Несколько слов о женщинах Ферганы конца XIX века
2008-11-25 00:58 От редакции

В Москве готовится к переизданию труд замечательного русского востоковеда Владимира Наливкина и его супруги Марии Наливкиной «Очерк быта женщины оседлого туземного населения Ферганы».

Кроме бесспорной научной ценности, эта книга интересна и широкому кругу читателей, ведь в ней есть замечательные описания жизни среднеазиатского общества в середине XIX века. Мария Владимировна Наливкина была первой европейской женщиной, проникшей на недоступную для посторонних мужчин женскую половину жилища коренных обитателей Средней Азии.

Эта книга, впервые вышедшая в России в 1886 году, давно стала раритетом, как и другая фундаментальная работа Наливкиных - «Туземцы раньше и теперь», ранее полностью опубликованная на нашем сайте.

Читайте также: Биография Владимира Наливкина; полный текст книги «Туземцы раньше и теперь».

Владимир Петрович Наливкин (1852-1918 гг.)

О содержании книги объемом в 240 страниц (450 тысяч знаков с пробелами) говорит уже ее оглавление: «Краткий очерк Ферганской долины. - Религия и духовенство. - Жилище и утвари. - Наружность женщины и ее одежда. - Занятия и пища. - Характер женщины, ее привычки, занятия и поведение в отношении окружающих. - Беременность и роды. Девочка. - Девушка. Сватовство и брак. - Многоженство. Развод. Вдоство и смерть женщины. – Проституция».

Предшествует очерку и предисловие, написанное авторами в 1886 году. «Малое сравнительно знакомство русских с бытом как всего вообще туземного населения, так главным образом и с бытом здешней женщины, подало нам мысль поделиться с читающей публикой результатами тех наблюдений, которые нам удалось произвести, прожив несколько лет среди сартов Ферганской области, причем внешняя обстановка тогдашней жизни была тоже вполне сартовская. Это последнее обстоятельство, вместе с некоторым знанием языка, в значительной мере облегчило для нас дело сближения с туземным обществом. Удалось ли нам достаточно верно и наглядно изобразить картину данной жизни и остаться достаточно же объективными – об этом пусть судит сам благосклонный читатель. Мы будем вполне удовлетворены, если, несмотря на замеченные им недостатки, промахи и упущения, читатель скажет все-таки, что наш скромный труд представляет для него некоторую долю интереса».

Составители и редакторы нового издания «Очерка быта женщины оседлого туземного населения Ферганы» - этнолог Сергей Абашин и историк Елена Ларина (исторический факультут МГУ им. М.В.Ломоносова) - любезно предоставили агентству «Фергана.Ру» право разместить в Сети некоторые фрагменты будущей книги. Мы с благодарностью принимаем это предложение. Полная электронная версия книги будет опубликована в Сети после появления печатного варианта.

ФРАГМЕНТЫ ИЗ КНИГИ «ОЧЕРК БЫТА ЖЕНЩИНЫ ОСЕДЛОГО ТУЗЕМНОГО НАСЕЛЕНИЯ ФЕРГАНЫ»

В. Наливкин и М. НаливкинаКазань. Типография Императорского Университета. 1886 г.

Краткий очерк Ферганской долины

Фергана представляет собою долину, идущую в направлении с северо-востока на юго-запад и окруженную со всех сторон горными хребтами, разомкнутыми лишь в юго-западном углу последней, у г. Ходжента. (…)

Главнейшие, наиболее населенные, торговые и промышленные пункты – города – суть: Кокан, Маргелан, Андижан, Наманган, Ош и Чуст. Кроме этих городов, по числу которых теперешняя Ферганская область делится на шесть соответствующих уездов, существуют кишлаки (селения), из коих некоторые, вроде Исфары и Риштана кокандскаго уезда, Шарихана и Ассаке – маргеланскаго и Узгента – андижанскаго, по своим размерам и количеству населения отнюдь не уступают таким городам, как Ош и Чуст. (…)

Улицы [городов] всегда очень не широки; нередко две арбы или разъезжаются с очень большим трудом, задевая концами осей за заборы и стены домов, или же и совсем не могут разъехаться, так что одной из встретившихся арб приходится осаживать лошадь назад до первого переулка, в который она и въезжает, давая таким образом возможность проехать другой арбе. По обеим сторонам улиц сырые, глинобитные стены одноэтажных, по большей части, домов с плоскими земляными крышами и без окон на улицу; такие же глинобитные заборы; маленькие ворота и калитки; городские горлицы, очень похожие на египетских голубей; худые, подозрительного вида и нередко опаршивевшие собаки на улицах, на крышах домов и иногда даже на заборах, откуда они лаят на проходящих и проезжающих. Полунагие, чумазые и все-таки нередко прехорошенькие ребятишки обоих полов играют в уличной пыли, и если их не давят ежедневно десятками, то потому только, что у сартов не принято ездить большими аллюрами. Женщины-сартянки с лицами, закрытыми черной волосяной сеткой, в серых паранджи, халатах с узкими длинными рукавами, накидываемых на голову, причем подол и концы рукавов волочатся или по крайней мере достигают до земли, по одной, по две с ребятами на руках, с узлами шелковичных коконов на голове двигаются плавной, слегка торопливой походкой, напоминая своей серой фигурой скорее мумий, чем живые человеческие существа.

Сарты в ситцевых, тиковых и реже шелковых халатах или же в белых и полосатых рубахах на манер халата из местной бумажной материи, в чалмах и в тюбетейках, босиком и в ичигах с калошами, пешком, верхом и на арбах; евреи-красильщики в таких же приблизительно костюмах, но с длиннейшими пейсами и с вечно синими от краски руками; два-три индуса; киргиз в меховой шапке на маленькой, худенькой клячонке с несколькими верблюдами в поводу; маленький арык поперек улицы, через него вместо мостика небольшая каменная плита. Налево мечеть с плоской же земляной крышей, открытая с восточной стороны, внутри выштукатуренная белым алебастром, с нишами в стенах, с резными столбами и пестро раскрашенным потолком; на дворике пруд, обсаженный большими, тенистыми карагачами; входная калитка внизу на аршин от земли заделана решеткой, дабы в мечеть не забегали животные, могущие осквернить это священное для мусульманина место; входя сюда, правоверные бывают принуждены перелезать через эту решетку. (…)

Базар. Еще издали слышится неприятный, острый запах кунжутного масла, на котором тут же, на базаре, приготовляются разные снеди; гул нескольких сот, если не тысяч, голосов торгующегося люда, стук кузнечных молотов и ржание коней. Изредка откуда-то выносится резкий рев верблюда. На базаре улицы значительно шире, чем в остальной части города. По сторонам их лавки и лавочки обыкновенно очень небольших размеров; у большинства с наружной стороны маленькие навесы из камышевых плетенок на тоненьких подпорках из таловых жердей; здесь работают и торгуют кузнецы, шорники, седельники, портные, серебрянники и медники; вперемешку с ними касабы (мясники) и бакалы (мелочные лавочники) продают мясо, дыни, морковь, перец, лук, масло, рис и табак. Вот лавочка с книгами; рядом с ней варят и продают пельмени и пирожки; дальше выделывают шубы; вот кудунгар толстой карагачевой колотушкой отбивает яркий, с замысловатым узором атлас; мадда весь в поту, с вытаращенными в экстазе глазами, размахивая руками и ударяя себя кулаком в грудь, ходит большими шагами взад и вперед и не своим голосом выкрикивает биографию какого-то мусульманского святого. Далее целый ряд лавок с войлоками, волосяными арканами, шерстяными мешками и др. подобными же изделиями; продавец халвы во все горло орет: «шакар-дак»! (как сахар); с другой стороны, как бы в ответ ему несется: «муз-дак! шарбат!» (шербет! холодный как лед!) На углу в чай-хана несколько хорошо одетых сортов сидят полукругом, лицом к базару с батчёй, смазливым, разряженным мальчиком посередине, пьют чай и курят чилим, местный кальян с длинным тростниковым чубуком. Далее длинные, крытые ряды лавок с красным товаром – ситцы, кумачи, тики, платки – все по преимуществу самых ярких цветов; перед одной из лавок целая компания юродивых – дивана, в высоких конических из красного сукна шапках – куля, с длинными посохами, с горлянками у пояса вместо наших нищенских сум, нестройным пением выпрашивать подаяния; лавочник старается не смотреть на них и затевает разговор с одним из проходящих мимо его сартов. По другой стороне исыркчи, тоже юродивый, снует в толпе, окуривает проходящих вонючим дымом травы – исырка, дабы охранить их от приближения шайтана и тоже выпрашивает себе подаяние. Налево целый ряд лавок с развешанными по стенам кусками атласа, канауса, ипаркака, адряса и др. шелковых материй; далее сидят аттары с пуговицами, тесемками, лекарствами, зеркальцами, косметиками и др. мелочью; несколько лавочек с тюбетейками различнейших цветов и узоров. В кучки зевак авганец заставляет плясать ученую обезьяну, показывающую, как солдат ходит с ружьем, как охотник крадется к дичи и проч. В большие, открытые ворота видна внутренность каравансарая, просторного двора со сплошным рядом маленьких худжра, келий вдоль стен, с громадными весами, с ворохами кож, железа, котлов и кошем, с пузатыми купцами-сартами; с юркими, благообразными прикащиками; с возчиками киргизами и, наконец, с русским чиновником в форменной фуражке и с толстой тетрадью в руках. (…)

В рассовом или племенном отношении оседлое население Ферганы, носящее общее название сартов, состоит из узбеков (или тюрков) и таджиков.

Сарты-узбеки, говорящие на тюркском языке, суть прежние кочевники узбекских родов Кыргыз, Багыш, Кипчак, Каракалпак, Курама, Минг, Юз, Кырк и др., осевшие здесь в разное время и принявшие земледельческий культ местных аборигенов таджиков. [Заметим, между прочим, что оседание это в силу совокупности разнаго рода причин непрестанно продолжается и в настоящее время]. В пределах Ферганы в численном отношении сарты-узбеки значительно преобладают над таджиками. Немногочисленные сравнительно поселения последних, говорящих на наречии персидского языка (Касан, Чуст, Камыш-Курган, Канибадам, Исфара, Варух, Сох и др.) лежат вдоль подножья окружающих долину хребтов и указывают на те пункты, из которых как из центров, происходило постепенное разростание существующих ныне культурных оазисов долины.

Вместе с тем в настоящее время вся разница между оседлыми узбеками и таджиками заключается, собственно говоря, только в одном языке. Религия, образ жизни, привычки и обычаи, все это настолько одинаково, что далее мы будем иметь в виду главным образом оседлую женщину-узбечку, называя её общим именем сартянки, т.е. так, как это принято между русскими, живущими в средней Азии.

Восприняв земледельческий культ таджика, узбек принял вместе с тем от таджика же персидское название многих кушаний; большей части теперешней его утвари, разного рода инструментов, орудий, строительных терминов – словом всего того, что отсутствовало в прежнем кочевом быту узбека, а потому не имело и названий на его узбекском, тюркском языке.

В то же самое время не меньшее количество персидских слов внесла в современный нам сартовский (тюркский) язык и принятая им персидская литература , а принятие ислама ввело массу арабских слов (преимущественно названия отвлеченных предметов, юридические и богословские термины, а равно и большинство собственных имен). Таким образом, в современном нам сартовском (тюркском) языке половина почти слов персидские и арабские.

Жилище и утварь

(…) Религия запрещает туземной женщине показываться при посторонних мужчинах без покрывала и советует, чтобы последние, по возможности, не слышали бы даже и ее голоса. Подобное постановление религиозного кодекса не могло, конечно, не отразиться на общем характере и расположении жилищ.

В большинстве случаев, везде там, где это мало-мальски возможно при наличных средствах данной семьи, двор делится на две, совершенно обособленныя половины: наружную, мужскую – ташкари и внутреннюю, женскую, семейную – ичкари.

Такого деления двора на ташкари и ичкари мы не встречаем только у наиболее бедных семей, не имеющих средств на сооружение построек в двойном почти количестве, или у таких, усадебные участки которых настолько малы, что по своим размерам не допускают разделения их на две части. В этом случае, удовлетворяя требованиям религии, туземец располагает свои постройки так, чтобы при растворенной калитке ведущей на улицу, женщина, выходящая из сакли на двор, не была бы видима проходящим по улице людям. Для этой цели очень часто перед калиткой или воротцами, в некотором расстоянии от них, выводится стенка не много выше человеческаго роста, заслоняющая собою от посторонних глаз большую часть внутренности двора. Дворы такого рода встречаются одинаково как в городах, так в кишлаках, но в последних чаще, чем в первых.

Размеры двора никогда почти не бывают велики; в городах, где усадебные места дороги, даже у наиболее состоятельных лиц ташкари и ичкари вместе занимают площадь земли не более 10x15 и 15х20 саженей. (…)

Внутренность ичкари всегда остается невидимою с наружного двора.

Размеры ичкари или одинаковы с ташкари, или меньше их.

В ичкари находятся: жилые комнаты; кухня, у богатых отдельная от жилого помещения; маленькая кладовая – хазина-хана; хлев – маль-хана, а иногда еще конюшня и хлебный амбарчик. Где-нибудь между нежилыми постройками (или внутри конюшни) устраивается бадраб (отхожее место); яма роется очень глубокая, до 2-3 саж. глубиной; экскременты отдают значительный процент содержащейся в них воды подпочве (зачастую это пористые конгломераты), сгущаются и очень медленно возрастают в объёме; благодаря значительной глубине ям, не исключая и самого жаркого времени года, замечается полное почти отсутствие даже и аммониакального запаха, тем более, что содержание бадраба (имеющего земляной пол и деревянную настилку только над ямой и то покрытую слоем глины) всегда очень опрятно. (…)

В зажиточных семьях зимой, когда температура туземного жилья мало чем отличается от температуры двора, обогреваются таким образом. В аташ-дане кладется кучка хорошо прогоревших углей; над ними устанавливается не высокий табурет-сандал, покрываемый сверху одним или двумя ватными одеялами. Сидят около сандаля, подсунув ноги под одеяло. Нагреваются, понятно, одни только ноги.

Зимой у сандаля проводят большую часть дня и ночь; здесь работают то, что можно работать при таком положении, едят, ставя пищу поверх сандаля, и даже спят.

Если сандал не успеет совсем погаснуть и сильно настыть к утру, то спать очень удобно и даже приятно, так как, приподымая одеяло, можно пропустить тёплый, нагретый воздух, по желанию, до колен только, до пояса, до шеи. Утром голова, остававшаяся всю ночь на сравнительном холоде, всегда свежа, но зато простудиться очень и очень легко.

Нельзя не удивляться, как туземцы простуживаются и не мрут сотнями, благодаря их дневному сиденью у сандаля. Наложит сартянка под сандаль свежих углей и греет босые ноги; нажжет их до того, что чуть кожа не трескается, встает, надевает калоши на боcy ногу, идет на двор, стоит там полчаса, час, приходит назад, в комнату, опять садится у сандаля, опять греет ноги, опять выскакивает на двор, и так ежедневно, каждом шагу и всегда почти безо всяких сколько-нибудь серьезных и немедленных же последствии. Случаи простуд и ревматизмов бывают, конечно, но, по-видимому, далеко не в таком числе, какого можно было бы ожидать при таком широком игнорировании основных правил гигиены.

В бедных семьях сандаль большая редкость, ибо угли сравнительно дороги.

Наружность женщины и ее одежда

Преобладающий рост туземных женщин средний и низкий. Рослые в кишлаках встречаются гораздо чаще, чем в городах. В силу тех пищевых условий, о которых мы будем говорить несколько ниже, туземная девушка развивается далеко не быстро, а замуж выходит рано, в среднем на 13-м или 14-м году; оттого, по выходе замуж, молодая женщина довольно долго, а иногда и очень сильно растет. Существует даже поверье или замечание, что новобрачная растет тем больше и быстрей, чем больше ей нравится ее муж.

Полные женщины встречаются довольно часто. Большинство предрасположено к полноте и в зрелом возрасте быстро толстеет, попав в хорошие жизненных условия. Полнота считается одним из непременных условий красоты; часто красавицей называют чуть не урода с пышными атурами и здоровым цветом лица. Полнеть женщины начинают обыкновенно не ранее 19-20 лет и по большей части уже после рождения первого ребенка.

Телосложение очень редко бывает правильным. У большинства замечаются несоразмерно длинные торсы, что, впрочем, в значительной степени скрадывается покроем верхнего платья; в случае же отсутствия больших, хорошо развитых грудей, торс одинаково, как спереди, так и сзади, крайне плоский. В силу этих недостатков телосложения редкая туземная женщина, одетая в европейское платье, имеет сколько-нибудь приглядный вид.

Цвет кожи по преимуществу смуглый с самыми разнообразными оттенками до так называемого цвета нечищеннаго сапога включительно. Белая, нежная кожа встречается, правда, но сравнительно очень редко; о таких лицах туземцы говорят: «пахта-дак» — как вата — и отдают им безусловное перед другими предпочтение, если только цвет волос не слишком светел. Женщины со светлорусыми волосами встречаются не часто, а блондинки и рыжие очень редкие исключения и находятся у туземцев в совершенном пренебрежении. Одинаково с этим не одобряются и серые глаза, в общем довольно редкие. У большинства они кaрие и черные. (…)

Благодаря разнообразно типов было бы очень трудно дать какое-нибудь общее представление о господствующем выражении женских лиц. Однако же, всматриваясь в последние, нельзя не заметить, что выражение энергии повсеместно и во всех слоях женского туземного общества преобладает над апатией. Апатичное выражение, так часто встречающееся между мужчинами, у женщин сравнительно очень редко. Чаще других можно встретить выражение лица, а в особенности глаз, хитрое, плутоватое или проницательное и вдумчивое.

Ровные и крепкие передние зубы, подолгу сохраняющие белизну, были бы не редкостью, если бы многие из туземных женщин не имели обыкновения красить зубы черной краской тышхалы, которая, будучи раз положена на зубы, не сходит потом с них очень долго. (…) Родинка считается одним из лучших украшений лица. Выражение хал-дар – имеющая родинку – почти равносильно слову красивая. Веснушки встречаются довольно редко и, главных образом, у женщин со светлыми и рыжеватыми волосами.

Последние у большинства густы и длинны, но всегда почти очень жестки; мягкие волосы, не только между женщинами, но даже и между девочками, большая редкость. В городах молодые женщины до рождения первого, а иногда даже и второго ребенка, заплетают волосы у затылка в несколько, 4-8, мелких кос; оттого молодуха здесь называется бёш-какуль (пять кос). Обыкновенная же прическа замужней женщины две косы. (…)

Летом домашняя одежда женщины состоит из штанов, рубахи и платка; при выходе на двор на босу ногу надеваются калоши. В холодное время состоятельные надевают ичиги с калошами; бедные всегда, и лето и зиму, ходят или в калошах на босу ногу, или в ичигах без калош. Изредка можно встретить женщину в чулках из белой бумажной материи, вместо кожанных ичигов, и калошах. Прежде, лет 30 тому назад, большинство женщин ходило в таких чулках; теперь это всеми оставлено. Ходит по улицам в сапогах считается неприличным; в них ходит большинство теперешних проституток. Pycские ботинки, заветная мечта большинства тех местных франтих, который видели их где-нибудь случайно, только что начинают входить в моду и встречаются пока очень редко.

(…)

Франтить и наряжаться сартянка, в особенности молодая, любит, конечно, совершенно так же, как и женщина всякой другой рассы, но здесь самоукрашение это кроме личных, субъективных стимулов и побуждений, зиждется еще и на религиозных снованиях. Шариат советует женщине заботиться о том, чтобы она нравилась мужу и рекомендует ей для этой цели такие средства, как румяна, белила, усму (для окрашивания бровей), мушки (хал), локоны и проч. Таким образом для туземной женщины заботы о внешнем ее благообразии и привлекательности являются до некоторой степени нравственною обязанностью, от которой она избавляется или неимением средств, или же достижением того возраста, в котором у всех вообще известных нам народов излишняя заботливость о своей наружности считается и смешной, и зазорной. (…)

Девушка. Сватовство и брак

(…) Игры с подругами и сверстницами на улице прекращаются. Девушка начинает принимать все большее и большее участие в таких работах, как приготовление пищи, очистка хлопка и пряжа ниток.

(…) Одновременно с тем, как 12-13-летняя девочка надевает паранджи и чимбет, отношения к ней взрослых быстро меняются. Женщины начинают говорить с ней почти как с равной, часто упоминая при ней о возможности скорого замужества. Если она и играет в куклы, то только с теми подругами, которые моложе ее годами. С подругами однолетками она забавляется уже не куклами, а песнями, пляской и разговорами. Очень нередко темою последних являются сны, иногда быть может даже и вымышленные, но всегда почти касающиеся так или иначе того, что ожидает её впереди, в замужестве. Далеко нередки случаи, когда в этом же возрасте, в 12-13 лет, девочкой овладевает столь пламенное желание сочетаться браком, что все ее помышления останавливаются исключительно почти на этом вопросе. Одна из наших приятельниц сартянок чистосердечно признавалась нам в том, что когда её выдавали замуж (на 12-13 году), она была столь рада этому обстоятельству, что в день свадьбы скакала, прыгала, носилась по дому как угорелая и притихла лишь после трёпки, полученной ею за то, что она на радостях совсем забыла об обычном у сартов вытье невесты.

В детстве девочка сдружается с подругами и сверстницами путем игр. Девушки сближаются главным образом при посредстве обмена их мыслей; так же как и женщины сходятся они чрезвычайно быстро, но тем не менее никогда почти не приходилось наблюдать особенно долгой и тесной дружбы. Насколько быстро эта дружба возникает, настолько же, если еще не быстрей, она и разрушается иногда по самым ничтожным, мелочным поводам.

К 13-14 годам характер девушки в большинстве случаев вполне почти слагается; главнейшие черты его совершенно идентичны с чертами характера молодой женщины. Только в редких сравнительно случаях характер этот несколько изменяется под влиянием впечатления первого периода брачной жизни. На большинство же, прекрасно знакомое с тем, что ждет их за этим рубиконом, брак сам по себе совсем почти не влияет в отношении изменений характера. Гораздо более важным моментом впоследствие является рождение первого ребенка. Не раз приходилось видеть примеры того, как до 19-20 лет молодая женщина сартянка и по привычкам и по характеру оставалась совершенно такой же, какой она была в то время, когда выходила замуж на 13-14 году. Непоседливая, вечно праздная, вспыльчивая, а иногда просто-таки злая, родив первого ребенка, она делалась совершенно неузнаваемой; она становилась в высшей степени спокойной и ровной, начинала мало-помалу приниматься за работу и отнюдь не проявляла более той злобной вспыльчивости, которая еще так недавно была одной из основных черт ее характера. Заметим, однако же, что этот последней ход развития нравственного мира туземной женщины, конечно, не может считаться общим. Скорее его следует назвать одною из наиболее удачных случайностей, так как основные черты характера, замечаемый нами у девушки, по большей части остаются ее достоянием до могилы.

Одновременно с тем, как складывается характер девушки, замечаются и некоторые изменения в ее наружности. К 14-15 годам, а иногда и раньше, лицо сильно грубеет. Всего вероятнее, что для большинства туземцев это бывает совокупным результатом как влияний климата и действия солнечных лучей, так равно и крайней неудовлетворительности питания и той степени чистоты, в условиях которой вырастает и живет большинство туземцев. Очень нередки случаи, когда чрезвычайно хорошенькая и изящная в детстве девушка-сартянка успевает огрубеть и сильно подурнеть еще до замужества.

Случаи старых дев сравнительно очень редки (…), случается, впрочем, что девушка засиживается иногда до 20-23 лет. Причинами этого являются обыкновенно следующие, более или менее исключительные обстоятельства: или про данную девушку ходят упорные слухи о том, что она особенно плохая работница; или жених по несостоятельности растягивает уплату калына на несколько лет, а потому на такой же срок откладывается и сама свадьба; или, наконец, богатые и чванные родители долго отказывают женихам, надеясь, что для их дочери впоследствие выищется более подходящий. (Года три тому назад, в Намангане, в одной богатой сартовской семье родители, дожидаясь такого подходящего жениха, довели дело до того, что их 23-летняя дочь сбежала с татарином).

(…) Выдавая замуж дочь (или женя сына), родители всегда отдают предпочтение бракам близким как по расстоянию, так и по родству, перед браками отдаленными; при этом, вступая в брак с родственниками, наблюдают за тем лишь, чтобы не перейти в этом отношении границ, указанных и установленных религией. (Коран. Глава 4).

Браки близкие по расстоянию предпочитаются невестой и ее родителями потому, что иначе, уйдя далеко от них и др. родственников, молодая женщина очутится на чужбине, первое время замужства будет долго скучать, а впоследствие, если бы это понадобилось, не будет иметь при себе недежных защитников ее личных интересов и прав. Браки близкие по родству предпочитаются и родителями жениха, ибо в этом случае обыкновенно рассчитывается и возлагается много надежд на возможность устроить дело по-родственному, с уплатой возможно меньшего калина.

В городах очень нередки случаи, когда жених совсем не знает и никогда не видел своей невесты; он видит её в первый раз после свадьбы, когда молодую привезут в его дом. Такой порядок сватовства и женитьбы считается нормальным, должным, а потому сарт далеко не всегда признается в том, что ему удалось видеть свою невесту до брака или до сватовства. Приличие требует скрывать от посторонних то, что невеста была высмотрена, а иногда даже и более чем высмотрена, еще задолго до свадьбы. В большинстве же тех случаев, когда сарт женится на девушке одного с ним кишлака или одного городского квартала, он обыкновенно очень хорошо знает, на ком женится и какова его будущая жена. Во-первых, он несколько раз видел свою невесту девочкой, когда она бегала по улицам с открытыми еще лицом; во-вторых, если бы даже этого и не было, то родственницы всегда устроят дело так, чтобы он мог вполне разглядеть девушку до сватовства или до свадьбы, хотя бы на том же сумаляке, обычай которого описан выше; в-третьих, наконец, если сватовство происходит в кишлаке, жених может рассмотреть невесту во время уборки хлопчатника и пр. Что же касается до девушки, то ей рассмотреть своего жениха еще легче, так как мужчины не прячутся и лиц не закрывают.

Читайте также: Биография Владимира Наливкина; полный текст книги «Туземцы раньше и теперь».