«Политика после Басаева» (Политические последствия устранения террориста)
"Любой процесс политических коммуникаций строится в соответствии с известной формулой авторитета и теоретика пропаганды Гарольда Лассуэлла: «Кто? Что? Кому? По каким каналам? С каким эффектом? ...
Кто-что?Поговорим о некоторых политических проблемах, которые неизбежно увенчают факт (если он будет подтвержден окончательно, то есть справкой лаборатории № 124 Министерства обороны РФ в Ростове-на-Дону) уничтожения Ш.Басаева. Учитывая специфику нашей рубрики, можно рассматривать это событие как «сигнал» для «информационного поля». Гибель Басаева, без всякого сомнения, позволяет перекодировать некоторые важнейшие аспекты
политической пропаганды.
а) Это сигнал о том, что «Кавказ» как многолетний модератор российской внутриполитической ситуации начинает терять былоезначение;
б) «террористическая угроза» в качестве ключевого фрагмента основных политических технологий (remember: политическая реформа после Беслана) потеряла актуальность (консолидация общества «страхом» преодолела порог, за которым любой следующий теракт вызывает все большее озлобление социума против власти);
в) «кавказский вопрос», меняя «террористический ракурс», вероятно, трансформируется в более важную тему обретения полной самостоятельности и независимости Абхазией и Южной Осетией, к которым, так сказать, «переходит» пальма первенства и фокус общего внимания.
В целом, можно заключить, что эти изменения, отмаркированные смертью террориста № 1, носят позитивный, то есть восстанавливающий нормальный региональный информационный контекст характер. В соответствии с российскими интересами, Басаев «исчез»: - перед саммитом, где кому-нибудь, может быть, захочется поговорить о Чечне (или о том, почему Россия все с меньшим энтузиазмом поддерживает мировую антитеррористическую коалицию?); - после убийства российских граждан в Ираке (к чему Басаев имел какое-то отношение); - наконец, вообще по ситуации, когда «живой Басаев» был политическим фактором, бросающим тень на руководство страны, которое, во-первых, растянуло охоту за ним на непозволительно долгое время, и во-вторых, некоторым образом, строило политику, исходя из «кавказской ситуации», в формировании которой Басаев принимал непосредственное участие. (Именно набег Басаева на Дагестан стал началом вполне
объективного на этом фоне ренессанса разломанных ельцинским окружением спецслужб и всей политической экспансии «питерской группы»).
Кому – по каким каналам? Устранение Басаева – в своем главном политическом смысле – это открывшаяся возможность не виртуально, а реально укрепить мирный процесс в Чечне. (Деньги на войну даются, как правило, под «имя»). Это сигнал, прежде всего, чеченцам, о том, что, при всех оставшихся трудностях, главный фактор давления (даже, скорее, символ) теперь отсутствует. (Далее, отметим, что
именно это таит в себе немалую опасность).
Конечно, это сигнал миру о достигшей одной из высших точек «дееспособности» Кремля. Пока был жив Басаев, говорить о полном контроле над территорией страны было формально неудобно.
С каким эффектом? В отличие от безусловно-позитивного политического смысла уничтожения Басаева, эффект (следствия) этого события могут оказаться гораздо сложнее. Свидетельством этому: различная интерпретация сложившейся ситуации в Москве и в Грозном. Г-н Алханов, президент Чечни, например, считает финал Басаева концом антитеррористической операции федералов в республике. Это – понятная и объективная чеченская
точка зрения. Российское политическое руководство (тот же военный министр С.Иванов, «завернувший» в Чечню, изменив график очередной командировки) выразился более осторожно («рано расслабляться»), но, тем не менее, в политическом смысле диаметрально противоположно. По его мнению, еще ничего не закончено и антитеррористическая операция будет продолжаться.
Объективно – прекращать эту операцию на фоне региональных терактов и сохраняющейся угрозы для Центра – предпосылки созрели не все. На этом фоне смерть Басаева – важное, но не исчерпывающее событие. Которое способно добавить еще одну тему в список глухих, то есть не афишируемых разногласий между Грозным и Москвой. Если чеченская элита расценивает, как это видно, устранение Басаева с поля боя и с политической сцены как сигнал
окончательно брать дела в республике в свои руки, то Кремль явно с этим процессом спешить не хочет. Кроме того, говоря о знаках и символах в политике, надо не забывать о демографии: в Чечне подрастает поколение, не видевшее, фактически, ничего, кроме войны. Весьма опасной представляется даже гипотетическая возможность кого-то из местных политиков использовать невеликую любовь этих категорий чеченской молодежи к федералам в каких-то своих целях.
Басаев был общим врагом Москвы и Грозного – и весьма серьезным. Как известно, враг может консолидировать очень разные силы. Когда враг исчезает, союзники начинают чувствовать свою «непохожесть» весьма остро. Так что министр Иванов прав – расслабляться рано.