Как и говорил Аттикус, понемногу все уладилось. До середины октября все в Мейкомбе шло, как обычно, только с двумя горожанами случилось два незначительных происшествия. Нет, три, и прямо они нас, Финчей, не касались, но немножко все-таки касались.
     Первое: мистер Боб Юэл получил и почти сразу потерял работу, в тридцатые годы это был единственный случай, я никогда не слыхала, чтобы еще кого-нибудь, кроме него, уволили с общественных работ за лень. Короткая вспышка славы породила еще более короткую вспышку усердия, но его работа длилась не дольше его известности: очень скоро о нем забыли так же, как и о Томе Робинсоне. Тогда он опять стал аккуратно каждую неделю являться за пособием и, получая чек, угрюмо ворчал что-то насчет разных ублюдков, которые воображают, будто управляют городом, а честному человеку не дают заработать на жизнь. Рут Джоунз, которая выдавала пособие, рассказывала: мистер Юэл прямо говорил, будто Аттикус отнял у него работу. Она совсем расстроилась, даже пошла к Аттикусу в контору и все ему рассказала. Аттикус сказал - пускай мисс Рут не волнуется, если Боб Юэл желает обсудить это с ним, дорога в контору ему известна.
     Второе происшествие случилось с судьей Тейлором. Судья Тейлор не посещал воскресную вечернюю службу, а миссис Тейлор посещала. Воскресные вечера судья Тейлор с наслаждением проводил один в своем большом доме, он уютно устраивался в кабинете и читал записки Воба Тейлора (с которым он хоть и не состоял в родстве, но очень был бы рад состоять). В один из таких вечеров судья упивался витиеватым стилем и цветистыми метафорами и вдруг услышал какое-то противное царапанье.
     - Пшла вон, - приказал судья своей разжиревшей дворняге по имени Энн Тейлор.
     Но никакой собаки в комнате не было, царапанье доносилось откуда-то со стороны кухни. Судья Тейлор, тяжело ступая, пошел к черному ходу, чтобы выпустить Энн, и оказалось - дверь веранды качается, будто ее только что распахнули. Какая-то тень мелькнула за углом, но кто это - судья не разобрал. Когда миссис Тейлор вернулась из церкви, муж сидел в кресле, погруженный в записки Боба Тейлора, а на коленях у него лежал дробовик.
     Третье происшествие случилось с Элен Робинсон, вдовой Тома. Если мистера Юэла забыли, как Тома Робинсона, то и Тома Робинсона забыли, как когда-то Страшилу Рэдли. Но мистер Линк Диз, у которого работал Том, не забыл его. Мистер Линк Диз взял на работу Элен. Она ему была даже не нужна, но он сказал, у него на душе уж очень тяжко - скверно все получилось. Я так и не поняла, кто же присматривает за детьми Элен, пока ее нет дома. Кэлпурния говорила, Элен тяжело, ей каждый день приходится делать крюк, лишнюю милю, чтобы обойти Юэлов; в первый раз она пошла мимо их дома, а они стали швырять в нее чем попало. Мистер Линк Диз заметил, что она каждое утро приходит не с той стороны, и в конце концов допытался у нее почему.
     - Это ничего, сэр, мистер Линк, вы, пожалуйста, не беспокойтесь, - просила его Элен.
     - Черта с два, - сказал мистер Линк.
     Он велел ей после работы прийти к нему в магазин. Она пришла, и мистер Линк запер магазин, нахлобучил шляпу и пошел ее провожать. Он повел Элен короткой дорогой, мимо Юэлов. На обратном пути он остановился у их развалившихся ворот.
     - Юэл, - крикнул он. - Эй, Юэл!
     Из окон всегда глазели бесчисленные Юэлы-младшие, но сейчас не видно было ни души.
     - Знаю я вас, все попрятались, лежите на полу. Так вот, имей в виду, Боб Юэл: если я еще хоть раз услышу, что ты не даешь моей Элен ходить этой дорогой, ты у меня мигом попадешь за решетку, так и знай! - Мистер Линк сплюнул и пошел домой.
     На следующее утро Элен пошла на работу короткой дорогой. Никто в нее ничем не швырял, но, когда она миновала дом Юэлов, она обернулась и увидела, что мистер Юэл идет за ней. Она пошла дальше, а он все не отставал и дошел за ней до самого дома мистера Линка Диза. И всю дорогу он вполголоса ругался всякими словами.
     Она совсем перепугалась и позвонила мистеру Линку Дизу в магазин, который был неподалеку от дома. Мистер Линк вышел из магазина и видит - мистер Юэл облокотился на его забор.
     - Чего вытаращился на меня, Линк Диз, будто я свинья какая? Я не лезу к тебе в...
     - Во-первых, не висни на моем заборе, ты, вонючее отродье! Мне не по карману красить его заново. Во-вторых, держись подальше от моей кухарки, не то пойдешь под суд за посягательство на женскую честь.
     - Я ее пальцем не тронул, Линк Диз, охота была связываться с черномазой!
     - А для этого и трогать не надо, хватит того, что ты ее напугал, а если за словесное оскорбление под замок не сажают, я тебя притяну по закону об оскорблении женщины, так что убирайся с глаз долой! Лучше ты ее не трогай, со мной шутки плохи!
     Мистер Юэл, видно, понял, что это не шутки: Элен больше на него не жаловалась.
     - Не нравится мне это, Аттикус, очень не нравится, - отозвалась об этих событиях тетя Александра. - Этот Юэл, видно, затаил злобу на всех, кто связан с тем делом. Такие люди ужасно мстительны, я только не понимаю, почему он не успокоился после суда... Он же своего добился?
     - А я, кажется, понимаю, - сказал Аттикус. - В глубине души он, наверно, сознает, что мало кто в Мейкомбе поверил их с Мэйеллой россказням. Он-то думал оказаться героем, а что получилось?.. Ладно, негра мы осудим, а ты, голубчик, убирайся-ка обратно на свалку. Но теперь он как будто свел счеты со всеми, так что должен бы быть доволен. Вот погода переменится, и он тоже успокоится.
     - Но зачем он забрался к Джону Тейлору? Он, видно, не знал, что Джон дома, а то бы не полез... По воскресеньям вечерами у Джона свет горит только в кабинете и на парадном крыльце...
     - Мы ведь не знаем наверняка, что это Боб Юэл забрался к Тейлору, - сказал Аттикус. - Хотя я догадываюсь, в чем дело. Я обличил его во лжи, а Джон выставил его дураком. Все время, пока Юэл давал показания, я боялся взглянуть на Джона, боялся, что не удержусь от смеха. Джон смотрел на него такими глазами, словно увидел цыпленка о трех ногах или квадратное яйцо. Так что ты меня не уверяй, будто судьи не пытаются влиять на присяжных. - Аттикус усмехнулся.
     К концу октября наша жизнь вошла в привычную колею - школа, игры, уроки.
     Джиму, видно, удалось выкинуть из головы то, что он хотел забыть, а наши одноклассники милостиво позволили нам забыть о странностях нашего отца. Сесил Джейкобс один раз спросил меня - может, Аттикус радикал? Я спросила Аттикуса, и это его так насмешило, я даже обиделась, но он сказал - это он не надо мной смеется.
     - Скажи Сесилу, что я такой же радикал, как дядюшка Римус.
     Тетя Александра процветала. Мисс Моди, видно, одним махом заткнула рот всему миссионерскому обществу, и тетя опять там всем заправляла. Угощения ее стали еще восхитительнее. Из рассказов миссис Мерриуэзер я еще больше узнала про жизнь несчастных мрунов: они совсем не знают семейных уз, все племя - одна большая семья. У ребенка столько отцов, сколько в селении мужчин, и столько матерей, сколько женщин. Граймс Эверетт прямо из сил выбирается, хочет научить их уму-разуму, и ему никак не обойтись без наших молитв.
     Мейкомб опять стал самим собой. Он теперь совсем такой же, как в прошлом году и в позапрошлом, если не считать двух небольших перемен. Во-первых, из витрин и с окон автомашин исчезли плакатики Национальной администрации возрождения промышленности - "Мы вносим свою лепту". Я спросила Аттикуса, почему их сняли, и он сказал - НАВП скончалась. Я спросила, кто ее убил, и он сказал - девять старцев.
     Вторая перемена в Мейкомбе не имела государственного значения. Прежде канун Дня всех святых в Мейкомбе праздновали как придется. Ребята развлекались кто как умел, а если одному вздумается куда-нибудь что-нибудь взгромоздить, ну, например, легкую коляску на крышу платной городской конюшни, в помощниках недостатка не было. Но родители решили, что в прошлом году, когда нарушен был покой мисс Тутти и мисс Фрутти, дело зашло уж слишком далеко.
     Сестры Барбер мисс Тутти и мисс Фрутти были старые девы, и жили они в единственном на весь Мейкомб доме с подвалом. Про них говорили, будто они из республиканцев, ведь они переселились к нам из Клентона, штат Алабама, в 1911 году. Их привычки всех нас удивляли, и никто не понимал, зачем им понадобился подвал, но он им понадобился и был вырыт, и остаток жизни они только и делали, что гоняли оттуда все новые поколения юных мейкомбцев.
     Мало того, что по своим привычкам мисс Тутти и мисс Фрутти (на самом деле их звали Сара и Фрэнсис) были янки - они были еще и глухие. Мисс Тутти не признавалась в этом и жила в мире безмолвия, но мисс Фрутти была очень любопытная и завела себе слуховую трубку, такую большую, что Джим сказал - это граммофонная труба.
     Ребята все это знали и помнили. День всех святых был уже на носу, и вот несколько озорников дождались, пока обе мисс Барбер уснули крепким сном, пробрались к ним в гостиную (во всем городе на ночь запирались одни только Рэдли) и потихоньку перетаскали оттуда в подвал всю мебель. (Свое участие в этой вылазке я решительно отрицаю.)
     - Я их слышала! - Этот вопль разбудил ни свет ни заря соседей мисс Тутти и мисс Фрутти. - Грузовик подъехал к самым дверям! Они топали, как лошади. Теперь они, наверно, уже в Новом Орлеане!
     Мисс Тутти была уверена, что их мебель похитили бродячие торговцы, которые два дня назад проезжали через Мейкомб.
     - Они такие че-ор-ные, - говорила она. - Сирийцы.
     Был вызван мистер Гек Тейт. Он осмотрел место происшествия и сказал - это работали свои, мейкомбские. Мисс Тутти сказала - мейкомбских она всегда по говору узнает, а ночью у них в гостиной разговаривали не по-мейкомбски.
     Мисс Тутти требовала ищеек, на меньшее она не согласна, и мистеру Тейту пришлось отшагать за ними десять миль. Мистер Тейт пустил собак по следу, а они от парадного крыльца сразу же кинулись вокруг дома и стали лаять на дверь, ведущую в подвал. Три раза мистер Тейт подводил их к парадному крыльцу и отпускал, и все три раза они бежали к подвалу. Тогда он, наконец, догадался. К полудню никто из ребят уже не появлялся на улице босиком и никто не снимал башмаков, пока собак не увели.
     И вот мейкомбские леди решили - в этом году все будет по-другому. Школьный зал будет открыт, взрослым покажут живые картины, а для детей будут разные забавы - лови яблоко, помадка на веревочке, поймай осла за хвост. Кроме того, за лучший самодельный костюм для маскарада будет выдан приз - двадцать пять центов.
     Мы с Джимом взвыли. Не то чтобы мы собирались что-нибудь такое учинить, дело в принципе. Джим считал - он все равно уже слишком взрослый для Дня всех святых; он сказал, его в этот вечер в школу не заманишь. Ну и ладно, решила я, меня проводит Аттикус.
     Но скоро я узнала, что в этот вечер буду представлять на сцене. Миссис Грейс Мерриуэзер придумала удивительно оригинальную живую картину под названием "Округ Мейкомб - per aspera ad astra" [через тернии к звездам (лат.)], и я буду представлять окорок. Она решила - это будет восхитительно, если дети в костюмах изобразят сельскохозяйственную продукцию нашего округа: Сесила Джейкобса нарядят коровой; из Эгнес Бун выйдет прелестная восковая фасоль; еще кто-нибудь будет земляным орехом, и еще много-много всего - пока не иссякнут воображение миссис Мерриуэзер и запас детей.
     Как я пеняла на двух репетициях, от нас только и требовалось: выйти слева из-за сцены, едва миссис Мерриуэзер нас назовет (она была не только автор, но и ведущая). Вот она выкрикнет "Окорок!" - значит, мне выходить. А под конец мы все торжественно споем: "Мейкомб, Мейкомб, тебе верны навеки", - и миссис Мерриуэзер развернет флаг нашего штата.
     Мой костюм нетрудно было придумать. У миссис Креншо, городской портнихи, было ничуть не меньше воображения, чем у миссис Мерриуэзер. Миссис Креншо взяла проволочную сетку и согнула ее в форме копченого окорока. Обтянула сетку коричневой материей и раскрасила, как окорок. Я присяду, и кто-нибудь на меня сверху эту штуковину нахлобучит. Она доходила мне почти до колен. Миссис Креншо заботливо прорезала для меня два глазка. Она очень хорошо все сделала, Джим сказал - я настоящий окорок с ногами. Правда, были тут и кое-какие неудобства: в костюме было жарко, тесно, и нос не почешешь, и никак не вылезешь без посторонней помощи.
     Я думала, когда наступит День всех святых, вся наша семья придет смотреть, как я представляю, но меня ждало разочарование. Аттикус очень старался меня не обидеть и все- таки сказал - он сегодня очень устал и ему не под силу смотреть живые картины. Он целую неделю провел в Монтгомери и вернулся только под вечер. Но если я попрошу Джима, надо полагать, Джим меня проводит.
     Тетя Александра сказала - ей просто необходимо пораньше лечь, она весь день украшала сцену и совсем измучилась... И вдруг она замолчала на полуслове. Опять открыла рот, хотела что-то сказать, но так и не сказала.
     - Тетя, что с вами? - спросила я.
     - Нет, нет, ничего, - сказала она. - Что-то у меня мороз по коже.
     Уж не знаю, что это вдруг на нее нашло, но она сразу встряхнулась и предложила мне устроить в гостиной домашний просмотр. Джим втиснул меня в костюм, стал в дверях гостиной, выкрикнул: "О-окорок!" - точь-в-точь миссис Мерриуэзер, и я прошествовала в гостиную. Аттикус и тетя Александра были в восторге.
     Потом я пошла в кухню и покрасовалась перед Кэлпурнией, и она сказала - на меня любо поглядеть. Я хотела сбегать показаться мисс Моди, но Джим сказал - она, наверно, все равно будет на представлении.
     Теперь уже неважно, пойдут они или нет. И Джим сказал - он меня проводит. Так началось наше с ним самое долгое путешествие.

     Никогда еще последний день октября не был такой теплый. Мы даже не надели куртки. Поднялся ветер, и Джим сказал - на обратном пути мы, пожалуй, попадем под дождь. Луны не было.
     Уличный фонарь на углу отбрасывал черные тени на дом Рэдли. Джим тихонько засмеялся.
     - Спорим, сегодня их никто не потревожит, - сказал он.
     Джим нес мой костюм, держать его было довольно неловко. Какой Джим все-таки у нас воспитанный.
     - А все равно здесь жутко, правда? - сказала я. - Страшила, конечно, никому не хочет зла, а все равно я рада, что ты пошел со мной.
     - Да разве Аттикус тебя отпустил бы одну? - сказал Джим.
     - А почему нет? Тут всего-то завернуть за угол да через двор.
     - Школьный двор слишком большой, маленьким девочкам не годится ходить по нему в темноте, - поддразнил Джим. - Или, может, ты не боишься привидений?
     Мы захохотали. Мы давно уже взрослые. Привидения, жар-пар, колдовство, тайные знаки - все растаяло, как туман на восходе солнца.
     - Какое это у нас тогда было заклинание? - сказал Джим. - Жив, не помер, свет души, пропусти, не задуши.
     - Замолчи, - сказала я. Мы как раз шли мимо дома Рэдли.
     Джим сказал:
     - Наверно, Страшилы нет дома. Слушай.
     Высоко над нами в темноте одинокий пересмешник распевал подряд все свои песенки, он даже не подозревал, на чьем дереве сидит, он то посвистывал синицей, то трещал, точно рассерженная сойка, то горько жаловался, будто козодой.
     Мы повернули за угол, и я споткнулась о корень. Джим хотел меня поддержать, но только уронил в пыль мой костюм. Я все-таки не упала, и мы пошли дальше.
     Потом мы свернули в школьный двор. Там было темно, хоть глаз выколи.
     - Джим, а почему ты знаешь, куда идти? - спросила я через несколько шагов.
     - Сейчас мы под большим дубом - чувствуешь, тут прохладнее? Смотри, осторожней, не споткнись опять.
     Теперь мы шли медленно, чуть не ощупью, чтобы не налететь на дерево. Этот дуб был одинокий и старый-престарый. Нам вдвоем нипочем бы его не обхватить. Он стоял далеко от учителей, от ябедников и любопытных соседей - правда, рядом были Рэдли, но Рэдли не суют нос в чужие дела. И в его тени столько бывало драк и запретных сражений в кости, что земля тут была твердая как камень.
     Впереди сверкали окна школьного зала, но они нас только слепили.
     - Не смотри вперед, Глазастик, - сказал Джим. - Смотри под ноги, тогда не упадешь.
     - Зря ты не взял фонарик, Джим, - сказала я.
     - Я не знал, что такая темень. Думал, еще будет видно. Это все из-за туч. Их, наверно, не скоро разгонит.
     И тут на нас кто-то прыгнул. Джим как заорет!
     В лицо нам ударил свет, это Сесил Джейкобс светил на нас фонариком и так и плясал от восторга.
     - Ага, попались! - вопил он. - Так и знал, что вы пойдете этой дорогой!
     - Что ты тут один делаешь? Ты разве не боишься Страшилы Рэдли?
     Родители благополучно доставили Сесила в школу, он увидел, что нас нет, и отправился к дубу - он знал наверняка, что мы придем этой дорогой. Только думал, нас проводит Аттикус.
     - Вот еще! Нам всего-то ходу - за угол завернуть, - сказал Джим. - Чего ж тут бояться?
     А все-таки здорово это у Сесила получилось. Он нас и правда напугал и теперь имел право раззвонить об этом по всей школе.
     - Слушай, - сказала я, - ты же сегодня корова. Где же твой костюм?
     - Там, за сценой, - сказал он. - Миссис Мерриуэзер говорит, живая картина еще не скоро. Клади свой костюм за сценой рядом с моим, Глазастик, и пошли к ребятам.
     Джим обрадовался. Чего лучше - я буду не одна. А значит, ему можно побыть с людьми своего возраста.
     Когда мы пришли в зал, там был уже весь Мейкомб, не было только Аттикуса, дам, которые сбились с ног, пока украшали школу, да наших отщепенцев и затворников. Тут, кажется, собрался весь округ: вестибюль был битком набит принарядившимися окрестными жителями. На первом этаже, по обе стороны широкого коридора, были устроены всякие развлечения, и всюду толпился народ.
     - Ой, Джим, я забыла деньги!
     - Зато Аттикус не забыл, - сказал Джим. - Вот, держи тридцать центов, это на шесть жетончиков. Ну, пока!
     - Ладно, - сказала я, очень довольная, что у меня есть тридцать центов и Сесил.
     Мы с Сесилом прошли через боковую дверь в зал, а потом за кулисы. Я отделалась от своего костюма и поскорей убежала, пока меня не заметила миссис Мерриуэзер - она стояла у столика перед первым рядом и второпях что-то черкала и исправляла в своей шпаргалке.
     - У тебя сколько денег? - спросила я Сесила.
     У него тоже оказалось тридцать центов, значит мы равны. Первым делом мы потратили по пять центов на комнату ужасов, но она нас ни капельки не ужаснула: мы вошли в темный седьмой класс, и поселившийся здесь на время вампир повел нас вдоль стен и велел трогать разные непонятные предметы и уверял, что это разные куски разрезанного человека.
     - Вот глаза, - сказал вампир, и мы нащупали на блюдце две виноградины без кожицы.
     - Вот сердце, - на ощупь оно напоминало сырую печенку.
     - А вот его кишки, - и вампир ткнул наши руки в тарелку холодных макарон.
     Мы обошли еще несколько развлечений. Купили по мешочку восхитительно вкусного печенья, которым прославилась миссис Тейлор. Я хотела попытать счастья - поймать ртом яблоко, плавающее в сиропе, по Сесил сказал: это не-ги-ги-енично. Его мама сказала, так можно подхватить какую-нибудь заразу - ведь я не первая пробую.
     - У нас в Мейкомбе сейчас нет никакой заразы, - заспорила я.
     Но Сесил сказал - его мама говорит, есть после чужих не-ги-ги-енично. Я потом спросила тетю Александру, и она сказала - так рассуждают только выскочки.
     Мы хотели купить помадки, но тут прибежали гонцы миссис Мерриуэзер и сказали, чтоб мы шли за кулисы - скоро нам представлять. Зал заполнялся народом; перед сценой, внизу, уже занял свои места мейкомбский школьный оркестр; зажглись огни рампы, и красный бархатный занавес волновался и ходил ходуном, такая за ним поднялась суматоха.
     За кулисами мы с Сесилом попали в узкий коридор, битком набитый взрослыми в самодельных треуголках, в шапках армии конфедератов и времен войны с испанцами, в касках времен мировой войны. Ребята в костюмах, которые должны были изображать всевозможные дары сельского хозяйства, теснились у маленького окошка.
     - Кто-то смял мой костюм! - жалобно закричала я.
     Галопом примчалась миссис Мерриуэзер, расправила сетку и втиснула меня внутрь.
     - Жива, Глазастик? - спросил Сесил. - У тебя голос прямо как из подземелья.
     - И у тебя тоже, - сказала я.
     Оркестр заиграл гимн, и слышно было, что все встали. Потом забил турецкий барабан. Миссис Мерриуэзер объявила из-за столика:
     - Округ Мейкомб - per aspera ad astra.
     Опять ударил турецкий барабан.
     - Это значит, - перевела миссис Мерриуэзер для невежд, - из грязи - к звездам. - И добавила неизвестно зачем: - Живая картина.
     - А то они без нее не поймут, - прошептал Сесил, но на него сразу же шикнули.
     - Весь город это знает, - еле слышно прошептала я.
     - А загородные? - сказал Сесил.
     - Потише там! - прикрикнул мужской голос, и мы замолчали.
     Опять пробил турецкий барабан. И миссис Мерриуэзер похоронным голосом стала рассказывать про округ Мейкомб. Он самый старый во всем штате, когда-то он был частью территорий Миссисипи и Алабамы; первым из белых людей в эти девственные леса вступил пятиюродный прадедушка нашего судьи по наследственным делам - и пропал без вести. Потом сюда пришел бесстрашный полковник Мейкомб, в честь которого и назван наш округ.
     Генерал Эндрю Джексон облек его властью, но неуместная самонадеянность полковника Мейкомба и неумение ориентироваться навлекли несчастье на всех, кто участвовал вместе с ним в сражениях с индейцами племени Ручья. Полковник Мейкомб во что бы то ни стало хотел отвоевать этот край для демократии, но его первый поход стал для него последним. Через гонца - индейца из дружественного племени ему был передан приказ: двигаться на юг. Чтобы узнать, где юг, полковник сверился с лишайником на деревьях, а подчиненным, которые хотели было указать ему на ошибку, не дал рта раскрыть и отправился в поход с твердым намерением разгромить врага, но вместо этого завел свои войска на северо-запад, в первобытные дебри, и лишь много позже их вывели оттуда поселенцы, передвигавшиеся в глубь страны.
     Миссис Мерриуэзер рассказывала про подвиги полковника Мейкомба целых полчаса, а тем временем я сделала открытие: если согнуть коленки, ноги умещаются под костюмом, и тогда можно кое-как посидеть. Я сидела, слушала жужжание миссис Мерриуэзер вперемежку с грохотом барабана и незаметно уснула крепким сном.
     После мне рассказали, что было дальше: миссис Мерриуэзер подошла к грандиозному финалу: "О-ко-рок", - проворковала она спокойно и уверенно, ибо и сосны и восковая фасоль являлись мгновенно. Подождала чуть-чуть, потом позвала погромче: "Око-рок!" Но ничто не явилось, и тогда она крикнула во весь голос: "Окорок!!!"
     Наверно, сквозь сон я ее услышала, а может быть, меня разбудил оркестр - он заиграл гимн южных штатов, но я выбрала для своего появления ту самую минуту, когда миссис Мерриуэзер торжественно развернула на сцене флаг штата. Не то что выбрала, просто мне захотелось быть вместе со всеми.
     Мне потом рассказали, судья Тейлор выскочил из зала и так хохотал и хлопал себя по коленкам - миссис Тейлор даже принесла ему воды и какую-то пилюлю.
     Миссис Мерриуэзер не зря старалась, успех был огромный, все кричали и хлопали, но все равно она поймала меня за кулисами и сказала: я погубила ее живую картину. Я готова была сквозь землю провалиться, но тут за мной пришел Джим, и он мне посочувствовал. Он сказал, с того места, где он сидел, меня и видно-то не было. Не пойму, как он догадался, какая я несчастная, я ведь еще не вылезла из костюма, но он сказал - я все делала как надо, просто немножко опоздала, вот и все. Когда все совсем плохо, Джим теперь умеет утешить почти как Аттикус. Но Джим не уговорил меня показаться на люди и согласился ждать за кулисами, пока все не уйдут из зала.
     - Хочешь снять эту штуку, Глазастик? - спросил он.
     - Не хочу, - сказала я. - Так и пойду.
     Пускай никто не видит, как мне плохо.
     - Подвезти вас домой? - спросил кто-то.
     - Нет, сэр, спасибо, - сказал Джим. - Нам совсем близко.
     - Берегитесь привидений, - посоветовал тот же голос. - А вернее сказать, пускай привидения берегутся Глазастика.
     - Ну вот, уже почти никого нет, - сказал Джим. - Пошли.
     Мы через зал прошли в коридор и спустились по лестнице. На улице по-прежнему было темным-темно. Несколько машин еще не отъехали, но они стояли по другую сторону школы, и от их фар нам было мало толку.
     - Если кто-нибудь поедет в нашу сторону, нам будет виднее, - сказал Джим. - Слушай, Глазастик, давай я буду держать тебя за косточку. А то как бы ты не потеряла равновесие.
     - Мне все видно.
     - Ну, да, но вдруг ты потеряешь равновесие.
     Что-то легонько надавило мне на макушку, наверно, Джим ухватился за ножку окорока.
     - Чувствуешь?
     - Угу...
     Мы пошли темным школьным двором, и я все время глядела под ноги, но ничего не было видно.
     - Джим, - сказала я, - я забыла туфли, они там, за сценой.
     - Ладно, пошли назад. - Но только мы повернули, свет в окнах погас. - Завтра возьмешь, - сказал Джим.
     - Так ведь завтра воскресенье, - возразила я, когда Джим повернул меня к дому.
     - Попросишь сторожа, он тебя впустит... Глазастик...
     - А?
     - Нет, ничего.
     Джим долго молчал. Интересно, про что он думает. Сам скажет, когда захочет, - наверно, когда придем домой. Его рука надавила мне на макушку, по-моему, уж слишком сильно. Я мотнула головой.
     - Джим, ну чего ты?..
     - Помолчи минуту, Глазастик, - сказал он и сильнее сжал ножку окорока.
     Дальше мы шли молча.
     - Минута уже прошла, - сказала я. - Про что ты все время думаешь? - я повернулась к Джиму, но было так темно, лица совсем не видать.
     - Мне что-то послышалось, - сказал он. - Постой-ка.
     Мы остановились.
     - Слышишь что-нибудь? - спросил Джим.
     - Нет.
     Через пять шагов он снова меня остановил.
     - Джим, ты что, хочешь меня напугать? Я уже не маленькая, я...
     - Тише, - сказал Джим, и я поняла: он меня не разыгрывает.
     Вечер был совсем тихий. Я даже слышала дыхание Джима. Изредка по моим босым ногам пробегал ветерок, а ведь когда мы шли в школу, он задувал вовсю. Сейчас все стихло, как перед бурей. Мы прислушивались.
     - Собака залаяла, - сказала я.
     - Нет, не те, - сказал Джим. - Это слышно, когда мы идем, а остановимся - и не слышно.
     - Это мой костюм шуршит. А, знаю, просто ты меня разыгрываешь, потому что сегодня такой день.
     Это я доказывала не Джиму, а себе, потому что, как только мы пошли, я поняла, про что он. Мой костюм тут был ни при чем.
     - Это все Сесил, - немного погодя сказал Джим. - Ну, теперь он нас не проведет. Пойдем потише, пускай не думает, что мы трусим.
     Теперь мы ползли, как черепахи. Я спросила, как это Сесил идет за нами в такой темнотище и почему же он на на нас не наткнулся.
     - А я тебя вижу, Глазастик, - сказал Джим.
     - Как же так? А мне тебя не видно.
     - У тебя полоски сала светятся. Миссис Креншо намазала их светящейся краской, чтоб они блестели. Я тебя очень хорошо вижу, и Сесилу, наверно, тебя видно, вот он за нами и идет. Ладно же, пускай не думает, что провел нас.
     Я вдруг обернулась и закричала во все горло:
     - Сесил Джейкобс - мокрая ку-урица!
     Мы остановились. Но Сесил не отозвался, только где-то у школы откликнулось эхо: "Ку-урица!"
     - Вот я его, - сказал Джим. - Э-эй!!
     "Эй-эй-зй-эй", - откликнулась школа.
     Что-то не похоже на Сесила - так долго терпеть: раз уж ему удался какой-нибудь фокус, он его сорок раз повторит. Сесил бы уже давно на нас прыгнул.
     Джим опять меня остановил. Потом сказал очень тихо:
     - Глазастик, ты можешь снять с себя эту штуку?
     - Могу, но ведь на мне почти ничего нет.
     - Твое платье у меня.
     - В темноте мне его не надеть.
     - Ладно, - сказал он. - Ничего.
     - Джим, ты боишься?
     - Нет. Мы, наверно, уже около дуба. А там уже и дорога в двух шагах. И уличный фонарь видно.
     Джим нарочно говорил медленно, очень ровным голосом. Интересно, долго еще он будет рассказывать мне сказки про Сесила?
     - Давай запоем, а, Джим?
     - Не надо. Тише, Глазастик, не шуми.
     Мы шли все так же медленно. Ведь если пойти быстрее, непременно ушибешь палец или споткнешься о камень. Джим знает это не хуже меня, и он помнит, что я босиком. Может, это ветер шумит в деревьях. Да, но ветра никакого нет, и деревьев тут нет, один только старый дуб.
     Наш спутник шаркал и волочил ноги, будто у него тяжелые башмаки. И на нем холщовые штаны, я думала, это шелестят листья, а это его штаны шуршат и шуршат на каждом шагу.
     Песок у меня под ногами стал холодный - значит, мы у самого дуба. Джим надавил мне на макушку. Мы остановились и прислушались.
     На этот раз шарканье продолжалось. Холщовые штаны все шуршали и шуршали. Потом все стихло. Потом он побежал, он бежал прямо на нас, тяжело, неуклюже - мальчишки так не бегают.
     - Беги, Глазастик! Беги! - закричал Джим.
     Я сделала один огромный шаг и чуть не упала: руки у меня были все равно что связаны, кругом тьма - разве тут удержишь равновесие.
     - Джим, помоги! Джим!
     Что-то смяло на мне проволочную сетку. Железо чиркнуло о железо, я упала на землю и откатилась подальше. Я изо всех сил барахталась и извивалась, стараясь вырваться из своей клетки. Где-то совсем рядом дрались, топали, тяжело возили ногами и всем телом по земле, по корням. Кто-то подкатился ко мне - Джим! Он мигом вскочил и потащил меня за собой, но я совсем запуталась в проволоке, я успела высвободить только голову и плечи, и мы недалеко ушли.
     Мы были уже у самой дороги, как вдруг Джим отдернул руку и опрокинулся на землю. Опять послышался шум драки, что-то хрустнуло, и Джим пронзительно крикнул.
     Я кинулась на крик и налетела на чей-то живот. Человек охнул и хотел схватить меня за руки, но они были под костюмом. Живот у него был мягкий, но руки как железо. Он сдавил меня так, что я не могла вздохнуть. И пошевелиться не могла. Вдруг его рвануло в сторону, он опрокинулся на землю и чуть не повалил меня тоже. Наверно, это Джим подоспел.
     Иногда соображаешь очень медленно. Меня совсем оглушило, и я стояла столбом. Шум драки затихал; кто-то захрипел, и опять стало очень тихо.
     Тихо, только кто-то дышит тяжело-тяжело и спотыкается. Кажется, он подошел к дубу и прислонился к нему. И страшно закашлялся, со всхлипом, его всего так и колотило.
     - Джим?
     Никакого ответа, только тяжелое дыхание совсем близко.
     - Джим?
     Джим не отвечал.
     Тот человек отошел от дуба, начал шарить в темноте - наверно, что-то искал. Потом он протяжно, со стоном вздохнул и потащил по земле что-то тяжелое. И тут я начала понимать, что под дубом нас уже четверо.
     - Аттикус?..
     Кто-то тяжелыми, неуверенными шагами уходил к дороге.
     Я пошла к тому месту, где, как мне казалось, он только что стоял, и принялась торопливо шарить ногами по земле. Скоро я на кого-то наткнулась.
     - Джим?
     Босой ногой я нащупала штаны, пряжку пояса, пуговицы, потом что-то непонятное, потом воротник и лицо. На лице колючая щетина - нет, это не Джим. Запахло винным перегаром.
     Я побрела туда, где, я думала, проходит дорога. Я не знала, верно ли иду - ведь меня столько раз поворачивали в разные стороны. Но я все-таки вышла на дорогу и увидела уличный фонарь. Под фонарем шел человек. Шел неровными шагами, будто нес что-то очень тяжелое. Он повернул за угол. Он нес Джима. Рука у Джима свисала перед ним и как-то нелепо болталась.
     Когда я дошла до угла, человек уже шел по нашему двору. Открылась дверь, из нее упал свет, на секунду я увидела Аттикуса - он сбежал с крыльца, вдвоем они внесли Джима в дом.
     Я дошла до двери, а они уже шли по коридору. Навстречу мне бежала тетя Александра.
     - Позвони доктору Рейнолдсу! - крикнул из комнаты Джима Аттикус. - Где Глазастик?
     - Она здесь! - И тетя Александра потащила меня к телефону. Она очень торопилась, и я не поспевала за ней.
     - Я сама дойду, тетя, - сказала я. - Вы лучше звоните.
     Она схватила трубку.
     - Дайте мне доктора Рейнолдса, Юла Мэй, скорее! Отец дома, Эгнес? О господи, где же он? Пожалуйста, как только он вернется, скажите, чтобы шел к нам. Пожалуйста, это очень спешно!
     Тете Александре незачем было называть себя, в Мейкомбе все знают друг друга по голосу.
     Из комнаты Джима вышел Аттикус. Не успела тетя Александра дать отбой, Аттикус выхватил у нее трубку. Постучал по рычагу, потом сказал:
     - Пожалуйста, соедините меня с шерифом, Юла Мэй. Гек? Это Аттикус Финч. Кто-то напал на моих детей. Джим ранен. Между нашим домом и школой. Я не могу отойти от мальчика. Пожалуйста, съездите туда за меня, посмотрите, может быть, он еще недалеко ушел. Вряд ли вы его сейчас найдете, но, если найдете, я хотел бы на пего взглянуть. А теперь мне надо идти. Спасибо, Гек.
     - Аттикус, Джим умер?
     - Нет, Глазастик. Займись ею, сестра! - крикнул он уже из коридора.
     Трясущимися пальцами тетя Александра стала распутывать на мне смятый, изорванный костюм на проволочной сетке. Не сразу ей удалось меня освободить.
     - Ты цела, детка? - опять и опять спрашивала она.
     Какое это было облегчение - вылезти наружу! Руки у меня уже затекли, и на них отпечатались красные шестиугольники. Я стала их растирать, и они немного отошли.
     - Тетя, Джим умер?
     - Нет... нет, детка, он без сознания. Вот придет доктор Рейнолдс, тогда мы узнаем, насколько серьезно он ранен. Что с вами случилось, Джин Луиза?
     - Не знаю.
     Больше она не спрашивала. Она пошла и принесла мне одеться; если бы мне тогда это пришло в голову, я бы уж не дала ей про это забыть: тетя была так расстроена, что принесла мне комбинезон!
     - На, оденься, детка, - сказала она и подала мне ту самую одежду, которую всегда терпеть не могла.
     Она побежала к Джиму, потом опять вышла ко мне в прихожую. Рассеянно погладила меня и опять ушла к Джиму.
     К дому подъехала машина. Шаги доктора Рейнолдса я знала не хуже, чем шаги Аттикуса. Он помог нам с Джимом появиться на свет и пройти через все детские болезни, какие только существуют; он лечил Джима, когда Джим вывалился из нашего домика на платане; и мы с ним всегда оставались друзьями. Доктор Рейнолдс говорил, а будь мы не такие отходчивые, было бы по-другому, по мы ему не поверили.
     Он стал на пороге и сказал:
     - Боже милостивый! - и пошел было ко мне, потом сказал: - Ну, ты по крайней мере на ногах. - И повернул прочь. Он знал в нашем доме каждый закоулок. И знал: если мне плохо пришлось, значит и Джиму не лучше.
     Прошло десять тысячелетий, и доктор Рейнолдс вернулся.
     - Джим умер? - спросила я.
     - Ничего подобного, - сказал доктор и присел передо мной на корточки. - У него шишка на лбу, точь-в-точь как у тебя, и сломана рука. Посмотри-ка сюда, Глазастик... Нет, головой не верти, только скоси глаза. А теперь вон в ту сторону. Перелом у него скверный, насколько могу сейчас судить, - в локте. Похоже, что кто-то старался открутить ему руку напрочь... Теперь посмотри на меня.
     - Значит, он не умер?
     - Да нет же! - Доктор Рейнолдс поднялся. - Сегодня мы мало что можем сделать, только устроить его поудобнее. Надо будет сделать рентгеновский снимок... вероятно, придется на время положить руку в гипс. Но ты не беспокойся, он будет у нас как новенький. У мальчишек все заживает в два счета.
     Доктор Рейнолдс говорил, а сам все разглядывал меня и осторожно ощупывал шишку, которая вздувалась у меня на лбу.
     - А у тебя нигде ничего не сломано, как тебе кажется? - пошутил он.
     Я невольно улыбнулась.
     - Значит, по-вашему, он не умер, нет?
     Доктор Рейнолдс надел шляпу.
     - Ну, понятно, я могу и ошибаться, но, по-моему, он даже очень живой. Все симптомы налицо. Поди взгляни на него, а когда я вернусь, мы с тобой решим окончательно.
     У доктора Рейнолдса походка молодая и легкая. Мистер Гек Тейт ходит по-другому. Под его тяжелыми башмаками веранда так и застонала, и дверь он отворил неуклюже, но на пороге он ахнул, совсем как доктор Рейнолдс. Потом спросил:
     - Ты цела, Глазастик?
     - Да, сэр, я пойду к Джиму. Аттикус и все тоже там.
     - Я с тобой, - сказал мистер Тейт.
     Тетя Александра заслонила лампу в изголовье Джима полотенцем, и в комнате было полутемно. Джим лежал на спине. Одна щека у него была разбита. Левая рука торчала вбок и согнулась в локте, только не в ту сторону, в какую надо. Джим хмурил брови.
     - Джим?..
     - Он тебя не слышит, Глазастик, - сказал Аттикус, - он выключен, знаешь, как радио выключают. Он уже приходил в себя, но доктор Рейнолдс его усыпил.
     - Да, сэр.
     Я отошла к стене. Комната Джима большая, квадратная. В качалке у камина сидит тетя Александра. В углу стоит тот человек, который принес Джима, он прислонился к стене. Какой-то незнакомый - видно, из загородных. Наверно, смотрел наше представление, а потом оказался поблизости, когда все это случилось. Услыхал, наверно, наши крики и прибежал на выручку.
     Аттикус стоял у постели Джима.
     Мистер Гек Тейт остановился на пороге. Шляпу он держал в руке, карман штанов оттопыривался - видно было, что там фонарик. Мистер Тейт был в своей охотничьей куртке, бриджах и высоких сапогах.
     - Входите, Гек, - сказал Аттикус. - Нашли что-нибудь? Не представляю, какой негодяй способен на такое, по, надеюсь, вы его найдете.
     Мистер Тейт посопел носом. Пронзительно посмотрел на человека в углу, кивнул ему, потом обвел взглядом комнату - посмотрел на Джима, на тетю Александру, потом на Аттикуса.
     - Присядьте, мистер Финч, - предложил он.
     - Давайте все сядем, - сказал Аттикус. - Вот вам стул, Гек. Я принесу другой из гостиной.
     Мистер Тейт подсел к письменному столу Джима. Подождал Аттикуса - он вернулся и тоже сел. Почему-то он не принес стула для человека в углу; но ведь Аттикус знает привычки фермеров лучше, чем я. Иногда приедет к нему кто-нибудь из глуши за советом, привяжет своего мула во дворе под платаном, и Аттикус так и беседует с ним на заднем крыльце. Этому, наверно, тоже уютнее там, в углу.
     - Мистер Финч, - сказал шериф, - сейчас я вам скажу, что я там нашел. Нашел платье какой-то девочки - оно у меня в машине. Это твое, Глазастик?
     - Да, сэр, если розовое и со сборками.
     Мистер Тейт вел себя так, будто давал показания в суде. Он любит рассказывать все по- своему, чтоб ни прокурор, ни защитник ему не мешали, и иногда это получается довольно длинно.
     - Еще я нашел какие-то клочки бурой материи...
     - Это мой костюм, мистер Тейт.
     Мистер Тейт погладил свои колени. Потер левую руку и стал рассматривать каминную полку, потом его, кажется, очень заинтересовал сам камин. Потом он стал ощупывать пальцами нос.
     - В чем дело, Гек? - сказал Аттикус.
     Мистер Тейт поднял руку и потер себе сзади шею.
     - Там на школьном дворе под дубом лежит Боб Юэл, и между ребер у него торчит кухонный нож. Он мертв, мистер Финч.

     Тетя Александра встала и ухватилась за каминную полку. Мистер Тейт поднялся и хотел ей помочь, но она только покачала головой. Аттикусу первый раз в жизни изменила его всегдашняя учтивость, он так и остался сидеть.
     Мне почему-то все вспоминалось, как мистер Боб Юэл тогда сказал - дай только срок, он с Аттикусом расправится. Он чуть не расправился с Аттикусом, и на этом ему пришел конец.
     - Вы уверены? - каким-то тусклым голосом спросил Аттикус.
     - Как есть мертвый, - подтвердил мистер Тейт. - Окончательно и бесповоротно. Больше он вашим детишкам ничего плохого не сделает.
     - Я не о том...
     Аттикус говорил как во сне. Стало видно, какой он старый, - только по этому всегда и можно узнать, что у него нехорошо на душе: упрямый подбородок обмяк, морщины вдоль щек сделались глубже, и уже не так заметно, что волосы у него черные как смоль, зато сразу замечаешь, что виски седые.
     - Может быть, перейдем в гостиную? - сказала, наконец, тетя Александра.
     - С вашего позволения, я бы предпочел остаться здесь, если только это Джиму не вредно, - сказал мистер Тейт. - Я бы хотел взглянуть на его ранения, а Глазастик нам пока что расскажет... как все это было.
     - Вы разрешите мне уйти? - спросила тетя Александра. - Сейчас я тут не нужна. Аттикус, если я понадоблюсь, я буду у себя. - Тетя Александра пошла к двери, но вдруг остановилась и обернулась. - У меня сегодня было предчувствие, Аттикус, - начала она. - Я... это все моя вина. Мне надо было...
     Мистер Тейт поднял руку.
     - Идите отдыхать, мисс Александра. Я понимаю, вы переволновались. Только вы себя не мучайте... ведь это если на всякое предчувствие обращать внимание, так и с места не сойдешь - знаете, вроде кошки, которая ловит себя за хвост. Мисс Глазастик, попробуй-ка нам рассказать, как было дело, покуда не забыла. Ладно? Вы видели, что он за вами идет?
     Я подошла к Аттикусу, и он меня обнял. Я уткнулась головой ему в колени.
     - Мы пошли домой. Я сказала - Джим, я забыла туфли. Мы хотели вернуться, а тут в школе погас свет. Джим сказал - возьмешь туфли завтра...
     - Подними голову, Глазастик, а то мистеру Тейту ничего не слышно, - сказал Аттикус.
     Я забралась к нему на колени.
     - Потом Джим сказал - помолчи минуту. Я думала, это он про что-нибудь думает, он не любит, когда ему мешают думать... а потом он сказал - ему что-то послышалось. Мы думали, это Сесил.
     - Какой Сесил?
     - Сесил Джейкобс. Он нас сегодня один раз напугал, мы и подумали, это опять он. Он сегодня был корова. За лучший костюм давали приз - четвертак. Только я не знаю, кто его получил.
     - Где вы с Джимом были, когда подумали, что это Сесил?
     - Совсем близко от школы. Я ему покричала...
     - Что покричала?
     - Сесил Джейкобс - жирная курица, что ли. Он ничего не ответил... Тогда Джим заорал ему "эй" или еще что-то, да громко, во все горло...
     - Погоди минуту, Глазастик, - сказал мистер Тейт. - Вы слышали, как они кричали, мистер Финч?
     Аттикус сказал - нет. У него было включено радио. И у тети Александры в спальне тоже. Он это помнит, потому что она попросила, чтоб он у себя немножко приглушил, а то ей ничего не слышно. Аттикус улыбнулся:
     - Я всегда включаю радио на всю катушку.
     - Интересно, а соседи что-нибудь слышали? - сказал мистер Тейт.
     - Вряд ли, Гек. Почти все вечером тоже слушают радио или ложатся с петухами. Может быть, Моди Эткинсон еще не спала, да и то вряд ли.
     - Рассказывай, Глазастик, - сказал мистер Тейт.
     - Ну, Джим покричал, и мы пошли дальше. Мистер Тейт, у меня голова в этом костюме была закутанная, но тогда я уже и сама слышала. Шаги слышала. Мы идем - и за нами кто-то идет, мы остановимся - и он остановится. Джим сказал - ему меня видно, потому что миссис Креншо намазала мой костюм светящейся краской. Я была окорок.
     - Как так? - удивился мистер Тейт.
     Аттикус объяснил ему, что я представляла и как был устроен мой костюм.
     - Вы бы ее видели, когда она пришла домой, - сказал он. - Вся эта конструкция превратилась в кашу.
     Мистер Тейт потер подбородок.
     - А я не мог понять, откуда на нем эти знаки. Рукава у него все в мелких дырочках. И в нескольких местах под этими дырочками руки чем-то проколоты. Дайте-ка мне взглянуть на эту штуку, сэр.
     Аттикус принес жалкие остатки моего наряда. Мистер Тейт поворочал их и так и сяк и расправил, чтобы понять, как было раньше.
     - Похоже, что эта штука спасла ей жизнь, - сказал он. - Посмотрите.
     Длинным пальцем он ткнул в мой костюм. На тусклой проволочной сетке ярко блестела царапина.
     - Боб Юэл знал, чего хочет, - пробормотал мистер Тейт.
     - Он был не в своем уме, - сказал Аттикус.
     - Уж извините, мистер Финч, только вы сильно ошибаетесь. Никакой он был не сумасшедший, просто подлец подлецом. Гад ползучий, расхрабрился спьяну убивать детишек. С вами-то сойтись лицом к лицу храбрости не хватило.
     Аттикус покачал головой.
     - Не могу себе представить, чтобы человек был способен...
     - Есть такая порода людей, мистер Финч, их надо приканчивать без разговоров, да и то обидно пулю тратить. Вот и Юэл был такой.
     - Я думал, в тот день, когда он грозился меня убить, он отвел душу - и дело с концом. А уж если ему этого мало, он со мной и расправится.
     - Ну, нет! Пакостить несчастной негритянке - вот это пожалуйста, и судье Тейлору - тоже, когда он думал, что судьи дома нет. Но неужели, по-вашему, он посмел бы с вами повстречаться лицом к лицу среди бела дня? - Мистер Тейт вздохнул. - Рассказывай, дальше, Глазастик. Значит, ты услышала, что он идет за вами...
     - Да, сэр. Когда мы дошли до старого дуба...
     - А откуда ты в такой темноте узнала, что вы дошли до старого дуба?
     - Я шла босиком, а Джим говорит, под деревом земля всегда холоднее.
     - Придется сделать его помощником шерифа. Давай дальше.
     - Тогда меня вдруг что-то схватило и смяло мой костюм... Кажется, я присела и вывернулась... Слышу, под дубом вроде дерутся... как будто они все налетали на него и стукались. Джим меня нашел и потащил к дороге. Кто-то... мистер Юэл, наверно, дернул его и повалил. Они еще подрались, потом как-то странно захрустело... Джим как закричит...
     Я запнулась. Так вот что это было - у Джима сломалась рука.
     - Ну вот, Джим как закричит, и больше я его не слышала, а потом... мистер Юэл, наверно, хотел задавить меня до смерти... потом кто-то его дернул и покалил. Я думала, это Джим подоспел. Больше я ничего не знаю...
     - А дальше что было? - Мистер Тейт так и уставился на меня.
     - Кто-то там ходил, и спотыкался, и все пыхтел, и кашлял... прямо разрывался. Сперва я думала, это Джим, только по голосу было не похоже, и я стала искать Джима на земле. Я думала, это Аттикус пришел нас выручать и очень устал...
     - Кто же это был?
     - Да вот он, мистер Тейт, пускай он вам сам скажет, как его зовут.
     И я чуть было не ткнула пальцем в того человека в углу, но поскорей опустила руку, пока Аттикус не рассердился. Ведь показывать пальцем невежливо.
     Тот человек все стоял у стены. Он все время так стоял, с тех пор как я вошла в комнату, - прислонился к стене и руки скрестил на груди. Когда я стала на него показывать, он опустил руки и дотронулся до стены. Руки у него были совсем белые, будто он никогда не бывал на солнце; в комнате у Джима было довольно темно, а стена кремовая, и даже удивительно, как на ней выделялись эти белые-белые руки.
     После рук я посмотрела на его штаны хаки, они были все в песке, а грубая бумажная рубаха разорвана. Он был очень худой, лицо тоже совсем белое, как руки, только подбородок немножко темнее. Худые щеки ввалились; рот большой; виски впалые, как будто в них ямки; а серые глаза светлые-светлые, мне даже показалось - он слепой. И на макушке редкие бесцветные волосы, прямо как пух.
     Когда я стала показывать на него пальцем, руки у него съехали по стене, и на ней остались пятна, потому что ладони вспотели, и он взял и зацепился большими пальцами за пояс. Его как-то передернуло, будто ножом царапнули по стеклу, а я все смотрела на него разинув рот, и под конец лицо у него сделалось не такое деревянное. Он тихонько улыбнулся, и тогда у меня на глазах почему-то выступили слезы, и лицо нашего соседа вдруг расплылось.
     - Привет, Страшила! - сказала я.

     - Мистер Артур, дружок, - мягко поправил меня Аттикус. - Джин Луиза, это мистер Артур Рэдли. Думаю, что ты ему уже знакома.
     Уж если Аттикус мог в такой час по всем правилам представить меня Страшиле Рэдли... ну, на то он и Аттикус.
     Я невольно кинулась к постели Джима. Страшила посмотрел на меня и опять тихо, робко улыбнулся. Мне от стыда стало жарко, и я сделала вид, будто хотела только поправить на Джиме одеяло.
     - Нет, нет, не трогай его! - сказал Аттикус.
     Мистер Гек Тейт через свои роговые очки в упор смотрел на Страшилу. Он уже хотел что-то сказать, но тут в прихожей послышались шаги доктора Рейнолдса.
     - Вы все здесь, - сказал он с порога. - Добрый вечер, Артур, в первый раз я вас не заметил.
     Удивительное дело, голос у него был такой же бодрый и непринужденный, как походка, будто он вот так здоровался со Страшилой каждый день всю свою жизнь. Эхо было, пожалуй, еще удивительней, чем то, что Страшила тут, у нас в комнате... хотя... ну да, ведь и Страшила Рэдли тоже, наверно, иногда болеет. А может быть, и нет.
     Доктор Рейнолдс принес с собой что-то большое, завернутое в газету. Он положил этот сверток на письменный стол Джима и снял пиджак.
     - Ну, теперь ты сама видишь, что он живой? - сказал мне доктор Рейнолдс. - Сейчас я тебе скажу, как я это узнал. Когда я начал его осматривать, он меня здорово лягнул. Пришлось его прочно усыпить, а то он не давал до себя дотронуться. Ну, брысь отсюда!
     - Э-э... - начал Аттикус и покосился на Страшилу. - Пойдемте на веранду, Гек. Стульев там сколько угодно, и еще не так прохладно.
     Почему это Аттикус приглашает нас не в гостиную, а на веранду? А, понятно: в гостиной очень яркий свет.
     Мы гуськом пошли из комнаты за мистером Тейтом - Аттикус ждал его у двери и хотел было пойти первым, но передумал и пропустил его вперед.
     Странная у людей привычка - при самых удивительных обстоятельствах они ведут себя как ни в чем не бывало. И я, оказывается, тоже.
     - Идемте, мистер Артур, - вдруг сказала я. - А то как бы вам у нас тут не запутаться. Вы ведь не очень хорошо знаете дорогу. Сейчас я вас провожу на веранду, сэр.
     Он посмотрел на меня сверху вниз и кивнул.
     Я вывела его через прихожую, мимо гостиной, на веранду.
     - Может быть, присядете, мистер Артур? Эта качалка очень удобная.
     Когда-то мне почти так и представлялось: он сидит на веранде... просто прелесть что за погода, правда, мистер Артур?
     Да, погода просто прелесть. Как во сне, я отвела его к той качалке, которая была подальше от Аттикуса и мистера Тейта. Она стояла в самой тени. В темноте Страшиле будет уютнее.
     Аттикус сел на качели, мистер Тейт - в кресло рядом. На них падал яркий свет из окон гостиной. Я села возле Страшилы.
     - Так вот, Гек, - заговорил Аттикус, - мне кажется, прежде всего нужно... о господи, никак не соберусь с мыслями... - Аттикус сдвинул очки на лоб и прижал пальцы к глазам. - Джиму еще нет тринадцати... или уже исполнилось... никак не вспомню. Как бы то ни было, этим займется окружной суд...
     - Чем займется, мистер Финч? - Мистер Тейт подался вперед в своем кресле.
     - Разумеется, это чистейшая самозащита, но мне надо пойти в контору и перечитать статью...
     - Мистер Финч, вы что? По-вашему, Боба Юэла убил Джим? Так, что ли?
     - Вы же слышали, что говорит Глазастик, тут нет никаких сомнений. Она говорит - Джим подоспел и оторвал от нее Юэла... вероятно, в темноте он как-то перехватил у Юэла нож... завтра мы это выясним.
     - Стоп, мистер Финч, - сказал мистер Тейт. - Джим вовсе не ударил Боба Юэла ножом.
     Минуту Аттикус молчал. Он так посмотрел на мистера Тейта, будто взвешивал его слова. А потом покачал головой.
     - Это очень великодушно с вашей стороны, Гек, и я понимаю, в вас говорит ваше доброе сердце, но не вздумайте ничего такого затевать.
     Мистер Тейт поднялся и подошел к перилам. Сплюнул в кусты, потом сунул руки в карманы штанов и повернулся к Аттикусу.
     - Чего не затевать? - спросил он.
     - Извините мою резкость, - просто сказал Аттикус, - но я не допущу, чтобы эту историю замяли. Для меня это невозможно.
     - Никто и не собирается ничего замять, мистер Финч.
     Мистер Тейт говорил спокойно, но так упрямо расставил ноги, будто врос в пол. Между моим отцом и шерифом шел какой-то непонятный поединок.
     Настал черед Аттикуса подняться и подойти к перилам. "Э-кхм!" - сказал он и тоже сплюнул во двор. Сунул руки в карманы и повернулся к мистеру Тейту.
     - Вы не сказали этого вслух, Гек, но я знаю, о чем вы думаете. Спасибо вам за это, Джин Луиза... - Он обернулся ко мне. - Ты говоришь, Джим оттащил от тебя мистера Юэла?
     - Да, сэр, тогда я так подумала... я...
     - Вот видите, Гек? Огромное вам спасибо, но я не желаю, чтобы мой сын вступал в жизнь с таким грузом на совести. Самое лучшее - сделать все в открытую. Пускай люди знают все, как есть, пускай будет суд. Я не желаю, чтобы у него за спиной всю жизнь шептались, чтобы кто-то мог о нем сказать: "А, Джим Финч... Пришлось его папаше раскошелиться, чтоб вызволить его из той скверной истории". Чем скорей мы с этим покончим, тем лучше.
     - Мистер Финч, - невозмутимо сказал мистер Тейт, - Боб Юэл напоролся на собственный нож. Он сам себя заколол.
     Аттикус отошел в угол веранды. И уставился на ветку глицинии. До чего они оба упрямые, каждый на свой лад! Интересно, кто первый уступит. У Аттикуса упрямство тихое, его почти никогда и не заметишь, а все равно иногда он ужасно неподатливый, не хуже Канингемов. Мистер Тейт не такой сдержанный, он так и рубит сплеча, но он такой же упорный, как мой отец.
     - Гек, - сказал Аттикус, все еще стоя к нам спиной, - замять это дело - значит просто-напросто закрыть для Джима дорогу, к которой я старался его подготовить. Иногда мне кажется, что я никуда не годный отец, но, кроме меня, у них никого нет. Прежде чем посмотреть на кого бы то ни было, Джим смотрит на меня, и я стараюсь жить так, чтобы всегда иметь право в ответ смотреть ему прямо в глаза... А если я пойду на такое попустительство, я уже не смогу спокойно встретить его взгляд, и с этой минуты он для меня потерян. Я не хочу терять его и Глазастика, кроме них, у меня ничего нет.
     - Мистер Финч, - мистер Тейт все еще стоял, расставив ноги, будто врос в пол, - Боб Юэл упал и напоролся на собственный нож. Я могу это доказать.
     Аттикус круто обернулся. Глубже засунул руки в карманы.
     - Гек, неужели вы не можете меня понять? У вас тоже есть дети, но я старше вас. Когда мои дети станут взрослыми, я буду уже стариком, если вообще до этого доживу, но сейчас я... если они перестанут верить мне, они вообще никому не будут верить. Джим и Глазастик знают, как все это было на самом деле. Если они услышат, что я всем говорю, будто это случилось как-то по-другому... они для меня потеряны, Гек. Я не могу дома быть одним человеком, а на людях другим.
     Мистер Тейт приподнялся на носках, опять опустился на пятки и терпеливо сказал:
     - Он швырнул Джима наземь, споткнулся о корень дуба и - вот смотрите, я покажу.
     Мистер Тейт вытащил из бокового кармана длинный складной нож. И тут на веранду вышел доктор Рейнолдс.
     - Этот сукин... покойник там под дубом, доктор, сразу, как войдете в школьный двор, - сказал ему мистер Тейт. - Есть у вас фонарь? Вот возьмите лучше мой.
     - Я могу въехать во двор и зажечь фары, - сказал доктор Рейнолдс, но все-таки взял у мистера Тейта фонарик. - Джим в порядке. До утра, думаю, не проснется, так что вы не беспокойтесь. Это и есть нож, которым его убили, Гек?
     - Нет, сэр, тот торчит в нем. Судя по рукоятке, обыкновенный кухонный нож. Кен со своими догами, верно, уже там, доктор, так что до свиданья.
     Мистер Тейт неожиданно раскрыл нож.
     - Вот как это было, - сказал он и сделал вид, что споткнулся: он наклонился, и левая рука с ножом дернулась вперед и вниз. - Вот так, видите? Он его сам себе воткнул между ребер. А потом повалился на неге всей тяжестью и вогнал по рукоятку.
     Мистер Тейт сложил нож и сунул в карман.
     - Глазастику восемь лет, - сказал он. - Она сильно испугалась и не могла толком понять, что происходит.
     - Вы ее еще не знаете, - хмуро сказал Аттикус.
     - Я не говорю, что она все это сочинила, я говорю - она сильно испугалась и не могла толком понять, что происходит. Тьма была такая, хоть глаз выколи. Тут в свидетели годится только человек, привычный к темноте, такой, что видит не хуже кошки...
     - Я на это не пойду, - тихо сказал Аттикус.
     - О черт подери, да я не о Джиме забочусь!_
     Мистер Тейт так топнул ногой, что в спальне мисс Моди зажегся свет. И у мисс Стивени Кроуфорд зажегся свет. Аттикус и мистер Тейт поглядели через дорогу, потом друг на друга. Помолчали.
     Потом мистер Тейт заговорил тихо-тихо:
     - Мистер Финч, мне очень неприятно с вами спорить, когда вы в таком состоянии. Не дай бог никому пережить такое, как вам нынче вечером. Не знаю, как вы еще на ногах держитесь. Но одно я знаю - такой уж вышел случай, что вы, видно, не в силах понять самые простые вещи, а нам надо нынче же во всем разобраться, завтра будет уже поздно. Боб Юэл напоролся на свой нож.
     И мистер Тейт стал говорить - зря Аттикус уверяет, будто у мальчишки такого роста и сложения, как Джим, да еще со сломанной рукой, могло хватить пороху, чтобы в этакой темнотище сладить со взрослым мужчиной и убить его.
     - Гек, - вдруг прервал его Аттикус, - а что это у вас за складной нож? Откуда вы его взяли?
     - У одного пьяного, - хладнокровно ответил мистер Тейт.
     Я изо всех сил старалась вспомнить. Мистер Юэл набросился на меня... потом упал... наверно, это Джим подоспел. По крайней мере так я тогда подумала...
     - Гек?
     - Я же сказал - я отобрал этот нож сегодня в городе у одного пьяного. А тот кухонный нож Юэл, наверно, отыскал где-нибудь на свалке. Наточил его и ждал удобного случая... вот именно, ждал удобного случая.
     Аттикус медленно вернулся к качелям и сел. Руки бессильно свесились между колен. Он опустил голову и смотрел в пол. Вот так медленно он двигался в ту ночь у тюрьмы, когда мне показалось - он целую вечность складывал газету.
     Мистер Тейт неуклюже, но тихо бродил по веранде.
     - Это не вам решать, мистер Финч, а мне. Я решаю, я и отвечаю. Такой уж вышел случай, хоть вы со мной и не согласны, а ничего вы тут не поделаете. А если и попробуете, я вам в лицо скажу, что это вранье, - и все тут. Ваш Джим и не думал ударить ножом Боба Юэла, просто даже ничего похожего не было, так и знайте. Он хотел только живым добраться с сестренкой до дому.
     Тут мистер Тейт перестал ходить взад-вперед. Он остановился перед Аттикусом, спиной к нам.
     - Не такой уж я хороший человек, сэр, но я шериф округа Мейкомб. Живу в этом городе весь век, а мне уже скоро сорок три. Я наперечет знаю все, что тут случилось за мою жизнь и еще даже до моего рожденья. У нас тут умер черный, погиб ни за что ни про что, и тот, кто за это в ответе, тоже помер. И пускай на этот раз мертвые хоронят своих мертвецов, мистер Финч. Пускай мертвые хоронят своих мертвецов.
     Мистер Тейт шагнул к качелям и подобрал свою шляпу. Она лежала возле Аттикуса. Мистер Тейт откинул волосы со лба и надел шляпу.
     - Я никогда еще не слыхал, чтоб это было против закона - сделать все, что только в силах человека, лишь бы не совершилось преступление, а он именно так и поступил. Может, вы скажете, что мой долг - не молчать про это, а рассказать всему городу? А знаете, что тогда будет? Все наши милые леди, сколько их есть в Мейкомбе, и моя жена в том числе, станут ломиться к нему в дом и завалят его своими распрекрасными пирогами и тортами. Я так понимаю, мистер Финч, человек сослужил и вам и всему городу великую службу, и взять его, вот такого скромного и пугливого, и вытащить всем напоказ - по-моему, это просто грех. Это грех, и не хочу я, чтоб он был у меня на совести. Будь это кто угодно, кроме него, - дело другое. А с этим человеком так нельзя, мистер Финч.
     Мистер Тейт усиленно старался провертеть каблуком дырку в полу. Подергал себя за нос.
     - Может, мне и не велика цена, мистер Финч, но я пока что шериф округа Мейкомб, и Боб Юэл упал и напоролся на свой нож. Доброй ночи, сэр!
     Мистер Тейт протопал по веранде и зашагал со двора. Хлопнула дверца автомобиля, и он уехал.
     Аттикус еще долго сидел и смотрел себе под ноги. Наконец он поднял голову.
     - Глазастик, - сказал он, - мистер Юэл упал на свой нож. Ты это понимаешь?
     У Аттикуса было такое лицо - надо было его подбодрить. Я подбежала к нему и обняла и поцеловала изо всей силы.
     - Ну, конечно, понимаю, - успокоила я его. - Мистер Тейт все правильно говорил.
     Аттикус высвободился и посмотрел на меня.
     - Что ты хочешь этим сказать?
     - Ну это было бы вроде как убить пересмешника, ведь правда?
     Аттикус потерся щекой о мою голову. Потом встал и пошел через всю веранду в тень, и походка у него опять стала молодая и легкая. Он хотел уже войти в дом, но остановился перед Страшилой Рэдли.
     - Спасибо вам за моих детей, Артур, - сказал он.

     Страшила Рэдли зашаркал ногами и медленно поднялся, свет из гостиной заблестел у него на лбу. Он двигался так неуверенно, будто боялся, что не попадет рукой или ногой туда, куда надо. Он опять страшно, хрипло закашлялся - ему даже пришлось сесть. Нащупал карман и вытащил носовой платок. Кашлянул в платок, потом утер лоб.
     Я так привыкла, что его нигде нет, а тут он все время сидел рядом - даже не верится! И ни разу не шелохнулся.
     И вот он опять поднялся на ноги. Повернулся ко мне и кивнул на дверь.
     - Вы хотите попрощаться с Джимом, да, мистер Артур? Пойдемте.
     Я повела его через прихожую. У постели Джима сидела тетя Александра.
     - Войдите, Артур, - сказала она. - Он еще спит. Доктор Рейнолдс дал ему очень сильное снотворное. Отец в гостиной, Джин Луиза?
     - Да, мэм, наверно.
     - Пойду скажу ему два слова. Доктор Рейнолдс оставил кое-какие... - ее голос затих в коридоре.
     Страшила побрел в угол, остановился там, вытянул шею и издали старался разглядеть Джима. Я взяла его за руку, странно - такая белая рука, а совсем теплая. Я тихонько потянула его, он не стал упираться, и я подвела его к кровати.
     Доктор Рейнолдс устроил над рукой Джима что-то вроде навеса, наверно, чтобы ее не касалось одеяло; Страшила наклонился и заглянул поверх навеса. Лицо у пего было такое испуганное и любопытное, как будто он сроду не видал живого мальчишки. Он даже рот приоткрыл и разглядывал Джима с головы до ног. Поднял руку и сразу опустил.
     - Вы можете его погладить, мистер Артур, он спит. Вот если бы не спал, ни за что бы не дался, - сама не зная почему, объяснила я Страшиле. - Да вы не бойтесь!
     Его рука нерешительно замерла над головой Джима.
     - Ничего, сэр, не бойтесь, он спит.
     Страшила тихонько погладил Джима по голове.
     Я уже начинала понимать его без всяких слов. Другой рукой он крепче сжал мою руку и кивнул - значит, хочет уйти. Я вывела его на веранду, он ступал неуверенно, а тут и вовсе остановился. Он все еще не выпускал моей руки.
     - Ты отведешь меня домой?
     Он говорил тихо, почти шептал, совсем как малыш, который боится темноты.
     Я начала было спускаться с крыльца, но на первой же ступеньке остановилась. По нашему дому я сколько угодно могла водить его за руку, но по улице - нет уж!
     - Мистер Артур, согните-ка руку, вот так. Вот хорошо, сэр.
     Я взяла его под руку.
     Ему пришлось немного наклониться, чтобы мне было удобнее, но если мисс Стивени Кроуфорд смотрит из окна, пускай видит - Артур Рэдли ведет меня по дорожке, как полагается джентльмену.
     Мы дошли до уличного фонаря на углу. Сколько раз Дилл стоял тут в обнимку с фонарным столбом, и сторожил, и ждал, и надеялся. Сколько раз мы с Джимом ходили этой дорогой, но во двор к Рэдли я попала с улицы второй раз в своей жизни. Мы со Страшилой поднялись по ступеням веранды. Он нащупал ручку двери. Тихо отпустил мою руку, открыл дверь, вошел в дом и затворил за собой дверь. Больше я его никогда не видела.
     Если у вас кто-нибудь умер, соседи приносят вам поесть, если кто-нибудь болен - приносят цветы, и так просто иной раз что-нибудь подарят. Страшила был наш сосед. Он подарил нам две куколки из мыла, сломанные часы с цепочкой, два пенни на счастье - и еще он подарил нам жизнь. Но соседям отвечаешь на подарок подарком. А мы только брали из дупла и ни разу ничего туда не положили, мы ничего не подарили ему, и это очень грустно.
     Я повернулась и хотела идти домой. Наша улица тянулась далеко к центру города, и вдоль нее мерцали фонари. В первый раз я увидела наш квартал с этой стороны. Вот дом мисс Моди, вот - мисс Стивени, а вот и наш, вот и качели на нашей веранде, а за ними хорошо видно дом мисс Рейчел. Я даже разглядела его.
     Я оглянулась. Слева от двери было окно с закрытыми ставнями. Я подошла, стала перед ним и огляделась. Днем из него, наверно, виден угол почты.
     Днем... Мне представилось - кругом светло. День на дворе, и все соседи заняты своими делами. Мисс Стивени спешит через дорогу поделиться с мисс Рейчел самой последней новостью. Мисс Моди наклонилась над своими азалиями. Лето, и двое детей вприскочку бегут по тротуару, а вдалеке им навстречу идет человек. Он машет рукой, и дети наперегонки мчатся к нему.
     Все еще лето, и двое детей подходят ближе. Мальчик понуро плетется по тротуару и волочит за собой удилище. А отец подбоченился и ждет. Лето, и дети играют с приятелем в палисаднике, сами сочиняют и представляют какую-то непонятную пьеску.
     Осень, и двое детей дерутся на тротуаре перед домом миссис Дюбоз. Мальчик помогает сестре подняться, и они идут домой. Осень, и двое детей торопятся в школу, скрываются за углом, потом возвращаются домой, и по их лицам видно, радостный у них был день или печальный. Они останавливаются перед виргинским дубом, и на лицах - восторг, изумление, испуг.
     Зима, и его дети дрожат от холода у калитки - черные тени на фоне пылающего дома. Зима, и человек выходит на улицу, роняет очки и стреляет в собаку.
     Лето, и он видит - у его детей разрывается сердце. Снова осень, и детям Страшилы нужна его помощь.
     Аттикус прав. Однажды он сказал - человека по-настоящему узнаешь только тогда, когда влезешь в его шкуру и походишь в ней. Я только постояла под окном у Рэдли, но и это не так уж мало.
     Мелкий-мелкий дождик, огни уличных фонарей расплылись и затуманились. Я иду домой и чувствую, что я очень старая, а потом я скашиваю глаза и гляжу на кончик своего носа - на нем сидят мелкие капельки дождя, а потом у меня начинает кружиться голова, и я поскорей перестаю косить. Я иду домой и думаю: есть что рассказать Джиму. Ох, и разозлится же он, что все прозевал, наверно, целую неделю и разговаривать со мной не будет. Я иду домой и думаю: мы с Джимом будем еще расти, но нам мало чему осталось учиться, разве что алгебре.
     Я взбежала на крыльцо и вошла в дом. Тетя Александра уже легла, и у Аттикуса тоже темно. Может быть, Джим уже приходит в себя? У постели Джима сидел Аттикус. Он читал какую-то книгу.
     - А Джим еще не проснулся?
     - Спит крепким сном. Он не проснется до утра.
     - А-а. И ты будешь сидеть возле него?
     - Посижу часок. Иди ложись, Глазастик. У тебя был трудный день.
     - Я немножко посижу с тобой.
     - Сделай одолжение, - сказал Аттикус.
     Было, наверно, уже за полночь, удивительно, как это он легко согласился. Впрочем, он был догадливей меня: как только я села на пол, у меня начали слипаться глаза.
     - Ты что читаешь? - спросила я.
     Аттикус заглянул на обложку.
     - Это книга Джима. "Серое привидение".
     Сон мигом соскочил с меня.
     - А почему ты ее взял?
     - Сам не знаю, дружок. Просто подвернулась под руку. Мне как-то не приходилось ничего такого читать, - обстоятельно ответил Аттикус.
     - Почитай, пожалуйста, вслух. Она очень страшная.
     - Незачем, - сказал Аттикус. - Пока что хватит с тебя страхов. Это слишком...
     - Аттикус, так ведь я не испугалась.
     Он поднял брови.
     - Ну да, я испугалась, только когда стала про все рассказывать мистеру Тейту. И Джим не испугался. Спроси его, он сам тебе скажет. И потом, настоящее страшное бывает только в книгах.
     Аттикус хотел что-то сказать, открыл рот и опять закрыл. Вернулся к первой странице. Я придвинулась поближе и положила голову ему на колени.
     - Э-гм, - сказал Аттикус. - Секейтери Хоукинс. "Серое привидение". Глава первая...
     Я не велела себе спать, но дождь за окном шептал так мирно, а в комнате было так тепло, а голос Аттикуса гудел так тихо, и коленка у него была такая удобная, и я уснула.
     Кажется, прошла одна минута, не больше, и он носком башмака легонько подтолкнул меня в бок. Поднял меня, поставил на ноги и повел в мою комнату.
     - Я все-все слышала, - пробормотала я. - И совсем не спала... Это про корабль, и про Трехпалого Фреда, и про этого мальчишку Стоунера...
     Аттикус отстегнул лямки моего комбинезона, прислонил меня к себе и стащил с меня комбинезон. Одной рукой он придерживал меня, другой потянулся за моей пижамой.
     - Да-а, и они все думали, что это он переворачивает все вверх дном у них в клубе, и разливает чернила, и...
     Он подвел меня к кровати и усадил. Поднял мои ноги и сунул под одеяло.
     - И они хотели его поймать и никак не могли, потому что не знали, какой он, и знаешь, Аттикус, в конце концов они все поняли, и оказывается, он ничего этого не делал... Аттикус, а на самом деле он хороший...
     Он укрыл меня до самого подбородка и подоткнул одеяло со всех сторон.
     - Почти все люди хорошие, Глазастик, когда их в конце концов поймешь.
     Он погасил свет и пошел к Джиму. Он будет сидеть там всю ночь, и он будет там утром, когда Джим проснется.

Конец.