Ярослав ГАШЕК "ПОХОЖДЕНИЯ БРАВОГО СОЛДАТА ШВЕЙКА ВО ВРЕМЯ МИРОВОЙ ВОЙНЫ"

Литературное чтиво Выпуск No 305 от 2005-12-19 Число подписчиков: 21    Ярослав ГАШЕК "ПОХОЖДЕНИЯ БРАВОГО СОЛДАТА ШВЕЙКА ВО ВРЕМЯ МИРОВОЙ ВОЙНЫ" Часть 3    Торжественная порка    Глава I. По Венгрии (продолжение)      Вернувшись в штабной вагон поезда, капитан Сагнер нашел всех офицеров на своих местах. Они, разбившись на группы, играли в "чапари" (frische viere). Не играл только кадет Биглер. Он перелистывал начатые рукописи о событиях на театре военных действий. Кадет Биглер мечтал отличиться не только на поле сражения, но и на литературном поприще, как летописец военных событий. Обладатель удивительных крыльев и рыбьего хвоста собирался стать выдающимся военным писателем. Его литературные опыты начинались многообещающими заглавиями, и в них, как в зеркале, отражался милитаризм той эпохи. Но темы еще не были разработаны, на четвертушках бумаги значились только наименования будущих трудов.      "Образы воинов великой войны", "Кто начал войну?", "Политика Австро-Венгрии и рождение мировой войны", "Заметки с театра военных действий", "Австро-Венгрия и мировая война", "Уроки войны", "Популярная лекция о возникновении войны", "Размышления на военно-политические темы", "День славы Австро-Венгрии", "Славянский империализм и мировая война", "Военные документы", "Материалы по истории мировой войны", "Дневник мировой войны", "Ежедневный обзор мировой войны", "Первая мировая война", "Наша династия в мировой войне", "Народы Австро-Венгерской монархии под ружьем", "Борьба за мировое господство", "Мой опыт в мировую войну", "Хроника моего военного похода", "Как воюют враги Австро-Венгрии", "Кто победит?", "Наши офицеры и наши солдаты", "Достопамятные деяния моих солдат", "Из эпохи великой войны", "В пылу сражений", "Книга об австро-венгерских героях", "Железная бригада", "Собрание моих писем с фронта", "Герои нашего маршевого батальона", "Пособие для солдат на фронте", "Дни сражений и дни побед", "Что я видел и испытал на поле сражения", "В окопах", "Офицер рассказывает...", "С сынами Австро-Венгрии вперед!", "Вражеские аэропланы и наша пехота", "После боя", "Наши артиллеристы - верные сыны родины", "Даже если бы все черти восстали против нас...", "Война оборонительная и война наступательная", "Кровь и железо", "Победа или смерть", "Наши герои в плену".      Капитан Сагнер подошел к кадету Биглеру, просмотрел все рукописи и спросил, для чего он все это написал и что все это значит.      Кадет Биглер восторженно ответил, что каждая надпись означает заглавие книги, которую он напишет. Сколько заглавий - столько книг.      - Я хотел бы, господин капитан, чтобы обо мне, когда я паду на поле брани, сохранилась память. Моим идеалом является немецкий профессор Удо Крафт. Он родился в тысяча восемьсот семидесятом году, в нынешнюю мировую войну добровольно вступил в ряды войск и пал двадцать второго августа тысяча девятьсот четырнадцатого года в Анло. Перед своей смертью он издал книгу "Самовоспитание к смерти за императора" .      Капитан Сагнер отвел Биглера к окну.      - Покажите, кадет Биглер, что там еще у вас. Меня чрезвычайно интересует ваша деятельность,- с нескрываемой иронией попросил капитан Сагнер.- Что за тетрадку вы сунули за пазуху?      - Да так, пустяки, господин капитан,- смутился Биглер и по-детски залился румянцем.- Извольте удостовериться.      Тетрадь была озаглавлена: СХЕМЫ ВЫДАЮЩИХСЯ И СЛАВНЫХ БИТВ ВОЙСК АВСТРО-ВЕНГЕРСКОЙ АРМИИ. СОСТАВЛЕНО СОГЛАСНО ИСТОРИЧЕСКИМ ИССЛЕДОВАНИЯМ ИМПЕРАТОРСКИМ КОРОЛЕВСКИМ ОФИЦЕРОМ АДОЛЬФОМ БИГЛЕРОМ. ПРИМЕЧАНИЯМИ И КОММЕНТАРИЯМИ СНАБДИЛ ИМПЕРАТОРСКИЙ КОРОЛЕВСКИЙ ОФИЦЕР АДОЛЬФ БИГЛЕР.      Схемы были страшно примитивны.      Открывалась тетрадь схемой битвы у Нердлингена 6 сентября 1634 года, затем следовали битвы у Зенты 11 сентября 1697 года, у Кальдьеро 31 октября 1805 года, под Асперном 22 мая 1809 года, битва народов под Лейпцигом в 1813 году, далее битва под Санта-Лючией в мае 1848 года и бои у Трутнова 27 июня 1866 года. Последней в этой тетради была схема битвы у Сараева 19 августа 1878 года. Схемы и планы битв ничем не отличались друг от друга. Позиции одной воюющей стороны кадет Биглер обозначил пустыми клеточками, а другой - заштрихованными. На той и другой стороне был левый фланг, центр и правый фланг. Позади - резервы. Там и здесь - стрелки. Схема битвы под Нердлингеном, так же как и схема битвы у Сараева, напоминала футбольное поле, на котором еще в начале игры были расставлены игроки. Стрелки же указывали, куда та или другая сторона должна послать мяч.      Это моментально пришло в голову капитану Сагнеру, и он спросил:      - Кадет Биглер, вы играете в футбол?      Биглер еще больше покраснел и нервно заморгал; казалось, он собирается заплакать. Капитан Сагнер с усмешкой перелистывал тетрадку и остановился на примечании под схемой битвы у Трутнова в австро-прусскую войну.      Кадет Биглер писал: "Под Трутновом нельзя было давать сражения, ввиду того что гористая местность не позволяла генералу Мацухелли развернуть дивизию, которой угрожали сильные прусские колонны, расположенные на высотах, окружавших левый фланг нашей дивизии".      - По-вашему, сражение у Трутнова,- усмехнулся капитан Сагнер, возвращая тетрадку кадету Биглеру,- можно было дать только в том случае, если бы Трутнов лежал на ровном месте. Эх вы, будейовицкий Бенедек! Кадет Биглер, очень мило с вашей стороны, что за короткое время пребывания в рядах императорских войск вы старались вникнуть в стратегию. К сожалению, у вас все выглядит так, будто это мальчишки играют в солдаты и сами производят себя в генералы. Вы так быстро повысили себя в чине, прямо одно удовольствие! Императорский королевский офицер Адольф Биглер! Этак, пожалуй, мы еще не доедем до Будапешта, а вы уже будете фельдмаршалом. Еще позавчера вы взвешивали у папаши коровью кожу, императорский королевский лейтенант Адольф Биглер! Послушайте, ведь вы даже не офицер. Вы кадет. Вы нечто среднее между ефрейтором и унтер-офицером. Вы с таким же правом можете называть себя офицером, как ефрейтор, который в трактире приказывает величать себя "господином штабным писарем".      - Послушай, Лукаш - обратился он к поручику,- кадет Биглер у тебя в роте. Этого парня подтяни. Он подписывается офицером. Пусть сперва заслужит это звание в бою. Когда начнется ураганный артиллерийский огонь и мы пойдем в атаку, пусть кадет Биглер со своим взводом порежет проволочные заграждения, der gute Junge! A propos <Милый мальчик! (нем.) Кстати (франц.)>, тебе кланяется Цикан, он комендант вокзала в Рабе.      Кадет Биглер понял, что разговор закончен, отдал честь и, красный как рак, побежал по вагону, пока не очутился в самом конце коридора.      Словно лунатик, он отворил дверь уборной и, уставившись на немецко-венгерскую надпись "Пользование клозетом разрешается только во время движения", засопел, начал всхлипывать и горько расплакался. Потом спустил штаны и стал тужиться, утирая слезы. Затем использовал тетрадку, озаглавленную "Схемы выдающихся и славных битв австро-венгерской армии, составленные императорским королевским офицером Адольфом Бигле-ром". Оскверненная тетрадь исчезла в дыре и, упав на колею, заметалась между рельсами под уходящим воинским поездом.      Кадет промыл покрасневшие глаза водой и вышел в коридор, решив быть сильным, дьявольски сильным. С утра у него болели голова и живот.      Он прошел мимо заднего купе, где ординарец батальона Матушич играл с денщиком командира батальона Батцером в венскую игру "шнопс" ( "шестьдесят шесть").      Заглянув в открытую дверь купе, кадет Биглер кашлянул. Они обернулись и продолжали играть дальше.      - Не знаете разве, что полагается? - спросил кадет Биглер.      - Я не мог, mi' is' d' Trump' ausganga <У меня вышли все козыри (нем. диал.)>,- ответил денщик капитана Сагнера Батцер на ужасном немецком диалекте Кашперских гор.- Мне полагалось, господин кадет, идти с бубен,- продолжал он,- с крупных бубен и сразу после этого королем пик... вот что надо было мне сделать...      Не проронив больше ни слова, кадет Биглер залез в свой угол. Когда к нему подошел подпрапорщик Плешнер, чтоб угостить коньяком, выигранным им в карты, то удивился, до чего усердно кадет Биглер читает книгу профессора Удо Крафта "Самовоспитание к смерти за императора".      Еще до Будапешта кадет Биглер был в доску пьян. Высунувшись из окна, он непрерывно кричал в безмолвное пространство:      - Frisch drauf! Im Gottes Namen frisch drauf! <Смелее вперед! С богом, смелее вперед! (нем.)>      По приказу капитана Сагнера, ординарец батальона Матушич втащил Биглера в купе и вместе с денщиком капитана Батцером уложил его на скамью. Кадету Биглеру приснился сон. СОН КАДЕТА БИГЛЕРА ПЕРЕД ПРИЕЗДОМ В БУДАПЕШТ      Он - майор, на груди у него signum laudis <Знак отличия (лат.)> и железный крест. Он едет инспектировать участок вверенной ему бригады. Но не может уяснить себе, каким образом он, кому подчинена целая бригада, все еще остается в чине майора. Он подозревает, что ему был присвоен чин генерал-майора, но "генерал" затерялся в бумагах на полевой почте.      В душе он смеялся над капитаном Сагнером, который тогда, в поезде, грозился послать его резать проволочные заграждения. Впрочем, капитан Сагнер вместе с поручиком Лукашем уже давно, согласно его - Биглера предложению, были переведены в другой полк, в другую дивизию, в другой армейский корпус.      Кто-то ему даже рассказывал, что оба они, удирая от врага, позорно погибли в каких-то болотах. Когда он ехал в автомобиле на позиции для инспектирования участка своей бригады, для него все было ясно. Собственно, он послан генеральным штабом армии.      Мимо идут солдаты и поют песню, которую он читал в сборнике австрийских песен "Es gilt" <"Дело идет о том" (нем.)>: Halt euch brav, ihr tapf'ren Bruder, werft den Feind nur herzhaft nieder? last des Kaisers Fahne weh'n...i <Держитесь стойко, храбрецы, врага разите, удальцы, стяг императорский развейте... (нем.)>      Пейзаж напоминает иллюстрации из "Wiener Illustrierte Zeitung" <"Венская иллюстрированная газета" (нем.)>.      На правой стороне у амбара разместилась артиллерия. Она обстреливает неприятельские окопы, расположенные у шоссе, по которому он едет в автомобиле. Слева стоит дом, из которого стреляют, в то время как неприятель пытается ружейными прикладами вышибить двери. Возле шоссе горит вражеский аэроплан. Вдали виднеются кавалерия и пылающие деревни. Дальше, на небольшой возвышенности, расположены окопы маршевого батальона, откуда ведется пулеметный огонь. Вдоль шоссе тянутся окопы неприятеля. Шофер ведет машину по шоссе в сторону неприятеля. Генерал орет в трубку шоферу:      - Не видишь, что ли, куда едем? Там неприятель.      Но шофер спокойно отвечает:      - Господин генерал, это единственная приличная дорога. И в хорошем состоянии. На соседних дорогах шины не выдержат.      Чем ближе к позициям врага, тем сильнее огонь. Снаряды рвутся над кюветами по обеим сторонам сливовой аллеи. Но шофер спокойно передает в трубку:      - Это отличное шоссе, господин генерал! Едешь как по маслу. Если мы уклонимся в сторону, в поле, у нас лопнет шина... Посмотрите, господин генерал! - снова кричит шофер.- Это шоссе так хорошо построено, что даже тридцатисполовинойсантиметровые мортиры нам ничего не сделают. Шоссе словно гумно. А на этих каменистых проселочных дорогах у нас бы лопнули шины. Вернуться обратно мы также не можем, господин генерал!      "Дз-дз-дз-дзум!" - слышит Биглер, и автомобиль делает огромный скачок.      - Не говорил ли я вам, господин генерал,- орет шофер в трубку,- что шоссе чертовски хорошо построено. Вот сейчас совсем рядом разорвалась тридцативосьмисантиметровка, а ямы никакой, шоссе как гумно. Но стоит заехать в поле - и шинам конец. Теперь по нас стреляют с расстояния четырех километров.      - Куда мы едем?      - Это будет видно,- отвечал шофер,- пока шоссе такое, я за все ручаюсь.      Рывок! Страшный полет, и машина останавливается.      - Господин генерал,- кричит шофер,- есть у вас карта генерального штаба?      Генерал Биглер зажигает электрический фонарик и видит, что у него на коленях лежит карта генерального штаба. Но это морская карта гельголандского побережья 1864 года, времен войны Пруссии и Австрии с Данией за Шлезвиг.      - Здесь перекресток,- говорит шофер,- обе дороги ведут к вражеским позициям. Однако для меня важно только одно - хорошее шоссе, чтобы не пострадали шины, господин генерал... Я отвечаю за штабной автомобиль...      Вдруг удар, оглушительный удар, и звезды становятся большими, как колеса. Млечный Путь густой, словно сливки.      Он - Биглер - возносится во вселенную на одном сиденье с шофером. Все остальное обрезано, как ножницами. От автомобиля остался только боевой атакующий передок.      - Ваше счастье,- говорит шофер,- что вы мне через плечо показывали карту. Вы перелетели ко мне, остальное взорвалось. Это была сорокадвухсантиметровка. Я это предчувствовал. Раз перекресток, то шоссе ни черта не стоит. После тридцативосьмисантиметровки могла быть только сорокадвухсантиметровка. Ведь других пока не производят, господин генерал.      - Куда вы правите?      - Летим на небо, господин генерал, нам необходимо сторониться комет. Они пострашнее сорокадвухсантиметровок.      - Теперь под нами Марс,- сообщает шофер после долгой паузы.      Биглер снова почувствовал себя вполне спокойным.      - Вы знаете историю битвы народов под Лейпцигом? - спрашивает он.- Фельдмаршал князь Шварценберг четырнадцатого октября тысяча восемьсот тринадцатого года шел на Либертковице, шестнадцатого октября произошло сражение за Линденау, бой генерала Мервельдта. Австрийские войска заняли Вахав, а когда девятнадцатого октября пал Лейпциг...      - Господин генерал,- вдруг перебил его шофер,- мы у врат небесных, вылезайте, господин генерал. Мы не можем проехать через небесные врата, здесь давка. Куда ни глянь - одни войска.      - Задавите кого-нибудь,- кричит он шоферу,- сразу посторонятся!      И, высунувшись из автомобиля, генерал Биглер орет:      - Achtung, sie Schweinbande! <Берегитесь, свиньи! (нем.)> Вот скоты, видят генерала и не подумают сделать равнение направо!      Шофер его успокаивает:.      - Это им нелегко, господин генерал: у большинства оторваны головы.      Генерал Биглер только теперь замечает, что толпа состоит из инвалидов, лишившихся на войне отдельных частей тела: головы, руки, ноги. Однако недостающее они носят с собой в рюкзаке. У какого-то праведного артиллериста, толкавшегося у небесных врат в разорванной шинели, в мешке был сложен весь его живот с нижними конечностями. Из мешка какого-то праведного ополченца на генерала Биглера любовалась половина задницы, которую ополченец потерял под Львовом.      - Таков порядок,- опять поясняет шофер, проезжая сквозь густую толпу,- вероятно, они должны пройти высшую небесную комиссию.      В небесные врата пропускают только по паролю, который генерал Биглер тут же вспомнил: "Fur Gott und Kaiser" <За бога и императора (нем.)>.      Автомобиль въезжает в рай.      - Господин генерал,- обращается к Биглеру офицер-ангел с крыльями. когда они проезжают мимо казармы для рекрутов-ангелов,- вы должны явиться в ставку главнокомандующего.      Миновали учебный плац, кишевший рекрутами-ангелами, которых учили кричать "аллилуйя".      Проехали мимо группы солдат, где рыжий капрал-ангел муштровал растяпу рекрута-ангела в полной форме, бил его кулаком в живот и орал: "Шире раскрывай глотку, грязная вифлеемская свинья. Разве так кричат "аллилуйя"? Словно кнедлик застрял у тебя во рту. Хотел бы я знать, какой осел впустил тебя, скотину, сюда в рай? Попробуй еще раз..." - "Гла-гли-гля!" - "Ты что, бестия, и в раю у нас будешь гнусить? Еще раз попробуй, ты, кедр ливанский!"      Поехали дальше, но еще долго был слышен рев напуганного гнусавого ангела-рекрута: "Гла-гли-глу-гля" и крик ангела-капрала: "А-ли-лу-и-я-а-и лу-и-я, корова ты иорданская!"      Потом они увидели величественное сияние над большим зданием, вроде Мариинских казарм в Чешских Будейовицах, а над зданием - два аэроплана, один слева, другой справа; между ними, посредине, натянуто громадное полотно с колоссальной надписью: К. U. K. GOTTES HAUPTQUARTIER <Императорская и королевская штаб-квартира бога (нем.)>      Два ангела в форме полевой жандармерии высаживают генерала Биглера из автомобиля, берут его за шиворот и отводят наверх, на второй этаж.      - Ведите себя прилично перед господом богом,- говорят они ему у дверей и вталкивают внутрь.      Посреди комнаты, на стенах которой висят портреты Франца-Иосифа и Вильгельма, наследника престола Карла-Франца-Иосифа, генерала Виктора Данкеля, эрцгерцога Фридриха и начальника генерального штаба Конрада фон Гетцендорфа, стоит господь бог.      - Кадет Биглер,- строго спрашивает бог,- вы меня узнаете? Я бывший капитан Сагнер из одиннадцатой маршевой роты.      Биглер оцепенел.      - Кадет Биглер,- возглашает опять господь бог,- по какому праву вы присвоили себе титул генерал-майора? По какому праву вы, кадет Биглер, разъезжали в штабном автомобиле по шоссе между вражескими позициями?      - Осмелюсь доложить...      - Молчать, кадет Биглер, когда с вами разговаривает бог.      - Осмелюсь доложить,- еще раз, заикаясь, начинает Биглер.      - Так вы не изволите замолчать? - кричит на него бог, открывает дверь и зовет: - Два ангела, сюда!      В помещение входят два ангела с ружьями через левое крыло. Биглер узнает в них Матушича и Батцера.      Уста господа бога вещают:      - Бросьте его в сортир!      Кадет Биглер проваливается куда-то, откуда несет страшной вонью. ***      Напротив спящего кадета сидели Матушич с денщиком капитана Сагнера Батцером и все время играли в "шестьдесят шесть".      - Stink awer d'Kerl wie a'Stockfisch <А воняет, парень, словно треска (нем. диал.)>,- сказал Батцер, который с интересом наблюдал, как спящий кадет Биглер подозрительно вертится,- mus d'Hosen voll ha'n <Наложил, должно быть, полные штаны (нем. диал.)>      - Это с каждым может случиться,- философски заметил Матушич.- Не обращай внимания. Не тебе его переодевать. Сдавай-ка лучше карты.      Уже было видно зарево огней над Будапештом. Над Дунаем ощупывал небо прожектор.      Кадету Биглеру, очевидно, снилось уже другое. Он бормотал:      - Sagen sie meiner tapferen Armee, das sie sich in meinem Herzen ein unvergangliches Denkmal der Liebe und Dankbarkeit errichtet hat <Передайте моей доблестной армии, что она воздвигла себе в моем сердце вечный памятник любви и благодарности (нем.)>.- Так как при этих словах он заворочался, вонь опять ударила Батцеру в нос, он сплюнул и проворчал:      - Stink, wie a'Haizlputza, wie a'bescheisena Haiziputzar <Воняет, как золотарь! Как засранный золотарь! (нем. диал.)>.      А кадет Биглер ворочался все беспокойнее и беспокойнее. Его новый сон был необычайно фантастичен: он защищал Линц в войне за австрийское наследство. Ему снились редуты и укрепления вокруг города. Его главная ставка превращена в большой госпиталь. Повсюду лежат раненые и держатся за животы. Мимо палисадов города Линца проезжают французские драгуны Наполеона I.      А он, комендант города, стоит над всеми ними, тоже держится за живот и кричит французскому парламентеру:      - Передайте своему императору, что я не сдамся!      Потом боли в животе как будто утихли, и он со своим батальоном через палисады бежит из города, вперед, к славе и победе, и видит, как поручик Лукаш подставляет свою грудь под палаш французского драгуна, чтобы отвести удар, направленный на него - Биглера - защитника осажденного Линца.      Поручик Лукаш умирает у его ног, восклицая:      - Ein Mann, wie Sie, Herr Oberst, ist nutiger, als ein nichtsnutziger Oberleutnant! <Такой человек, как вы, господин полковник, более необходим, чем никчемный обер-лейтенант! (нем.)>      Растроганный защитник Линца отворачивается от умирающего, но тут картечь попадает ему в седалищные мышцы. Биглер машинально ощупывает штаны и чувствует на руке что-то липкое. Он кричит:      - Санитары! Санитары! - и падает с коня...      Батцер и Матушич подняли свалившегося с лавки кадета Биглера. Затем Матушич направился к капитану Сагнеру и доложил, что с кадетом Биглером творится что-то неладное.      - Это не с коньяку,- сказал он.- Вернее всего - холера. Кадет Биглер на всех станциях пил воду. В Мошоне я видел, как он...      - Холеру сразу не схватишь, Матушич. Скажите врачу - он рядом в купе, пусть его осмотрит.      К батальону был прикомандирован "врач военного времени", вечный студент-медик и корпорант Вельфер. Он любил выпить и подраться, но медицину знал как свои пять пальцев. Он прослушал курс медицинских факультетов в различных университетских городах Австро-Венгрии, был на практике в самых разнообразных клиниках, но не имел звания доктора по той простой причине, что по завещанию покойного дяди студенту-медику Фридриху Вельферу выплачивалась ежегодная стипендия до получения им диплома врача. Эта стипендия была приблизительно раза в четыре больше жалованья ассистента в больнице. И кандидат медицинских наук Фридрих Вельфер добросовестно стремился по возможности отсрочить получение звания доктора медицины.      Наследники чуть не сошли с ума, объявляли его идиотом, делали попытки женить на богатой невесте, только бы избавиться от него. Член приблизительно двенадцати корпорантских кружков, кандидат медицинских наук Фридрих Вельфер, чтобы позлить наследников, издал несколько сборников весьма приличных стихов в Вене, Лейпциге, Берлине, печатался в "Sirnplicissimus" и спокойно продолжал учиться: над ним не каплет!      Но вот разыгралась война и коварно нанесла ему удар в спину. Поэта, автора книг "Lachende Lieder" <"Смеющиеся песни" (нем.)>, "Krug und Wissenschaft" <"Кружка и наука" (нем.)>, "Marchen und Parabein" <"Сказки и притчи" (нем.)>, забрали безо всяких, а один из наследников приложил все усилия, чтобы беззаботный Фридрих Вельфер получил звание "лекаря военного времени". Он выдержал экзамен. В письменной форме ему был предложен ряд вопросов, на которые он обязан был прислать ответы. На все вопросы он дал стереотипный ответ: "Lecken sie mir Arsch" <Поцелуйте меня в задницу (нем.)>. Три дня спустя полковник торжественно объявил, что Фридрих Вельфер получил диплом доктора медицинских наук, который давно заслужил, и что старший штабной врач назначает его в госпиталь пополнения. Теперь от его поведения будет зависеть быстрое продвижение по службе. Известно, правда, что в разных городах у Фридриха Вельфера были дуэли с офицерами, но сейчас время военное, и это все предано забвению.      Автор книги стихов "Кружка и наука" закусил губы и пошел служить. После того как было установлено, что по отношению к солдатам он вел себя чрезвычайно снисходительно и задерживал их в больнице по возможности дольше, в то время когда лозунгом было: "Валяться и подохнуть в больнице или валяться и подохнуть в окопах - все равно подохнуть",- доктора Вельфера отправили с тринадцатым маршевым батальоном на фронт.      Кадровые офицеры батальона считали его неполноценным, офицеры запаса, чтобы не углублять пропасть между собой и кадровиками, также не замечали его и не дружили с ним.      Капитан Сагнер, естественно, чувствовал себя намного выше бывшего кандидата медицинских наук, изрезавшего за время своей долголетней учебы множество офицеров. Когда Вельфер - "лекарь военного времени" - прошел мимо Сагнера, тот даже не посмотрел на него и продолжал разговаривать с поручиком Лукашем о каких-то пустяках, вроде того, что около Будапешта разводят тыкву. В связи с этим поручик Лукаш вспомнил, как на третьем году обучения в кадетской школе он с товарищами "из штатских" был в Словакии. Раз они пришли к евангелическому пастору-словаку. Тот угостил их жареной свининой с гарниром из тыквы. Потом налил им вина и сказал: Тыква, свинья, хочет вина,- на что Лукаш страшно обиделся <Разговор капитана Сагнера с поручиком Лукашем ведется на чешском языке. (Прим. автора.)>.      - Будапешта мы почти не увидим,- с сожалением заметил капитан Сагнер.- Согласно маршруту, мы должны простоять здесь только два часа.      - Думаю, что будут переформировывать состав,- ответил поручик Лукаш.- Мы прибудем на сортировочную станцию Transport-Militar-Bahnhof <Вокзал для воинских эшелонов (нем.)>.      К ним подошел "лекарь военного времени" Вельфер.      - Пустяки,- сказал он, улыбаясь.- Господ, которые мечтают со временем стать офицерами и хвастаются в Офицерском собрании своими стратегическо-историческими познаниями, следовало бы предупредить, что вредно в один присест съедать посылку со сластями. С момента отъезда из Брука кадет Биглер проглотил, как он сам признается, тридцать трубочек с кремом, а на вокзалах пил только кипяченую воду. Это напоминает мне, господин капитан, стихи Шиллера: "Wer sagt von..." <Кто говорит о... (нем.)>      - Послушайте, доктор,- прервал его капитан Сагнер,- не о Шиллере речь. Что, собственно, случилось с кадетом Биглером?      "Лекарь военного времени" Вельфер ухмыльнулся:      - Кандидат в офицеры, ваш кадет, просто обделался. Это не холера и не дизентерия, а самый простой и обыкновенный случай. Ничего особенного, человек всего-навсего обделался. Ваш господин кандидат в офицеры выпил коньяку больше, чем следовало, и обделался. Но, по-видимому, он обделался бы и без коньяку, с одних только трубочек, которые ему прислали из дому. Это ребенок. Насколько мне известно, в Офицерском собрании он всегда выпивал только четвертинку вина. Он абстинент...      Доктор Вельфер сплюнул.      - Он покупал всегда линцские пирожные!      - Значит, ничего серьезного? - переспросил капитан Сагнер.- Но... получив огласку, такое дело...      Поручик Лукаш встал и заявил, обращаясь к Сагнеру:      - Благодарю покорно за такого взводного командира!      - Я помог ему стать на ноги,- сказал Вельфер, не переставая улыбаться.- Об остальном соблаговолите распорядиться сами, господин батальонный командир. Я сдам кадета Биглера в здешний госпиталь и выдам справку, что у него дизентерия. Тяжелый случай дизентерии... необходима изоляция. Кадет Биглер попадет в заразный барак... Это, без сомнения, лучший выход из положения,- продолжал Вельфер с тою же отвратительной улыбкой. - Одно дело - обделавшийся кадет, другое- кадет, заболевший дизентерией.      Капитан Сагнер строго официально обратился к своему приятелю Лукашу:      - Господин поручик, кадет вашей роты Биглер заболел дизентерией и останется для лечения в Будапеште.      Капитану Сагнеру показалось, что Вельфер вызывающе смеется, но, когда он взглянул на "лекаря военного времени", лицо того выражало полное безразличие.      - Итак, все в порядке, господин капитан,- спокойно произнес Вельфер,- кандидат на офицерский чин...- Он махнул рукой: - При дизентерии каждый может наложить в штаны.      Таким образом, доблестный кадет Биглер был отправлен в военный изолятор в Уй-Буда.      Его обделанные брюки исчезли в водовороте мировой войны. Грезы кадета Биглера о великих победах были заключены в одну из палат изоляционных бараков.      Когда кадет Биглер узнал, что у него дизентерия, он пришел в восторг. Велика ли разница: быть раненым или заболеть за своего государя императора при исполнении своего долга?      В госпитале с ним произошла маленькая неприятность: ввиду того что в дизентерийном бараке все места были заняты, кадета перевели в холерный барак.      Когда Биглера выкупали и сунули под мышку термометр, штабной врач-мадьяр задумчиво покачал головой: 37°! Худший симптом при холере - сильное падение температуры. Больной становится апатичным.      Действительно, кадет Биглер не проявлял ни малейших признаков волнения. Он был необычайно спокоен, повторяя про себя, что все равно страдает за государя императора.      Штабной врач приказал поставить термометр в задний проход.      - Последняя стадия холеры,- решил он.- Начало конца. Крайняя слабость, больной перестает реагировать на окружающее, сознание его затемнено. Умирающий улыбается в предсмертной агонии.      Действительно, кадет Биглер улыбался улыбкой мученика и даже не пошевелился, когда ему в задний проход ставили термометр. Он воображал себя героем.      - Симптомы медленного умирания,- определил штабной врач.- Пассивность...      Для верности он спросил венгерского санитара унтер-офицера, была ли у кадета рвота и понос в ванне.      Получив отрицательный ответ, врач посмотрел на Биглера. Если при холере прекращаются понос и рвота, то наряду с предшествующими симптомами это типичная картина последних часов перед смертью.      Кадет Биглер, которого вынули из теплой ванны и совершенно голого положили на койку, страшно озяб. У него зуб на зуб не попадал, а все тело покрылось гусиной кожей.      - Вот видите,- по-венгерски сказал штабной врач.- Сильный озноб и похолодевшие конечности. Это - конец.      Наклонившись к кадету Биглеру, он спросил его по-немецки:      - Also, wie geht's? <Ну, как себя чувствуете? (нем.)>      - S-s-se-hr-hr gu-gu-tt,- застучал зубами кадет Биглер.- ...Ei-ne De deck-ke! <О-о-очень хо-ро-шо... Одеяло! (нем.)>      - Сознание моментами затемнено, моментами просветляется,- опять по-венгерски сказал штабной врач.- Тело худое. Губы и ногти должны бы почернеть. Третий случай у меня, когда больной умирает от холеры, а ногти и губы не чернеют.- Он снова наклонился к кадету Биглеру и по-венгерски продолжал: - Сердце не прослушивается.      - Ei-ei-ne-ne De-de-de-deck-ke-ke,- стуча зубами, снова попросил кадет Биглер.      - Это его последние слова,- обращаясь к санитару унтер-офицеру по-венгерски, предсказал штабной врач.- Завтра мы его похороним вместе с майором Кохом. Сейчас он потеряет сознание. Его бумаги в канцелярии?      - Будут там,- спокойно ответил санитар унтер-офицер.      - Ei-ei-ne-ne De-de-de-deck-ke-ke,- умоляюще проговорил кадет Биглер вслед уходящим.      В палате, где стояло шестнадцать коек, лежало всего пять человек, один из них - мертвый. Он умер два часа назад и был накрыт простыней. Умерший носил фамилию ученого, открывшего бациллы холеры. Это был капитан Кох, вместе с которым штабной врач намеревался завтра похоронить кадета Биглера.      Кадет Биглер приподнялся на койке и тут впервые увидел, как умирают от холеры за государя императора. Из четырех оставшихся в живых двое умирали, задыхались, посинели и выдавливали из себя какие-то слова. Невозможно было разобрать, что и на каком языке они говорят. Это скорее походило на хрипение.      У двух других наступила бурная реакция, свидетельствовавшая о выздоровлении. Оба походили на больных, охваченных тифозной горячкой. Они кричали что-то непонятное и выбрасывали из-под одеяла тощие ноги. Над ними склонился бородатый санитар, говоривший на штирийском наречии (как разобрал кадет Биглер), и успокаивал их.      - И у меня была холера, дорогие господа, но я так не брыкался. Вот вам и лучше стало. Получите отпуск и...      - Да не дрыгай ты ногами! - прикрикнул он на одного из больных, который наподдал ногой одеяло так, что оно перелетело к нему на голову.- У нас это не полагается. Скажи спасибо, что у тебя горячка. Теперь, по крайней мере, тебя не повезут отсюда с музыкой. Оба вы уже отделались.      Он оглянулся.      - Вон те двое померли. Мы так и знали,- сказал он добродушно.- Будьте довольны, что отделались. Пойду за простынями.      Через минуту он вернулся и прикрыл простынями умерших. Губы у них совершенно почернели. Санитар сложил их растопыренные и скрюченные в предсмертной агонии руки с почерневшими ногтями, попытался всунуть языки назад в рот, затем опустился на колени и начал:      - Heilige Marie, Mutter Gottes! <Святая Мария, матерь божья' (нем.)>      При этом старый санитар из Штирии глядел на своих выздоравливающих пациентов, бред которых свидетельствовал о возвращении их к жизни.      - Heilige Marie, Mutter Gottes! - набожно повторял санитар, как вдруг какой-то голый человек похлопал его по плечу. Это был кадет Биглер.      - Послушайте...- сказал он.- Я купался... То есть меня купали... Мне нужно одеяло... Мне холодно...      - Исключительный случай,- полчаса спустя сообщил штабной врач кадету Биглеру, отдыхавшему под одеялом.- Вы, господин кадет, на пути к выздоровлению. Завтра мы отправляем вас в Тарнов, в запасный госпиталь. Вы являетесь носителем холерных бацилл... Наша наука так далеко ушла вперед, что мы точно можем это установить. Вы из Девяносто первого полка?      - Тринадцатого маршевого батальона, одиннадцатой роты,- ответил за кадета Биглера санитарный унтер-офицер.      - Пишите,- приказал штабной врач: - "Кадет Биглер тринадцатого маршевого батальона, одиннадцатой маршевой роты Девяносто первого полка направляется для врачебного наблюдения в холерный барак в Тарнов. Носитель холерных бацилл..."      Так, полный энтузиазма воин, кадет Биглер стал носителем холерных бацилл.    Глава II. В Будапеште      На будапештском воинском вокзале Матушич принес капитану Сагнеру телеграмму, которую послал несчастный командир бригады, отправленный в санаторий. Телеграмма была нешифрованная и того же содержания, что и предыдущая: "Быстро сварить обед и наступать на Сокаль". К этому было прибавлено: "Обоз зачислить в восточную группу. Разведочная служба отменяется. Тринадцатому маршевому батальону построить мост через реку Буг. Подробности в газетах".      Капитан Сагнер немедленно отправился к коменданту вокзала. Его приветливо встретил маленький толстый офицер.      - Ну и наворотил ваш бригадный генерал,- сказал, заливаясь смехом, маленький офицер.- Но все же мы были обязаны вручить вам эту ерунду, так как от дивизии еще не пришло распоряжения не доставлять адресатам его телеграммы. Вчера здесь проезжал четырнадцатый маршевый батальон Семьдесят пятого полка, и командир батальона получил телеграмму: выдать всей команде по шесть крон в качестве особой награды за Перемышль. К тому же было отдано распоряжение: две из этих шести крон каждый солдат должен внести на военный заем... По достоверным сведениям, вашего бригадного генерала хватил паралич.      - Господин майор,- осведомился капитан Сагнер у коменданта военного вокзала.- Согласно приказам по полку, мы едем по маршруту в Геделле. Команде полагается получить здесь по сто пятьдесят граммов швейцарского сыра. На последней станции солдатам должны были выдать по сто пятьдесят граммов венгерской колбасы, но они ничего не получили.      - И здесь вы едва ли чего-нибудь добьетесь,- по-прежнему улыбаясь, ответил майор.- Мне неизвестен такой приказ для полков из Чехии. Впрочем, это не мое дело, обратитесь в управление по снабжению.      - Когда мы отправляемся, господин майор?      - Впереди вас стоит поезд с тяжелой артиллерией, направляющийся в Галицию. Мы отправим его через час, господин капитан. На третьем пути стоит санитарный поезд. Он отходит спустя двадцать пять минут после артиллерии. На двенадцатом пути стоит поезд с боеприпасами. Он отправляется десять минут спустя после санитарного, и через двадцать минут после него мы отправим ваш поезд. Конечно, если не будет каких-либо изменений,- прибавил он, улыбнувшись, чем совершенно опротивел капитану Сагнеру.      - Извините, господин майор,- решив выяснить все до конца, допытывался Сагнер,- можете ли вы дать справку о том, что вам ничего не известно о ста пятидесяти граммах швейцарского сыра для полков из Чехии.      - Это секретный приказ,- ответил, не переставая приятно улыбаться, комендант воинского вокзала в Будапеште.      "Нечего сказать, сел я в лужу,- подумал капитан Сагнер, выходя из здания комендатуры.- На кой черт я велел поручику Лукашу собрать командиров и идти вместе с ними и с солдатами на продовольственный склад?"      Командир одиннадцатой роты поручик Лукаш, согласно распоряжению капитана Сагнера, намеревался отдать приказ двинуться к складу за получением швейцарского сыра по сто пятьдесят граммов на человека, но именно в этот момент перед ним предстал Швейк с несчастным Балоуном. Балоун весь трясся.      - Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант,- сказал Швейк с обычной для него расторопностью,- дело чрезвычайно серьезное. Смею просить, господин обер-лейтенант, справить это дело где-нибудь в сторонке. Так выразился один мой товарищ, Шпатина из Згоржа, когда был шафером на свадьбе и ему в церкви вдруг захотелось...      - В чем дело, Швейк? - не вытерпел поручик Лукаш, который соскучился по Швейку, так же как и Швейк по поручику Лукашу.- Отойдем.      Балоун поплелся за ними. Этот великан совершенно утратил душевное равновесие и в полном отчаянии размахивал руками.      - Так в чем дело, Швейк? - спросил поручик Лукаш, когда они отошли в сторону.      - Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант,- выпалил Швейк,- всегда лучше сознаться самому, чем ждать, пока дело откроется. Вы отдали вполне ясный приказ, господин обер-лейтенант, чтобы Балоун, когда мы прибудем в Будапешт, принес вам печеночный паштет и булочку. Получил ты этот приказ или нет? - обратился Швейк к Балоуну.      Балоун еще отчаяннее замахал руками, словно защищаясь от нападающего противника.      - К сожалению, господин обер-лейтенант,- продолжал Швейк,- этот приказ не мог быть выполнен. Ваш печеночный паштет сожрал я... Я его сожрал,- повторил Швейк, толкнув в бок обезумевшего Балоуна.- Я подумал, что печеночный паштет может испортиться. Я не раз читал в газетах, как целые семьи отравлялись паштетом из печенки. Раз это произошло в Здеразе, раз в Бероуне, раз в Таборе, раз в Младой Болеславе, раз в Пршибраме. Все отравленные умерли. Паштет из печенки - ужаснейшая мерзость...      Балоун, трясясь всем телом, отошел в сторону и сунул палец в рот. Его вырвало.      - Что с вами, Балоун?      - Блю-блю-ю, го-го-сподин об-бе-бер-лей-те-нант,- между приступами рвоты кричал несчастный Балоун.- Э-э-э-то я со-со-жрал...- Изо рта страдальца Балоуна лезли также куски станиолевой обертки паштета.      - Как видите, господин обер-лейтенант,- ничуть не растерявшись, сказал Швейк,- каждый сожранный паштет всегда лезет наружу, как шило из мешка. Я хотел взять вину на себя, а он, болван, сам себя выдал. Балоун вполне порядочный человек, но сожрет все, что ни доверь. Я знал еще одного такого субъекта, тот служил курьером в банке. Этому можно было доверить тысячи. Как-то раз он получал деньги в другом банке, и ему передали лишних тысячу крон. Он тут же вернул их. Но послать его купить копченого ошейка на пятнадцать крейцеров было невозможно: обязательно по дороге сожрет половину. Он был таким невоздержанным по части жратвы, что, когда его посылали за ливерными колбасками, он по дороге распарывал их перочинным ножиком, а дыры залеплял английским пластырем. Пластырь для пяти маленьких ливерных колбасок обходился ему дороже, чем одна большая ливерная колбаса.      Поручик Лукаш вздохнул и пошел прочь.      - Не будет ли каких приказаний, господин обер-лейтенант? - прокричал вслед ему Швейк, в то время как несчастный Балоун беспрерывно совал палец в глотку.      Поручик Лукаш махнул рукой и направился к продовольственному складу. На ум ему пришла парадоксальная мысль: раз солдаты жрут печеночные паштеты своих офицеров - Австрия выиграть войну не сможет.      Между тем Швейк перевел Балоуна на другую сторону железнодорожного пути. По дороге он утешал его, говоря, что они вместе осмотрят город и оттуда принесут поручику дебреценских сосисок. Представление Швейка о столице венгерского королевства, естественно, ограничивалось представлением об особом сорте копченостей.      - Как бы наш поезд не ушел,- заныл Балоун, ненасытность которого сочеталась с исключительной скупостью.      - Когда едешь на фронт,- убежденно заявил Швейк,- то никогда не опоздаешь, потому как каждый поезд, отправляющийся на фронт, прекрасно понимает, что если он будет торопиться, то привезет на конечную станцию только половину эшелона. Впрочем, я тебя прекрасно понимаю, Балоун! Дрожишь за свой карман.      Однако пойти им никуда не удалось, так как вдруг раздалась команда "по вагонам". Солдаты разных рот возвращались к своим вагонам не солоно хлебавши. Вместо ста пятидесяти граммов швейцарского сыра, которые им должны были здесь выдать, они получили по коробке спичек и по открытке, изданной комитетом по охране воинских могил в Австрии (Вена, ХIХ/4, ул. Канизиус). Вместо ста пятидесяти граммов швейцарского сыра им вручили Седлецкое солдатское кладбище в Западной Галиции с памятником несчастным ополченцам. Этот монумент был создан скульптором, отвертевшимся от фронта, вольноопределяющимся старшим писарем Шольцем.      У штабного вагона царило необычайное оживление. Офицеры маршевого батальона толпились вокруг капитана Сагнера, который взволнованно что-то рассказывал. Он только что вернулся из комендатуры вокзала и держал в руках строго секретную телеграмму из штаба бригады, очень длинную, с инструкциями и указаниями, как действовать в новой ситуации, в которой очутилась Австрия 23 мая 1915 года.      Штаб телеграфировал, что Италия объявила войну Австро-Венгрии. Еще в Бруке-на-Лейте в Офицерском собрании во время сытных обедов и ужинов с полным ртом говорили о странном поведении Италии, однако никто не ожидал, что исполнятся пророческие слова идиота Биглера, который как-то за ужином оттолкнул тарелку с макаронами и заявил: "Этого-то я вдоволь наемся у врат Вероны".      Капитан Сагнер, изучив полученную из бригады инструкцию, приказал трубить тревогу.      Когда все солдаты маршевого батальона были собраны, их построили в каре, и капитан Сагнер необычайно торжественно прочитал солдатам переданный ему по телеграфу приказ:      - "Итальянский король, влекомый алчностью, совершил акт неслыханного предательства, забыв о своих братских обязательствах, которыми он был связан как союзник нашей державы. С самого начала войны, в которой он, как союзник, должен был стать бок о бок с нашими мужественными войсками, изменник - итальянский король - играл роль замаскированного предателя, занимаясь двурушничеством, ведя тайные переговоры с нашими врагами. Это предательство завершилось в ночь с двадцать второго на двадцать третье мая, когда он объявил войну нашей монархии. Наш верховный главнокомандующий выражает уверенность, что наша мужественная и славная армия ответит на постыдное предательство коварного врага таким сокрушительным ударом, что предатель поймет, что, позорно и коварно начав войну, он погубил самого себя. Мы твердо верим, что с божьей помощью скоро наступит день, когда итальянские равнины опять увидят победителя при Санта-Лючии, Виченце, Новаре, Кустоцце. Мы хотим, мы должны победить, и мы, несомненно, победим!"      Потом последовало обычное "dreimal hoch" <Троекратное ура (нем.)>, и приунывшее воинство село в поезд. Вместо ста пятидесяти граммов швейцарского сыра на голову солдатам свалилась война с Италией. ***      В вагоне, где сидели Швейк, старший писарь Ванек, телефонист Ходоунский, Балоун и повар Юрайда, завязался интересный разговор о вступлении Италии в войну.      - Подобный же случай произошел в Праге на Таборской улице,- начал Швейк.- Там жил купец Горжейший. Неподалеку от него, напротив, в своей лавчонке хозяйничал купец Пошмоурный. Между ними держал мелочную лавочку Гавласа.      Так вот, купцу Горжейшему как-то взбрело в голову объединиться с лавочником Гавласой против купца Пошмоурного, и он начал вести переговоры с Гавласой о том, как бы им объединить обе лавки под одной фирмой "Горжейший и Гавласа". Но лавочник Гавласа пошел к купцу Пошмоурному да и рассказал ему, что Горжейший дает тысячу двести крон за его лавчонку и предлагает войти с ним в компанию. Но если Пошмоурный даст ему тысячу восемьсот, то он предпочтет заключить союз с ним против Горжейшего. Договорились. Однако Гавласа, предав Горжейшего, все время терся около него и делал вид, будто он его ближайший друг, а когда заходила речь о совместном ведении дел, отвечал: "Да-да, скоро, скоро. Я только жду, когда вернутся жильцы с дач". Ну, а когда жильцы вернулись, то уже действительно все было готово для совместной работы, как он и обещал Горжейшему. Вот раз утром пошел Горжейший открывать свою лавку и видит над лавкой своего конкурента большую вывеску, а на ней большущими буквами выведено название фирмы "Пошмоурный и Гавласа".      - У нас,- вмешался глуповатый Балоун,- тоже был такой случай. Хотел я в соседней деревне купить телку, уже договорился, а вотицкий мясник возьми и перехвати ее у меня под самым носом.      - Раз опять новая война,- продолжал Швейк,- раз у нас теперь одним врагом больше, раз открылся новый фронт, то боеприпасы придется экономить. Чем больше в семье детей, тем больше требуется розог, говорил, бывало, дедушка Хованец из Мотоле, который за небольшое вознаграждение сек соседских детей.      - Я боюсь только,- высказал свои опасения Балоун, задрожав всем телом,- что из-за этой самой Италии нам пайки сократят.      Старший писарь Ванек задумался и серьезно ответил:      - Все может быть, ибо теперь, несомненно, наша победа несколько отдалится.      - Эх, нам бы нового Радецкого,- сказал Швейк.- Вот кто был знаком с тамошним краем! Уж он знал, где у итальянцев слабое место, что нужно штурмовать и с какой стороны. Оно ведь не легко - куда-нибудь влезть. Влезть-то сумеет каждый, но вылезть - в этом и заключается настоящее военное искусство. Когда человек куда-нибудь лезет, он должен знать, что вокруг происходит, чтобы не сесть в лужу, называемую катастрофой. Раз в нашем доме, еще на старой квартире, на чердаке поймали вора. Но он, подлец, когда лез, то заметил, что каменщики ремонтируют большой фонарь над лестничной клеткой. Так он вырвался у них из рук, заколол швейцариху и спустился по лесам в этот фонарь, а оттуда уже и не выбрался. Но наш отец родной, Радецкий, знал в Италии "каждую стежку", его никто не мог поймать. В одной книжке описывается, как он удрал из Санта-Лючии и итальянцы удирали тоже. Радецкий только на другой день открыл, что, собственно, победил он потому, что итальянцев и в полевой бинокль не видать было. Тогда он вернулся и занял оставленную Санта-Лючию. После этого ему присвоили звание фельдмаршала.      - Нечего и говорить, прекрасная страна,- вступил в разговор повар Юрайда.- Я был раз в Венеции и знаю, что итальянец каждого называет свиньей. Когда он рассердится, все у него "роrсо maledetto" <Проклятая свинья (мал.)>. И папа римский у него "роrсо" <Свинья (итал.)>, и "madonna mia e porca, papa e роrсо" <Мадонна моя свинья, папа свинья (итал.)>.      Старший писарь Ванек, напротив, отозвался об Италии с большой симпатией. В Кралупах в своей аптекарской лавке он готовил лимонные сиропы,- это делается из гнилых лимонов, а самые дешевые и самые гнилые лимоны он всегда покупал в Италии. Теперь конец поставкам лимонов из Италии в Кралупы. Нет сомнения, война с Италией принесет много сюрпризов, так как Австрия постарается отомстить Италии.      - Легко сказать, отомстить!- с улыбкой возразил Швейк.- Иной думает, что отомстит, а в конце концов страдает тот, кого он выбрал орудием своей мести. Когда я несколько лет назад жил на Виноградах, там в первом этаже жил швейцар, а у него снимал комнату мелкий чиновничек из какого-то банка. Этот чиновничек всегда ходил в пивную на Крамериевой улице и как-то поругался с одним господином. У того господина на Виноградах была лаборатория по анализу мочи. Он говорил и думал только о моче, постоянно носил с собой бутылочки с мочой и каждому совал их под нос, чтобы каждый помочился и тоже дал ему свою мочу на исследование. От анализа, дескать, зависит счастье человека и его семьи. Притом это дешево: всего шесть крон. Все, кто ходил в пивную, а также хозяин и хозяйка пивной дали на анализ свою мочу. Только этот чиновничек упорствовал, хотя господин всякий раз, когда он шел в писсуар, лез за ним туда и озабоченно говорил: "Не знаю, не знаю, пан Скорковский, но что-то ваша моча мне не нравится. Помочитесь, пока не поздно, в бутылочку!" В конце концов уговорил. Обошлось это чиновничку в шесть крон. И насолил же ему этот господин своим анализом! Впрочем, другим тоже, не исключая и хозяина пивной, которому он подрывал торговлю. Ведь каждый анализ он сопровождал заключением, что это очень серьезный случай в его практике, что никому из них пить ничего нельзя, кроме воды, курить нельзя, жениться нельзя, а есть можно только овощи. Так вот, этот чиновничек, как и все остальные, страшно на него разозлился и выбрал орудием мести швейцара, зная, что это человек жестокий. Как-то раз он и говорит господину, исследовавшему мочу, что швейцар с некоторых пор чувствует себя нездоровым и просит завтра утром к семи часам прийти к нему за мочой. Тот пошел. Швейцар еще спал. Этот господин разбудил его и любезно сказал: "Мое почтение, пан Малек, с добрым утром! Вот вам бутылочка, извольте помочиться. Мне с вас следует получить шесть крон". Тут такое началось!.. Хоть святых выноси! Швейцар выскочил из постели в одних подштанниках, да как схватит этого господина за горло, да как швырнет его в шкаф! Тот влетел туда и застрял. Швейцар вытащил его, схватил арапник и в одних подштанниках погнался за ним вниз по Челаковской улице, а тот визжать, словно пес, которому на хвост наступили. На Гавличковой улице пан Малек вскочил в трамвай. Швейцара схватил полицейский, он подрался и с полицейским. А так как швейцар был в одних подштанниках и все у него вылезало, то за оскорбление общественной нравственности его кинули в корзину и повезли в полицию, а он и из корзины ревел, как тур: "Мерзавцы, я вам покажу, как исследовать мою мочу!" Ему дали шесть месяцев за насилие, совершенное в общественном месте, и за оскорбление полиции, но после оглашения приговора он допустил оскорбление царствующего дома. Может быть, сидит, бедняга, и по сей день. Вот почему я и говорю: "Когда кому-нибудь мстишь, то от этого страдает невинный".      Балоун между тем напряженно и долго о чем-то размышлял и наконец с трепетом спросил Ванека:      - Простите, господин старший писарь, вы думаете, из-за войны с Италией нам урежут пайки?      - Ясно как божий день,- ответил Ванек.      - Иисус Мария! - воскликнул Балоун, опустив голову на руки, и затих в углу.      Так в этом вагоне закончились дебаты об Италии. ***      В штабном вагоне разговор о новой ситуации, создавшейся в связи со вступлением Италии в войну, грозил быть весьма нудным из-за отсутствия там прославленного военного теоретика кадета Биглера, но его отчасти заменил подпоручик третьей роты Дуб.      Подпоручик Дуб в мирное время был преподавателем чешского языка и уже тогда, где только представлялась возможность, старался проявить свою лояльность. Он задавал своим ученикам письменные работы на темы из истории династии Габсбургов. В младших классах учеников устрашали император Максимилиан, который влез на скалу и не мог спуститься вниз, Иосиф II Пахарь и Фердинанд Добрый; в старших классах темы были более сложными. Например, в седьмом классе предлагалось сочинение "Император Франц-Иосиф - покровитель наук и искусств". Из-за этого сочинения один семиклассник был исключен без права поступления в средние учебные заведения Австро-Венгерской монархии, так как он написал, что замечательнейшим деянием этого монарха было сооружение моста императора Франца-Иосифа I в Праге.      Зорко следил Дуб за тем, чтобы все его ученики в день рождения императора и в другие императорские торжественные дни с энтузиазмом распевали австрийский гимн.      В обществе его не любили, так как было определенно известно, что он доносил на своих коллег. В городе, где Дуб преподавал, он состоял членом "тройки" крупнейших идиотов и ослов. В тройку входили, кроме него, окружной начальник и директор гимназии. В этом узком кругу он научился рассуждать о политике в рамках, дозволенных в Австро-Венгерской монархии. Теперь он излагал свои мысли тоном косного преподавателя гимназии:      - В общем, меня совершенно не удивило выступление Италии. Я ожидал этого еще три месяца назад. После своей победоносной войны с Турцией из-за Триполи Италия сильно возгордилась. Кроме того, она слишком надеется на свой флот и на настроение населения наших приморских областей и Южного Тироля. Еще перед войной я беседовал с нашим окружным начальником о том, что наше правительство недооценивает ирредентистское движение на юге. Тот вполне со мной соглашался, ибо каждый дальновидный человек, которому дорога целостность нашей империи, должен был предвидеть, куда может завести чрезмерная снисходительность к подобным элементам. Я отлично помню, как года два назад я - это было, следовательно, в Балканскую войну, во время аферы нашего консула Прохазки,- в разговоре с господином окружным начальником заявил, что Италия ждет только удобного случая, чтобы коварно напасть на нас. И вот мы до этого дожили! - крикнул он, будто все с ним спорили, хотя кадровые офицеры, присутствовавшие во время его речи, молчали и мечтали о том, чтоб этот штатский трепач провалился в тартарары.- Правда,- продолжал он, несколько успокоившись,- в большинстве случаев даже в школьных сочинениях мы забывали о наших прежних отношениях с Италией, забывали о тех великих днях побед нашей славной армии, например, в тысяча восемьсот сорок восьмом году, равно как и в тысяча восемьсот шестьдесят шестом... О них упоминается в сегодняшнем приказе по бригаде. Однако что касается меня, то я всегда честно выполнял свой долг и еще перед окончанием учебного года почти, так сказать, в самом начале войны задал своим ученикам сочинение на тему "Unsere Helden in Italien von Vicenza bis zur Custozza, oder..." <Наши герои в Италии от Виченцы до Кустоццы, или... (нем.)>      И дурак подпоручик Дуб торжественно присовокупил:      - Blut und Leben fur Habsburg! Fur ein Osterreich, ganz, einig, gros!.. <Кровь и жизнь за Габсбургов! За Австрию, единую, неделимую, великую!.. (нем.)>      Он замолчал, ожидая, по-видимому, что все остальные в штабном вагоне тоже заговорят о создавшейся ситуации, и тогда он еще раз докажет, что уже пять лет тому назад предвидел, как Италия поведет себя по отношению к своему союзнику. Но он жестоко просчитался, так как капитан Сагнер, которому ординарец батальона Матушич принес со станции вечерний выпуск "Пестер-Ллойд", просматривая газету, воскликнул: "Послушайте, та самая Вейнер, на гастролях которой мы были в Бруке, вчера выступала здесь на сцене Малого театра!"      На этом прекратились дебаты об Италии в штабном вагоне. Продолжение следует... Уважаемые подписчики!      В последующих выпусках рассылки планируется публикация следующих произведений: Владимир Войнович "Москва 2042"      Сатирический роман-антиутопия написанный в 1986 году. Веселая пародия, действие которой происходит в будущем, в середине XXI века, в обезумевшем "марксистском" мире. Герой романа - писатель-эмигрант, неожиданно получает возможность полететь в Москву 2042 года, и в результате оказывается действующим лицом и организатором новой революции. Росс КИНГ "Домино"      Роман-маскарад, роман-лабиринт, роман-матрешка; один из ярчайших дебютов в английской литературе последних лет. Ослепительной вереницей, растянувшейся на три эпохи, перед читателем проносятся в зажигательной пляске циничные шлюхи и наивные дебютанты, великосветские дамы и жертвы финансовых пирамид, модные живописцы, владеющие шпагой не менее искусно, чем кистью, и прославленные кастраты, чьей благосклонности наперебой добиваются европейские властители... Валентин Пикуль "Баязет"      Это мой первый исторический роман.      Первый - не значит лучший. Но для меня, для автора, он всегда останется дороже других, написанных позже. Двадцать лет назад наша страна впервые раскрыла тайну героической обороны Брестской крепости летом 1941 года.      Невольно прикоснувшись к раскаленным камням Бреста, я испытал большое волнение... Да! Я вспомнил, что нечто подобное было свершено раньше. Наши деды завещали внукам своим лучшие традиции славного русского воинства.      Отсюда и возник роман "Баязет" - от желания связать прошлое с настоящим. История, наверное, для того и существует, чтобы мы, читатель, не забывали о своих пращурах.      В этом романе отражены подлинные события, но имена некоторых героев заменены вымышленными. В.Пикуль Дэн Браун "Код да Винчи"      Секретный код скрыт в работах Леонардо да Винчи...      Только он поможет найти христианские святыни, дававшие немыслимые власть и могущество...      Ключ к величайшей тайне, над которой человечество билось веками, может быть найден...      В романе "Код да Винчи" автор собрал весь накопленный опыт расследований и вложил его в главного героя, гарвардского профессора иконографии и истории религии по имени Роберт Лэнгдон. Завязкой нынешней истории послужил ночной звонок, оповестивший Лэнгдона об убийстве в Лувре старого хранителя музея. Возле тела убитого найдена зашифрованная записка, ключи к которой сокрыты в работах Леонардо да Винчи... Диана Чемберлен "Огонь и дождь"      Появление в маленьком калифорнийском городке загадочного "человека-дождя", специалиста по созданию дождевых туч, неожиданно повлияло на судьбу многих его жителей. Все попытки разгадать его таинственное прошлое заставляют обнаружить скрытые даже от себя самого стороны души. Аркадий и Георгий Вайнеры "Петля и камень в зеленой траве"      "Место встречи изменить нельзя" "Визит к Минотавру", "Гонки по вертикали"... Детективы братьев Вайнеров, десятки лет имеющие культовый статус, знают и любят ВСЕ. Вот только... мало кто знает о другой стороне творчества братьев Вайнеров. Об их "нежанровом" творчестве. О гениальных и страшных книгах о нашем недавнем прошлом. О трагедии страны и народа, обесчещенных и искалеченных социалистическим режимом. О трагедии интеллигенции. О любви и смерти. О судьбе и роке, судьбу направляющем... Шон Хатсон "Жертвы"      Существует мнение о том, что некоторые люди рождаются только для того, чтобы когда нибудь стать жертвами убийства. в романе "жертвы" Фрэнк Миллер, долгие годы проработавший специалистом по спецэффектам на съемках фильмов ужасов, на собственном опыте убедился в справедливости этого утверждения. По нелепой случайности лишившись зрения, он снова обретает его, когда ему трансплантируют глаза преступника, и в один из дней обнаруживает, что способен узнавать потенциальных жертв убийцы. Миллер решает помочь полиции, которая сбилась с ног в поисках кровавого маньяка, но сам Миллер становится мишенью для садиста. Удастся ли ему остановить кровопролитие или же он сам станет жертвой?.. Ждем ваших предложений. Подпишитесь: Рассылки Subscribe.Ru Литературное чтиво Ваши пожелания и предложения