Хорс бросил взгляд в сторону длинного
коридора, который расстилался за каменным
мостиком и был хорошо виден из башни.
Никто из монахов пока там не появился. По
всей видимости, они полагали, что с Молотом Ведьм
ничего не может случиться — ведь совсем недавно
они слышали слова заклинания, которое читал их
брат Ломбарди.
Убедившись, что опасности нет, Хорс
вынул из-за пояса платок, превратил его в
шелковую сумку, спрятал тяжелую металлическую
пластину, и вернул все обратно.
Теперь, глядя на его легкую одежду, никто
не мог бы даже подумать, что под ней спрятан такой
большой и увесистый предмет.
— Почему я не увидела Молот? — спросила
Оксана.
Джузеппе лежал на полу, постанывая, и
чародей отвел ее в сторону.
— Мне нельзя, потому что я нимфа? Или это
никому не дано? Или его там просто не было? Хорс!
Чародей взглянул на инквизитора,
распростершегося на полу, и спросил себя — стоит
ли приводить того в чувство. Потом решил, что
вызовет меньше подозрений, если позволит
Ломбарди прийти в себя самостоятельно.
— Все твои предположения правильны, —
произнес он. — Черт, почему здесь нет ни одного
стула?
Он опустился на пол, и положил руки на
колени.
— И в то же время, ты всякий раз
ошибалась...
— Хорс, — произнесла девушка.
— Молота Ведьм не существует. Его нельзя
увидеть. И тем не менее, он есть. Святой Августин
писал, что зло — это отсутствие добра. Само по
себе оно невозможно.
— И?
— Эта металлическая пластина, Ксюша,
была простым куском серебра. Ни хорошим, ни злым.
Потом из него вырезали крест. Он служил символом
добра и света задолго до христианства. И то, что
осталось, превратилось в сгусток ненависти и зла.
* *
*
— Что произошло? — спросил Джузеппе.
Он сидел на полу, скорчившись, словно
собирался снова взглянуть на то, что ел на
завтрак. Оксана бережно прикладывала к его
голове тряпицу.
— Вы сражались, как лев, — произнесла
она.
— Как тигр, — поддакнул Хорс. — Как
гиена. Как выдра. Как хомяк. Как...
Девушка на него шикнула.
— Все гомункулусы так и бросились
врассыпную, когда вы начали читать заклинание, —
продолжала она. — Даже тот, что врезал вам сзади
по голове.
— Я пытался предупредить вас, но вы,
видно, не слышали, — поспешно встрял Хорс.
— Это вполне возможно.
Губы Джузеппе плохо слушались его, и о
значении каждого второго слова приходилось
догадываться.
— Подобные чары требуют полной отдачи...
То есть, — он поспешно поправился, — я хотел
сказать, молитвы. Конечно, псалмы и все такое. Мы
ведь не какие-нибудь черные колдуны.
«А вполне определенные», — подумалось
Хорсу.
Ломбарди поднялся. Его голова тут же
закружилась, и он оперся на Оксану.
— Значит, я победил! — торжествующе
провозгласил он. — Спас монастырь, и нанес
серьезный удар нашему злейшему врагу.
Он осторожно потрогал затылок.
— Жаль, конечно, что тот гомункулус
вырубил меня. Еще чуть-чуть — и я бы навсегда
расправился с Кордероне.
Эти слова звучали так по-детски
хвастливо, что ни один человек не воспринял бы
всерьез ни их самих, ни того, кто их произнес.
Однако Хорс сам ощутил на себе силу
заклинания, и понимал, что Джузеппе совершенно
прав. Это заставило его по-новому взглянуть на
своего собеседника.
Чародей понял, что за маской трусоватого
карьериста прячется другой человек — умный,
опасный и решительный, о существовании которого,
возможно, сам Ломбарди даже не подозревает.
— Досадно, конечно, что Кордероне забрал
Молот Ведьм, — продолжал Джузеппе, и Хорс с
тревогой почувствовал, что эта новость отчего-то
совсем не смутила инквизитора.
Волшебник и нимфа переглянулись, а их
собеседник тем временем объяснил:
— Джакомо не сможет воспользоваться
силой Молота. Если этот предмет меняет хозяев,
требуется, по крайней мере, три сотни лет, чтобы
он привык к новому владельцу и согласился
служить ему. Когда же мы вернем священное оружие,
он снова будет покорен нам.
Ломбарди широко улыбнулся, и даже боль в
затылке не могла омрачить его торжество.
— Наверное, Кордероне забыл, что Молот,
как и все магические предметы, обладает мощной
энергетической аурой. Наши братья легко
обнаружат его, а там, если повезет, и самого
Джакомо.
* *
*
Аграфене с ночи нездоровилось. Мелкая
дрожь сотрясала тело, ногам все время было
холодно. Казалось, будто она неосторожно
проломила корку льда, погрузив босые ступни в
ледяную воду, охватившую их, словно панцирем,
сжимающим все сильнее, причиняя нестерпимую
боль.
Она проснулась от этого ощущения
болезни, испытывая неодолимое желание согреться
— весенние ночи уже были теплыми, и они с мужем
укрывались только легкими простынями.
Граня всегда оставляла с вечера свечу,
горевшую в тарелке с водой. Петр над этим
подсмеивался, называя ее маленькой трусишкой,
боящейся темноты.
Теперь, в неясном свете огарка, Аграфена
видела напряженное лицо мужа, темные круги,
залегшие под глазами от непрестанных волнений, и
ей не хотелось нарушать эту нечастую минуту его
спокойного отдыха.
Она лежала не шевелясь, но муж
таинственным образом почувствовал, что что-то
случилось. Разом, как будто и не спал, он открыл
глаза, приподнявшись на локте так, чтобы видеть
Аграфену.
Ее бледное лицо с выступившими каплями
пота встревожило Петра, он протянул руку, вытирая
прохладную влагу, тихонько, чтобы не напугать,
спросил:
— Что с тобой, девочка моя? Не заболела
ли? Скажи, что делать, я траву заварю или побегу к
Прасковье за советом.
А самого мучила тревожная мысль — не
поразила ли сердце жены такая же тварь, как
губила постепенно сына? От этого предположения
его охватил ужас, захотелось кричать, то ли
призывая, то ли проклиная Бога.
Аграфена, понявшая причину его смятения,
постаралась улыбнуться:
— Нет, Господь миловал, это не то, что ты
думаешь.
Ей не хотелось даже упоминать червя.
— Просто горе отпустило немного, вот
тело и позволило себе расслабиться. Не
беспокойся, спи.
Однако Петр, не слушая ее увещеваний,
поднялся, достал из сундука пуховые носки и
платок, уже спрятанные на лето и пересыпанные
лавандой от любителей полакомиться нежным пухом,
укутал ее платком размером с одеяло, натянул
носки на маленькие изящные ноги жены, взбил
подушку и подсунул под голову еще одну.
Уже не возражая, она с радостью
принимала его заботу, ощущая приятное тепло,
охватившее все тело, легкую ломоту, которая
казалась даже приятной. На мгновение задремав,
Аграфена даже не заметила, как Петр вышел,
вернувшись с дымящейся чашкой отвара целебных,
успокоительных трав.
Полусидя, охватив длинными тонкими
пальцами кружку, источавшую тепло и аромат трав,
смешанных с медом, она с умилением разглядывала
рисунок на ней — зеленую лужайку с синими
васильками.
Это был подарок Спиридона, привезенный
ей с осенней ярмарки вместе с огромным пряником
от Алешки. Постепенно глаза ее стали слипаться.
Петр осторожно вынул из рук почти пустую чашку,
поднял платок повыше, к порозовевшему лицу, на
ноги накинул еще свой теплый меховой кожух и
прилег рядом, бодрствуя и наблюдая за состоянием
жены.
Наконец убедившись, что она спит
спокойно, дыша ровно и даже чуть улыбаясь своим
ночным видениям, Петр тоже уснул. Утро наступило
неожиданно скоро, он проснулся, как будто что
толкнуло его, глянул с тревогой на место жены, но
то уже было пусто.
Не хуже ли стало, мелькнула тревожная
мысль. Он поднялся, вышел в первую комнату, где
стояла печь, собиралась вся семья, и от сердца
сразу отлегло.
Аграфена, не замечая его появления,
закутанная крест-накрест в другой платок,
поменьше, стояла у стола. Толстые носки не
помещались в ее маленькие туфли, поэтому она
надела сапожки Алешки. Граня сосредоточенно
осматривала только что вынутый из печи высокий
пирог, источавший дивный аромат.
Захватывающий фэнтезийный
боевик.
Эта книга много недель находилась в списке
бестселлеров Ozon'a.
В настоящее время, ее нет ни в одной из
он-лайновых библиотек.
Все в Москве знают купца
Григория Клыкова.
Да только людям невдомек, что раньше он был
разбойником,
а его помощник, Федотка, — не человек вовсе, а
лесной оборотень-корочун…
Все права на произведения,
опубликованные на сайте и в рассылке, охраняются
в соответствии с законодательством РФ, в том
числе об авторском праве и смежных правах. Любое использование произведения, полностью или частично, без разрешения правообладателя
запрещается.