Выпуск № 150
От 23 января 2012 г.
Тираж: 3749

"Невозможно - это всего лишь громкое слово, за которым прячутся маленькие люди, им проще жить в привычном мире, чем найти в себе силы его изменить. Невозможно - это не факт. Это только мнение. Невозможно - это не приговор. Это вызов. Невозможно - это шанс проверить себя. Невозможно - это не навсегда. Невозможное ВОЗМОЖНО..."

Пишите мне:
natalidok@yandex.ru

Сайт рассылки:
http://Gold-Child.Ru

Архивы рассылки:
На Gold-Child.Ru
На Subscribe.Ru

Подписка почтой

Здравствуйте дорогие друзья

Сегодня Вы можете прочитать:

• Колонка редактора[прочитать]
• Интервью А.В.Суворова журналу "Современное дошкольное образование"[прочитать]
• Марк Бурно: "Понять силу своей слабости" (Интервью с основателем терапии творческим самовыражением)[прочитать]

Колонка редактора

Здравствуйте, дорогие друзья.

Новый год вступил в свои права.

Мы возобновляем выпуск рассылки.

И в этом своем первом после длительного перерыва слове, я хотела бы рассказать, чем более всего заняты наши будни.

А заняты они законотворчеством.

Дело в том, что в декабре меня пригласили в Координационный Совет по делам детей-инвалидов и других лиц с ограничениями жизнедеятельности, созданный при Общественной палате РФ.

Вопрос стоял в срочной доработке и согласовании с общественностью закона "ОБ ОСНОВАХ СОЦИАЛЬНОГО ОБСЛУЖИВАНИЯ НАСЕЛЕНИЯ В РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ" опубликованного на сайте Министерства здравоохранения и социального развития РФ для всенародного обсуждения. Закон и сейчас можно скачать и посмотреть на сайте http://www.minzdravsoc.ru/social/service/27 Ничего особенного в этом нет.

Сложности начались, когда закон минздрав решил отправить на согласования в министерства этот же закон в каком-то странном виде. Выкинув из него даже упоминание необходимости сопровождения семьи, находящейся в сложной жизненной ситуации.

Возможно, они решили, что семьи уже привыкли надеяться только на себя – обойдутся и дальше. Но, не тут то было.

В результате, буквально в эти часы мы завершаем писать письмо Президенту с просьбой вернуть закон на повторное рассмотрение. И надеемся, что Д.А.Медведев с нами согласится.

Вот такие чудные дела у нас возможны.

Я буду Вас информировать о продолжении этой эпопеи. А сейчас хотела бы поощрить Вас за долготерпение с задержкой в выходе рассылки.

Вот ссылка на скачивание Вып. 1 журнала "Чистый родник": http://narod.ru/disk/38540902001/4R_1_2009.rar.html

В каждом следующем номере будет по журналу. Всего их пока выпущено 5 выпусков.

Ну и напоследок – вопрос нашим московским читателям. Хотим в Москве организовать официальное представительство Фонда.

Есть ли желающие поучаствовать в этом деле? Буду благодарна откликам на e-mai natalidok@yandex.ru На все письма и предложения, поступившие до 29 января, обязательно отвечу.

Интервью А.В.Суворова журналу "Современное дошкольное образование"

"Александр Васильевич, какие воспоминания у Вас остались о детстве?"

Вопрос объёмный. Да и что значит - какие? Хорошие или плохие? Отчётливые или смутные?

В смысле того, как складывались отношения с окружающими людьми, я считаю своё детство сложным. Ибо отношения складывались далеко не безоблачно. А этим, наверное, в первую очередь и определяется то, какие воспоминания о детстве остаются. Чем гармоничнее отношения с окружающими людьми, тем безоблачней взрослая память о детстве.

Я не ладил с ровесниками. Отношения с ними носили отчуждённый, а то и остро конфликтный характер. Я компенсировал это одиночной игрой-фантазированием, запойным чтением и задушевной дружбой со взрослыми - в первую очередь с мамой, а также некоторыми учителями.

Воспоминания о яслях смутные, однако помню, что уходил я оттуда в детский сад со скандалом. Мама вела меня в ясли, а я туда почему-то не хотел. Даже отказался зайти на территорию яслей, остался за забором, хотя утро было довольно прохладным. Мама пробовала смягчить мою непримиримую позицию, обещая, что не оставит меня в яслях, только поговорит с заведующей и отведёт меня в детский сад. Но я не понимал тогда, что в мире взрослых всё надо оформлять, и в детский сад без бумаг из яслей не перейдёшь.

Детсад находился рядом с яслями, за соседним забором. Там отношения с ровесниками сложились, в общем, нейтрально. Я предпочитал играть - фантазировать - один; за моей игрой наблюдали издали, не вмешиваясь.

В школе слепых эти мои одиночные игры вызывали раздражение. Ненормальный, мол, потому что сам с собой разговаривает (я фантазировал вслух). За мной шпионили, иногда били, чтобы отучить от "говорения с самим собой".

После опыта школы слепых в Загорском детдоме, чуждался ребят. Тянулся в основном к взрослым.

Но, нет худа без добра: зато стал "книгоголиком".

Из детства вынес кучу неврозов, которые затем смягчались в течение всей остальной жизни.

"Ребенку сложно быть не таким, как все?"

Ну, иногда хотелось играть с другими в "Классики", ещё во что-то, требующее нормального зрения. В итоге и ушёл в одиночную игру. Но, особо по поводу своей инвалидности до шестнадцати лет не переживал. Сложности в отношениях с ровесниками с инвалидностью не связывал. Быть, "как все", не стремился. Удовлетворялся тем, что есть.

Когда мне исполнилось шестнадцать лет, была попытка узнать, не может ли современная медицина вылечить мои глаза. Сорвали с летних каникул, возили на консультацию в институт имени Гельмгольца. Подтвердили неизлечимость. Я, вроде, был к этому готов, но в глубине души на что-то надеялся... Крах этих надежд пережил тяжело, и вообще, именно с этого момента начал переживать свою инвалидность, остро реагируя на недоступность огромной части культуры. Вообще на всё, чего лишён из-за инвалидности.

Понимание, что исходить нужно из того, что есть, а не того, чего нет, пришло недавно, в последние лет пять-шесть... А так много было моментов отчаяния. Но, эти моменты можно объяснить и острым жизнелюбием. Тогда, получается, жизнелюбия поубавилось, прибавилось пофигизма, - так что ещё вопрос, такой ли уж это прогресс - установка на то, что есть, а не то, чего лишён.

"Почему Вам сегодня интереснее общаться с детьми, нежели со взрослыми?"

Вообще это глупое обобщение, хотя я сам виноват, много давал поводов для такого вывода. На самом деле взрослые разные, с кем-то хорошо, с кем-то не очень. Просто к взрослым "тянет" избирательно, а к детям - ко всем подряд, хотя на самом деле с детьми общаться труднее, сложнее, чем со взрослыми. В подавляющем большинстве случаев трудно найти, "о чём дружить". Но очень хочется это найти - с каждым ребёнком. А если с кем-то из взрослых не нашлось, о чём дружить, то и не надо, обойдусь, хватает и тех, с кем нашлось.

Тут не без фрейдизма: в общении с детьми преодолеваются неврозы, вынесенные из собственного детства. Через чужое детство пытаешься примириться со своим, преодолеть своё. Со взрослыми - ничего подобного. Их принимаешь как есть: с кем-то интересно, с кем-то скучно, с кем-то тягостно, - ну, в конце концов, нормально, такова жизнь, со всеми одинаково не бывает. А ребёнку хочется добавить капельку тепла - в компенсацию, возможно, того изгойства, что выпало на его долю, как в своё время выпало на мою.

Получается, что когда речь идёт о взрослых - я не солнце, всех не обогрею; а вот с детьми хочется быть именно солнцем, чтобы моего тепла хватило всем. Так я пытаюсь преодолеть в себе опыт собственного детского изгойства - уменьшая возможное, предположительное чужое.

"Чему в первую очередь нужно научиться ребенку с проблемами развития?"

Проблемы-то разные, индивидуальные, у каждого свои. Вот, может быть, именно этому - даже не пониманию, а ощущению того, что у каждого свои проблемы, - и надо научить. То есть принятию каждого со всеми его проблемами такого, как есть. Не приятию, а именно принятию. Приятие - тех, кто приятен, а принятие - и тех, кто не так уж приятен, но уж какой есть, попробуем хотя бы держать безопасную дистанцию. Учить принятию - значит учить констатировать реальность, а не навязывать ей любой ценой свои оценки/расценки. Учить принятию - тем самым значит учить умению защищаться от реальности, констатируя её. Подавляющее большинство не констатирует реальность, а воображает её. Вот как можно более чётко отличать своё воображение от того, что есть на самом деле, и надо учить в первую очередь. Всех детей с проблемами развития. А других не бывает. Не бывает развития так-таки совсем без никаких проблем.

"Чему научиться сложнее всего?"

Вот этому, о чём только что сказано. Принятию. Констатированию реальности - в отличие от своего безудержного мифотворчества, вздоротворчества, бредотворчества по её поводу.

"Как не замкнуться в себе?"

Не воображать себя самым несчастным. Быть готовым к тому, что кому-то ещё труднее. И кто-то ещё больше, чем я, достоин сочувствия.

"Сейчас много говорят об инклюзивном образовании, как Вы к нему относитесь?"

Энтузиасты инклюзивного образования спутали две совершенно разные задачи: собственно образовательную - научить, и социальную - интегрировать инвалидов в общество. В итоге мы рискуем не решить ни одной. Образование должно быть, прежде всего, эффективным в смысле овладения культурой. Всё остальное от лукавого. Надо научить любить книгу, надо ознакомить с историей, географией, биологией, ну и так далее. По-человечески, для ученика в классе должен существовать только учитель и тот предмет, по поводу которого они общаются, а всё остальное - во внеучебное время. Я за то, чтобы у всех у нас был общий дом, чтобы мы жили вместе, а учились - эффективно. Взаимопониманию мы можем и должны учиться не на уроках, а вне класса, во внеучебное время, в семьях, клубах... Поэтому я противопоставляю инклюзивному образованию совместную педагогику как форму личностной инклюзии. Нам нужно учиться вместе жить, но почему же именно в классе, во что бы то ни стало в классе? Не надо путать Божий дар с яичницей.

Да и страшно. Если я в условиях спецшколы для слепых был изгоем, то не подавно ли мы рискуем изгойством в массовой школе? И сколько можно издеваться над учителем, мешая ему решать его прямые, собственно учебные, задачи?

"Нужно ли развивать это направление, если нужно, то на что обратить внимание?"

Я уже лет двадцать, с начала девяностых годов, настаиваю, что у родителей должен быть реальный выбор образовательных форм, наиболее подходящих их детям. Эффективных, и в то же время посильных, щадящих. Кто может - пусть учится инклюзивно, другие - в спецшколах, третьим вообще предпочтителен экстернат. Должны быть реальные возможности учиться так или этак, последнее слово - за родителями.

Десятилетний мальчик с ДЦП средней тяжести учится инклюзивно не потому, что это лучший для него вариант, а потому, что нет выбора. Есть какая-то школа восьмого вида, но там, по мнению мамы, вообще ничему не учат. В обычной школе учиться трудно, но альтернативы нет. Вот я категорически против этой безальтернативности. На самом деле как ни учиться - лишь бы научиться, хорош любой путь, ведущий к цели - получить образование, - лишь бы этот путь вёл к цели и не гробил последнее здоровье ни учеников, ни учителей.

"С какого возраста вы стали заниматься творчеством - писать стихи?"

Творчеством - не поэтическим, а игрой-фантазированием, сочинением "Большой сказки", - я занимался с тех пор, как вообще себя помню. Едва ли не с преддошкольного детства. Стихи первый раз попробовал писать в восемь - девять лет. Бросил, убедившись, что это вовсе не такое простое дело, как казалось по стихам в "Родной речи" (читаешь, например, Пушкина, и такое чувство, что иначе не скажешь). Снова попробовал ближе к четырнадцати годам, готовый учиться, и уже не прекращал. Сейчас, правда, почти не пишу. Кажется, излился досуха. Впрочем, кто знает... Последние годы больше преобладает устало-пофигистский настрой, никак не лирический. Не до стихов кляче, из последних сил понуро тянущей лямку. Но зарекаться не приходится, всплеск эмоций, преимущественно, увы, отрицательных, всегда возможен. Я из тех свиней, которым, когда их режут, легче визжать в рифму. Мой давний друг и учитель, академик Борис Михайлович Бим-Бад, любит кого-то цитировать: "Когда нам по-настоящему плохо, / Мы хорошие пишем стихи".

"Что или кто помог Вам раскрыть творческие способности?"

"Способности" - от слова "способ". Способами овладевают. Способности - формируются. Творчеству нельзя научить, но можно и нужно учиться всю жизнь. Потому что творчество - не навык, а способ существования, образ жизни личности.

Ну, прежде всего, наверное, способствовали обстоятельства. Нет худа без добра, как и добра без худа. Не мог участвовать в играх других детей - и начал в одиночку сочинять "Большую сказку". А к стихам подтолкнула тоска по музыке: не слыша музыку, хотел творить "музыку слов". Тут очень поддержал директор Загорского детдома, Альвин Валентинович Апраушев. Помог овладеть специальными знаниями по теории стихосложения. А дальше - читал, пробовал, главное - проживал в творчестве жизненные ситуации...

"Согласны ли Вы с утверждением, что каждый ребенок талантлив? Как раскрыть этот талант?"

Каждый ребёнок может стать талантливым - иными словами, стать мастером своего, того или иного, дела. Соответственно, каждый ребёнок может сформировать свой талант - может овладеть своим делом на уровне мастерства. Для этого нужна, прежде всего, увлечённость - вплоть до одержимости. Надо поддерживать увлечения, через специальные знания раскрывать перспективы творчества. Не захваливать чрезмерно, формируя иллюзию, будто любая халтура сойдёт, но и не внушать, что всё равно ничего путного не выйдет, как ни бейся.

"Всегда ли Вам удается найти общий язык с детьми?"

Нет, не всегда. Да и что такое этот "общий язык"? Содержание общения, "о чём дружить"? Трудно, когда не видишь и не слышишь ребёнка, не можешь наблюдать за ним и включаться в то, чем он занят. А собственная инициатива иссякает, выдыхается в пустоте. Мучительно трудно. Но я с самого начала заметил, что не могу на детей сердиться. Огорчаться - сколько угодно, а сердиться, раздражаться - нет. Настрой на ребёнка всегда положительный. И если что-то не получается - это у меня не получается, я виноват, я где-то ошибся. Это передо мной, не перед ребёнком, стоит задача - как-то наладить наше общение. И если что не так - в ответе я.

"Как появилась "детская вешалка", что дает Вам и детям такая форма общения?"

Это меня звали в гости, заранее расписали весь мой день: когда подъём, когда завтрак/обед/ужин, а когда - "работа детской вешалкой". А я страдал по поводу неопределённости своего места в детской жизни: не родитель, не учитель, не вожатый... Оказывается - "Детская Вешалка". Сами дети определили. Ну, и чего же лучше. Пусть висят на здоровье.

Что это даёт? пожалуй, взаимную защищённость. Душевный комфорт. Уют. И в итоге - совместный личностный рост. Хоть недолго, но мы вместе, и нам хорошо. Хотя бы мгновение, да наше.

"Какие ошибки, на Ваш взгляд, допускают взрослые в воспитании детей?"

Спешка. Ребёнок не успевает за вами, а вы злитесь на его "бестолковость". Надо приноравливаться к индивидуальным темпам детского реагирования. Это особо подчёркивал в своей книге "Слепоглухонемые дети" мой учитель, доктор психологических наук Александр Иванович Мещеряков.

Обратная ошибка - бесконечная унылая жвачка, топтание на месте. Надо уметь идти дальше, не задерживаясь ни на чём до тошноты, до полной бесперспективности. Это тоже не уставал подчёркивать Александр Иванович.

А уж о родительской склонности повторять себя в своих детях читать и слушать надоело. Нечего корчить из себя Господа Бога, пытаясь предначертать судьбу ребёнка. Позвольте ребёнку быть самим собой. И жить уже сейчас, а не бесконечно готовиться жить. Об этом много у Януша Корчака.

"Какова главная идея Вашей программы образования и воспитания детей-инвалидов?"

Взаимная человечность. Меня любят, а я не должен быть ослом, на которого смешно обижаться, когда он сдуру лягается, - знай уворачивайся... Правда, быть человеком, а не ослом, очень трудно, тем более, когда тебя ещё подчас и любят по-ослиному. Ну что ж, прости ближним их ослообразность - и всё же как можно меньше сам будь ослообразным.

Чья бы корова мычала - моя бы молчала.

"Какие сложности возникают при ее реализации?"

Да вот, как раз, взаимная ослообразность. Вместо взаимной человечности. Главное, очень трудно понять самому и втолковать другим, что человеком нельзя ни родиться, ни стать раз и навсегда, и с этого момента больше не беспокоиться о том, чтобы по возможности проявлять себя именно по-человечески, человечно. На самом деле каждый текущий миг я - человек постольку, поскольку сумел проявить себя человеком, а не животным, роботом и ещё кем-то или чем-то. Каждый текущий миг я перед выбором - поступить по-человечески или как-то иначе. И если я выбрал человечный образ действий - я в данный миг состоялся как человек, а в следующий миг могу и не состояться, поступив не по-людски. Своё право на звание и название человека надо постоянно подтверждать.

"Что нужно сделать, чтобы жизнь инвалидов улучшилась, стала более комфортной?"

Для этого обществу надо преодолеть установку на инвалидный "героизм". Здоровым не надо быть героями, чтобы получить высшее образование. Тем более не надо быть героями инвалидам, гробя последнее здоровье, а надо создать условия для нормальной, без чрезмерного надрыва, учёбы. То же самое относится к жизни вообще. Не выживать, а жить среди здоровых в условиях, максимально приспособленных к возможностям всех. Общество должно преодолевать своё бездушие, - а не инвалиды "геройствовать", пытаясь полноценно жить вопреки этому бездушию. Навязшее в зубах словечко "преодоление" оказывается весьма двусмысленным...

"Как сделать наше общество более толерантным?"

Поменьше болтать о толерантности - и побольше на деле, во взаимоотношениях, проявлять её в повседневной жизни.

20 - 22 ноября 2011

Марк Бурно: "Понять силу своей слабости".Интервью с основателем терапии творческим самовыражением

Этот метод создал психолог, психотерапевт, психиатр Марк Евгеньевич Бурно более 30 лет назад. С тех пор терапия творческим самовыражением стала методом-школой, приобрела множество последователей и новых форм, а многие пациенты Бурно называют курс его терапии своим вторым высшим образованием.

Сегодня доктор медицинских наук, профессор Марк Евгеньевич Бурно, вице-президент Профессиональной психотерапевтической лиги, является одним из профессоров кафедры психотерапии, медицинской психологии и сексологии Российской медицинской академии последипломного образования. О том, в чём существо его метода, на какие особенности человеческой натуры он опирается и какое место занимает среди многочисленных терапевтических практик современности, с Марком Евгеньевичем побеседовал корреспондент интернет-газеты "Частный корреспондент".

— Марк Евгеньевич, в чём суть вашего метода терапии творческим самовыражением и чем он отличается, скажем, от известной миру арт-терапии? — Отличается не только от арт-терапии, но и от терапии увлечённостью, побуждением к творчеству. Терапия творческим самовыражением — не просто побуждение к творчеству, способному действовать целительно: к рисованию, к писанию рассказов, к увлечённому общению с искусством, с природой… Лечение творчеством в широком смысле — или, как это называли в старину, "лечение впечатлениями" — в психиатрии хорошо известно. В российских дореволюционных психиатрических больницах проводились экскурсии, концерты — правда, там выступали не сами больные, а в основном служители больниц, развлекая больных и таким образом целебно оживляя их душу. Это действительно помогает душевнобольным, даже самым тяжёлым, — им становится легче, светлее жить хоть ненадолго. Арт-терапия — другое. Это лечение сформировалось к середине ХХ века, в основном работами психоаналитиков, педагогов, психологов. Это уже не просто в широком смысле лечение искусством и творчеством, но лечение с изучением, под руководством психотерапевта, своей, как говорят арт-терапевты, изобразительной продукции для того, чтобы понять происки бессознательного, свои внутренние комплексы, — по возможности осознать то, что тебя тягостно давит, и таким образом от этого освободиться. Любая подлинная арт-терапия концептуальна: в её основе лежат психологические теории, концепции, прежде всего психоаналитические, но не поиск природных, клинических особенностей души в творчестве.

Терапия творческим самовыражением идёт не от концепций, а от особенностей природы человека. Если совсем в двух словах, то это изучение своей природы, своего характера, своей хронической душевной болезни, депрессии, тревоги и т.п. Для чего? Для того чтобы сообразно особенностям своей личности, своей природы творить в самом широком смысле — то есть неповторимо, по-своему, делать самые разные дела. Не только и не столько рисовать или писать стихи, но вообще творчески по-своему общаться с искусством, наукой, природой, с другими людьми. Быть во всём собою — и одухотворённо осознавать это.

— Главные адресаты вашего метода, насколько я понимаю, люди с разнообразными тревожно-депрессивными расстройствами, которым свойственно тяжкое переживание своей неполноценности. Как и почему творчество способно им помочь? — Да, метод показан прежде всего людям, которые тревожно не чувствуют себя самими собой, у которых в душе каша, неопределённость, аморфность — это бывает, например, при депрессии. Человеку хочется вернуться к себе; и когда в творчестве он начинает чувствовать себя собою, эта "самособойность" теснит депрессию. Самое трудное здесь — помочь человеку войти в творческое состояние. Это возможно по-разному: так, как это делают арт-терапевты, и так, как это делаем мы.

Когда творческие импульсы глушатся равнодушными взрослыми, ребёнок замыкается в себе, теряет ощущение полёта. Отсюда аутизм, страхи, агрессия и другие наболевшие особенности детского развития. Если удаётся вовлечь человека в творческий процесс, многие психологические барьеры исчезают — и у детей, и у родителей. Оказывается, творчество и свобода — незаменимые компоненты здоровой личности.

Мы посильно помогаем нашим пациентам познать свою природу в творческом самовыражении. Для этого у нас есть даже учебники. Пациенты изучают свой характер — через другие характеры, в сравнении с ними. Они рассматривают картины, в том числе картины великих художников прошлого. Вообще погружаются в историю культуры — поэзию, прозу, науку… Во всём этом они учатся видеть прежде всего стойкие душевные природные особенности. Стараются понять: "Насколько мне это близко или, наоборот, чуждо?" — чтобы в конце концов глубже и отчётливее понять себя. Вот у тебя, допустим, характер Пушкина, у тебя — Лермонтова, а у него — Достоевского. Мы не занимаемся ни изучением культуры, ни тем более оценкой художественных произведений. Это не наше дело — говорить о том, талантливо это или нет, хорошо или плохо, мы не искусствоведы, боже упаси. У нас совсем другие задачи. Если сказать просто, путь терапии творческим самовыражением — это "познай самого себя", пойми — обязательно в сравнении с другими, — какой у тебя характер, что за болезнь, в чём её особенности. Второе — пойми, что для каждого своё, каждый живёт сообразно своей природе. Прекрасно жить по-всякому, лишь бы это было нравственно. И третье — это, узнав себя через других, обрести себя в своём творческом полёте.

Главное — чтобы человек понял и принял себя. Чтобы научился видеть ценность, преимущества некоторых своих особенностей, понял, если угодно, силу своей слабости.

— Мне запомнился случай, который вы как-то описывали: хрупкий, неловкий молодой человек с математическими способностями истязал себя физическими упражнениями, всякими экстремальными эскападами, занимался альпинизмом, чтобы преодолеть свою слабость, и всё кончилось очень плохо: он погиб в горах. — Это действительный случай, мы учились в одном классе. Я думаю, он просто не понимал математическую силу своей слабости. Он не считал это силой. То, что его работы печатали в сборниках работ известных математиков, когда он учился в десятом классе, для него не было важно. Его мучило, как он неловок в физкультурном зале: костлявый, розовый, никаких мускулов… Он хотел быть как все — в этом возрасте ведь хочется быть настоящим мужчиной, воином. Дрессировал себя — и упал в пропасть.

— Расскажите, пожалуйста, о конкретных методиках: что такое, например, творческое коллекционирование? Чем оно отличается от "нетворческого"? — Пациент не просто собирает сериями, скажем, марки, как обычно делают коллекционеры. Коллекционеры ужаснулись бы, если б увидели, что тут происходит: в альбоме на одной странице могут соседствовать марки из разных тем, времён; здесь могут быть даже попорченные марки, которые бы ни один коллекционер в своё собрание не включил. Дело в том, что именно для нашего пациента все эти марки объединяет. А объединяет их то, что они ему созвучны; что в каждой марке он видит что-то помогающее ему чувствовать себя собой. Там могут быть и животные, и растения, и портреты, и сооружения — лишь бы всё это в совокупности образовывало "портрет" собирателя. Тут же, на соседней странице, может быть и несозвучное — то, что человеку, напротив, чуждо, даже неприятно… Это тоже бывает важно — чтобы через несозвучное отчётливее почувствовать своё, себя — собою.

— Есть ещё такая интересная вещь, как "творческий поиск одухотворённости в повседневном". Что это значит? — Это означает способность в самом обыкновенном — в каком-нибудь городском запылённом одуванчике — увидеть красоту, в сущности, собственную красоту. Вообще увидеть, открыть необычное, созвучное себе, неповторимое, то есть себя, своё. Это у Андрея Платонова особенно тонко выражено. Ведь открыть что-то особенное в обыкновенном может лишь тот, кто есть личность. Скажем, идёт такой человек по лесу и видит необыкновенную, дивную для него шишку. Мимо неё прошли тысячи людей, а он взял эту шишку — и оказалось, что она в некотором роде произведение искусства. Но другие люди этого поначалу не заметили. А он — заметил, увидел в ней свою красоту и через эту шишку показал людям своё неповторимое. Поэтому она и может даже стоить больших денег — где-нибудь в Японии, чувствующей, понимающей эти духовные ценности, глубины. Хотя человек не затратил видимых усилий для того, чтобы с этой шишкой что-то сделать, — просто выхватил её из окружающего её своим взглядом — творческим, художественным.

— Как проходят ваши групповые занятия с пациентами? — В группе примерно 10—12 человек. Вначале психотерапевт или кто-нибудь из достаточно подготовленных пациентов рассказывает о каком-нибудь, например, художнике, писателе, учёном — можно рассказывать вообще обо всём на свете, но так, чтобы увидеть в этом глубинную связь характера — в широком смысле, как букета душевных особенностей — с произведением творчества, вообще с творческим поведением человека.

Мы обсуждаем творчество человека, его биографию, исходя из его характера, его душевной болезни. У нас ведь есть и тяжёлые больные. Для них важно увидеть, что среди великих людей было немало душевнобольных. Об этом важная для нас книга Александра Шувалова "Безумные грани таланта" — это наша энциклопедия, мы часто на неё опираемся.

Кстати, мне часто приходится отвечать на вопрос, какой смысл в терапии творческим самовыражением, когда мы знаем, что у громадного количества художников, писателей были и есть серьёзные трудности с душевным здоровьем?

Я говорю: "А что было бы, если бы они жили вне творчества?" В том-то и дело, что подлинное творчество — это всегда лечение страдания. Я в этом убеждён. И если у человека нет подлинного страдания, если он не мучается — ничего великого он не создаст. Творчество — не баловство. Это ещё Дюрер замечательно показал в гравюре "Меланхолия". Страдание, депрессия, меланхолия — это очень часто не гнилая болячка, которую надобно вырезать и выбросить: страдание таит в своей глубине и противоядие от себя самого в виде способности к творчеству. Не встречал ни одного более-менее сложного душой человека с переживанием своей неполноценности, который не был бы способен создавать что-то своё, творчески неповторимое.

Важно, что терапия творческим самовыражением — терапия клиническая, то есть те или иные приёмы терапии творчеством используются в зависимости от клинической картины. Например, наш диссертант Инга Юрьевна Калмыкова помогает в нашем духе тяжёлым больным шизофренией — с шизофреническими шубами, с острыми психотическими расстройствами, конечно, вне острых состояний, когда психотика спадает и больные пребывают в тягостной заторможенности с переживанием своей неполноценности, изменённости. Это совсем другая работа, нежели, например, с психастениками. Больные шизофренией с глубокими душевными изменениями часто не могут вдумчиво постигать характеры людей. Тогда они изучают характеры через цветы, через образы животных в сказках — примерно так, как это происходит и в детском саду или в школе, где метод применяется для здоровых застенчивых ребят. Главное — уловить свою стойкую душевную особенность и в ней свою силу-ценность.

Тут есть ещё один важный момент. Мы говорим, что творчество уникально — ведь никогда не было такого человека, как каждый из нас, и никогда не будет в точности — ни телесно, ни душевно. Индивидуальность как основа творчества неповторима. А при чём тут характеры? Ведь характеры повторимы.

— Видимо, повторима общая матрица, а то, как мы её заполняем, — всякий раз индивидуально. — Так в том-то и дело, что сначала нужно найти то, что роднит тебя с другими, на которых похож. Узнать, с кем ты вместе в каком-то определённом характере. Независимо от таланта, способностей. С Пушкиным? С Чеховым? Может быть, с другими, сегодняшними известными людьми, с твоими товарищами, у которых тот же характер? А затем, изучая эти стойкие душевные особенности, общие для своей группы, постепенно обнаруживаешь, в чём же ты неповторим в сравнении с другими людьми в этой группе, в этом характере.

Между прочим, именно так с давних пор учатся студенты в творческих вузах: они рисуют картину созвучного им художника — того, на которого больше похожи душой, и через некоторое время начинают чувствовать, понимать, в чём же я другой, неповторимый. Психолог Геннадий Моисеевич Цыпин отметил, что Морис Равель называл это "бессознательной неточностью": студент консерватории исполнял произведение созвучного ему композитора как созвучный ему исполнитель и обретал себя, собственную манеру игры, когда появлялось невольное отклонение от заданного, творческое движение, свойственное только ему, обусловленное его неповторимой индивидуальностью. Всё время об этом вспоминаю.

— Вы разрабатывали свой метод на протяжении 30 лет. Как он изменился за это время? — Конечно, углублялся и расширялся. Независимо от меня вышел за стены медицины. Его стали применять психологи, педагоги. В применении к здоровым людям это называется уже не терапией, а характерологической креатологией. Есть сильные отделения центра метода — в Новокузнецке, в Одессе, — работающие со здоровыми взрослыми людьми, с детьми. Ядро центра работает в Москве на кафедре и в лиге, о которых сказано выше. Терапия творческим самовыражением может применяться долгосрочно и краткосрочно. Краткосрочная терапия обычно продолжается до трёх месяцев. Но это может быть даже одна глубокая встреча. Конечно, она должна сопровождаться домашним чтением, самостоятельной работой. Во всяком случае, такая встреча даёт запал для дальнейшей самостоятельной работы. Надёжно, основательно помогающая больным долгосрочная терапия продолжается годы — от 2 до 5 лет.

— Я читала, что ваш метод разработан с учётом особенностей российского менталитета…— Конечно. Дело в том, что метод показан людям с переживанием своей неполноценности. Многим другим, скажем, тем, кто достаточно уверен в себе, думает о себе, что он больше, лучше, значительнее, нежели есть на самом деле, метод не нужен. В России же всегда было много людей с переживанием своей неполноценности, неуверенных в себе, застенчивых.

Переживание своей неполноценности — это характерологическое переживание, сплетающееся из робости, стеснительности, застенчивости, неуверенности в себе, малодушия, стремления думать о себе хуже, чем есть на самом деле, и непременно — тревожности, ранимости. Такой человек постоянно испытывает чувство вины. Особенно перед близкими: всё думается, что мало хорошего им делает. Обычно он и физически неловок. Главный конфликт такой души — конфликт чувства своей неполноценности, несостоятельности с ранимым самолюбием.

— То есть, с одной стороны, я плохой, с другой — я же от этого и мучаюсь. Но ведь мы пришли к этому от русского менталитета — что же, это наша национальная черта? — Конечно. Это сказывается в национально-психологических особенностях многих россиян, и прежде всего — российской интеллигенции. Об этом написано немало книг — глубоких, одухотворённых. Бердяев, например, вообще называет русскую душу "бабьей". А на другом конце российских качелей он видит "звериное". "Бабье", "женское" — в смысле жалостливости, скромности, покорности. Даже при часто внешней гиперкомпенсаторной "сверхуверенности".

Главное — дать детям и, стало быть, вам, моим нынешним детям, возможность творчески пройти те этапы, которые вы не смогли пройти в нужном возрасте. Главное — научить вас отличать красоту от уродства, слышать (видеть) гармонию и дисгармонию. Это то, что важно для вас и ваших детей в первую очередь.

Но в том-то и дело, что именно такие "слабые" люди расположены к творчеству, притом к глубокому, психологичному; и оно становится для них лечением, часто бессознательным, стихийным. Этим объясняются и особенности российской литературы, искусства. Вспомним русскую живопись, особенно XIX и XX века, русскую психологическую прозу: сколько в этом переживания своей неполноценности, чувства вины перед теми, кому ещё хуже… И терапия творческим самовыражением прежде всего — для россиян.

— Выходит, такие установки русской культуры — переживание своей неполноценности как своего рода ценности, как этически предпочитаемой позиции — вещь очень обоюдоострая. Сразу и не скажешь, конструктивны они или деструктивны, скорее уж, и то и другое вместе, — за одно приходится платить другим? — В самом деле, наше национально-психологическое способствовало Октябрьской революции. И картины передвижников, и нравственно-психологическая проза Чехова, Толстого, Достоевского — всё это, естественно, углубляло чувство вины россиян перед бедствующим, хотя и недостаточно практичным, народом. Ленин не зря называл Толстого "зеркалом русской революции". Уж советская власть отблагодарила русскую художественную интеллигенцию. Когда мы учились в советской школе, нашей отрадой было изучение произведений русской классики в оригинале. Наряду с этим, конечно, были "Как закалялась сталь", Фадеев и так далее, но мы чувствовали, что настоящее — это Толстой, Чехов, Достоевский. Они не виноваты в том, что способствовали катастрофе. Это случилось у них само собой, так сложна жизнь.

— Словом, получается, что с точки зрения чувства собственной ценности человек русской культуры наиболее уязвим? Что людям нашей культуры чаще всего, типичнее всего не хватает именно самопринятия, уверенности в себе? — Безусловно. Обломов, конечно же, национальный российский характер. Он постоянно и интересно размышлял — и не находил ничего, ради чего стоило бы встать с дивана. Эта дефензивность, то есть переживание своей неполноценности вместе с неспособностью решительно действовать, противостоит высокой волевой активности, прагматизму, то есть концептуальной практичности, чего в России так мало.

Беседовала Ольга Балла