Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Из протоколов тель-авивских мудрецов


Информационный Канал Subscribe.Ru



Лит. рассылка Клуба литераторов Тель-Авива и альманаха "Солнечный остров"


Наум Басовский

Cтихи

               
* * *
После пыльного щебня крутых и прерывистых троп, после пищи случайной и жажды вблизи водоёма - молодое вино, сыр, маслины, лепёшки, укроп, - что ещё пожелаешь для позднего ужина дома? Время близится к ночи, и стол наш накрыт на двоих. Время тихой беседы и еле заметного хмеля. И уходят заботы из будней моих и твоих - отлетели они, отболели они, отшумели. И недаром у нас на столе молодое вино, чудо рук человеческих, равно и чудо природы. Терпковато оно, и чуть-чуть мутновато оно, и невнятно оно, как и мы в наши юные годы. Но когда поживёшь на земле и натерпишься всласть, ощущаешь под вечер особую прелесть в канонах: забирают над нами почти необъятную власть жёлтый сыр, и трава, и лепёшки с камней раскалённых. Февраль 1998
* * *
Ты однажды возьмёшь и приедешь в страну, где родился и жил так долго, не потому, что взяла тоска, а скорее из чувства долга. Ты туда приедешь не насовсем - на неделю, туристом праздным, и едва ли не в первый день ощутишь, что решенье было напрасным. В аэропорту ты сядешь в такси, скажешь адрес в автомобиле, но плечами пожмёт молодой шофёр: видно, имя улицы переменили. Ты в конце концов доберёшься - деньги есть, и час блужданий не страшен, - и не узнаешь знакомый дом, ибо он перестроен и перекрашен. Ты задержишь палец у кнопки звонка, словно у прозрачной преграды, без причины подумав о том, что тебе, возможно, не будут рады; но, всё ж позвонив и войдя в свою временную обитель, ты почувствуешь глубоко внутри что-то родственное обиде, потому что, даже закрыв глаза, не сможешь ты не увидеть, что такой долгожданный твой приезд - лишь повод изрядно выпить, что рассказы твои и рассказы их - скопления белых пятен, как если бы общий с рожденья язык внезапно стал непонятен. Будут похлопыванья по плечу, рукопожатья, улыбки, и злого умысла, ясно, нет, как нет и ничьей ошибки, а просто настолько разная жизнь, что дом, именуемый отчим, и всё, что было связано с ним, уже не выглядит общим, и объясненья доверить нельзя даже самым просторным фразам, потому что повторно нельзя прожить год за годом и час за часом, а если не восстановить до минут всё, что мучило дух и тело, не то что другие тебя не поймут - сам не вспомнишь, как было дело. Жизнь твоя былая и та, что есть, повстречаются на неделю и не смогут слиться в жизнь одну, даже если б и захотели, и вот ты снова в аэропорту, как велит билетная фирма, и как-то пусто: закончен сеанс в кинотеатре повторного фильма... Июль 1998 П Е С О К Человек проживает в посёлке на границе с пустыней. Домик его, как в сказке, не низок и не высок. За день дом раскалится, за ночь слегка остынет, и на всём, чего ни коснёшься, тонким слоем песок. Песок составляет почву для небольшого сада, песок хрустит на лепёшках, скатываясь по волосам, и сколько ни чисть одежду, с ней никакого слада: песок приносится ветром и приползает сам. Каждодневно употребленье метёлки и пылесоса; так проходят недели, месяцы и года, и становятся риторическими о смысле жизни вопросы, ибо всегда так было, да и будет всегда. Каждодневны заботы, и не дождаться отсрочки - песок в ничто превращает дерево и металл, и в некий день ординарный человек доходит до точки и прекращает бороться, потому что устал. А что ещё остаётся грустному и седому? Он ни на что не надеется и ни к чему не влеком, и почти равнодушно смотрит в окошко дома, которое до половины уже занесло песком. Январь 1998 x x x Воспоминанье брезжит робко издалека-издалека: была железная коробка из-под зубного порошка, в ней ржавый ножик перочинный, наушник, линза и слюда... Но ведь не в этом же причина, чтоб снова приходить сюда? Назад по времени кочуя, места меняя и пути, на самом деле что хочу я в развалах памяти найти? Шоссе, просёлок, дальше тропка, посёлка смертная тоска... Ну да, железная коробка из-под зубного порошка, и в ней лежат полузабыто попавшие в бессрочный плен кусок вонючего карбида, что порождал ацетилен, значок, футбольная таблица за пятьдесят четвёртый год, - и долго-долго эхо длится тех радостей и тех невзгод. А всё-таки чудное войско построчно занимает стих - ведь это всё не вещи вовсе, а лишь обозначенья их. Нет на листе ни грана, кроме названий и меж них пустот, - но в звуке, цвете и объёме мерцает мир миражный тот, мир гладкий и шероховатый, холодный, тёплый под рукой, где есть напевы, ароматы, веселье, горе и покой. Какое мощное барокко берёт начало с пустяка! Была железная коробка из-под зубного порошка - и вот медлительно, не сразу, растёкся город наяву, и в парке вековые вязы роняют рыжую листву, и шпили башен в позолоте осеннюю пронзают ржу, и я, у жизни на излёте, как прежде, мнимостям служу... Июль 1998 ВТОРОЙ ТРИПТИХ БЕЗ НАЗВАНИЯ 1. К сожаленью, картина знакома: человека выносят из дома, и за ним закрывается дверь. Остаются в умолкнувшем доме пожелтевшие снимки в альбоме, стопка справок, ненужных теперь. Остаются ножи и стаканы, иногда - пустячки-талисманы, без которых непрочен покой. Иногда остаются блокноты, а в блокнотах стихи или ноты или формулы строгой строкой. Ну, а если ни строчек, ни знаков? Неужели исход одинаков, и всё то, что прожил,- ни к чему? Ел, трудился, любил, огорчался - и достаточно этого часа, чтобы всё усвистело во тьму?! Что же там, за незримой преградой? Поначалу ответа не надо, а потом закружит круговерть... Знаем только: уснуть - не проснуться, и не ведаем, как прикоснуться к этой тайне по имени Смерть. 2. Кто видит свой удел в удаче всех раньше быть на распродаже или в собрании публичном всех громче прокричать своё,- пусть тешатся! - имеют право и, безусловно, в чём-то правы: никто не скажет, что излишни еда, одежда и жильё. И всё же, в гонке не дурея, раздумчиво растут деревья, и так же поступают люди, что жить умеют без надсад. А кто подталкивает время, того отталкивает время,- так сказано ещё в Талмуде тысячелетия назад. Тот, кто согласен с этим словом, найдёт и в жребии суровом очарование покоя, непритязательный успех. А тот, кто вырвался в забеге, однажды вспомнит о ночлеге: на свете место есть такое - оно уравнивает всех. 3. Белые плиты, серые плиты, чёрные плиты солнцем облиты. Страсти, победы, беды, обиды ждут за оградой, тихо скуля. Тёмные кроны. Тени на плитах. Нет именитых, нет знаменитых. Длинный, спокойный, медленный свиток - прах поколений держит земля. Нет именитых, нет знаменитых, нет сановитых - делится свиток лишь на забытых и незабытых, всё остальное - просто слова. Падают башни, рушатся стены, сонмы героев сходят со сцены, плиты ложатся так постепенно, так постепенно всходит трава. Вот и проходит время земное. Как это странно - стать перегноем, чтобы на почве, вспоенной зноем, рос виноградник, овцы паслись!.. Время стирает знаки на плитах - и на базальтах, и на гранитах. Лишь раскалённый золота слиток. Лишь голубая вечная высь. Сентябрь 1997 П Я Т Н И Ц А Под раскалённым блёклым небом вдоль жаром пышущего камня несу пакет с горячим хлебом из магазина, где пекарня. И, горделивою гримасой себя изображая Крезом, несу пакет с копчёным мясом из лавочки деликатесов. В моей поклаже этим утром бананы, абрикосы, сливы и символ древней жизни мудрой - большие чёрные маслины. Четыре разных банки пива - предлог для дружеских дискуссий - и бренди местного разлива, его букет в отменном вкусе. Ах, пятница! Зимой и летом грешу: ведь эти все названья - не хлеб насущный, не предметы, без коих нет существованья. Но нет причины сокрушаться: у нас, у атомов Исхода, не так уж много в жизни счастья - так, три-четыре эпизода. Когда меня долбит рутина и осаждают неудачи, всплывает в памяти картина - передсубботний день горячий, где я на царствие помазан, и снова юн, и трачу слепо: несу пакет с копчёным мясом, несу пакет с горячим хлебом... Июнь 1996
* * *
Под ногами бетонная плитка, и крылечко шагах в десяти... Отворил потихоньку калитку и стою, не решаюсь войти. И неплотно смыкаю ресницы, чтобы видеть цветы и траву, понимая, что всё это снится и, однако же, всё - наяву. Эта пропасть совсем не бездонна, как различие ночи и дня: я стою у беззвучного дома и не знаю, кто встретит меня - то ль жена, только много моложе, то ль хозяин, что умер давно, то ли я, сновиденье итожа, сам себе посигналю в окно и взбегу на крыльцо, не страдая, обнимаясь и радуясь всласть, - и потом наяву зарыдаю, зарыдаю, что жизнь пронеслась... Январь 1996
* * *
Пройти от остановки по жаре под солнцем раскалённо-монотонным - под гнётом бестелесно-многотонным трёхдневного хамсина в сентябре. Дойти. Из холодильника извлечь в момент запотевающую банку. Попить пивка. Попасться на приманку: на час, чтобы прийти в себя, прилечь - и провалиться в сон или не сон - в разлом времён, в исход почти летальный - себя увидеть в кухне коммунальной и знать, что дом до окон занесён, что длится бесконечная зима, которая ни в чём не виновата, а просто нет отсюда мне возврата, и нужно жить и не сойти с ума, и выйти с непокрытой головой во тьму и снег совсем не для забавы, и, сдерживая сжатыми зубами из подсознанья восходящий вой, увидеть стайку ледяных осин, услышать на углу трезвон трамвая, - внезапно всплыть и, глаз не открывая, пробормотать: как хорошо - хамсин!.. Май 1996





Протоколы тель-авивских мудрецов


Тель-Авивский Клуб литераторов

- самая известная в русском Израиле литературная мастерская, где подвергаются бескомпромиссному обсуждению произведения современников. Тель-Авив, ул. Каплан 6, Дом Писателя



Журнал "22"

- cтарейший израильский литературный журнал. Двадцать пять лет на слуху, последний из могикан, но в отличной форме



Солнечный остров
- израильский литературно-художественный альманах


Рассылки Subscribe.Ru
Новости Cолнечного Острова
Подзорная Труба
Из протоколов Тель-Авивских мудрецов



http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru
Отписаться
Убрать рекламу

В избранное