Ярослав ГАШЕК "ПОХОЖДЕНИЯ БРАВОГО СОЛДАТА ШВЕЙКА ВО ВРЕМЯ МИРОВОЙ ВОЙНЫ"

Литературное чтиво Выпуск No 296 от 2005-11-17 Число подписчиков: 21    Ярослав ГАШЕК "ПОХОЖДЕНИЯ БРАВОГО СОЛДАТА ШВЕЙКА ВО ВРЕМЯ МИРОВОЙ ВОЙНЫ" Часть 1    В тылу    Глава X. Швейк в денщиках у фельдкурата I      Швейковская одиссея снова развертывается под почетным эскортом двух солдат, вооруженных винтовками с примкнутыми штыками. Они должны были доставить его к фельдкурату. Эти двое солдат взаимно дополняли друг друга: один был худой и долговязый, другой, наоборот, маленький и толстый; верзила прихрамывал на правую ногу, маленький - на левую. Оба служили в тылу, так как до войны были вчистую освобождены от военной службы. Оба с серьезным видом топали по мостовой, изредка поглядывая на Швейка, который шагал между ними и по временам отдавал честь. Его штатское платье исчезло в цейхгаузе гарнизонной тюрьмы вместе с военной фуражкой, в которой он явился на призыв, и ему выдали старый мундир, ранее принадлежавший, очевидно, какому-то пузатому здоровяку, ростом на голову выше Швейка. В его штаны влезло бы еще три Швейка. Бесконечные складки, от ног и чуть ли не до шеи,- а штаны доходили до самой шеи,- поневоле привлекали внимание зевак. Громадная грязная и засаленная гимнастерка с заплатами на локтях болталась на Швейке, как кафтан на огородном пугале. Штаны висели, как у клоуна в цирке. Форменная фуражка, которую ему тоже подменили в гарнизонной тюрьме, сползала на уши.      На усмешки зевак Швейк отвечал мягкой улыбкой и ласковым, теплым взглядом своих добрых глаз.      Так подвигались они к Карлину, где жил фельдкурат. Первым заговорил со Швейком маленький толстяк. В этот момент они проходили по Малой Стране под галереей.      - Откуда будешь?      - Из Праги.      - Не удерешь от нас?      В разговор вмешался верзила. Поразительное явление: если маленькие толстяки по большей части бывают добродушными оптимистами, то люди худые и долговязые, наоборот, в большинстве случаев скептики. Следуя этому закону, верзила возразил маленькому:      - Кабы мог, удрал бы!      - А на кой ему удирать?- отозвался маленький толстяк.- Он и так на воле, не в гарнизонной тюрьме. Вот пакет у меня.      - А что там, в этом пакете? - спросил верзила.      - Не знаю.      - Видишь, не знаешь, а говоришь...      Карлов мост они миновали в полном молчании. Но на Карловой улице маленький толстяк опять заговорил со Швейком:      - Ты не знаешь, зачем мы ведем тебя к фельдкурату?      - На исповедь,- небрежно ответил Швейк.- Завтра меня повесят. Так всегда делается. Это, как говорится, для успокоения души.      - А за что тебя будут... того? - осторожно спросил верзила, между тем как толстяк с соболезнованием посмотрел на Швейка.      Оба конвоира были ремесленники из деревни, отцы семейств.      - Не знаю,- ответил Швейк, добродушно улыбаясь.- Я ничего не знаю. Видно, судьба.      - Стало быть, ты родился под несчастливой звездой,- тоном знатока с сочувствием заметил маленький.- У нас в селе Ясенной, около Йозефова, еще во время прусской войны тоже вот так повесили одного. Пришли за ним, ничего не сказали и в Йозефе повесили.      - Я думаю,- скептически заметил долговязый,- что так, ни за что ни про что, человека не вешают. Должна быть какая-нибудь причина. Такие вещи просто так не делаются.      - В мирное время,- заметил Швейк,- может, оно и так, а во время войны один человек во внимание не принимается. Он должен пасть на поле брани или быть повешен дома! Что в лоб, что по лбу.      - Послушай, а ты не политический? - спросил верзила. По тону его было заметно, что он начинает сочувствовать Швейку.      - Политический, даже очень,- улыбнулся Швейк.      - Может, ты национальный социалист?      Но тут уж маленький, в свою очередь, стал осторожным и вмешался в разговор.      - Нам-то что,- сказал он.- Смотри-ка, кругом пропасть народу, и все на нас глазеют. Если бы мы могли где-нибудь в воротах снять штыки, чтобы это... не так бросалось в глаза. Ты не удерешь? А то, знаешь, нам влетит. Верно, Тоник? - обратился он к верзиле.      Тот тихо отозвался:      - Штыки-то мы могли бы снять. Все-таки это наш человек.- Он перестал быть скептиком, и душа его наполнилась состраданием к Швейку.      Они вместе высмотрели подходящее место за воротами, сняли там штыки, и толстяк разрешил Швейку пойти рядом.      - Небось курить хочется? Да? - спросил он.- Кто знает...      Он хотел сказать: "Кто знает, дадут ли тебе закурить, перед тем как повесят",- но не докончил фразы, поняв, что это было бы бестактно.      Все закурили, и конвоиры стали рассказывать Швейку о своих семьях, живущих в районе Краловеградца, о женах, о детях, о клочке землицы, о единственной корове...      - Пить хочется,- заметил Швейк.      Долговязый и маленький переглянулись.      - По одной кружке и мы бы пропустили,- сказал маленький, почувствовав, что верзила тоже согласен,- но там, где бы на нас не очень глазели.      - Идемте в "Куклик",- предложил Швейк,- ружья вы оставите там на кухне. Хозяин в "Куклике" - Серабона, сокол, его нечего бояться. Там играют на скрипке и на гармонике, бывают уличные девки и другие приличные люди, которых не пускают в "репрезентяк".      Верзила и толстяк снова переглянулись, и верзила решил:      - Ну что ж, зайдем, до Карлина еще далеко.      По дороге Швейк рассказывал разные анекдоты, и они в чудесном настроении пришли в "Куклик" и поступили так, как советовал Швейк. Ружья спрятали на кухне и пошли в общий зал, где скрипка с гармошкой наполняли все помещение звуками излюбленной песни "На Панкраце, на холме, есть чудесная аллея".      Какая-то барышня сидела на коленях у юноши потасканного вида, с безукоризненным пробором, и пела сиплым голосом: Обзавелся я девчонкой, А гуляет с ней другой.      За одним столом спал пьяный сардинщик. Время от времени он просыпался, ударял кулаком по столу, бормотал: "Не выйдет!" - и снова засыпал. За бильярдом под зеркалом сидели три девицы и хором кричали железнодорожному кондуктору:      - Молодой человек, угостите нас вермутом!      Неподалеку от музыкантов двое спорили о какой-то Марженке, которую вчера во время облавы "сцапал" патруль. Один утверждал, что видел это собственными глазами, другой же уверял, будто вчера она с одним солдатом пошла спать в гостиницу "Вальшум".      У самых дверей, в компании штатских, сидел солдат и рассказывал о том, как его ранили в Сербии. Одна рука у него была на перевязи, а карманы набиты сигаретами, полученными от собеседников. Он то и дело повторял, что больше уже не может пить, а один из компании, плешивый старикашка, без устали его угощал.      - Да выпейте уж, солдатик! Кто знает, свидимся ли когда еще? Велеть, чтоб вам сыграли? Попросить "Сиротку"?      Это была любимая песня лысого старика. И действительно, минуту спустя скрипка с гармошкой завыли "Сиротку". У старика выступили слезы на глазах, и он затянул дребезжащим голосом: Чуть понятливее стала, Все о маме вопрошала, Все о маме вопрошала.      Из-за другого стола послышалось:      - Хватит! Ну их к черту! Катитесь вы с вашей "Сироткой"!      И, прибегнув к последнему средству убеждения, вражеский стол грянул: Разлука, ах, разлука - Для сердца злая мука.      - Франта,- позвали они раненого солдата, когда, заглушив "Сиротку", допели "Разлуку" до конца.- Франта, брось их, иди садись к нам! Плюнь на них и гони сюда сигареты. Брось забавлять этих чудаков!      Швейк и его конвоиры с интересом наблюдали за всем происходящим. Швейк,- он часто сиживал тут еще до войны,- пустился в воспоминания о том, как здесь, бывало, внезапно появлялся с облавой полицейский комиссар Драшнер и как его боялись проститутки, которые сложили про него песенку. Раз они даже запели ее хором: Как от Драшнера от пана Паника поднялась. Лишь одна Марженка спьяна Его не боялась...      В этот момент вошел Драшнер со своей свитой, грозный и неумолимый. Последовавшая затем сцена напоминала охоту на куропаток: полицейские согнали всех в кучу. Швейк тоже очутился в этой куче и, на свою беду, когда комиссар Драшкер потребовал у него удостоверение личности, спросил: "А у вас есть на это разрешение полицейского управления?" Потом Швейк вспомнил об одном поэте, который сиживал вон там под зеркалом и среди шума и гама, под звуки гармошки, сочинял стихи и тут же читал их проституткам,      У конвоиров Швейка никаких воспоминаний подобного рода не было. Для них все было внове. Им тут начинало нравиться. Маленький толстяк первым почувствовал себя здесь как рыба в воде. Ведь толстяки, кроме своего оптимизма, отличаются еще большой склонностью к эпикурейству. Верзила с минуту колебался, но, отбросив свой скептицизм, мало-помалу стал терять и сдержанность и последние остатки рассудительности.      - Пойду станцую,- сказал он после пятой кружки пива, увидав, как пары пляшут "шляпака".      Маленький полностью отдался радостям жизни. Возле него уже сидела какая-то барышня и несла похабщину. Глаза у него так и блестели.      Швейк пил.      Верзила, кончив танцевать, вернулся к столу с партнершей. Потом конвойные пели, снова танцевали, не переставая пили и похлопывали своих компаньонок. В атмосфере продажной любви, никотина и алкоголя незримо витал старый девиз: "После нас- хоть потоп".      После обеда к ним подсел какой-то солдат и предложил сделать за пять крон флегмону и заражение крови. Шприц для подкожного впрыскивания у него при себе, и он может впрыснуть им в ногу или в руку керосин. После этого они пролежат не менее двух месяцев, а если будут смачивать рану слюнями, то и все полгода, и их вынуждены будут совсем освободить от военной службы.      Верзила, потерявший всякое душевное равновесие, пошел с солдатом в уборную впрыскивать себе под кожу керосин.      Когда время подошло к вечеру, Швейк внес предложение отправиться в путь к фельдкурату. Но маленький толстяк, у которого язык уже начал заплетаться, упрашивал Швейка остаться еще. Верзила тоже придерживался того мнения, что фельдкурат может подождать.      Однако Швейку в "Куклике" уже надоело, и он пригрозил, что пойдет один.      Тронулись в путь, однако Швейку пришлось пообещать, что они сделают еще один привал.      Остановились они за "Флоренцией", в маленьком кафе, где толстяк продал свои серебряные часы, чтобы они могли еще поразвлечься.      Оттуда конвоиров под руки вел уже Швейк. Это стоило ему большого труда. Ноги у них все время подкашивались, солдат беспрестанно тянуло еще куда-нибудь зайти. Маленький толстяк чуть было не потерял пакет, предназначенный для фельдкурата, и Швейку пришлось нести пакет самому. Всякий раз, когда навстречу им попадался офицер или унтер, Швейк должен был предупреждать своих стражей. Сверхчеловеческими усилиями ему удалось наконец дотащить их до Краловской площади, где жил фельдкурат. Швейк собственноручно примкнул к винтовкам штыки и, подталкивая конвоиров под ребра, добился, чтобы они вели его, а не он их.      Во втором этаже, где на дверях висела визитная карточка "Отто Кац - фельдкурат", им вышел отворить какой-то солдат. Из соседней комнаты доносились голоса, звон бутылок и бокалов.      - Wir... rneldem... gehorsam... Herr... Feldkurat,- с трудом выговорил верзила, отдавая честь солдату,- ein... Paket... und ein Mann gebracht.      - Влезайте,- сказал солдат.- Где это вы так нализались? Господин фельдкурат тоже...- И солдат сплюнул.      Солдат ушел с пакетом. Пришедшие долго ждали его в передней, пока наконец не открылась дверь и в переднюю не вошел, а как бомба влетел фельдкурат. Он был в одной жилетке и в руке держал сигару.      - Так вы уже здесь,- сказал он, обращаясь к Швейку.- А, это вас привели. Э... нет ли у вас спичек?      - Никак нет, господин фельдкурат,- ответил Швейк.      - А... а почему у вас нет спичек? Каждый солдат должен иметь спички, чтобы закурить. Солдат, не имеющий спичек, является... является... Ну?      - Осмелюсь доложить, является без спичек,- подсказал Швейк.      - Совершенно верно, является без спичек и не может дать никому закурить. Это во-первых. А теперь, во-вторых. У вас ноги не воняют, Швейк?      - Никак нет, не воняют.      - Так. Это во-вторых. А теперь, в-третьих. Водку пьете?      - Никак нет, водки не пью, только ром.      - Отлично! Вот посмотрите на этого солдата. Я одолжил его на денек у поручика Фельдгубера, это его денщик. Он ни черта не пьет, такой pp...тр...трезвенник, а потому отправится с маршевой ротой. По...потому что такой человек мне не нужен. Это не денщик, а корова. Та тоже пьет одну воду и мычит как бык.      - Ты т...т...резвенник! - обратился он к солдату.- Не... не стыдно тебе! Дурррак! Достукаешься - получишь в морду.      Тут фельдкурат обратил свое внимание на солдат, которые привели Швейка и, несмотря на то что изо всех сил старались стоять ровно, качались из стороны в сторону, тщетно пытаясь опереться на свои ружья.      - Вы п...пьяны!..- сказал фельдкурат.- Вы напились при исполнении служебных обязанностей! За это я поса...садить велю вас! Швейк, отберите у них ружья, отведите на кухню и сторожите, пока не придет патруль. Я сейчас п...позвоню в казармы.      Итак, слова Наполеона: "На войне ситуация меняется каждое мгновение",- нашли здесь свое полное подтверждение - утром конвоиры вели под штыками Швейка и боялись, как бы он не сбежал, а под вечер оказалось, что Швейк привел их к месту назначения и ему пришлось их караулить. Они не сразу сообразили, как обернулось дело, но когда, сидя на кухне, увидели в дверях Швейка с ружьем и примкнутым штыком, то поняли все.      - Я бы чего-нибудь выпил,- вздохнул маленький оптимист.      Но верзилу опять одолел приступ скептицизма. Он заявил, что все это - низкое предательство, и громко принялся обвинять Швейка за то, что по его вине они попали в такое положение. Он укорял его, вспоминая, как Швейк им обещал, что завтра его повесят, а теперь выходит, что исповедь, как и виселица, одно надувательство.      Швейк молча расхаживал около двери.      - Ослы мы были! - вопил верзила.      Выслушав все обвинения, Швейк сказал:      - Теперь вы по крайней мере видите, что военная служба - не фунт изюма. Я только исполняю свой долг. Влип я в это дело случайно, как и вы, но мне, как говорится, "улыбнулась фортуна".      - Я бы чего-нибудь выпил! - в отчаянии повторял оптимист.      Верзила встал и, пошатываясь, подошел к двери.      - Пусти нас домой,- сказал он Швейку,- брось дурачиться, голубчик!      - Отойди! - ответил Швейк.- Я должен вас караулить. Отныне мы незнакомы.      В дверях появился фельдкурат.      - Я... я никак не могу дозвониться в эти самые казармы. А потому ступайте домой да по...помните у меня, что на службе пьянствовать не...нельзя! Марш отсюда!      К чести господина фельдкурата будь сказано, что в казармы он не звонил, так как телефона у него не было, а просто говорил в настольную электрическую лампу, II      Уже третий день Швейк служил в денщиках у фельдкурата Отто Каца и за это время видел его только один раз. На третий день пришел денщик поручика Гельмиха и сказал Швейку, чтобы тот шел к ним за фельдкуратом.      По дороге денщик рассказал Швейку, что фельдкурат поссорился с поручиком Гельмихом и разбил пианино. Фельдкурат в доску пьян и не хочет идти домой, а поручик Гельмих, тоже пьяный, все-таки выкинул его на лестницу, и тот сидит у двери на полу и дремлет.      Прибыв на место, Швейк как следует встряхнул фельдкурата. Тот замычал и открыл глаза. Швейк взял под козырек и отрапортовал:      - Честь имею явиться, господин фельдкурат!      - А что... вам... здесь надо?      - Осмелюсь доложить, я пришел за вами, господа фельдкурат. Я должен был прийти.      - Должны были прийти за мной? А куда мы пойдем?      - Домой, господин фельдкурат.      - А зачем мне идти домой? Разве я не дома?      - Никак нет, господин фельдкурат, вы - на лестнице в чужом доме.      - А как... как я... сюда попал?      - Осмелюсь доложить, вы были в гостях.      - В... гостях... в го...гостях я не... не был. Вы... о...ошибаетесь...      Швейк приподнял фельдкурата и прислонил его к стене. Фельдкурат шатался из стороны в сторону, наваливался на Швейка и все время повторял, глупо улыбаясь:      - Я у вас сейчас упаду...      Наконец Швейку удалось прислонить его к стене, но в этом новом положении фельдкурат опять задремал.      Швейк разбудил его.      - Что вам угодно?- спросил фельдкурат, делая тщетную попытку съехать по стене и сесть на пол.      - Кто вы такой?      - Осмелюсь доложить, господин фельдкурат,- ответил Швейк, снова прислоняя фельдкурата к стене,- я ваш денщик.      - Нет у меня никаких денщиков,- с трудом выговаривал фельдкурат, пытаясь упасть на Швейка,- и я не фельдкурат. Я свинья!..- прибавил он с пьяной откровенностью.- Пустите меня, сударь, я с вами не знаком!      Короткая борьба окончилась решительной победой Швейка, который воспользовался этим для того, чтобы стащить фельдкурата с лестницы в парадное, где тот, однако, оказал серьезное сопротивление, не желая, чтобы его вытащили на улицу.      - Я с вами, сударь, не знаком,- уверял он, сопротивляясь Швейку.- Знаете Отто Каца? Это - я.      - Я у архиепископа был!- орал он немного погодя за дверью.- Сам Ватикан проявляет интерес к моей персоне. Понимаете?!      Швейк отбросил "осмелюсь доложить" и заговорил с фельдкуратом в интимном тоне.      - Отпусти руку, говорят,- сказал он,- а не то дам раза! Идем домой - и баста! Не разговаривать!      Фельдкурат отпустил дверь и навалился на Швейка.      - Тогда пойдем куда-нибудь. Только к "Шугам" я не пойду, я там остался должен.      Швейк вытолкал фельдкурата из парадного и поволок его по тротуару к дому.      - Это что за фигура? - полюбопытствовал один из прохожих.      - Это мой брат,- пояснил Швейк.- Получил отпуск и приехал меня навестить да на радостях выпил: не думал, что застанет меня в живых.      Услыхав последнюю фразу, фельдкурат промычал мотив из какой-то оперетки, перевирая его до невозможности. Потом выпрямился и обратился к прохожим:      - Кто из вас умер, пусть явится в течение трех дней в штаб корпуса, чтобы труп его был окроплен святой водой...- и замолк, норовя упасть носом на тротуар.      Швейк, подхватив фельдкурата под мышки, поволок его дальше. Вытянув вперед голову и волоча ноги, как кошка с перешибленным хребтом, фельдкурат бормотал себе под нос:      - Dominus vobisclim, et cum spiritu tuo. Dominus vobiscurn.      У стоянки извозчиков Швейк посадил фельдкурата на тротуар, прислонив его к стене, а сам пошел договариваться с извозчиками. Один из них заявил, что знает этого пана очень хорошо, он уже один раз его возил и больше не повезет.      - Заблевал мне все,- пояснил извозчик,- да еще не заплатил за проезд. Я его больше двух часов возил, пока нашел, где он живет. Три раза я к нему ходил, а он только через неделю дал мне за все пять крон.      Наконец после долгих переговоров какой-то извозчик взялся отвезти.      Швейк вернулся за фельдкуратом. Тот спал. Кто-то снял у него с головы черный котелок (он обыкновенно ходил в штатском) и унес.      Швейк разбудил фельдкурата и с помощью извозчика погрузил его в закрытый экипаж. Там фельдкурат впал в полное отупение. Он принял Швейка за полковника Семьдесят пятого пехотного полка Юста и несколько раз повторил:      - Не сердись, дружище, что я тебе тыкаю. Я свинья!      С минуту казалось, что от тряски пролетки по мостовой к нему возвращается сознание. Он сел прямо и запел какой-то отрывок из неизвестной песенки. Вероятно, это была его собственная импровизация. Помню золотое время, Как все улыбались мне, Проживали мы в то время У Домажлиц в Мерклине.      Однако минуту спустя он потерял всякую способность соображать и, обращаясь к Швейку, спросил, прищурив один глаз:      - Как поживаете, мадам?.. Едете куда-нибудь на дачу? - после краткой паузы продолжал он.      В глазах у него двоилось, и он осведомился:      - Изволите иметь уже взрослого сына? - И указал пальцем на Швейка.      - Будешь ты сидеть или нет?! - прикрикнул на него Швейк, когда фельдкурат хотел встать на сиденье.- Я тебя приучу к порядку!      Фельдкурат затих и только молча смотрел вокруг своими маленькими поросячьими глазками, совершенно не понимая, что, собственно, с ним происходит.      Потом, опять забыв обо всем на свете, он повернулся к Швейку и сказал тоскливым тоном:      - Пани, дайте мне первый класс,- и сделал попытку спустить брюки.      - Застегнись сейчас же, свинья! - заорал на него Швейк.- Тебя и так все извозчики знают. Один раз уже облевал все, а теперь еще и это хочешь. Не воображай, что опять не заплатишь, как в прошлый раз.      Фельдкурат меланхолически подпер голову рукой и стал напевать: Меня уже никто не любит...      Но внезапно прервал пение и заметил:      - Entschuldigen Sie, lieber Kamerad, Sie sind ein Trottel! Ich kann singen, was ich will!      Тут он, как видно, хотел просвистать какую-то мелодию, но вместо свиста из глотки у него вырвалось такое мощное "тпрру", что экипаж остановился.      Когда спустя некоторое время они, по распоряжению Швейка, снова тронулись в путь, фельдкурат стал раскуривать пустой мундштук.      - Не закуривается,- сказал он, понапрасну исчиркав всю коробку спичек.- Вы мне дуете на спички.      Но внезапно он потерял нить размышлений и засмеялся.      - Вот смешно! Мы одни в трамвае. Не правда ли, коллега?      И он стал шарить по карманам.      - Я потерял билет! - закричал он.- Остановите вагон, билет должен найтись!      Потом покорно махнул рукой и крикнул:      - Трогай дальше!      И вдруг забормотал:      - В большинстве случаев... Да, все в порядке... Во всех случаях... Вы находитесь в заблуждении... На третьем этаже?.. Это - отговорка... Разговор идет не обо мне, а о вас, милостивая государыня... Счет!.. Одна чашка черного кофе...      Засыпая, он начал спорить с каким-то воображаемым неприятелем, который лишал его права сидеть в ресторане у окна. Потом принял пролетку за поезд и, высовываясь наружу, орал на всю улицу по-чешски и по-немецки:      - Нимбурк, пересадка!      Швейк с силой притянул его к себе, и фельдкурат, забыв про поезд, принялся подражать крику разных животных и птиц. Дольше всего он подражал петуху, и его "кукареку" победно разносилось по улицам.      На некоторое время он стал вообще необычайно деятельным, неусидчивым и попытался даже выскочить из пролетки, ругая всех прохожих хулиганами. Затем он выбросил в окно носовой платок и закричал, чтобы пролетку остановили, так как он потерял багаж. Потом стал рассказывать:      - Жил в Будейовицах один барабанщик. Вот женился он и через год умер.- Он вдруг расхохотался.- Что, нехорош разве анекдотец?      Все это время Швейк обращался с фельдкуратом с беспощадной строгостью. При малейших попытках фельдкурата отколоть очередной номер, выскочить, например, из пролетки или отломать сиденье, Швейк давал ему под ребра, на что тот реагировал необычайно тупо. Только один раз он сделал попытку взбунтоваться и выскочить из пролетки, заорав, что дальше не поедет, так как, вместо того чтобы ехать в Будейовицы, они едут в Подмокли. Но Швейк за одну минуту ликвидировал мятеж и заставил фельдкурата вернуться к первоначальному положению, следя за тем, чтобы он не уснул. Самым деликатным из того, что Швейк при этом произнес, было:      - Не дрыхни, дохлятина!      На фельдкурата внезапно нашел припадок меланхолии, и он залился слезами, выпытывая у Швейка, была ли у него мать,      - Одинок я на этом свете, братцы,- голосил он,- заступитесь, приласкайте меня!      - Не срами ты меня,- вразумлял его Швейк,- перестань, а то каждый скажет, что ты нализался.      - Я ничего не пил, друг,- ответил фельдкурат.- Я совершенно трезв!      Он вдруг приподнялся и отдал честь      - Ich melde gehorsam, Herr Oberst, ich bin besoffen. Я свинья! - повторил он раз десять с пьяной откровенностью, полной отчаяния. И, обращаясь к Швейку, стал клянчить:      - Вышвырните меня из автомобиля. Зачем вы меня с собой везете?      Потом опустился на сиденье и забормотал:      - "В сиянье месяца златого..." Вы верите в бессмертие души, господин капитан? Может ли лошадь попасть на небо?      Фельдкурат громко засмеялся, но через минуту загрустил и, апатично глядя на Швейка, произнес:      - Позвольте, сударь, я вас уже где-то видел. Не были ли вы в Вене? Я помню вас по семинарии.      С минуту он развлекался декламацией латинских стихов:      - Aurea prima satast, aetas, quae vindice nullo. Дальше у меня не получается,- сказал он.- Выкиньте меня вон. Почему вы не хотите меня выкинуть? Со мной ничего не случится. Я хочу упасть носом,- заявил он решительно.- Сударь! Дорогой друг,- продолжал он умоляющим тоном,- дайте мне подзатыльник!      - Один или несколько? - осведомился Швейк.      - Два.      - На!      Фельдкурат вслух считал подзатыльники, блаженно улыбаясь.      - Это отлично помогает пищеварению, - сказал он.- Теперь дайте мне по морде... Покорно благодарю! - воскликнул он, когда Швейк немедленно исполнил его желание.- Я вполне доволен. Теперь разорвите, пожалуйста, мою жилетку.      Он выражал самые разнообразные желания. Хотел, чтобы Швейк вывихнул ему ногу, чтобы немного придушил, чтобы остриг ему ногти, вырвал передние зубы. Он обнаружил стремление к мученичеству, требуя, чтобы ему оторвали голову и в мешке бросили во Влтаву.      - Мне бы очень пошли звездочки вокруг головы. Хорошо бы штук десять,- восторженно произнес он.      Потом он завел разговор о скачках, но скоро перешел на балет, однако и тут недолго задержался.      - Чардаш танцуете? - спросил он Швейка.- Знаете "Танец медведя"? Этак вот...      Он хотел подпрыгнуть и упал на Швейка. Тот надавал ему тумаков и уложил на сиденье.      - Мне чего-то хочется,- кричал фельдкурат,- но я сам не знаю, чего. Вы не знаете ли, чего мне хочется?      И он повесил голову, словно бы полностью покоряясь судьбе.      - Что мне до того, чего мне хочется! - сказал он вдруг серьезно.- И вам, сударь, до этого никакого дела нет! Я с вами не знаком. Как вы осмеливаетесь так пристально на меня смотреть?.. Умеете фехтовать?      Он перешел в наступление и сделал попытку спихнуть Швейка с сиденья. Потом, когда Швейк успокоил его, без стеснения дав почувствовать свое физическое превосходство, фельдкурат осведомился:      - Сегодня у нас понедельник или пятница?      Он полюбопытствовал также, что теперь - декабрь или июнь, и вообще проявил недюжинный дар задавать самые разнообразные вопросы.      - Вы женаты? Любите горгонзолу? Водятся ли у вас в доме клопы? Как поживаете? Была ли у вашей собаки чумка?      Потом фельдкурат пустился в откровенность: рассказал, что он должен за верховые сапоги, за хлыст и седло, что несколько лет тому назад у него был триппер и он лечил его марганцовкой.      - Я ни о чем другом не мог думать, да и некогда было,- продолжал он икая.- Может быть, вам это кажется слишком тяжелым, но скажите - ик! Что делать! - ик! Уж вы простите меня!      - ...Термосом,- начал он, забыв, о чем говорил минуту назад,- называется сосуд, который сохраняет первоначальную температуру еды или напитка... Как по-вашему, коллега, которая из игр честнее: "железка" или "двадцать одно"?.. Ей-богу, мы с тобой где-то уже встречались! - воскликнул он, покушаясь обнять Швейка и облобызать его своими слюнявыми губами.- Мы ведь вместе ходили в школу... Ты славный парень! - говорил он, нежно гладя свою собственную ногу.- Как ты, однако, вырос за то время, что я тебя не видел! С тобой я забываю о всех пережитых страданиях.      Тут им овладело поэтическое настроение, и он заговорил о возвращении к солнечному свету счастливых созданий и пламенных сердец. Затем он упал на колени и начал молиться: "Богородица дево, радуйся", причем хохотал во все горло.      Когда они остановились, его никак не удавалось вытащить из экипажа.      - Мы еще не приехали! - кричал он.- Помогите! Меня похищают! Желаю ехать дальше!      Его пришлось в буквальном смысле слова выковырнуть из дрожек, как вареную улитку из раковины. Одно мгновение казалось, что его вот-вот разорвут пополам, потому что он уцепился ногами за сиденье.      При этом фельдкурат громко хохотал, очень довольный, что надул Швейка и извозчика.      - Вы меня разорвете, господа!      Еле-еле его втащили по лестнице в квартиру и, как мешок, свалили на диван. Фельдкурат заявил, что за автомобиль, которого он не заказывал, он платить не намерен. Понадобилось более четверти часа, чтобы втолковать ему, что он ехал в крытом экипаже. Но и тогда он не согласился платить, возражая, что ездит только в карете.      - Вы меня хотите надуть,- заявил фельдкурат, многозначительно подмигивая Швейку и извозчику,- мы шли пешком.      И вдруг под наплывом щедрости он кинул извозчику кошелек:      - Возьми все! Ich kann bezahlen! Для меня лишний крейцер ничего не значит!      Правильнее было бы сказать, что для него ничего не значат тридцать шесть крейцеров, так как в кошельке больше и не было. К счастью, извозчик подверг фельдкурата тщательному обыску, ведя при этом разговор об оплеухах.      - Ну, ударь! - посоветовал фельдкурат.- Думаешь, не выдержу? Пяток оплеух выдержу.      В жилете у фельдкурата извозчик нашел пятерку и ушел, проклиная свою судьбу и фельдкурата, из-за которого он даром потратил столько времени и к тому же лишился заработка.      Фельдкурат медленно засыпал, не переставая строить различные планы. Чего только не приходило ему в голову: сыграть на рояле, пойти на урок танцев и, наконец, поджарить себе рыбки.      Потом он обещал выдать за Швейка свою сестру, которой у него не было. Наконец он пожелал, чтобы его отнесли на кровать, и уснул, заявив, что ему хотелось бы, чтобы в нем признали человека - существо, равноценное свинье. III      Войдя утром в комнату фельдкурата, Швейк застал его лежащим на диване и напряженно размышляющим о том, как могло случиться, что его кто-то облил, да так, что он приклеился брюками к кожаному дивану.      - Осмелюсь доложить, господин фельдкурат,- сказал Швейк,- вы ночью...      В немногих словах он разъяснил фельдкурату, как жестоко тот ошибается, думая, что его облили.      Проснувшись с чрезвычайно тяжелой головой, фельдкурат пребывал в угнетенном состоянии духа.      - Не могу вспомнить,- сказал он,- каким образом я попал с кровати на диван?      - А вы и не были на кровати. Как только мы приехали, вас уложили на диван - до постели дотащить не могли.      - А что я натворил? Не натворил ли я чего? Я же не был пьян!      - До положения риз,- отвечал Швейк,- вдребезги, господин фельдкурат, до зеленого змия. Я думаю, вам станет легче, если вы переоденетесь и умоетесь...      - У меня такое ощущение, будто меня избили,- жаловался фельдкурат,- и потом жажда. Я вчера не дрался?      - До этого не доходило, господин фельдкурат. А жажда - это из-за жажды вчерашней. От нее не так-то легко отделаться. Я знал одного столяра, так тот в первый раз напился под новый тысяча девятьсот десятый год, а первого января с утра его начала мучить жажда, и чувствовал он себя отвратительно, так что пришлось купить селедку и напиться снова. С тех пор он делает это каждый день вот уже четыре года подряд. И никто не может ему помочь, потому что по субботам он покупает себе селедок на целую неделю. Такая вот карусель, как говаривал наш старый фельдфебель в Девяносто первом полку.      Фельдкурат был подавлен, на него напала хандра. Тот, кто услышал бы его рассуждения в этот момент, ни на минуту не усомнился бы в том, что попал на лекцию доктора Александра Батека на тему "Объявим войну не на живот, а на смерть демону алкоголя, который убивает наших лучших людей" или что читает его книгу "Сто искр этики",- правда, с некоторыми изменениями.      - Я понимаю,- изливался фельдкурат,- если человек пьет благородные напитки, допустим, арак, мараскин или коньяк, а ведь я вчера пил можжевеловку. Удивляюсь, как я мог ее пить? Вкус отвратительный! Хоть бы это вишневка была. Выдумывают люди всякую мерзость и пьют, как воду. У этой можжевеловки ни вкуса, ни цвета, только горло дерет. Была бы хоть настоящая можжевеловая настойка, какую я однажды пил в Моравии. А ведь вчерашнюю сделали на каком-то древесном спирту или деревянном масле... Посмотрите, что за отрыжка! Водка - яд,- решительно заявил он.- Водка должна быть натуральной, настоящей, а ни в коем случае не состряпанной евреями холодным способом на фабрике. В этом отношении с водкой дело обстоит, как с ромом, а хороший ром- редкость... Была бы под рукой настоящая ореховая настойка,- вздохнул он,- она бы мне наладила желудок. Такая ореховая настойка, как у капитана Шнабеля в Бруске.      Он принялся рыться в кошельке.      - У меня всего-навсего тридцать шесть крейцеров. Что, если продать диван...- рассуждал он.- Как вы думаете, Швейк? Купят его? Домохозяину я скажу, что я его одолжил или что его украли. Нет, диван я оставлю. Пошлю-ка я вас к капитану Шнабелю, пусть он мне одолжит сто крон. Он позавчера выиграл в карты. Если вам не повезет, ступайте в Вршовице в казармы к поручику Малеру. Если и там не выйдет, то отправляйтесь на Градчаны к капитану Фишеру. Скажите ему, что мне необходимо платить за фураж для лошади, так как те деньги я пропил. А если и там у вас не выгорит, заложим рояль. Будь что будет! Я вам напишу пару строк для каждого. Постарайтесь убедить. Говорите всем, что очень нужно, что я сижу без гроша. Вообще выдумывайте что хотите, но с пустыми руками не возвращайтесь, не то пошлю на фронт. Да спросите у капитана Шнабеля, где он покупает эту ореховую настойку, и купите две бутылки.      Швейк выполнил это задание блестяще. Его простодушие и честная физиономия вызывали полное доверие ко всему, что бы он ни говорил. Швейк счел более удобным не рассказывать капитану Шнабелю, капитану Фишеру и поручику Малеру, что фельдкурат должен платить за фураж для лошади, а подкрепить свою просьбу заявлением, что фельдкурату, дескать, необходимо платить алименты.      Деньги он получил всюду.      Когда он с честью вернулся из экспедиции и показал фельдкурату, уже умытому и одетому, триста крон, тот был поражен.      - Я взял все сразу,- сказал Швейк,- чтобы нам не пришлось завтра или послезавтра снова заботиться о деньгах. Все сошло довольно гладко, но капитана Шнабеля пришлось умолять на коленях. Такая каналья! Но когда я ему сказал, что нам необходимо платить алименты...      - Алименты?! - в ужасе переспросил фельдкурат.      - Ну да, алименты, господин фельдкурат, отступные девочкам. Вы же мне сказали, чтобы я что-нибудь выдумал, а ничего другого мне в голову не пришло. У нас один портной платил алименты пяти девочкам сразу. Он был просто в отчаянии и тоже часто одалживал на это деньги. И представьте, каждый входил в его тяжелое положение. Они спрашивали, что за девочка, а я сказал, что очень хорошенькая, ей нет еще пятнадцати. Хотели узнать адрес.      - Недурно вы провели это дело! - вздохнул фельдкурат и зашагал по комнате.- Какой позор! - сказал он, хватаясь за голову.- А тут еще голова трещит!      - Я им дал адрес одной глухой старушки на нашей улице,- разъяснял Швейк.- Я хотел провести дело основательно: приказ есть приказ. Не мог я уйти ни с чем, пришлось кое-что выдумать. Да, вот еще: там пришли за роялем. Я их привел, чтобы они отвезли его в ломбард, господин фельдкурат. Будет неплохо, если рояль заберут. И место очистится, и денег у нас с вами прибавится - по крайней мере на некоторое время будем обеспечены. А если хозяин станет спрашивать, что мы собираемся делать с роялем, я скажу, что в нем лопнули струны и мы его отправляем на фабрику в ремонт. Привратнице я так и сказал, чтобы она не удивлялась, когда рояль будут выносить и грузить на подводу... И на диван у меня уже покупатель есть. Это мой знакомый торговец старой мебелью. Зайдет после обеда. Нынче кожаные диваны в цене.      - А больше вы ничего не обстряпали, Швейк? - в отчаянии спросил фельдкурат, все время держась обеими руками за голову.      - Осмелюсь доложить, господин фельдкурат, я принес вместо двух бутылок ореховой настойки, той самой, которую покупает капитан Шнабель, пять, чтобы у нас был кое-какой запас и всегда нашлось что выпить... За роялем могут зайти. А то еще ломбард закроют...      Фельдкурат махнул безнадежно рукой, и спустя несколько минут рояль уже грузили на подводу. Когда Швейк вернулся из ломбарда, фельдкурат сидел перед раскупоренной бутылкой ореховой настойки, ругаясь, что на обед ему дали непрожаренный шницель. Фельдкурат был опять навеселе. Он объявил Швейку, что с завтрашнего дня начинает новую жизнь, так как употреблять алкоголь - низменный материализм, а жить следует жизнью духовной.      Он философствовал приблизительно с полчаса. Когда была откупорена третья бутылка, пришел торговец старой мебелью, и фельдкурат за бесценок продал ему диван и при этом уговаривал покупателя побеседовать с ним. Он остался весьма недоволен, когда тот отговорился тем, что идет покупать ночной столик.      - Жаль, что у меня нет такого! - сокрушенно развел руками фельдкурат.- Трудно обо всем позаботиться заранее.      После ухода торговца старой мебелью фельдкурат завел приятельскую беседу со Швейком, с которым и распил следующую бутылку. Часть разговора была посвящена отношению фельдкурата к женщинам и к картам. Сидели долго. Вечер застал Швейка за приятельской беседой с фельдкуратом.      К ночи отношения, однако, изменились. Фельдкурат вернулся к своему вчерашнему состоянию, перепутал Швейка с кем-то другим и говорил ему:      - Только не уходите. Помните того рыжего юнкера из интендантства?      Эта идиллия продолжалась до тех пор, пока Швейк не сказал фельдкурату:      - Хватит! Теперь в постель и дрыхни! Понял?      - Лезу, милый, лезу... Как не полезть? - бормотал фельдкурат.- Помнишь, как мы вместе учились в пятом классе и я за тебя писал работы по-греческому?.. У вас ведь вилла в Збраславе. Туда можно проехать пароходом по Влтаве. Знаете, что такое Влтава?      Швейк заставил его снять ботинки и раздеться. Фельдкурат подчинился, обратившись со словом протеста к невидимым слушателям.      - Видите, господа,- жаловался он шкафу и фикусу,- как со мной обращаются мои родственники!.. Не признаю никаких родственников! - вдруг решительно заявил он, укладываясь в постель.- Восстань против меня земля и небо, я и тогда отрекусь от них!..      И в комнате раздался храп фельдкурата. IV      К этому же периоду относится и визит Швейка на свою квартиру к своей старой служанке пани Мюллеровой. Швейк застал дома двоюродную сестру пани Мюллеровой, которая с плачем сообщила ему, что пани Мюллерова была арестована в тот же вечер, когда отвезла Швейка на призыв. Старушку судил военный суд, и в виду того, что ничего не было доказано, ее отвезли в концентрационный лагерь в Штейнгоф. От нее уже получено письмо. Швейк взял эту семейную реликвию и прочел:      "Милая Аннушка! Нам здесь очень хорошо, и все мы здоровы. У соседки по койке сыпной есть и черная В остальном все в порядке. Еды у нас достаточно, и мы собираем на суп картофельную Слышала я, что пан Швейк уже так ты как-нибудь разузнай, где он лежит, чтобы после войны мы могли украсить его могилу. Забыла тебе сказать, что на чердаке в темном углу в ящике остался щеночек фокстерьер. Вот уже сколько недель, как он ничего не ел,- с той поры как пришли меня Я думаю, что уже поздно и песик уже отдал душу".      Весь лист пересекал розовый штемпель:      Zensuriert К.. и k. Konzentrationslager Steinhof      - И в самом деле, песик был уже мертв! - всхлипнула двоюродная сестра пани Мюллеровой.- А комнату свою вы бы и не узнали. Там теперь живут портнихи. Они устроили у вас дамский салон. На стенах повсюду моды, и цветы на окнах.      Двоюродная сестра пани Мюллеровой никак не могла успокоиться. Всхлипывая и причитая, она наконец высказала опасение, что Швейк удрал с военной службы, а теперь хочет и на нее навлечь беду и погубить. И она заговорила с ним, как с прожженным авантюристом.      - Забавно!- сказал Швейк.- Это мне ужасно нравится! Вот что, пани Кейржова, вы совершенно правы, я удрал. Но для этого мне пришлось убить пятнадцать вахмистров и фельдфебелей. Только вы никому об этом не говорите.      И Швейк покинул свой очаг, оказавшийся таким негостеприимным, предварительно отдав распоряжения:      - Пани Кейржова, у меня в прачечной воротнички и манишки, так вы их заберите, чтобы, когда я вернусь с военной службы, у меня было что надеть из штатского. И еще последите, чтобы в платяном шкафу в моих костюмах не завелась моль. А тем барышням, что спят на моей постели, прошу кланяться.      Заглянул Швейк и в трактир "У чаши". Увидав eго, жена Паливца заявила, что не нальет ему пива, так как он, наверное, дезертир.      - Мой муж,- начала она мусолить старую историю,- был такой осторожный и сидит теперь, бедняга, ни за что ни про что, а такие вот разгуливают на свободе, удирают с военной службы. Вас на прошлой неделе опять искали...Мы поосторожнее вас,- закончила она свою речь,- - а нажили-таки беду. Не всем такое счастье, как вам.      Свидетелем этого разговора был пожилой человек, слесарь со Смихова. Он подошел к Швейку и сказал:      - Будьте добры, сударь, подождите меня на улице, мне нужно с вами побеседовать.      На улице он разговорился со Швейком, так как, согласно рекомендации трактирщицы, принял его за дезертира. Он сообщил Швейку, что у него есть сын, который тоже убежал с военной службы и теперь находится у бабушки, в Ясенной, около Йозефова. Не обращая внимания на уверения Швейка, что он вовсе не дезертир, слесарь втиснул ему в руку десять крон.      - Это вам пригодится на первое время,- сказал он, увлекая Швейка за собой в винный погребок на углу.- Я вам вполне сочувствую, меня вам нечего бояться.      Швейк вернулся домой поздно ночью. Фельдкурата еще не было дома. Он пришел только под утро, разбудил Швейка и сказал:      - Завтра едем служить полевую обедню. Сварите черный кофе с ромом... Или нет, лучше сварите грог.    Глава XI. Швейк с фельдкуратом едут служить полевую обедню I      Приготовления к отправке людей на тот свет всегда производились именем бога или другого высшего существа, созданного человеческой фантазией.      Древние финикияне, прежде чем перерезать пленнику горло, также совершали торжественное богослужение, как проделывали это несколько тысячелетий спустя новые поколения, отправляясь на войну, чтобы огнем и мечом уничтожить противника.      Людоеды на Гвинейских островах и в Полинезии перед торжественным съедением пленных или же людей никчемных, как-то: миссионеров, путешественников, коммивояжеров различных фирм и просто любопытных, приносят жертвы своим богам, выполняя при этом самые разнообразные религиозные обряды. Но, поскольку к ним еще не проникла культура церковных облачений, в торжественных случаях они украшают свои зады венками из ярких перьев лесных птиц.      Святая инквизиция, прежде чем сжечь свою несчастную жертву, служила торжественную мессу с песнопениями.      В казни преступника всегда участвует священник, своим присутствием обременяя осужденного.      В Пруссии пастор подводил несчастного осужденного под топор, в Австрии католический священник - к виселице, а во Франции - под гильотину, в Америке священник подводил к электрическому стулу, в Испании - к креслу с замысловатым приспособлением для удушения, а в России бородатый поп сопровождал революционеров на казнь и т. д. И всегда при этом манипулировали распятым, словно желая сказать: "Тебе всего-навсего отрубят голову, или только повесят, удавят, или пропустят через тебя пятнадцать тысяч вольт,- но это сущая чепуха в сравнении с тем, что пришлось испытать ему!"      Великая бойня - мировая война - также не обошлась без благословения священников. Полковые священники всех армий молились и служили обедни за победу тех, у кого стояли на содержании. Священник появлялся во время казни взбунтовавшихся солдат; священника можно было видеть и на казнях чешских легионеров.      Ничего не изменилось с той поры, как разбойник Войтех, прозванный "святым", истреблял прибалтийских славян с мечом в одной руке и с крестом - в другой.      Во всей Европе люди, будто скот, шли на бойню, куда их рядом с мясниками - императорами, королями, президентами и другими владыками и полководцами гнали священнослужители всех вероисповеданий, благословляя их и принуждая к ложной присяге: "На суше, в воздухе, на море..." и т. д.      Полевую обедню служили дважды: когда часть отправлялась на фронт и потом на передовой, накануне кровавой бойни, перед тем как вели на смерть.      Помню, однажды во время полевой обедни на позициях неприятельский аэроплан сбросил бомбу. Бомба угодила прямехонько в походный алтарь, и от нашего фельдкурата остались окровавленные клочья. Газеты писали о нем, как о мученике, а тем временем наши аэропланы старались таким же способом прославить неприятельских священников.      Мы зло над этим шутили. На кресте, под которым было погребено то, что осталось от фельдкурата, на следующее утро появилась такая эпитафия: Что нас постичь могло, с тобой, увы, случилось: Судил ты небо нам, но было суждено, Чтоб благодать небес тебе на плешь свалилась, Оставив от тебя лишь мокрое пятно. II      Швейк сварил замечательный грог, превосходивший гроги старых моряков. Такой грог с удовольствием отведали бы даже пираты восемнадцатого столетия. Фельдкурат Отто Кац был в восторге.      - Где это вы научились варить такую чудесную штуку? - спросил он.      - Еще в те годы, когда я бродил по свету,- ответил Швейк.- Меня научил этому в Бремене один спившийся матрос. Он говаривал, что грог должен быть таким крепким, что если кто, напившись, свалится в море, то переплывет Ла-Манш. А после слабого грога утонет, как щенок.      - После такого грога, Швейк, хорошо служить полевую обедню,- рассуждал фельдкурат.- Я думаю перед обедней произнести несколько напутственных слов. Полевая обедня- это не шутка. Это вам не то, что служить обедню в гарнизонной тюрьме или прочесть проповедь этим негодяям. Тут нужно иметь голову на плечах! Складной, карманный так сказать, алтарь у нас есть... Иисус Мария! - схватился он за голову.- Ну и ослы же мы! Знаете, куда я спрятал этот складной алтарь? В диван, который мы продали!      - Беда, господин фельдкурат! - сказал Швейк.- Правда, я с этим торговцем старой мебелью знаком, но позавчера я встретил его жену. Оказывается, ее супруга посадили за краденую шифоньерку, а диван наш у одного учителя в Вршовицах. Да, с алтарем получается скандал. Лучше всего давайте допьем грог и пойдем искать этот алтарь, потому что без него, думается, служить обедню нельзя.      - В самом деле, только походного алтаря недостает,- озабоченно сказал фельдкурат.- Все остальное на учебном плацу уже приготовлено. Помост плотники сколотили. Дароносицу нам одолжат в Бржевнове. Чаша у меня должна быть своя, но где она может быть?      Он задумался.      - Допустим, я ее потерял... В таком случае одолжим призовой кубок у поручика Семьдесят пятого полка Витингера. Несколько лет назад он участвовал от клуба "Спорт-Фаворит" в состязаниях в беге и выиграл этот кубок. Отличный был бегун! Расстояние в сорок километров Вена - Медлинг покрыл за один час сорок восемь минут. Он всегда этим хвастается. Я с ним, на всякий случай, еще вчера об этом договорился... Вечно я откладываю все на последнюю минуту! Вот скотина! И как это я, балда, не посмотрел в диван!      И под влиянием выпитого грога, изготовленного по рецепту спившегося матроса, фельдкурат принялся ругать себя последними словами, в самых отборных выражениях давая понять, что, собственно, он собой представляет.      - Да идемте же искать этот походный алтарь! - взывал Швейк.- Уже утро. Надо только надеть форму и выпить на дорогу еще по стаканчику.      Наконец они вышли. По дороге к жене торговца старой мебелью фельдкурат рассказал Швейку, что он вчера выиграл в "божье благословение" много денег и если ему и дальше так повезет, то он выкупит рояль из ломбарда.      Это походило на обещание язычников принести жертву.      От заспанной жены торговца старой мебелью фельдкурат и Швейк узнали адрес нового владельца дивана - учителя из Вршовиц. Фельдкурат проявил необыкновенную галантность: ущипнул чужую супругу за щеку и пощекотал под подбородком.      До самых Вршовиц фельдкурат и Швейк шли пешком, так как фельдкурат заявил, что ему надо подышать свежим воздухом, чтобы рассеяться.      В Вршовицах в квартире учителя, набожного старика, их ожидал неприятный сюрприз. Найдя в диване походный алтарь, старик вообразил, что это божье провидение, и подарил алтарь вршовицкому костелу в ризницу, выговорив себе право сделать на оборотной стороне алтаря надпись:      "Даровано во хвалу и славу божью учителем в отставке Коларжиком в лето от рождества Христова 1914".      Учитель, застигнутый в одном нижнем белье, очень растерялся. Из разговора с ним выяснилось, что он считал свою находку чудом и видел в ней перст божий. Когда он купил диван, какой-то внутренний голос рек ему: "Посмотри, нет ли чего в ящике дивана?" А во сне к нему якобы явился ангел и повелел: "Открой ящик в диване!" Учитель повиновался. И когда он увидел там миниатюрный складной алтарь с нишей для дарохранительницы, он пал на колени перед диваном и долго горячо молился, воздавая хвалу богу. Учитель видел в этом указание свыше украсить сим алтарем вршовицкий костел.      - Это нас мало интересует,- заявил фельдкурат.- Эта вещь вам не принадлежала, и вы обязаны были отдать ее в полицию, а не в какую-то проклятую ризницу!      - Как бы у вас с этим чудом не вышло неприятности,- добавил Швейк.- Вы купили диван, а не алтарь. Алтарь - военное имущество. Этот перст божий может вам дорого обойтись! Нечего было обращать внимание на ангелов. Один человек из Згоржа тоже вот пахал и нашел в земле чашу для причастия, которую кто-то, совершив святотатство, украл и закопал до поры до времени в землю, пока дело не забудется. Пахарь тоже увидел в этом перст божий и, вместо того чтобы чашу переплавить, понес ее священнику,- хочу, дескать, пожертвовать ее в костел. А священник подумал, что крестьянина привели к нему угрызения совести, и послал за старостой, а староста - за жандармами, и крестьянина невинно осудили за святотатство, так как на суде он все время болтал что-то насчет чуда. Он-то хотел оправдаться и рассказывал про какого-то ангела, да еще приплел божью матерь, а в результате получил десять лет. Самое благоразумное для вас пойти с нами к здешнему священнику и помочь получить от него обратно казенное имущество. Полевой алтарь - это вам не кошка или носок, который кому хочешь, тому и даришь.      Старик, одеваясь, трясся всем телом. У него зуб на зуб не попадал.      - Даю вам слово, у меня и в мыслях не было ничего плохого! Я думал, что этим божьим даром помогу украшению нашего бедного храма господня во Вршовицах.      - Разумеется, за счет воинской казны? - оборвал его Швейк сурово и дерзко.- Покорно благодарю за такой божий дар! Некий Пивонька из Хотеборжи, когда ему в руки попала веревка вместе с чужой коровой, тоже принял это за дар божий.      От таких разговоров несчастный старик совсем растерялся и перестал защищаться, торопясь одеться и поскорей покончить с этим делом.      Вршовицкий фарар еще спал и, когда его разбудили, начал браниться, решив спросонок, что его зовут с требой.      - Покоя не дадут с этим соборованием! - ворчал он, неохотно одеваясь.- И придет же в голову умирать как раз в тот момент, когда человек только разоспался! А потом торгуйся с ними о плате.      Итак, они встретились в прихожей - представитель господа бога у вршовицких штатских мирян католиков, с одной стороны, и представитель бога на земле при военном ведомстве - с другой. Собственно говоря, это был спор между штатским и военным. Если приходский священник утверждал, что походному алтарю не место в диване, то военный священник указывал, что тем менее его следовало переносить из дивана в ризницу костела, который посещается исключительно штатскими.      Швейк вставлял в разговор, разные замечания, вроде того, что легко, мол, обогащать бедный костел за счет казенного военного имущества, причем слово "бедный" он произносил как бы в кавычках.      Наконец они прошли в ризницу, и фарар выдал фельдкурату походный алтарь под расписку следующего содержания:      "Получил походный алтарь, который случайно попал в Вршовицкий храм. Фельдкурат Отто Кац".      Пресловутый походный алтарь был изделием венской еврейской фирмы Мориц Малер, изготовлявшей всевозможные предметы, необходимые для богослужения и религиозного обихода, как-то: четки, образки святых. Алтарь состоял из трех растворов и был покрыт фальшивой позолотой, как и вся слава святой церкви. Не было никакой возможности, не обладая фантазией, установить, что, собственно, нарисовано на этих трех растворах. Ясно было только, что алтарь этот могли с таким же успехом использовать язычники из Замбези или бурятские и монгольские шаманы. Намалеванный кричащими красками, этот алтарь издали казался цветной таблицей для проверки зрения железнодорожников.      Выделялась только одна фигура какого-то голого человека с сиянием вокруг головы и с позеленевшим телом, словно огузок протухшего и разлагающегося гуся. Хотя этому святому никто ничего плохого не делал, а, наоборот, по обеим сторонам от него находились два крылатых существа, которые должны были изображать ангелов,- на зрителя картина производила такое впечатление, будто голый святой орет от ужаса при виде окружающей компании: дело в том, что ангелы выглядели сказочными чудовищами, чем-то средним между крылатой дикой кошкой и апокалипсическим чудовищем.      На противоположной створке алтаря намалевали образ, который должен был изображать троицу. Голубя художнику в общем не особенно удалось испортить. Художник нарисовал какую-то птицу, которая так же походила на голубя, как и на белую курицу породы виандот.      Зато бог-отец был похож на разбойника с дикого Запада, каких преподносят публике захватывающие кровавые американские фильмы.      Бог-сын, наоборот, был изображен в виде веселого молодого человека с порядочным брюшком, прикрытым чем-то вроде плавок. В общем бог-сын походил на спортсмена: крест он держал в руке так элегантно, точно это была теннисная ракетка. Издали вся троица расплывалась, и создавалось впечатление, будто в крытый вокзал въезжает поезд.      Что представляла собой третья икона - совсем нельзя было разобрать.      Солдаты во время обедни всегда спорили, разгадывая этот ребус. Кто-то даже признал на образе пейзаж Присазавского края. Тем не менее под этой иконой стояло: "Святая Мария, матерь божья, помилуй нас!" Швейк благополучно погрузил походный алтарь на дрожки, а сам сел к извозчику на козлы. Фельдкурат расположился поудобнее и положил ноги на пресвятую троицу.      Швейк болтал с извозчиком о войне. Извозчик оказался бунтарем - делал разные замечания по части непобедимости австрийского оружия, вроде: "Так в Сербии, значит, наложили вам по первое число?" - и так далее.      Когда они проезжали продовольственную заставу, Швейк на вопрос сторожа, что везут, ответил:      - Пресвятую троицу и деву Марию с фельдкуратом.      Тем временем на учебном плацу их с нетерпением ждали маршевые роты. Ждать пришлось долго. Швейк и фельдкурат поехали сначала за призовым кубком к поручику Витингеру, а потом - в Бржевновский монастырь за дароносицей и другими необходимыми для мессы предметами, в том числе и за бутылкой церковного вина.      Понятное дело - не так-то просто служить полевую обедню.      - Шатаемся по всему городу! - сказал Швейк извозчику, и это была правда.      Когда они приехали на учебный плац и подошли к помосту с деревянным барьером и столом, на котором должен был стоять походный алтарь, выяснилось, что фельдкурат забыл про министранта.      Во время обедни фельдкурату всегда прислуживал один пехотинец, который теперь как раз предпочел сделаться телефонистом и уехал на фронт.      - Не беда, господин фельдкурат,- заявил Швейк.- Я могу его заменить.      - А вы умеете министровать?      - Никогда этим не занимался,- ответил Швейк,- но попробовать можно. Теперь ведь война, а в войну люди берутся за такие дела, которые раньше им и не снились. Уж как-нибудь приклею это дурацкое "et cum spiritu tuo" к вашему "dominus vobiscum". В конце концов не так уж, я думаю, трудно ходить около вас, как кот вокруг горячей каши, умывать вам руки и наливать из кувшинчика вина...      - Ладно! - сказал фельдкурат.- Только воды мне в чашу не наливайте. Вот что: вы лучше сейчас же и в другой кувшинчик налейте вина. А впрочем, я сам буду вам подсказывать, когда идти направо, когда налево. Свистну один раз- значит, "направо", два- "налево". Требник особенно часто ко мне не таскайте. В общем это все пустяки. Не боитесь?      - Я ничего не боюсь, господин фельдкурат, даже не боюсь быть министрантом.      Фельдкурат был прав, что в общем все это- пустяки. Все шло как по маслу.      Речь фельдкурата была весьма лаконична:      - Солдаты! Мы собрались здесь для того, чтобы перед отъездом на поле брани обратить свои сердца к богу; да дарует он нам победу и сохранит нас невредимыми. Не буду вас долго задерживать, желаю всего наилучшего.      - Ruht! - скомандовал старый полковник на левом фланге.      Полевая обедня зовется полевой потому, что подчиняется тем же законам, каким подчиняется и военная тактика на поле сражения. В Тридцатилетнюю войну при длительных маневрах войск полевые обедни тоже продолжались необычайно долго.      При современной тактике, когда передвижения войск стали быстрыми, и полевую обедню следует служить быстро.      Сегодня обедня продолжалась ровно десять минут. Тем, кто стоял близко, казалось очень странным, отчего это во время мессы фельдкурат посвистывает.      Швейк на лету ловил сигналы, появляясь то по правую, то по левую сторону престола, и произносил только "Et cum spiritu tuo". Это несколько напоминало индийский танец вокруг жертвенника. Но в общем богослужение произвело очень хорошее впечатление и рассеяло скуку пыльного, угрюмого учебного плаца с аллеей сливовых деревьев и отхожими местами на заднем плане. Аромат отхожих мест заменял мистическое благовоние ладана в готических храмах. У всех было прекрасное настроение. Офицеры, окружавшие полковника, рассказывали друг другу анекдоты. Так что все сошло благополучно. То там, то здесь среди солдат слышалось: "Дай разок затянуться". И как фимиам, к небу поднимались синеватые облачка табачного дыма. Закурили даже унтер-офицеры, увидев, что полковник тоже курит.      Наконец раздалось: "Zum Gebet!", поднялась пыль, и серый квадрат военных мундиров преклонил колени перед спортивным кубком поручика Витингера, который он выиграл в состязании в беге на дистанции Вена - Медлинг.      Чаша была полна, и каждая манипуляция фельдкурата сопровождалась сочувственными возгласами солдат.      - Вот это глоток! - прокатывалось по рядам.      Обряд был повторен дважды. Затем снова раздалась команда: "На молитву!", хор грянул "Храни нам, боже, государя". Потом последовало "Стройся!" и "Шагом марш!"      - Собирайте манатки,- сказал Швейку фельдкурат, кивнув на походный алтарь.- Нам нужно все развезти владельцам.      Они поехали на том же извозчике и честно вернули все, кроме бутылки церковного вина.      Когда они вернулись домой и в наказание за медленную езду отправили несчастного извозчика рассчитываться в комендантское управление, Швейк обратился к фельдкурату:      - Осмелюсь спросить, господин фельдкурат, должен ли министрант быть того же вероисповедания, что и священник, которому он прислуживает?      - Конечно,- ответил фельдкурат,- Иначе обедня будет недействительна.      - Господин фельдкурат! Произошла крупная ошибка,- заявил Швейк.- Ведь я - вне вероисповедания. Не везет мне, да и только!      Фельдкурат взглянул на Швейка, с минуту молчал, потом похлопал его по плечу и сказал:      - Выпейте церковного вина, которое там от меня осталось в бутылке, и считайте себя вновь вступившим в лоно церкви.    Глава XII. Религиозный диспут      Случалось, Швейк по целым дням не видал пастыря солдатских душ. Свои духовные обязанности фельдкурат перемежал с кутежами и лишь изредка заходил домой, весь перемазанный и грязный, словно кот после прогулок по крышам. Возвращаясь домой, если он еще вообще в состоянии был говорить, фельдкурат перед сном беседовал со Швейком о высоких материях, о духовном экстазе и о радости мышления, а иногда даже пытался декламировать Гейне. Швейк отслужил с фельдкуратом еще одну полевую обедню, у саперов, куда по ошибке был приглашен и другой фельдкурат, бывший школьный законоучитель, чрезвычайно набожный человек. Он очень удивленно взглянул на своего коллегу Каца, когда тот предложил ему глоток коньяку из швейковской фляжки - Швейк всегда носил ее с собой во время исполнения религиозных церемоний.      - Недурной коньяк,- сказал Отто Кац.- Выпейте и поезжайте домой. Я сам все сделаю. Сегодня мне нужно побыть на свежем воздухе, а то что-то голова болит.      Набожный фельдкурат покачал головой и уехал, а Кац, как всегда, блестяще справился со своей ролью. На этот раз он претворил в кровь господню вино с содовой водой, и проповедь затянулась несколько дольше обыкновенного, причем каждое третье слово ее составляли "и так далее" и "несомненно".      - Солдаты! Сегодня вы уезжаете на фронт и так далее. Обратите же сердца ваши к богу и так далее. Несомненно. Никто не знает, что с вами будет. Несомненно. И так далее.      "Так далее" и "несомненно" гремело у алтаря вперемежку с богом и со всеми святыми.      В экстазе и ораторском пылу фельдкурат произвел принца Евгения Савойского в святого, который будет охранять саперов при постройке понтонных мостов.      Тем не менее полевая обедня окончилась без всяких неприятностей - мило и весело. Саперы позабавились на славу.      На обратном пути Швейка с фельдкуратом не хотели пустить со складным алтарем в трамвай. Но Швейк пригрозил кондуктору:      - Смотри, тресну тебя этим святым алтарем по башке!      Добравшись наконец домой, они обнаружили, что по дороге потеряли дароносицу.      - Неважно,- махнул рукой Швейк.- Первые христиане служили обедни и без дароносицы. А если мы дадим объявление, то нашедший потребует от нас вознаграждения. Будь это деньги, вряд ли бы кто их вернул. Впрочем, встречаются и такие чудаки, У нас в полку в Будейовицах служил один солдат, хороший парень, но дурак. Нашел он как-то на улице шестьсот крон и сдал их в полицию. О нем даже в газетах писали: вот, дескать, какой честный человек. Ну и нажил он себе сраму! Никто с ним и разговаривать не хотел. Все как один повторяли: "Балда, что за глупость ты выкинул? За это тебе всю жизнь краснеть придется, если в тебе хоть капля совести осталась". Была у него девочка, так и та с ним разговаривать перестала. А когда он приехал домой в отпуск, то приятели из-за этой истории выкинули его во время танцульки из трактира. Парень высох весь, стал задумываться и, наконец, бросился под поезд... А вот еще случай. Портной с нашей улицы нашел золотое кольцо. Его предупреждали - не отдавай в полицию, а он ладит свое. В полиции его приняли очень ласково, дескать, заявление об утере золотого кольца с бриллиантом к ним уже поступило. Но потом посмотрели на камень и говорят: "Послушайте, милый человек, да ведь это стекло, а не бриллиант. Сколько вам за тот бриллиант дали. Знаем мы таких честных заявителей!" В конце концов выяснилось, что еще один человек потерял кольцо с поддельным бриллиантом (какая-то там семейная реликвия). Но портному пришлось все-таки отсидеть три дня, потому что в расстройстве он нанес оскорбление полиции. Законное вознаграждение он все-таки получил, десять процентов, то есть одну крону двадцать геллеров,- цена-то этому хламу была двенадцать крон. Так это законное вознаграждение он запустил в лицо владельцу кольца, тот подал на него в суд за оскорбление личности, и с портного взяли десять крон штрафу. После этого портной всюду говорил, что с каждого честного заявителя надо брать двадцать пять крон штрафу; таких, мол, нужно избивать до полусмерти и всенародно сечь для примера, чтобы все знали, как поступать в таких случаях... По-моему, нашу дарохранительницу никто нам не вернет, хотя на ней и есть сзади полковая печать. С воинскими вещами никто связываться не захочет. Уж лучше бросить их в воду, чтобы не было канители... Вчера в трактире "У золотого венка" разговорился я с одним человеком из провинции, ему уже пятьдесят шесть лет. Он приехал в Новую Паку узнать в управлении округа, почему у него реквизировали бричку. На обратном пути, когда его уже выкинули из управления округа, он остановился посмотреть на военный обоз, который только что приехал и стоял на площади. Какой-то парень - он вез консервы для армии - попросил его минутку постеречь лошадей, да больше и не вернулся. Когда обоз тронулся, моему знакомому пришлось вместе со всеми ехать до самой Венгрии, а в Венгрии он сам попросил одного постеречь воз и только этим и спасся, а то бы его и в Сербию затащили. Вернулся он сам не свой и теперь с военными делами не желает больше связываться.      Вечером их навестил набожный фельдкурат, который утром тоже собирался служить полевую обедню у саперов. Это был фанатик, стремившийся каждого человека приблизить к богу. Еще будучи учителем закона божьего, он развивал в детях религиозные чувства с помощью подзатыльников, и газеты иногда помещали о нем заметки под разными заголовками, вроде "Жестокий законоучитель" или "Законоучитель, раздающий подзатыльники". Но законоучитель был убежден, что ребенок усвоит катехизис лучше всего по системе розог.      Набожный фельдкурат прихрамывал на одну ногу - результат встречи в темном переулке с отцом одного из учеников. Законоучитель надавал подзатыльников сыну за то, что тот усомнился в существовании святой троицы; мальчик получил три тумака: один за бога-отца, другой за бога-сына и третий за святого духа. Сегодня бывший законоучитель пришел наставить своего коллегу Каца на путь истинный и заронить в его душу искру божью. Он начал с того, что заметил ему:      - Удивляюсь, что это у вас не висит распятие. Где вы молитесь и где ваш молитвенник? Ни один святой образ не украшает стен вашей комнаты. Что это у вас над постелью?      Кац улыбнулся.      - Это "Купающаяся Сусанна", а голая женщина под ней- моя бывшая любовница. Направо- японская акварель, изображающая сексуальный акт между старым японским самураем и гейшей. Не правда ли, очень оригинально? А молитвенник у меня на кухне. Швейк! Принесите его сюда и откройте на третьей странице.      Швейк ушел на кухню, и оттуда послышалось троекратное хлопанье раскупориваемых бутылок.      Набожный фельдкурат был потрясен, когда на столе появились три бутылки.      - Это легкое церковное вино, коллега,- сказал Кац.- Очень хороший рислинг. По вкусу напоминает мозельское.      - Я пить не буду,- упрямо заявил набожный фельдкурат.- Я пришел заронить в вашу душу искру божью.      - Но у вас, коллега, пересохнет в горле,- сказал Кац.- Выпейте, а я послушаю. Я человек весьма терпимый, могу выслушать и чужие мнения.      Набожный фельдкурат немного отпил и вытаращил глаза:      - Чертовски доброе винцо, коллега! Не правда ли? - спросил Кац.      Фанатик сурово заметил:      - Я замечаю, что вы сквернословите.      - Что поделаешь, привычка,- ответил Кац.- Иногда я даже ловлю себя на богохульстве. Швейк, налейте господину фельдкурату. Поверьте, я ругаюсь так же богом, крестом, небом и причастием. Послужите-ка на военной службе с мое - и вы до этого дойдете. Это совсем нетрудно, а нам, духовным, все это очень близко: небо, бог, крест, причастие, и звучит красиво, и вполне профессионально. Не правда ли? Пейте, коллега!      Бывший законоучитель машинально выпил. Видно было, что он хотел бы возразить, но не может. Он собирался с мыслями.      - Выше голову, уважаемый коллега, - продолжал Кац,- не сидите с таким мрачным видом, словно через пять минут вас должны повесить. Слыхал я, что однажды в пятницу, думая, что это четверг, вы по ошибке съели в одном ресторане свиную котлету и после этого побежали в уборную и сунули себе два пальца в рот, чтобы вас вырвало, боясь, что бог вас строго покарает. Лично я не боюсь есть в пост мясо, не боюсь никакого ада. Пардон! Выпейте! Вам уже лучше?.. А может быть, у вас более прогрессивный взгляд на пекло, может быть, вы идете в ногу с духом времени и с реформистами? Иначе говоря, вы признаете, что в аду вместо простых котлов с серой для несчастных грешников используются папиновы котлы, то есть котлы высокого давления? Считаете ли вы, что грешников поджаривают на маргарине, а вертела вращаются при помощи электрических двигателей? Что в течение миллионов лет их, несчастных, мнут паровыми трамбовками для шоссейных дорог; скрежет зубовный дантисты вызывают при помощи особых машин, вопли грешников записываются на граммофонных пластинках, а затем эти пластинки отсылаются наверх, в рай, для увеселения праведников? А в раю действуют распылители одеколона и симфонические оркестры играют Брамса так долго, что скорее предпочтешь ад и чистилище? У ангелочков в задницах по пропеллеру, чтобы не натрудили себе крылышки?.. Пейте, коллега! Швейк, налейте господину фельдкурату коньяку - ему, кажется, не по себе.      Придя в чувство, набожный фельдкурат произнес шепотом:      - Религия есть умственное воззрение... Кто не верит в существование святой троицы...      - Швейк,- перебил его Кац,- налейте господину фельдкурату еще рюмку коньяку, пусть он опомнится. Расскажите ему что-нибудь, Швейк.      - Во Влашиме, осмелюсь доложить, господин фельдкурат,- начал Швейк,- был один настоятель. Когда его прежняя экономка вместе с ребенком и деньгами от него сбежала, он нанял себе новую служанку. Настоятель этот на старости лет принялся изучать святого Августина, которого причисляют к лику святых отцов церкви. Вычитал он там, что каждый, кто верит в антиподов, подлежит проклятию. Позвал он свою служанку и говорит: "Послушайте, вы мне как-то говорили, что у вас есть сын, слесарь-механик, и что он уехал в Австралию. Если это так, то он, значит, стал антиподом, а святой Августин повелевает проклясть каждого, кто верит в существование антиподов".- "Батюшка,- отвечает ему баба,- ведь сын-то мой посылает мне и письма и деньги".- "Это дьявольское наваждение,- говорит ей настоятель.- Согласно учению святого Августина, никакой Австралии не существует. Это вас антихрист соблазняет". В воскресенье он всенародно проклял ее в костеле и кричал, что никакой Австралии не существует. Ну, прямо из костела его отвезли в сумасшедший дом. Да и многим бы туда не мешало. В монастыре урсулинок хранится бутылочка с молоком девы Марии, которым-де она поила Христа, а в сиротский дом под Бенешозом привезли лурдскую воду, так этих сироток от нее прохватил такой понос, какого свет не видал.      У набожного фельдкурата зарябило в глазах. Он отошел только после новой рюмки коньяку, который ударил ему в голову. Прищурив глаза, он спросил Каца:      - Вы не верите в непорочное зачатие девы Марии, не верите, что палец святого Ионна Крестителя, хранящийся у пиаристов, подлинный? Да вы вообще-то верите в бога? А если не верите, то почему вы фельдкурат?      - Дорогой коллега,- ответил Кац, снисходительно похлопав его по спине,- пока государство признает, что солдаты, идущие умирать, нуждаются в благословении божьем, должность фельдкурата является. прилично оплачиваемым и не слишком утомительным занятием. Мне это больше по душе, чем бегать по плацу и ходить на маневры. Раньше я получал приказы от начальства, а теперь делаю что хочу. Я являюсь представителем того, кто не существует, и сам играю роль бога. Не захочу кому-нибудь отпустить грехи - и не отпущу, хотя бы меня на коленях просили. Впрочем, таких нашлось бы чертовски мало.      - А я люблю господа бога,- промолвил набожный фельдкурат, начиная икать,- очень люблю!.. Дайте мне немного вина. Я господа бога уважаю,- продолжал он.- Очень, очень уважаю и чту. Никого так не уважаю, как его!      Он стукнул кулаком по столу, так что бутылки подскочили.      - Бог - возвышенное, неземное существо, совершенное во всех своих деяниях, существо, подобное солнцу, и никто меня в этом не разубедит! И святого Иосифа почитаю, и всех святых почитаю, и даже святого Серапиона... У него такое отвратительное имя!      - Да, ему бы не мешало похлопотать о перемене имени,- заметил Швейк.      - Святую Людмилу люблю и святого Бернарда,- продолжал бывший законоучитель.- Он спас много путников на Сен-Готарде. На шее у него бутылка с коньяком, и он разыскивает занесенных снегом...      Беседа приняла другое направление. Набожный фельдкурат понес околесицу.      - Младенцев я почитаю, их день двадцать восьмого декабря. Ирода ненавижу... Когда курица спит, нельзя достать свежих яиц.      Он засмеялся и запел: Святый боже, святый крепкий...      Но вдруг прервал пение и, обращаясь к Кацу, резко спросил:      - Вы не верите, что пятнадцатого августа праздник успения богородицы?      Веселье было в полном разгаре. Появились новые бутылки, и время от времени слышался голос Каца:      - Скажи, что не веришь в бога, а то не налью.      Казалось, что возвращаются времена преследований первых христиан. Бывший законоучитель пел какую-то песнь мучеников римской арены и вопил:      - Верую в господа бога своего и не отрекусь от него! Не надо мне твоего вина. Могу и сам за ним послать!      Наконец его уложили в постель. Но, прежде чем заснуть, он провозгласил, подняв руку, как на присяге:      - Верую в бога отца, сына и святого духа! Дайте мне молитвенник.      Швейк сунул ему первую попавшуюся под руку книжку с ночного столика Отто Каца, и набожный фельдкурат заснул с "Декамероном" Боккаччо в руках. Продолжение следует... Уважаемые подписчики!      В последующих выпусках рассылки планируется публикация следующих произведений: Владимир Войнович "Москва 2042"      Сатирический роман-антиутопия написанный в 1986 году. Веселая пародия, действие которой происходит в будущем, в середине XXI века, в обезумевшем "марксистском" мире. Герой романа - писатель-эмигрант, неожиданно получает возможность полететь в Москву 2042 года, и в результате оказывается действующим лицом и организатором новой революции. Росс КИНГ "Домино"      Роман-маскарад, роман-лабиринт, роман-матрешка; один из ярчайших дебютов в английской литературе последних лет. Ослепительной вереницей, растянувшейся на три эпохи, перед читателем проносятся в зажигательной пляске циничные шлюхи и наивные дебютанты, великосветские дамы и жертвы финансовых пирамид, модные живописцы, владеющие шпагой не менее искусно, чем кистью, и прославленные кастраты, чьей благосклонности наперебой добиваются европейские властители... Валентин Пикуль "Баязет"      Это мой первый исторический роман.      Первый - не значит лучший. Но для меня, для автора, он всегда останется дороже других, написанных позже. Двадцать лет назад наша страна впервые раскрыла тайну героической обороны Брестской крепости летом 1941 года.      Невольно прикоснувшись к раскаленным камням Бреста, я испытал большое волнение... Да! Я вспомнил, что нечто подобное было свершено раньше. Наши деды завещали внукам своим лучшие традиции славного русского воинства.      Отсюда и возник роман "Баязет" - от желания связать прошлое с настоящим. История, наверное, для того и существует, чтобы мы, читатель, не забывали о своих пращурах.      В этом романе отражены подлинные события, но имена некоторых героев заменены вымышленными. В.Пикуль Дэн Браун "Код да Винчи"      Секретный код скрыт в работах Леонардо да Винчи...      Только он поможет найти христианские святыни, дававшие немыслимые власть и могущество...      Ключ к величайшей тайне, над которой человечество билось веками, может быть найден...      В романе "Код да Винчи" автор собрал весь накопленный опыт расследований и вложил его в главного героя, гарвардского профессора иконографии и истории религии по имени Роберт Лэнгдон. Завязкой нынешней истории послужил ночной звонок, оповестивший Лэнгдона об убийстве в Лувре старого хранителя музея. Возле тела убитого найдена зашифрованная записка, ключи к которой сокрыты в работах Леонардо да Винчи... Диана Чемберлен "Огонь и дождь"      Появление в маленьком калифорнийском городке загадочного "человека-дождя", специалиста по созданию дождевых туч, неожиданно повлияло на судьбу многих его жителей. Все попытки разгадать его таинственное прошлое заставляют обнаружить скрытые даже от себя самого стороны души. Аркадий и Георгий Вайнеры "Петля и камень в зеленой траве"      "Место встречи изменить нельзя" "Визит к Минотавру", "Гонки по вертикали"... Детективы братьев Вайнеров, десятки лет имеющие культовый статус, знают и любят ВСЕ. Вот только... мало кто знает о другой стороне творчества братьев Вайнеров. Об их "нежанровом" творчестве. О гениальных и страшных книгах о нашем недавнем прошлом. О трагедии страны и народа, обесчещенных и искалеченных социалистическим режимом. О трагедии интеллигенции. О любви и смерти. О судьбе и роке, судьбу направляющем... Шон Хатсон "Жертвы"      Существует мнение о том, что некоторые люди рождаются только для того, чтобы когда нибудь стать жертвами убийства. в романе "жертвы" Фрэнк Миллер, долгие годы проработавший специалистом по спецэффектам на съемках фильмов ужасов, на собственном опыте убедился в справедливости этого утверждения. По нелепой случайности лишившись зрения, он снова обретает его, когда ему трансплантируют глаза преступника, и в один из дней обнаруживает, что способен узнавать потенциальных жертв убийцы. Миллер решает помочь полиции, которая сбилась с ног в поисках кровавого маньяка, но сам Миллер становится мишенью для садиста. Удастся ли ему остановить кровопролитие или же он сам станет жертвой?.. Ждем ваших предложений. Подпишитесь: Рассылки Subscribe.Ru Литературное чтиво Ваши пожелания и предложения