«Впрочем, гвоздика до того смела, что неравные силы ее не пугают. С багровым
фингалом под глазом, уволенная со всех мест работы, гвоздика все равно будет бороться,
писать в инстанции и дежурить у Мавзолея с плакатами. Типичная правдоискательница...»
Муж был ответственный советский работник. Он был нестарый человек, крепкий, развитой
и вообще, знаете ли, энергичный, преданный делу социализма и так далее.
И хотя он был человек простой, из деревни, и никакого такого в свое время высшего
образования не получил, но за годы пребывания в городе он поднаторел во всем и много
чего знал и мог в любой аудитории речи произносить. И даже вполне мог вступать в
споры с учеными разных специальностей - от физиологов до электриков включительно.
А жена его, Пелагея, между тем была женщина неграмотная. И хотя она приехала из
деревни вместе с ним, но ничему такому не научилась, осталась неграмотной и даже
свою фамилию она не могла подписывать.
А муж Пелагеи, видя такую ситуацию, ужасно огорчался, страдал и не понимал, как
ему выйти из беды. Тем более он сам был чересчур занят и не имел свободного времени
на переподготовку своей супруги.
И он ей говорил:
- Ты бы, Пелагеюшка, как-нибудь научилась читать или хотя бы фамилию подписывать.
Наша страна, говорит, постепенно выходит из вековой темноты и некультурности. Мы
кругом ликвидируем серость и неграмотность. А тут вдруг супруга директора хлебозавода
не может ни читать, ни писать, ни понимать, чего написано! И я от этого терплю невозможные
страдания.
А Пелагея на это, конечно, так говорит. Она рукой махнет и так отвечает:
- Ах, отвечает, Иван Николаевич, об чем вы хлопочете! Мне этим не к чему заниматься.
В свое время я за это не взялась, а теперь мои годы постепенно проходят, и моя молодость
исчезает, и мои руки специально не гнутся, чтобы, например, карандаш держать. На
что мне учиться и буквы выводить? Пущай лучше молодые пионеры занимаются, а я и так
до старости лет доживу.
А муж Пелагеи, конечно, вздыхает с огорчением и говорит:
- Эх, эх, Пелагея Максимовна!..
Но однажды все-таки Иван Николаевич принес домой учебник.
- Вот, говорит, Поля, новейший букварь-самоучитель, составленный по последним
данным науки. Я, говорит, сам тебе буду показывать. И просьба - мне не противоречить.
А Пелагея усмехнулась тихо, взяла букварь в руки, повертела его и в комод спрятала:
пущай, дескать, лежит, может потомкам пригодится.
Но вот однажды днем присела Пелагея за работу. Пиджак Ивану Николаевичу надо было
починить, рукав протерся.
И села Пелагея за стол. Взяла иголку. Сунула руку под пиджак - шуршит что-то.
"Не деньги ли?" - подумала Пелагея.
Посмотрела - письмо. Чистый такой, аккуратный конверт, тоненькие буковки на нем,
и бумага вроде как духами или одеколоном попахивает.
Екнуло у Пелагеи сердце. "Неужели же, думает, Иван Николаевич меня зря обманывает?
Неужели же он сердечную переписку ведет с порядочными дамами и надо мной же, неграмотной
дурой, насмехается?"
Поглядела Пелагея на конверт, вынула письмо, развернула - не разобрать по неграмотности.
Первый раз в жизни пожалела Пелагея, что читать она не может. "Хоть, думает, и чужое
письмо, а должна я знать, чего в нем пишут. Может, от этого вся моя жизнь переменится,
и мне лучше в деревню ехать, на мужицкие работы".
И у самой в груди закипело от обиды и досады. И сердце перевернулось от огорчения.
"Все-таки, думает, я Ивана Николаевича чересчур люблю, если через это письмо я настолько
страдаю, мучаюсь и ревную. Как, думает, обидно, что я этого письма прочесть не могу!
Я бы сразу узнала, в чем тут дело".
И вот она заплакала. И стала вспоминать разные мелочи про Ивана Николаевича. Да,
он действительно как будто переменился в последнее время. Он стал об усиках своих
заботиться - причесывает их. И руки часто моет. И надевает новую кепку.
Сидит Пелагея, думает эти мысли, смотрит на письмо и ревет белугой. А прочесть
письма, конечно, не может. Поскольку даже не понимает буквы. А чужому человеку ей
показать, конечно, совестно.
После она, поплакав, спрятала письмо в комод, дошила пиджак и стала поджидать
Ивана Николаевича. И, когда пришел он, Пелагея и виду не показала. Напротив того,
она ровным и спокойным тоном разговаривала с мужем и даже намекнула ему, что она
не прочь бы поучиться и что ей чересчур надоело быть темной и неграмотной бабой.
Очень этому обрадовался Иван Николаевич.
- Ну и отлично! - сказал он. - Я тебе сам буду показывать.
- Что ж, показывай! - сказала Пелагея.
И сама в упор посмотрела на ровные, подстриженные усики Ивана Николаевича. И снова
у ней сердце сжалось и в груди перевернулось от досады и огорчения.
Два месяца подряд Пелагея изо дня в день училась читать. Она терпеливо по складам
составляла cлова, выводила буквы и заучивала фразы. И каждый вечер вынимала из комода
заветное письмо и пыталась разгадать его таинственный смысл. Однако это было очень
нелегко.
Только на третий месяц Пелагея одолела науку.
Утром, когда Иван Николаевич ушел на работу, Пелагея вынула из комода письмо и
принялась читать его.
Она с трудом разбирала тонкий почерк. И только еле уловимый запах духов от бумаги
подбадривал ее.
Письмо было адресовано Ивану Николаевичу. Пелагея читала:
"Уважаемый товарищ Кучкин.
Посылаю вам обещанный букварь. Я думаю, что ваша жена в два-три месяца вполне
может одолеть премудрость. Обещайте, голубчик, заставить ее это сделать. Внушите
ей, объясните, как, в сущности, отвратительно быть неграмотной бабой.
Сейчас, к этой годовщине, мы ликвидируем неграмотность по всей республике всеми
средствами, а о своих близких почему-то забываем.
Обещайте, Иван Николаевич, это сделать.
С коммунистическим приветом Мария Блохина".
Пелагея два раза прочитала это письмо и, чувствуя какую-то новую обиду, заплакала.
Но потом, подумав об Иване Николаевиче и о том, что в ее супружеской жизни все в
порядке, успокоилась и спрятала в комод букварь и злополучное письмо.
Так в короткое время, подгоняемая любовью и ревностью, наша Пелагея научилась
читать и писать и стала грамотной.