отец Вольфганга...

- Это для бабы Кати,- сказал мальчик.- Она все вспоминает, как была маленькая. Даже плачет иногда. Вот если бы она могла снова туда попасть!

- Понятно,- сказал я. - Что же, такой ключ сделать можно.

Я молил Бога об одном: чтобы мама Заказчика продолжала болтать по телефону.

- Если хочешь, могу попробовать. То есть, если хотите, сударь.

Вот елки-палки. Устав предписывает обращаться к Заказчику с величайшим почтением, но как почтительно обратиться к ребенку? "Отрок"? "Юноша"? "Ваше благородие"?

- Меня Дима зовут, - уточнил Заказчик. - Хочу. А что для этого нужно?

- Нужен бабушкин портрет. Например, фотография. Сможешь принести? Завтра?

- А мы завтра сюда не придем.

Я совсем упустил из виду, что в таком нежном возрасте Заказчик не пользуется свободой передвижений.

- Долго еще? - Мама мальчика отключила сотовый и подошла к прилавку.

- Знаете, девушка, - понес я ахинею, от которой у любого слесаря завяли бы уши, - у меня для вашего ключа только китайские болванки, завтра подвезут немецкие, они лучше. Может, зайдете завтра? Я вам скидку сделаю, пятьдесят процентов!

Я отдал бы годовую выручку, лишь бы она согласилась.

Наш инструктор по высшему скобяному делу Куваев начинал уроки так: "Клепать ключи может каждый болван. А Заказ требует телесной и моральной подготовки".

Придя домой, я стал готовиться. Во-первых, вынес упаковку пива на лестничную клетку, с глаз долой. Употреблять спиртные напитки во время работы над Заказом строжайше запрещено с момента его получения. Во-вторых, я побрился. И, наконец, мысленно повторил матчасть, хоть это и бесполезно. Техника изготовления Заказа проста как пробка. Основные трудности, по словам стариков, поджидают на практике. Толковее старики объяснить не могут, разводят руками: сами, мол, увидите.

По большому счету, это справедливо. Если бы высшее скобяное дело легко объяснялось, им бы полстраны занялось, и жили бы мы все припеваючи. Ведь Пенсия скобяных дел мастера - это мечта, а не Пенсия. Всего в жизни выполняешь три Заказа (в какой момент они на тебя свалятся, это уж как повезет). Получаешь за них Оплату. Меняешь ее на Пенсию и живешь безбедно. То есть, действительно безбедно. Пенсия обеспечивает железное здоровье и мирное, благополучное житье-бытье. Без яхт и казино, конечно, излишествовать запрещено Уставом. Но вот, например, у Льва Сергеича в дачном поселке пожар был, все сгорело, а его дом уцелел. Чем такой расклад хуже миллионов?

Можно Пенсию и не брать, а взамен оставить себе Оплату. Такое тоже бывает. Все зависит от Оплаты. Насчет нее правило одно. Заказчик платит, чем хочет. Как уж так получается, не знаю, но, соответствует такая оплата... в общем, соответствует. Куваев одному писателю сделал ключ от "кладовой сюжетов" (Бог его знает, что это такое, но так это писатель называл). Тот ему в качестве Оплаты подписал книгу: "Б. Куваеву - всех благ". Так Куваев с тех пор и зажил. И здоровье есть, и бабки, даже Пенсия не нужна.

Но моральная подготовка в таких условиях осуществляется со скрипом, ибо неизвестно, к чему, собственно, готовиться. Запугав себя провалом Заказа и санкциями в случае нарушения Устава, я лег спать. Засыпая, волновался: придет ли завтра Дима?

Дима пришел. Довольный. С порога замахал листом бумаги.

- Вот!

Это был рисунок цветными карандашами. Сперва я не понял, что на нем изображено. Судя по всему, человек. Круглая голова, синие точки-глаза, рот закорючкой. Балахон, закрашенный разными цветами. Гигантские, как у клоуна, черные ботинки. На растопыренных пальцах-черточках висел не то портфель, не то большая сумка.

- Это она, - пояснил Дима. - Баба Катя. И добавил виновато: - Фотографию мне не разрешили взять.

- Вы его прямо околдовали, - заметила Димина мама. - Пришел вчера домой, сразу за карандаши: "Это для дяди из ключиковой палатки".

- Э-э... благодарю вас, сударь, - сказал я Заказчику. - Приходите теперь через две недели, посмотрим, что получится.

На что Дима ободряюще подмигнул.

"Ох, и лопухнусь я с этим Заказом", - тоскливо думал я. Ну да ладно, работали же как-то люди до изобретения фотоаппарата. Вот и мы будем считывать биографию бабы Кати с этого так называемого портрета, да простит меня Заказчик за непочтение.

Может, что-нибудь все-таки считается? неохота первый Заказ запороть...

Для считывания принято использовать "чужой", не слесарный, инструментарий, причем обязательно списанный. Чтобы для своего дела был не годен, для нашего же - в самый раз. В свое время я нашел на свалке допотопную пишущую машинку, переконструировал для считывания, но еще ни разу не использовал.

Я медленно провернул Димин рисунок через вал машинки. Вытер пот. Вставил чистый лист бумаги. И чуть не упал, когда машинка вздрогнула и клавиши бодро заприседали сами по себе: "Быстрова Екатерина Сергеевна, род. 7 марта 1938 года в пос. Болшево Московской области"

Бумага прокручивалась быстро, я еле успел вставлять листы. Где училась, за кого вышла замуж, что ест на завтрак... Видно, сударь мой Дима, его благородие, бабку свою (точнее, прабабку, судя по году рождения) с натуры рисовал, может, даже позировать заставил. А живые глаза в сто раз круче объектива; материал получается высшего класса, наплевать, что голова на рисунке - как пивной котел!

Через час я сидел в электричке до Болшево. Через три - разговаривал с тамошними стариками. Обдирал кору с вековых деревьев. С усердием криминалиста скреб скальпелем все, что могло остаться в поселке с тридцать восьмого года - шоссе, камни, дома. Потом вернулся в Москву. Носился по распечатанным машинкой адресам. Разглядывал в музеях конфетные обертки конца тридцатых. И уже собирался возвращаться в мастерскую, когда в одном из музеев наткнулся на шаблонную военную экспозицию с похоронками и помятыми котелками. Наткнулся - и обмер.

Как бы Димина бабушка ни тосковала по детству, вряд ли ее тянет в сорок первый. Голод, бомбежки, немцы подступают... Вот тебе и практика, ежкин кот. Еще немного, и запорол бы я Заказ!

И снова электричка и беготня по городу, на этот раз с экскурсоводом:

- Девушка, покажите, пожалуйста, здания, построенные в сорок пятом году...

На этот раз Заказчик пришел с бабушкой. Я ее узнал по хозяйственной сумке.

- Баб, вот этот дядя!

Старушка поглядывала на меня настороженно. Ничего, я бы так же глядел, если бы моему правнуку забивал на рынке стрелки незнакомый слесарь.

- Вот Ваш ключ, сударь.

Я положил Заказ на прилавок. Длинный, с волнистой бородкой, тронутой медной зеленью. Новый и старый одновременно. Сплавленный из металла, памяти и пыли вперемешку с искрошенным в муку Диминым рисунком. Выточенный на новеньком "Венксинге" под песни сорок пятого.

- Баб, смотри! Это ключик от детства. Правда!

Старушка надела очки и склонилась над прилавком. Она так долго не разгибалась, что я за нее испугался. Потом подняла на меня растерянные глаза, синие, точь-в-точь как на Димином рисунке. Их я испугался еще больше.

- Вы знаете, от чего этот ключ? - сказала она тихо. - От нашей коммуналки на улице Горького. Вот зазубрина - мы с братом клад искали, ковыряли ключом штукатурку. И пятнышко то же...

- Это не тот ключ, - сказал я. - Это... ну, вроде копии. Вам нужно только хорошенько представить себе ту дверь, вставить ключ и повернуть.

- И я попаду туда? В детство?

Я кивнул.

- Вы хотите сказать, там все еще живы?

На меня навалилась такая тяжесть, что я налег локтями на прилавок. Как будто мне на спину взгромоздили бабы-катину жизнь, и не постепенно, год за годом, а сразу, одной здоровой чушкой. А женщина спрашивала доверчиво:

- Как же я этих оставлю? Дочку, внучек, Диму?

- Баб, а ты ненадолго! - закричал неунывающий Дима. - Поиграешь немножко - и домой.

По Уставу, я должен был ее "проконсультировать по любым вопросам, связанным с Заказом". Но как по таким вопросам консультировать?

- Екатерина Сергеевна, - произнес я беспомощно, - Вы не обязаны сейчас же использовать ключ. Можете вообще его не использовать, можете - потом. Когда захотите.

Она задумалась.

- Например, в тот день, когда я не вспомню, как зовут Диму?

- Например, тогда, - еле выговорил я.

- Вот спасибо Вам, - сказала Екатерина Сергеевна. И тяжесть свалилась с меня, испарилась. Вместо нее возникло приятное, острое, как шабер, предвкушение чуда. Заказ выполнен, пришло время Оплаты.

- Спасибо скажите Диме, - сказал я. - А мне полагается плата за работу. Чем платить будете, сударь?

- А чем надо? - спросил Дима.

- Чем изволите, - ответил я по Уставу.

- Тогда щас, - и Дима полез в бабушкину сумку. Оттуда он извлек упаковку мыла на три куска, отодрал один и, сияя, протянул мне. - Теперь вы можете помыть руки! Они у вас совсем черные!

- Дима, что ты! - вмешалась Екатерина Сергеевна, - Надо человека по-хорошему отблагодарить, а ты...

- Годится, - прервал я ее. - Благодарю Вас, сударь.

Они ушли домой, Дима - держась за бабушкину сумку, Екатерина Сергеевна - нащупывая шершавый ключик в кармане пальто.

А я держал на ладони кусок мыла. Что оно смоет с меня? Грязь? Болезни? Может быть, грехи?

Узнаю сегодня вечером.