| ← Сентябрь 2002 → | ||||||
|
1
|
||||||
|---|---|---|---|---|---|---|
|
3
|
4
|
5
|
6
|
7
|
8
|
|
|
10
|
11
|
12
|
13
|
14
|
15
|
|
|
17
|
18
|
19
|
20
|
21
|
22
|
|
|
24
|
25
|
26
|
27
|
28
|
29
|
|
За последние 60 дней ни разу не выходила
Сайт рассылки:
http://mayklov.narod.ru
Открыта:
30-01-2002
Автор
Статистика
86 подписчиков
0 за неделю
0 за неделю
Сказать, что рассказ Дюльсендорфа меня поразил, значило бы не сказать ровным счетом ничего. Я был убит, уничтожен, размазан, как кусок масла по булке. Это было словно в кошмарном сне. Конечно, если верить Светлане, которой, кстати, совсем не было смысла меня обманывать, это и был сон, самый настоящий сон объевшегося на ночь Города. Бред, Тарковщина или Пикник на обочине со своим сталкером в мини-юбке. Или, что уже более правдоподобно, алкогольный делирий во всей своей красе. Я вдруг ощутил себя героем американского фильма ужасов, пытающегося при помощи своего жалкого умишки втиснуть необъяснимое в рамки патентованного американского опять таки здравого смысла. С одной стороны это было весьма забавно, с другой… Подобные скептики обычно погибали в первую очередь, и это совсем не внушало мне оптимистичного взгляда на жизнь. Какое-то шестое чувство
уверенно твердило мне, что это далеко не плод подогретого лошадиной дозой (лошади столько не пьют) алкоголя, а самая что ни на есть неприкрытая ничем реальность. В такую реальность я меньше всего хотел бы верить. Хотя с другой стороны, не так важно, в какую реальность веришь ты, намного важнее, какая реальность верит в тебя.
Рассудок напрочь отказывался верить в то, что говорил странный человек с экзотической фамилией Дюльсендорф. Его рассказ был невероятным, невозможным, неправдоподобным, в конце концов, но у меня в ушах все еще стоял его крик, обрушивший на меня безграничность человеческого горя. Он рассказывал совершенно спокойно, я бы даже сказал безучастно, как на его глазах погибали любимая жена и не родившийся ребенок, он говорил, словно речь шла о погоде на завтра или иных совершенно несущественных мелочах. Он закончил рассказ, сделал большой глоток прямо из бутылки и зарыдал или зарычал, я даже не знаю, как назвать его полный отчаянья вопль. Он рыдал без слез, он кричал, закрыв руками лицо, ничего не видя и не слыша. Для него ничего больше не было во всем мире, кроме горя, вечного, бесконечного горя, над которым...
-Помоги. Не сиди как пень.
-Что?
-Давай его переложим на диван. Ты в состоянии?
-У меня весь хмель прошел.
-Вот и хорошо. Бери его… Не урони только.
Ее предупреждение было более чем уместным. Дюльсендорф, несмотря на свою тщедушную внешность, оказался достаточно тяжелым. Его тело было жилистым, мускулистым и совсем не дряблым. Мне бы такое тело. Он был словно боец ушу, или ниндзя, "переодетый" в старика. Так в старых китайских фильмах для американцев молодых актеров гримировали под стариков. Будь я в другом состоянии или расположении духа, меня наверняка бы насторожило подобное несоответствие формы и содержания, но тогда… Тогда я хотел как можно быстрее убраться из этого чертового тупика. В общем, думать я начал только после того, как свершилось непоправимое, и мне пришлось, что называется, в принудительном порядке срочно анализировать ситуацию. Тогда же я только матерился и тащил тяжелое тело молодого старика на диван, который был, слава богу, в двух шагах от стола.
-Давай быстрее, - поторопил я Светлану.
Меня терзал страх, вперемешку с тем отвращением, которое возникает у людей при виде змей или некоторых насекомых. Я боялся Дюльсендорфа, как прокаженного или больного чумой. Едва я выбрался из вагончика, как меня вырвало прямо на ступеньки.
-Зашибись, - услышал я почему-то далекий голос Светки, - Карл будет доволен.
-Да пошла ты со своим Карлом!
-Пошли уже.
Она взяла меня за руку чуть повыше локтя и потащила за собой. Как маленького.
Дома я первым делом скинул с себя всю одежду, отправил корзину для грязного белья, словно боялся, что на ней остались испарения или, лучше сказать, миазмы Дюльсендорфа со всей его отвратительной реальностью, способные проникнуть каким-то образом в меня и отравить мою и без того не очень счастливую жизнь, и сразу под душ. Никогда еще я не мылся с таким остервенением. Если бы было можно, я бы, наверно, содрал бы с себя всю кожу, вырвал бы желудок и легкие, чтобы только окончательно избавиться от всего, что хоть как-то соприкасалось с Дюльсендорфом. Я извел на себя целый кусок мыла, стараясь смыть малейшие воспоминания. Я вернулся домой из чумного района и теперь проходил санобработку.
Супруга моя была на очередном семинаре, и это меня радовало. Не надо было придумывать объяснения своему поведению. Правду я ей все равно не смог бы сказать. Во-первых, она бы не поверила. Слишком уж взрослый и здравый у нее рассудок. Во-вторых… Во-вторых, вполне достаточно и во-первых.
Надо было исчезнуть, спрятаться, скрыться от всех и вся. Я никого не хотел видеть, а уж тем более Светлану или Дюльсендорфа. Я был настолько возбужден, что до самого утра ходил по квартире из комнаты в комнату, оставляя после себя мокрые следы. Я даже не подумал о том, чтобы одеться или вытереться. Утром я позвонил на работу, сказал, что заболел, (нет, ничего серьезного, возможно, грипп) затем переключил телефон на автоответчик, принял сразу две таблетки фенозепама и забрался с головой под одеяло.
Во сне меня преследовала Марина. Она была похожа на огромную, мохнатую самку паука, пожирающую партнеров при спаривании. Она кричала, плакала, угрожала, требовала любви и ласки, а я не знал, куда от нее деться. Надо же было такому присниться. Правда что, кошмар из прошлого.
С Мариной меня познакомил Вовик лет триста назад. Тогда я был совсем еще молодым и не женатым, да и супругу свою будущую еще не знал. Вовик познакомился с ней на практике,он был полон впечатлений.
-Вы кормили когда-нибудь лошадь с руки? - ответил он после очередной бурной рабочей смены, они занимались этим прямо на работе в каком-то специализированном, но не для секса, помещении, куда кроме дежурных по лаборатории, то есть Вовика и ее, вообще никто не заглядывал на мой вполне обычный в такой ситуации вопрос.
Нас познакомил Вовик, когда его (об этом я узнал значительно позже) от Марины буквально тошнило, и он не знал, куда деваться от этой намертво присосавшейся пиявки. В качестве керосина или соли он решил использовать меня. Он притащил меня к ней в гости.
-Мне о тебе Вовик много рассказывал. Говорил, ты умный, много читаешь, слушаешь интересную музыку, усиленно занимаешься медитацией, и у тебя есть Ошо (Не помню, когда я в последний раз чем-нибудь усиленно занимался). Мне это все интересно. Я так хочу с тобой пообщаться, если ты, конечно, не против.
Дернул же меня черт согласиться!
Первую неделю все было просто замечательно. Я бывал у нее через день. Мы пили отвар какой-то травы. Марина была помешана на здоровом образе жизни и правильном питании, а чай что-то там делал с лицом и содержал КОФЕИН!, что для прогрессивно мыслящей Марины было недопустимо. Она мазала мне бутерброды икрой (икры она не жалела), а я умничал, цитировал Блавацкую, ссылался на Ницше и пересказывал Ошо. Она была как какое-нибудь печенье из "Алисы в стране чудес", подобную ассоциацию вызывала неоновая надпись: "ВОЗЬМИ МЕНЯ", пылающая у нее на лице. Мы же продолжали великосветские беседы, изредка позволяя себе взять собеседника за руку в очередном полемическом полете. Она была замужем, а делать какие-либо шаги на территории муже было бы верхом неосмотрительности. Нельзя позволять себе лишнего в доме замужней женщины, даже намека. О Муже, как о покойнике или президенте:
никак или только хорошо. Вдруг у этих стен есть не только уши, но и язык? Знать бы, что это был лучший период наших с ней отношений.
Потом у нее появилось время. Муж, чтобы, наверно не появляться дома, занялся бизнесом в свободное от работы время (он был достаточно большим начальником), дети пошли в школу, а Марина появилась у меня вместе со своей икрой. В первый день мы еще отдали дань сложившейся традиции и не стали заходить слишком далеко, но уже на следующее утро (она наверно всю ночь себя проклинала за мимолетную порядочность) мы быстро наверстали упущенное. И все. Одного раза мне более чем хватило. Мы еще не попрощались, а у меня уже возникло ощущение гадливости, которое росло с каждым днем. В следующий раз я уже ничего не смог и был рад этому безумно. А дальше… Она звонила, приходила, писала письма, несмотря на все мои нет, я занят, я не могу, я не один, я не хочу.
Наш роман протекал под эгидой любви к Вовику. Она его так любит, так любит, а он, гнида... Вовик всеми силами пытался от нее избавиться, что было совсем не легко. Марина, бедная, места себе не находила. Места она не находила уже в моей постели.
-Я так его люблю! - кричала она.
-Да, он хороший парень, - соглашался я.
-Он такой милый!
-Такой?
-О да, да, еще, еще, милый…
Она была ненасытной до ненормальности. Иногда мне казалось, что она хочет проглотить меня своей вагиной. Правда что лошадь с руки, только очень, наверное, голодная лошадь. Лошади себя так не ведут. В свободное от секса время она доставала меня разговорами о Вовике, который как-то в сильном подпитии вспомнил-таки о ней разок на работе.
-Как у тебя с ней вышло? - спросил я Вовика, сгорая от любопытства.
-А я ее в темноте и раком. Нажрался до чертиков, а там уже похрену: Марина, не Марина.
-Ты сексуальный экстремал.
-Какая разница. У всех одинаковые.
-А как же любовь? Вдохновение?
-Это все конечно хорошо… А когда этого нет?
Я провалялся в постели больше суток, но, измученный Мариной, чувствовал себя полностью разбитым. Тело болело и совсем не хотело двигаться, как обычно, когда слишком долго валяешься в постели. Крепкий кофе, душ… к зарядке тело отнеслось с нескрываемой враждебностью, и, махнув пару раз руками, я решил заменить ее прогулкой. Почему бы не посидеть на лавочке в парке со стаканчиком мороженого? Весна, птички, девочки… банально, но мило.
-Игорь! Привет!
Дима собственной персоной. Как обычно немного пьяный и слегка неряшливый. Мы не виделись… Сколько же мы не виделись? С тех пор, как он вообразил себя гением литературы, Дима редко показывался на людях, предпочитая сидеть дома за машинкой образца тридцатых или сороковых годов. Машинку он нашел на чердаке у деда, экспроприировавшего ее в одном из немецких штабов во время войны. Принес он ее с войны в качестве контрибуции, да и положил на чердак. Дима привел ее в порядок, почистил, смазал, кое-что заменил, и стала машинка вполне сносно печатать. Писать он начал еще в школе и начал, как это водится, со стихов. Вполне, кстати, приличные были стихи. А буквально с год назад переключился вдруг на прозу. После нескольких неудачных рассказов (Дима их порвал, так и не дав никому прочесть), позволивших ему набить немного руку, он переключился на роман о себе,
отвлекаясь иногда на небольшие рассказы. Рассказы он писал совершенно разные, от экстремально-бредовых, до романтических, в духе Куприна, частенько очень даже приличных. Телевизор он не смотрел, только кассеты, радио не слушал, газет отродясь не читал, при этом он всегда был в курсе и всегда оказывался в нужных местах.
-Пойдем куда-нибудь посидим?
-Мне лучше лишний раз не светиться.
-Теряешься?
Я кивнул.
-От кого?
-Да есть тут...
-Обещал жениться?
Я скривился.
-Должен денег?
-…
-Не знаешь, как от нее отвязаться?
-Я вообще ничего не знаю.
-Ну, это излечимо. Берем пиво, и ко мне.
-Тапочки? Хотя, можешь не разуваться. Я еще не убирал.
Дима жил в однокомнатной квартире "хрущевского" типа. Он убрал все перегородки, оставив разве что стены ванной и туалета (совмещенных). Кухня отделялась от жилой части квартиры исключительно цветом отделки. Такими вещами, как уборка или приготовление пищи он занимался исключительно по вдохновению. Он мог не браться за веник неделями, что не мешало ему принимать гостей, среди которых не редко попадались и весьма симпатичные девочки. Одна Ленка чего стоила. У меня в груди неприятно заныло.
-Садись на диван. Сейчас все приготовлю.
Дима брезгливо сложил грязную посуду в и без того полную мойку, смахнул крошки прямо на пол, протер стол отбивающей своим видом аппетит тряпкой. Немного подумав, он помыл стаканы.
-Курить будешь? - он кинул на стол пакет анаши и пачку папирос.
-Меня и без этого глючит.
-Жизнь кипит?
-Кипит, чтоб ее.
-Рассказывай.
-Чего рассказывать: жена ушла, любовница тоже. Познакомился с бабой…
-А ты уверен, что тебе это не приснилось? - спросил он, когда я пересказал ему историю Дюльсендорфа.
-Иди ты…
-Подожди. Это конечно мистично, увлекательно, стильно, но ты бы поверил, если бы тебе кто-нибудь рассказал, что-нибудь похожее?
-Наверно, нет. Зря я тебе рассказал, проехали.
-Подожди. Давай плясать от фактов.
-Какие тебе еще факты.
-Хреново тебе. Это факт? Факт. Далее… ну с женой все понятно, тебя это не беспокоит. Любовница, говоришь, так толком ничего и не смогла тебе объяснить, ну да тоже бывает, потом эта у Вовика, и сразу к своему Будапешту…
-Дюльсендорфу.
-Один хрен.
-Послушай, а что тебе здесь не нравится. Ну напились где-то у черта на рогах, ну, услышал сентиментальный бред старого мудака. Ну и что?
-Не знаю. Это как боязнь тараканов. Глупо и в то же время ничего с собой не можешь сделать.
-Жрать будешь?
-Нет.
-А я пожру. Мне после пива всегда есть хочется.
-У тебя ж ни хрена нет.
-У меня есть макароны и тяй.
-Тяй с макаронами?
-Ты предлагаешь есть его без макарон?
-Не знаю, тяй с макаронами…
-Ты буржуазен, и это когда-нибудь тебя погубит. Сходи лучше еще за пивом.
В ларьке юная особа увлеченно читала "Мастера и Маргариту". Какие продвинутые у нас продавцы, подумал я, но не стал обыгрывать эту тему. Не сейчас, хотя, наверное, это было бы интересно. Немного подумав, я взял к пиву чипсы (не травиться же мне голыми макаронами).
Пока я ходил, Дима успел приготовиться к трапезе. Он бухнул хорошую порцию тяя прямо в кастрюлю с макаронами (воду он слил) и разделся до пояса, чтобы не заляпать рубашку. Адепт неаккуратности, он предпочитал есть раздетым, обильно роняя еду на покрытый густой шерстью живот, а потом, вылитая обезьяна, выбирал все руками, отправляя самые аппетитные крошки в рот.
-А это здесь зачем? - спросил я, имея ввиду мелкий гребень, который Дима положил рядом с тарелкой.
-Это для чистки животика. Думаешь, наука стоит на месте?
-Ты вычесываешь этим?!
-А почему бы и нет? Чем тебе не нравится?
Я представил себе Диму, вычесывающего макароны из растительности на животе, и мне стало вдруг весело. Теория Дарвина, фильм первый. Превращение обезьяны в человека! Наверно, это была разрядка, катарсис или истерика. Я смеялся, как ненормальный, смеялся до слез, сначала над Димой, потом над собой, над своими страхами, бедами, проблемами. Я вдруг представил все это со стороны…
-Ты чего? - спросил Дима, когда я, наконец, остановился.
-Ничего… это от нервов.
-Лечились бы вы, барин.
-Так наливай лекарство.
-Может, папироску?
-Можно и папироску, - я был смел и весел, как заяц во хмелю.
-Слушай, а как ты умудряешься сюда баб водить?
-Я никого не вожу. Ко мне все приходят сами.
-Тем более. Тут вертишься, стараешься, все для нее делаешь…
-Это от незнания элементарных основ.
-Чего?
-Основ. Вселенная основана на вращениях, и ты либо в центре, либо нет.
-Это как-то и без соплей…
-Без соплей, - передразнил меня Дима, - я стараюсь быть центром.
-Все стараются быть центрами.
-Чушь. Все стараются вертеться, я же наоборот, стремлюсь к полной неподвижности.
-Под лежачий камень…
-Это такая же чушь, как уборка листьев в саду. У нас сосед по даче во время субботников наоборот, загонял к себе на дачу несколько машин с листьями. Так у него груши были… Одной хватало, чтобы наесться. Так вот. Стоит тебе обрести неподвижность, как вокруг тебя тут же начинается движение. Ты становишься центром маленькой вселенной. Ты как паук сидишь в центре паутины, а вокруг происходит жизнь. Мир начинает вращаться вокруг тебя.
Я представил себе Диму в центре патины, держащего лапки на пульсе событий и чешущего свой лохматый, обильно сдобренный макаронами и пивом живот, и мне стало совсем спокойно. Захотелось даже новых приключений.
-Пойдем, может, правда, куда-нибудь посидим?
-Пойдем. А пока я буду одеваться, почитай мой новы рассказ.
-Давай.
ДОБРОТА
Максимкин неторопливо шел по улице, наслаждаясь мгновением подобно дзенскому монаху. Был самый, что ни на есть настоящий май с ласковым весенним солнышком, клейкими молодыми листочками и ароматом цветущих каштанов. Максимкин гулял, и, будучи умным человеком, гулял он по далеким от мирской суеты и выхлопных газов улицам частного сектора. Вот уже месяц, как Максимкин бросил курить, и теперь он дышал полной грудью, возможно даже по системе йогов, наслаждаясь вернувшимся к нему обонянием.
Душа у Максимкина в тот день была легкой и певучей. Дело в том, что Ирочка, которую он пылко и безнадежно обожал уже целую вечность, сказала свое историческое да, и он ждал ее сегодня вечером в гости на романтический ужин. Душа пела в поднебесье и мечтала сеять доброе, вечное, правильное, причем совершенно бескорыстно.
-Сыночек, помоги мне, пожалуйста, чем можешь. - Сгорбленная старушка со следами великого горя на лице в грязной старой фуфайке, старых камуфляжных штанах и рваных кроссовках вернула его душу на многострадальную Землю.
-Что? - Переспросил Максимкин.
-Помоги мне, сыночек, пожалуйста. Совсем я стала старенькой, не знаю, как мне жить дальше, а Бог…
Бабушка продолжала что-то шептать тихим голосом, глядя на него снизу вверх преданно-жалобными собачьими глазами. Сердце Максимкина наполнилось глубокой жалостью и состраданием. На глаза навернулись слезы.
-Сейчас, бабуля, - сказал он дрожащим голосом, - одну секунду.
Он достал нож.
-Куда пойдем?
-К Лысому.
-К Лысому, так к Лысому.
-Ты когда-нибудь думал, куда подевались монахи? - вещал за столиком уже изрядно пьяный Дима.
-По монастырям, наверно, прячутся, - я был не лучше.
-Да нет, ты не понял, я не о нынешних обитателях редких монастырей, а о настоящих монахах, сжигающих грешников, истязающих ведьм, нагоняющих ужас на людей.
-Им только разреши. Вон что устроили перед показом "Последнего искушения Христа".
-Ты не понял. Ты ничерта не понял. Думаешь, они перевелись, вымерли, исчезли с лица земли?
-Не знаю, я как-то об этом не думал.
-А зря. В мире ничто никуда не девается, согласно принципу всеобщего сохранения. Все это здесь, сейчас, среди нас, - он обвел мутными глазами заведение, словно выискивая переодетого инквизитора.
-Ну, и где же они, умник?
-Ты когда-нибудь обращал внимание на силовые структуры? МВД, КГБ, ФСБ, ФСК, СОБР., ОМОН…
-Я больше стараюсь жить так, чтобы они на меня не обратили внимания. От этих хрен отмажешься.
-Врага надо знать в лицо.
-Но лучше держаться от них на расстоянии.
-Так вот, если бы ты обратил на них внимание…, - Дима икнул, после чего взял паузу, - короче, это те же ордена или ложи. Закрытые для посторонних, со своими ритуалами и уставами, стоящие вне закона. Только свои особые внутренние правила. А чем они занимаются? Одни продают индульгенции, другие собирают подати на дорогах, третьи - десятину с торговцев и ремесленников, четвертые ловят ведьм, клеймят иноверцев, организовывают крестовые походы… Все то же самое.
-За последние тысячи лет человечество не изменилось.
-Каждый орден, - Дима меня не слышал, - декларирует собственную святость, ратует за честь мундира, претендует на нравственность и чистоту, клеймит иногда конкурентов. За стенами же ведомств-монастырей, но не будем об этом вслух… Контингент там, кстати, тот же самый. Одни обижены на весь Мир - эти жаждут мести. Другие пройдохи и лентяи - работать не хотят, а воровать не умеют. Третьи карьеристы. Четвертые крестоносцы-фанатики. Пятым некуда больше податься. Шестые…
-Привет, - Светлана собственной персоной.
-Здравствуйте. Вы Светлана? - Дима посмотрел на нее так, что только двойного лорнета ему не хватало, - мне Игорь о вас многое рассказывал.
-Садись, - я пододвинул стул, - что будешь?
-Кофе. Кофе и мороженое.
-Может…
-Нет, - отрезала она. Светлана была злой.
Над столом повисла пауза.
-Ладно, пойду, - засобирался Дима.
-Твой приятель? - спросила Света, когда Дима ушел.
-Дима? Прикольный тип, - обрадовался я отсрочки "того" разговора, - он своего рода паршивая овца. Родители у него приличные, достаточно влиятельные люди. Нужные знакомства, мажорные тусовки, последние новости. Долгое время он был для меня ведущим источником информации. Он всегда знал, что стоит читать, смотреть, слушать. У него был видак, когда еще салонов и в помине у нас не было. Жадным он никогда не был, и делился благами с радостью. По крайней мере, со мной. Дима легко и без усилий учился, сам поступил в Московский мединститут, родители готовили его в наш местный. Сам же потом его и бросил, связался с хиппи. Потом попал в армию, охранял какую-то зону. Потом там что-то произошло (Дима никогда ничего не рассказывал об этом) и он, чтобы не сеть на дизель, закосил на дурку. После этого он вернулся домой и устроился работать в школу лаборантом физики,
поступил на филфак. Тогда он писал стихи. Замечательные стихи. Как-то в трудовом лагере он поспорил с учителем истории о роли личности и народных масс в войне 1812 года. Дима был под молоком, а учитель под водкой (что еще делать в лагере с детьми). Они настолько вошли в образ, что перегородили дорогу толстым бревном (которое на следующий день пришлось тащить трактором), засели в засаду и стали ждать наполеоновских солдат. К счастью, никто той ночью им не попался на глаза. А совсем недавно он объелся дурмана, после чего… Он долго не открывал, а дурман - это дело такое… когда же, наконец, удалось взломать дверь… Дима спокойно сидел возле унитаза и обсуждал с собственным дерьмом Упанишады, которые он тогда читал…
-По-твоему, я дешевка? - прервала Света мой словесный понос.
-Что?
-По-твоему, я дешевка? Дешевая сука? По-твоему, со мной можно вот так?
-Как?
-Ты знаешь, как. Если не хочешь меня видеть, так и скажи, но зачем прятаться по углам?
-Ты не так поняла…
-Не зли меня.
-Нет, правда. После истории твоего сумасшедшего друга…
-Он не сумасшедший!
-Хорошо… Мне надо было побыть наедине. Слишком уж как-то было муторно.
-Наедине. Ну и торчи наедине! Надумаешь - звони. Только не опоздай, - она бросила на стол бумажку с номером и быстро вышла из кафе.
Продолжение читайте в следующей рассылке
На сегодня все. Заходите ко мне на сайт.
Или пишите сюда
| http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru |
Отписаться
Убрать рекламу |
| В избранное | ||
