Обернувшись, он увидел
мальчишку лет четырнадцати в одной пестрой
рубахе и рваных безинных портах, ранее
облекавших куда более дородный зад, подпоясанных
веревкой, чтобы не спадали, порванных лаптях и
слипшихся от грязи онучах.
Толкнув старца в плечо, так, что тот
свалился набок бесформенной кучкой, парень
выхватил книгу и несколько монет, немедленно
бросившись наутек. Петр было дернулся погнаться
за ним, да остановился, так как воришка мгновенно
скрылся в переплетении узких переулков.
Приземистый побирушка с испитым, почти черным
лицом, помог старику подняться и подвел к какой
то коряге, ибо ноги того не держали. Колпак
свалился с его головы, и длинные серебряные
волосы, запачканные грязью при падении, свободно
шевелил весенний ласковый ветер.
Мужчина, вернувшись, подобрал колпак, тщательно
выковырял из земли несколько оставшихся монет и
против ожидания окружающих, отдал все деду,
присовокупив из своего мешка ковригу хлеба, в
которую немедленно впились беззубые десны.
Две женщины, возраст которых определить было
невозможно, видно, принарядившись, густо
нарумянившись и подведя брови, визгливо
смеялись, привлекая к себе внимание грубыми
ужимками. Одна из них подошла к Петру, резко
выделявшемуся среди толпы, схватила за рукав,
предлагая угостить ее в стоявшей неподалеку
корчме. Кожевник осторожно снял ее руку,
одновременно подавая мелочь со словами:
— Сестра, иди домой, не пристало тебе стоять
здесь.
Развязная улыбка, медленно искривляясь, стекла
с ее лица, губы дрогнули, печально, горестно
отвечая:
— Да где он, дом-то мой? Я уж и забыла, что это
значит.
Но тут же, приняв обычный бесшабашный вид,
отбежала с довольным видом, высоко поднимая руку,
хвастаясь товарке своей добычей.
Трактир, маленький покосившийся дом, держал
открытыми свои двери, из которых то и дело
доносился возбужденный, горячечный смех, звон
кружек, крики кабатчика, призывающего всех
святых в свидетельство своей бедности, не
позволяющей никому давать в долг. Петра
затошнило от запаха несвежей жареной рыбы,
горелого сала, в котором плавали пирожки, и
водочного запаха.
Обойдя трактир, он увидел маленькую белую
лавку, над дверью которой к железному кронштейну
была прикреплена неумелая картина цветущего
луга, где васильки соседствовали с розами и
подснежниками. Это было то место, которое он
искал.
Отворив дверь, почувствовал смешанный запах
цветов, нежный аромат засохших прошлогодних
гроздей калины, свежих малиновых листьев. На
длинном столе лежали травы и ягоды, высилась
горка яблок. Ему улыбалась кругленькая, ясная,
как сам этот день девушка.
Голубые глаза светились над румяными щеками с
ямочками, толстая русая девичья коса была
перекинута на грудь. При виде ее он почувствовал
какое-то неожиданное облегчение. Светлое
приятное лицо воспринималось как родник среди
бесплодной пустыни.
— Ты ли Варя? — обратился Петр к ней. — Меня
прислала Прасковья.
Та засияла в улыбке:
— Знаю, она меня предупредила. Я уж все нужное
приготовила, денег мне не нужно, за эту траву я
ничего не беру.
С этими словами она отодвинула несколько
кувшинов, стоящих на полке, и подала Петру
аккуратный белый сверток, в котором шуршала
трава.
Он смотрел на ее светлое лицо, от которого на
душе становилось легче, как будто улыбка Вари
могла отогнать несчастье. Петр взял траву, но
едва его пальцы дотронулись до руки девушки, как
нежное лицо исказилось в болезненной гримасе.
В голубых глазах блеснуло удивление, и сразу же
кровь, наполнившая глазные впадины, стала
выдавливать их из глазниц. Плотная струйка алой
жидкости, разлетаясь пеленой вокруг, брызнула из
темных расширенных зрачков.
Девушка страшно закричала, широко разевая рот,
в котором розовый язык в одно мгновение посинел,
покрылся фиолетовыми пятнами и язвами,
распадаясь на отдельные куски плоти, как гнилое
мясо, долго пролежавшее на солнце.
Она протянула руки к лицу, пытаясь оберечь
глаза, но это было бесполезно. Они превратились в
студенистую массу, скатываясь мутными хлопьями
по щекам, ввалившимся, покрывшимся морщинами и
лопающимися наростами.
Пальцы, прижатые к тому, что еще недавно было
лицом, стали оголяться, помертвевшая кожа
сползала с них клочьями, оставляя на виду белые
как будто обглоданные кости. Пестрая рубашка,
облегавшая тело под сарафаном, стала
съеживаться, опадая глубокими складками.
Еще недавно пухленькое молодое тело
сворачивалось безобразными складчатыми
валиками, которые лопались один за другим,
пропитывая платье зловонным гноем. Коса
осыпалась, как засохшие метелки сухого камыша,
тронутые рукой.
Возле стола осталась только маленькая кучка
влажного тряпья и тонких трухлявых костей.
Все происшедшее заняло едва ли больше времени,
чем требуется на несколько вздохов. Петр, застыв
в мертвенном оцепенении, стоял на месте, не
шевелясь, лишь непроизвольные стоны вырывались
сквозь стиснутые зубы.
Вдруг пустой череп отвалился от шейных
позвонков, крутясь и позванивая провалившимися в
него монистами, подкатился к ногам кожевника,
который, осознав себя, непроизвольно отпрянул,
натолкнувшись при этом на человека, стоявшего
рядом и спокойно выбиравшего из груды спелое
яблоко.
Помертвевшими глазами Петр уставился на него,
не понимая, как возможно такое безразличие при
виде совершившегося безумия. Не сразу узнал он в
покупателе давешнего своего гостя, Световида,
который, наконец найдя плод по вкусу, впился в
него белыми зубами, громко чмокнув, чтобы
удержать вырвавшийся сок, брызнувший на
затрапезный кафтан.
— Что ты сделал с девушкой, ты, грязное
порождение сатаны? — дико закричал Петр, на
побелевшем лице которого черным огнем сверкали
глаза, жилы на лбу вздулись толстыми жгутами.
Однако Световид, отнюдь не устрашенный, громко
плюская губами и тщательно объедая по кругу
червоточину, в отверстии которой уже показалась
головка червя, спокойно и доброжелательно
ответил:
— А что это ты мне вопросы задаешь? Разве самому
непонятно — не я, ты убил девицу, и правильно
сделал. Не сыночка же губить, семья всего дороже,
А чужие — что ж, всех благостным крылом не
закроешь, кому-то все равно пострадать придется.
Петр, отшвырнув его с дороги, машинально
зажимая в руке белый сверток, выбежал на улицу,
сразу же столкнувшись с ражим детиной, тащившим
на плечах мешок муки.
Как только тела их соприкоснулись, ужасное
действо повторилось — серые бесцветные глаза
вывалились из орбит, сопровождаемые потоками
крови. Рот ощерился в вое, выплевывая куски языка,
тело, сочась жижей, расползалось, открывая кости,
скрываясь под ставшим огромным зипуном.
Мужик странным образом до последнего момента
держал мешок закинутыми за спину руками, пока они
не стали разделяться в суставах, лишь тогда груз
шлепнулся в лужу, под собственной тяжестью
лопнув по шву, и белый покров накрыл то, что
жалким тряпьем лежало на дороге.
С тупым любопытством окружившие их нищие,
бродяги, наблюдали за гибелью человека, лишь
спустя некоторое время в их затуманенные
алкоголем мозги проникла мысль об ужасе
свершившегося, и они с громкими криками стали
разбегаться по сторонам.
Все права на
произведения, опубликованные на сайте и в
рассылке, охраняются в соответствии с
законодательством РФ, в том числе об авторском
праве и смежных правах. Любое использование
произведения, полностью или частично, без
разрешения правообладателя запрещается.