На последних секундах Великой Шестнадцатиминутной войны Йоханан Синагоголь загрустил не на шутку. И хотя о прекращении огня думать было еще слишком рано - предстояло оккупировать три, а если повезет пятнадцать эмиратов, у большинства из которых не было пока никаких убедительных причин безоговорочно капитулировать - картины мирной жизни властно начали мешать выполнению боевой задачи.
    Вместо ожидаемого офиса свободных мусульманских профсоюзов, замаскированного под типовую виллу рядового феллаха, Йоханан увидел бесконечные дунамы жнивья, старый персиковый сад, пальмовую аллею и прочие ни с чем на свете несравнимые угодья родной усадьбы, какой она была лет пятнадцать назад, когда он, студент второго курса факультета разведки, дезинформации и классической филологии Еврейского университета, возвращался домой на ханукальные каникулы. Остальные студенты предпочитали поездки за границу, дивиться чудесам буддистским и христианским, а его тянуло сюда, в наивную иудейскую старину, где не ведали разницы между куксинелями и трансвеститами и даже слов таких не знали, потому что в незапамятные времена и тех и других напрочь побили камнями. «За это нас евреев и не любят», - бывало прерывала чтение какой-нибудь безобидной детско-юношеской аггады добрая нянюшка-эфиопка Ифат, и маленький Йоханан всеми своими генами замирал от комплекса неизъяснимой на языке конвенциональной психологии вины.
    Уже издали, проезжая мимо барского гумна, где на декабрьском припеке перекуривали новые репатрианты из Великого княжества Московского, он слышал запах экологически безупречного варенья из лепестков натурального мака, смешанный с ароматом подлинного эвкалиптового масла, исходящим из разогретой к его приезду лицензионной сауны, и такая полнота чувств переполняла душу, что совершенно невозможно было отказать себе в удовольствии немедленно совершить что-нибудь кошерное.
    - Постой, братец, - обращался Йоханан к кучеру-арийцу, чей предок принял иудаизм в состоянии аффекта накануне очередного неизбежного поражения Германии в одной из прежних мировых войн, - успеешь еще на козлах отсидеться. А сходи-ка ты лучше в поле - видишь - к тем московитам, да скажи им, что дед моего прадеда был родом из Одессы, бывал на ярмарке в Калуге и даже знал одного шорника из Сергиева Посада. Пусть людям будет приятно. Да, заодно и напомни им, что у нас за перекуры не платят. И пусть они не думают, что у деда моего прадеда родом из Одессы сразу же появились беговые дрожки и элитные рысаки орловско-вифлиемской породы стоимостью в половину годового бюджета города Сан-Франциско времен экономического подъема. Он тоже свое на «Фиатах», да на «Хондах» по Святой земле отмотал, да так бензином абсорбции надышался, что у правнуков его отрыжка была. Но при этом он всегда помнил, что именно Израиль любезно предоставил ему возможность стать израильтянином и свободно посещать любую синагогу или не посещать никакой. И, пожалуйста, поаккуратней с ними, голубчик. Поаккуратней. Не забывай, что Двадцать Второй Храм был разрушен именно из-за не всегда трепетного отношения одного еврея к жизни и особенно здоровью другого еврея, Двадцать Седьмой из-за лингвистически неоправданного употребления ненормативной лексики в быту и на службе отдельными носителями иврита, и только Тридцать Первый из-за ошибок в строительстве, от чего ни один народ, конечно, не застрахован. Повтори все, что я сказал.
     - Да чего и говорить-то, - помедлив, важно заявлял кучер. - Нет у этих русских настоящей сионистской мотивации. Чисто поднять свое материальное благосостояние понаехали.
     Сипели цикады в придорожном бурьяне, скирды желтели в поле, в чаще конопляника угадывалась притаившаяся лисица. «Козел! - громогласно прозвучало из всех динамиков бортового компьютера. - Родина доверила тебе шагающий бомбардировщик, а ты лисиц в коноплянике пересчитываешь».
     -Козел, - примирительным тоном повторили динамики, и на экране возникло лицо фронтового психолога, - самец козы. Рогатое жвачное животное с длинной прямой шерстью. Командующий не хотел сказать и не сказал ничего обидного. Конечно, вы можете обратиться в суд генеральской чести и потребовать компенсации, но, по-моему, дело тухлое. Вот, если бы командующий сказал: «коза», тогда хороший адвокат мог бы раскрутить дело о сексуальном домогательстве, а так… Нет. Бесперспективно. Практически вас от всей генеральской души похвалили и пожелали боевых успехов, которые несомненно придут, если вы изволите уделить толику вашего внимания образу врага.
     Йоханан пригляделся в прицел и увидел, что на крыше офиса свободных мусульманских профсоюзов разместились десятки колясок с человеческими младенцами, подающими очевидные признаки жизни. На каждой из колясок красовался плакат на всех основных языках ООН оповещавший, что данный ребенок родом из обездоленной многодетной семьи. К плакатам прилагались соответствующие свидетельства, заверенные лучшими европейскими нотариусами. Тонкий психологический расчет. Конечно, будь младенцы представителями ста самых богатых семей Америки, кто бы им посочувствовал. «Поэтому мы вечно проигрываем информационно-разъяснительные компании, - думал Йоханан, направляясь на склад умных бомб. - Еврейский младенец издревле считается устроенным лучше любого другого. Кто же его, такого благополучного, искренне, как следует, пожалеет?».
     - Не забывай о налогоплательщике, - грустно помигивая лампочками непосредственного общения, предупредила умная бомба. Могла бы и промолчать. О налогоплательщике Йоханан помнил и без нее. За каждого пострадавшего в бою младенца противника правительство выплачивало пожизненную компенсацию его прямым родственникам. Однако сегодня, как всегда, далеко не всем нуждающимся семьям посчастливилось пристроить своего ребенка на наиболее вероятном для его будущего увечья направлении главного бомбового удара. Официально такие места разыгрывались исключительно в государственную революционно-освободительную от евреев лотерею. На деле же никто не ставил удачу и справедливость в зависимость от слепого случая и теории вероятности. Все и всегда решали взятки, интриги и кумовство, процветающие на незыблемой почве рыночных человеческих отношений, не зависящих от расовой, религиозной или другой принадлежности взяткодателей и мздоимцев. Бывало, за считанные мгновения до разрыва бомбы одного младенца безжалостно вытряхивали из коляски и заменяли другим, чьи родители оказались более предприимчивыми
     - Вероятность поражения хотя бы одного ребенка равна шести процентам, - закончила оперативные вычисления бомба. - При таком высоком показателе вероятности антигуманных последствий я бы не рекомендовала меня использовать.
     Ох, уж эти умные бомбы. Еще похлеще умных солдат. Много с такими навоюешь.
     - Не рассуждать! - рявкнул Йоханан, но прозвучало это не слишком убедительно. В душе он соглашался с доводами собеседницы. Она мгновенно уловила его настроение и тут же иронически пристыдила в стиле лучших либеральных традиций:
     -Ты еще скажи, что мои слова льют воду на мельницу врага, и что я отнимаю у тебя победу.
     - А то нет? - густо покраснел Йоханан. - Да, и чего тебе? Взорвешься и все. Мне же потом с этим жить.
     - Я умная, - напомнила бомба. - А ты уверен, что мой беспокойный ум прекратит существование вместе с разрывом моего драгоценно-металлического тела? Я лично, нет. Сколько ни думаю об этом, а к определенному выводу прийти не могу. А что ты, иудей, скажешь по этому конкретному поводу?
     По данному конкретному поводу иудей Йоханан не сказал ничего, что очень огорчило бомбу.
    - А я всегда выкраиваю время для теософского погружения в тайны Творца и творения. По-моему в этом мире нет ничего увлекательнее подобных размышлений.
     В ритуальном отсеке бомбардировщика послышался характерный, все нарастающий гам, в котором угадывались звуки расставляемой на столе посуды, потрескивание углей в мангалах, женский поощрительный смешок. Там явно готовились отметить грядущее перемирие. «Кто позволил?» - обречено подумал Йоханан, хорошо знавший цену своему переукомплектованному сверх всякой меры экипажу. Ведь только круглый дурак не стремился послужить в армии в военное время. Тут и кормят, и оружие выдают. Да и любому противнику или союзнику гораздо сподручнее наводить страх на мирное население, чем на хоть как-то вооруженную силу.
     Вот и получилось так, что места в бомбардировщике достались членам команды Йоханана примерно так же, как младенцам противника их позиции на крыше офиса свободных мусульманских профсоюзов. Особенно раздражала Йоханана старшая бортпроводница-наводчица Рути, в миру преуспевающая журналистка, сделавшая себе доброе европейско-американское имя на беспощадном обличении израильской военщины, коррупции и протекционизма. Пользуясь ужасом, наводимым ею на Генеральный штаб, она благополучно устроила на бомбардировщик целую толпу своих постоянных прихвостней - каких-то системных филологов, вечно и периодически свободных живописцев и графиков, читателей-активистов ее эссе и одну завзятую поэтессу, давно вышедшую из резервистского возраста и потому очень подходящую на роль коварной соперницы.
     -Почитай что-нибудь новое, все так устали от этой войны, - решив, что вновь пробил час возложить соперницу на алтарь своего неизбежного триумфа, предложила Рути. Уговаривать поэтессу не пришлось. Движимая предательской верой всех неудачников, что именно на этот раз судьба не устоит против их козырей, она выдала свой очередной стих последней надежды:

     - Хоккей на льду, настольный теннис -
     Мне все напоминает пенис,
     А было время, мне казалось,
     Что все напоминает фаллос,

- и ее тут же освистали за пошлость, отсутствие интеллектуальной эрудиции и эстетический минимализм. Потом, поскольку Рути не проронила ни одного слова, принялись, все более воодушевляясь, искать и благополучно находить множество прочих пороков в поэтическом творчестве, личной жизни и общественной позиции несчастной жертвы. И только когда в мирное время бродячий философ при полном одобрении всей компании предложил убедительно просить командира сбросить поэтессу с борта бомбардировщика, Рути предостерегающе подняла брови. В мигом наступившей тишине она почти пропела:

     - Который день не вижу пениса,
     Но вдумчиво читаю Гениса,
     А где-то некто Межурицкий
     Конечно думает про цицки.

     Вопль восторга потряс военно-воздушный корабль. Бродячий философ рыдал, параллельно успевая объяснять окружающим, что делает это исключительно от избытка интеллектуального максимализма и эстетической сверхполноценности текста. Другие напротив счастливо хохотали от непревзойденного остроумия услышанных строк. В атмосфере повального экстаза никто, кроме командира, не обратил внимания на залп снайперов с крыши офиса свободных мусульманских профсоюзов. Не колеблясь, Йоханан нажал на кнопку возмездия, и умная бомба внешне безропотно отправилась в свой последний путь. Трудно сказать, что было у нее на душе, однако ни один снайпер не уцелел, как, впрочем, и две детские коляски вместе со всем, что в них было. Около страшных обломков уже столпились телевизионщики главных мировых агентств новостей.
     Первой из экипажа опомнилась Рути и тут же дала пространную телеграмму в гущу событий, выражая гневное возмущение гибелью ни в чем не повинных младенцев и призывая стороны к немедленному прекращению насилия. Не забыла она назвать фамилию, имя, домашний адрес, телефон и номер банковского счета пилота, нажавшего на кнопку. В ответ бортовой компьютер принес весть о том, что именем Совета Европы Рути присуждена внеочередная Большая Золотая медаль за особые заслуги в области чести и достоинства, а испанский король предлагает ей стать почетным соавтором своих переводов из средневековой арабской и еврейской поэзии под общей редакцией Королевской академии истинно испанских искусств.
     На базу Йоханан возвращался под несмолкаемые овации экипажа адресованные не ему. Может быть, поэтому посадка у него не получилась идеально мягкой. Зато дальше все покатилось, как по ухоженным рельсам. Йоханан сдал бомбардировщик завхозу ВВС, получил взыскание за непреднамеренное нарушение правил посадки, прослушал краткий курс повышения квалификации пилотов запаса, переоделся в гражданское и отправился в ближайшее кафе дожидаться кучера-арийца. Несколько раз внимательно перечитав достаточно насыщенное меню, он, наконец, понял, что ничего не хочет, а только завидует участи бродячего философа, скончавшегося от контузии, полученной им в результате злосчастного залпа снайперов.
    Йоханан, между прочим, всегда выделял именно этого человека из всей свиты нынешнего почетного соавтора самого испанского короля. Может быть, на него производила впечатление некоторая необычность профессионально биографии покойного, ведь тот уже в двадцать пять лет от роду сумел стать общепризнанным старцем и начал бродить с проповедями между Хайфой и Тель-Авивом, почему-то ни разу не поднявшись в Иерусалим. «Если будет надо, Иерусалим сам ко мне спустится, - любил повторять он и пророчески добавлял. - Однако надо не будет». Впрочем, непосредственно в окружение Рути он попал благодаря другой прославившей его фразе:»Нельзя дважды войти в одно влагалище».
     Напрасно многочисленные завистники из среды университетских ученых забивали память компьютеров бесконечными доказательствами того, что во влагалище не входят, а вводят. Народ все равно упрямо повторял фразу бродячего философа в его формулировке, а их труды даже не собирался цитировать. «Однако на памятнике ему будет несомненно выбито другое его изречение, - подумал Йоханан. - »Народ и нация - едины». Интересно, что он этим хотел сказать? И неужели он и впрямь собирался выбросить гнусную поэтессу из бомбовоза? Да еще над территорией противника? Теперь, как узнаешь? А у меня ни царапины, ни даже порванной одежды. Словно и не воевал. С чем домой показаться?». Где-то поблизости псевдо-колокольчик заиграл популярный фрагмент из увертюры к пост-опере «Брюнгильда и Лю Чуань на презентации второго благотворительного издания «Толкового Макро-микронезийского словаря, расширенного и дополненного». Это авто-мороженщик созывал окрестную детвору на приближающееся лакомство. Хотелось выть. Выть. А домой нет, не хотелось.
     - Как вам не стыдно! - услышал Йоханан явно обращенный к нему клич. Глазастая девчушка-официантка глядела на него с испугом и неподдельным возмущением. - Она вас ждет, ждет, а вы, вы… Подумаешь, ни царапины! А безруким, безногим или с проникающими ранениями в область головного мозга, думаете легко? Да, конечно, у них и компенсации, и погашенные государством ссуды, и пенсии, и бесплатное образование для детей, и вообще гарантированное отсутствие материальных проблем в семье. Но, почему вы считаете, что женщинам только это и нужно? Разве все такие?
     Девчушка не выдержала и разрыдалась. Йоханан прижал ее голову к своей груди и авторитетно заверил, что теперь обязательно вернется домой.
     - Правда? - шмыгая носом и ладонью утирая слезы, сквозь проступившую робкую улыбку переспросила девчушка.
     - Да вот хоть у него спросите, - кивнул Йоханан в сторону так вовремя подкатившего кучера.
     -А куда ж еще! - с охотой подтвердил тот. - Барин у нас серьезный. Домосед. Он и в прежние времена не сильно-то баловал. А уж как постарел, да женился… Нет, не упомню такого, чтоб после войны, или там симпозиума какого, да на сторону. Как банкет заканчивается, так всегда живой или мертвый сразу домой. Вам бы, барышня, жениха такого. Так-то вот. Ну, как? Хорошо я сказал?
     Обменявшись с девчушкой визитками и пообещав сразу же по прибытии на место позвонить, Йоханан тронулся в путь. Ехали не спеша, словно хотели и рысакам предоставить возможность не столько пробежаться, сколько поразмышлять. Да, видать, им и в самом деле было о чем. Они шли, размеренно то склоняя, то вновь поднимая головы, будто молились. По сторонам шоссе, едва продвигаясь, проплывали панорамы пшеничных полей, виноградников, цитрусовых рощ, цветочных плантаций. Изредка какой-нибудь водоем оживлял вышколенный до кондиции выставочной модели пейзаж. Хоть все глаза прогляди, а ни одного изъяна во всем этом великолепии заживо лакированной действительности не обнаружишь. Разве что на картинке. Кучер-ариец затянул что-то протяжное и родное, видимо, из Иегуды Галеви или Ибн Гвироля, а, может быть, не из того и не из другого, а прямо из Иерусалимского или Вавилонского Талмуда. Это означало, что до поместья уже рукой подать.
     И действительно, за ближайшим поворотом открылись густые заросли фамильного малинника первокиббуцников-идеалистов Синагоголей. Девушки-репатриантки из Советской Социалистической республики Краснодар-с-человеческим лицом, облепив кусты, собирали урожай. И хотя Йоханан смертельно устал, он не смог не соблюсти давнюю благочестивую традицию, идущую, говорят, еще со времен Третьего Храма.
     - Постой-ка, братец, - обратился он к кучеру. - Не сочти за труд. Поди и скажи им, что брат деда моего прадеда посещал в юности марксистский кружок и даже имел маленький бизнес с одним большевиком из Воронежа. А заодно и напомни, что недовес или перевес в полграмма на упаковку считается полноценным браком, а за брак у нас зарплату не платят.
     Йоханан хотел добавить что-то еще, но пока с трудом пытался припомнить, что именно, всю округу пронзил истошный вопль:"Едут! Едут!" Похоже, девчушка-официантка там, неподалеку от линии фронта, не ошиблась. Его действительно ждали и тщательно подготовились к приезду. Посреди парадного зала господских палат стояла какая-то особо изощренная домашняя дыба, каких Йоханан не видел даже в атласах перспективных разработок. Очевидно, опытный, сверх секретный образец. На дыбе во всей своей красе была распластана жена, явно прошедшая реабилитационной период после тотального омоложения. «Когда только успела?» - удивился Йоханан. Завидев его, блондинка, разумеется, высшего ретро-садо-мазохистского сорта, разодетая в нижнее белье из натуральной рыбьей чешуи, как следует звезданула жену эстетически безупречной плетью. Неподалеку изящно хлопочущая у антикварного хирургического стола обнаженная японка что-то сладострастно вырезала млеющей под скальпелем пикантно кое-где прикрытой простыней африканке.
    Йоханан на мгновение приостановился, честно собираясь поблагодарить весь коллектив за усердие, но сил в себе уже не обнаружил. Молча, он едва добрался до спальных покоев и сразу же, не раздеваясь, повалился на кровать из девяносто семи процентного дуба. Предпоследняя мысль была о врагах: "И это все они хотели у нас отнять", - абсолютно беззлобно подумал он, рефлективно сжав кулаки. Последней его угасающему сознанию предстала умная бомба. Вот с кем бы поговорить. И Йоханан успел пожалеть, что ее нет сейчас рядом с ним.
    
    

Другие работы автора     Написать отзыв

Тель-Авивский Клуб литераторов

- самая известная в русском Израиле литературная мастерская, где подвергаются обсуждению произведения современников. Тель-Авив, ул. Каплан 6, Дом Писателя

Журнал "22"

- cтарейший израильский литературный журнал. Двадцать пять лет на слуху, последний из могикан, но в отличной форме

Солнечный остров
- израильский литературно-художественный альманах