...Без волнения и страха он открывает дверь пока еще свободного туалета. Глядит под потолок и видит крюк, неизвестно у какого дурака с какой целью забитый. Крюк высоко, низкорослому Бирюкову с горшка не дотянуться. Только лишь с принесенной табуретки он прилаживает веревку. Стоя на носках, которые от напряжения трясутся, он сует голову в петлю. И тут страх, как мороз по коже. Вдруг он не в рай, а в ад попадет?.. Тогда Серега видел белый, радующий глаз и сердце коридор, а ведь есть, поди, и черный. Тогда он попал туда по чужому умыслу, а сейчас – по своей доброй воле. Может, разница какая-то и есть. Вот хлопнула чья-то дверь, и чьи-то шаги зашлепали в сторону туалета. Испугавшись ада, который, может, в тысячу раз хуже теперешней жизни, Бирюков засуетился, постарался подняться чуть выше, чтобы поскорее выбраться из туго охватывающей шею петли, но ноги непонятно почему соскользнули вдруг с гладкой эмали горшка и, повиснув в воздухе, не найдя опоры, безжалостно задернули захрипевшего в петле Бирюкова...

Вглядываясь в художественное пространство российского авторского кино, стремящегося быть искусством и ставящим цель не развлекать зрителей, а вскрывать глубинные проблемы современной культуры, общества в целом, замечаешь ряд общих закономерностей. Но сказать, что это кино мрачное, явно будет недостаточно. Сказать, холодное по своей атмосфере – уже ближе. Но мы постараемся взглянуть на российский киноартхаус через такую категорию как Пустота.

Пустота, конечно, не в плане отсутствия смысла или бессодержательности, хотя и такое бывает, а Пустота как раз в самом глубоком смысле этого понятия. А начнём с очевиднейшего и свежего примера из прямого соединения холода и пустоты – с фильма Алексея Попогребского «Как я провёл этим летом».

При всём таком тёплом названии, картина доказывает, что, во-первых, российские артхаусные режиссёры, как правило, как огня боятся тёплых красок, а главное, в поисках многозначительности обожают подолгу всматриваться в пустые бескрайние пространства.

Ведь это уже далеко не первый случай в российском кино такого пристрастия к северной пустынной природе. Другой, тоже очень северный, холодный фильм снял такой элитарный российский режиссёр, как Андрей Звягинцев. И в его картине «Возвращение», получившей на Венецианском фестивале сразу двух «Золотых львов», опять-таки воцарилась великая Пустота.

И вот Алексей Попогребский, автор фильма «Как я провёл этим летом», видимо, учёл опыт своего коллеги, но пошёл дальше. Или, вернее, поехал или даже полетел. Местом съёмок он выбрал Заполярье, где бегают белые медведи. То есть, севернее, пустынней уже некуда. И что ж, как результат? Если работа Звягинцева была отмечена двумя «Золотыми львами», то в этом году Алексей Попогребский привёз с Берлинского фестиваля целых трёх «Серебряных медведей». Особенно, говорят, всем понравилась операторская работа...

В первый раз Джил заметила этого огромного парня у бассейна, где она обычно лежала в шезлонге после завтрака. Плавать, как обычно, не хотелось – мокрый купальник потом противно прилипал к коже, а идти по витой мощёной дорожке в кабину для переодевания не хотелось. В первые дни Джил ходила, но как-то заметила на себе настолько тяжёлые взгляды с соседних шезлонгов, что желание дефилировать в купальном костюме прошло раз и навсегда. Вообще, обстановка в этом расхваленном месте оказалась совсем не такой, как обещали в буклете, который дал Джил доктор Броуди. Так, если верить брошюре, то частная лечебница «Дубовый рай» для пациентов с нарушением пищевого поведения и вправду была просто раем. Возможно, она как раз и могла бы быть райским местом, если бы те, кто её основал, могли хотя бы предположить, сколько неприкрытой вражды и даже ненависти поселится вскоре в этих прекрасных, продуманных талантливым дизайнером, стенах.

В первое время Джил всё не могла к этому привыкнуть – жить в атмосфере постоянного недружелюбия, однако со временем и она научилась напускать на себя безразлично-пренебрежительный вид и смотреть чётко и прямо поверх голов, так, словно перед ней было ровным счётом пустое место.

Джил попала сюда месяц назад, была она тогда не в лучшей форме – доктор Броуди в своей обычной мягкой и даже вкрадчивой манере сообщил ей, что если не начать лечение немедленно, вряд ли она сможет увидеть следующее Рождество. Вот тогда-то Джил впервые и стало страшно, страшно по-настоящему.

И, тем не менее, в тот день она написала в своём дневнике:

«21 июня.

40 килограммов.

И всё ещё эти ужасные сальные складки на животе.

Ненавижу их!!!»...

...В день, с которого всё началось, я не мог усидеть дома. За окном солнце светило ярче летнего, снег искрился, словно пена в ванной, а по радио сказали: завтра потепление до плюс одного, и всё растает. Этим сообщением диктор словно подмигнул, призывая идти на улицу и ловить момент.

Я отправился к ковшу, таща на привязи за собой ватрушку. Снег скрипел под ногами, на белоснежном покрове лежали тени от веток деревьев.

Ни одна из семи безопасных клешней меня не интересовала, я желал проката только по одинокой. Но старика-ловца всё не было, и с каждой минутой таяла надежда на хороший вечер.

А он был примечателен: в морозном небе вдали возникла дымка, в которой еле-еле различимо виднелись высотные здания. От одного из них, самого долговязого, расползался в обе стороны свет, как будто магическую энергию разлили по небу. И казалось, что там, над ковшом, в небе парят оленьи рога из света.

Взрослые потом говорили детям мудрёные слова, мол, это оптический эффект – с крыши небоскрёба бьёт прожектор и подсвечивает небо. И в морозный день в сумерках чудится всякая блажь. Но мы верили в то, во что нам хотелось верить.

Наконец мне наскучило ждать. Уйти в такой вечер домой, не покатавшись, когда в небе парит свет, я не мог.

Оставалось только перебороть себя и лезть на горку. Уже наверху я подумал, что делаю глупость: кто меня поймает, если я не успею остановиться? Да ещё и темно, и холодно, – поёжился я. Фонари перед спуском замигали и поблекли, ковш погрузился в темноту. И тогда я увидел на краю обрыва силуэт. Я крикнул ему, подпрыгнув от нетерпения. И мне показалось, что и он мне махнул в ответ и как всегда кивнул головой. Не сомневаясь больше ни секунды, я запрыгнул в ватрушку и понёсся вниз.

Я летел к пропасти, разогнавшись на льду, пока меня не подкинуло на снежном трамплине. Снег облепил лицом и попал в глаза, полностью лишив видимости. Ветер хлестал по щекам, а затем закрутил в вихре.

И уже в полете я увидел, что никого перед обрывом нет: ни старика, ни кого-либо ещё, а остановиться я уже не успеваю, и одному Богу известно, что я принял за силуэт, когда решил скатиться, да и стоит ли думать об этом, когда лечу в пропасть...

Жили-были старик со старухой, на улице героев Панфиловцев, во дворах, где магазин «38 копеек».

Они жили в хорошем кирпичном гараже, на фундаменте, у них там стоял раскладной диван, обогреватель старой модели «Юность», мебель: письменный стол и два стула, и старик (из экономии электричества) ещё выложил кривенькую Буржуйку, в которой старуха пекла голубей и картошку, грела чай, и варила макароны и гречку.

Иногда старик приносил из контейнера за магазином банку тушёнки, или ещё что-нибудь хорошее, но потом администрация магазина стала вешать на контейнер замок, и пришлось обходиться так, без хорошего.

Раньше, когда они ещё жили в квартире, на пятом этаже, по той же улице (ещё при Ванечке), они жили лучше, а теперь жили вот так, потому что эту квартиру старик, по своим пьяным делам (уже после Ванечки) подписал на чужих людей. И их за это выгнали из неё по закону судебные приставы.

Старуха была работящая женщина, изобретательная. Она нарисовала на стене гаража голубой эмалью окно, и белой – на окне раму, вбила как-то в кирпичи два гвоздя, и повесила занавески (очень красиво получилось, она была по образованию художница), и ещё повесила над диваном Ваничкины фото, в рамочках и так.

И она мыла пол в их гараже, вытряхивала коврик, протирала пыль с мебели, и вообще наводила на жизнь уют.

Они прожили так, с божьей помощью, три зимы и три лета, а потом старуха простудилась зимой у ворот Всесвятского, легла на диван, закрылась до подбородка шубами и ещё какими-то тряпками, (у нее были две шубы и тряпки) и стала умирать...

Пушкина читали и продолжают это делать многие из нас. Да почти все. Но, если сказать, что Пушкина знают весьма мало, это ещё смягчить ситуацию. Попроси вспомнить что из Пушкина, максимум «Я помню чудное мгновение» и ещё пару строк. И это плохо.

Пушкин буквально создал поэтический русский язык и прежде всего фигуры речи. Их не грех бы и знать, а главное, без стеснения пользоваться ими (как впрочем и других поэтов), прежде чем тужить из себя разное новаторство. Примером здесь может служить – да сам Пушкин и может. Уж сколько он позаимствовал у европейских поэтов, особенно у Байрона и Депрео, настолько не поддаётся исчислению, что Жуковский однажды в сердцах обратился к нему: «Как поживаешь, Александр Сергеевич Бейрон?». Но если кто возьмёт грех на душу назвать это плагиатом или и того хуже компиляцией, то сраму не оберётся, так к месту по сути всё это прилажено у нашего поэта.

Многие пушкинские строки, как и у других классиков, заключают в себе ценность сами по себе, независимо от поэтической среды, их окружавшей (здесь уместно напомнить о скандально известном «Любви все возрасты покорны»). Поэтому их уместное цитирование и использование – создаст только люкс убогой, как и у большинства из нас, авторской речи. Составитель выбрал некоторые фигуры поэтической речи и рассовал это для удобства пользования по нескольким рубрикам...

Все мы не раз слышали, что русские слова не являются русскими. Достаточно поднять любой отечественный академический словарь, чтобы убедиться в этой простой истине. Другими словами, мы попросту доверяем всему тому, что сообщают справочники или знатоки языка: учителя, преподаватели вуза, книги, учебники, произведения искусства... Но почему у рядового россиянина не возникает желания хотя бы засомневаться в этом? Не говоря уже о том, чтобы попытаться что-то перепроверить?

Нами собрана огромная «коллекция» материалов, опровергающих официальную точку зрения в языковедении на так называемое старшинство культур. Отечественная лингвистика, в ногу с исторической наукой, уже более сотни лет авторитетно убеждает общественность в младости и неразвитости русского исторического языка. Практически все европейские народы, по мнению этой науки, считаются несомненно более старшими и более авторитетными (в цивилизационном плане), чем наша отечественная русско-российская культура.

Каждая наша публикация в рубрике «Записки о языке» как раз и призвана высвечивать эту проблему по принципу расследования отдельных языковых явлений. С целью получения новых открытий, новых знаний истории и нового переосмысления истории русского языка, так неугодных сердцу родной отечественной филологии, по крайней мере, в части сравнительно-исторического языкознания. Надеемся, что объём и доказательная база наших расследований со временем обратятся в новое качество, а у читателя за отдельными статьями и размышлениями будут все больше проглядывать ясные и однозначные выводы в отношении истории родного для всех нас русского языка.

Сегодня мы рассмотрим русское слово СМОРОЗИТЬ.

Это, на первый взгляд, невзрачное слово обратило наше внимание уже в силу того, как оно (последние десятилетия) этимологизируется специалистами русского языка. Несомненно, читать этот материал людям без чувства юмора и здравой логики не стоит. Хотя, кто его знает?..

Эпиграф, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9

...Когда я вошёл в её небольшую двухкомнатную каюту, она сидела за письменным столом, наливая себе какое-то лекарство в мензурку. Она показала мне рукой на свободный стул, выпила жидкость и вытерла губы салфеткой.

– Можно звать вас просто Алекс? – спросила она.

– Ради бога. А я буду звать вас просто Анна, хорошо?

Она кивнула и подняла пустую мензурку.

– Это средство против нервного возбуждения. Оно мне нужно для нашего разговора, Алекс.

– Анна, – сказал я, – во-первых, ничего нет лучше для успокоения нервов, чем хороший глоток водки; а во-вторых, при чём тут ваши нервы? Вы, насколько я помню, позвали меня для медицинского осмотра. Так ведь?

Она покачала головой.

– И да и нет...

– Пожалуй, мне теперь понадобится средство для успокоения нервов. Что случилось? Глядя на меня, вы нашли у меня признаки рака?

Анна улыбнулась.

– Глядя на вас, я нашла у вас признаки злоупотребления алкоголем.

– Я не думаю, что это причина для вашего нервного состояния. Ещё раз, доктор, что случилось?

– Алекс, вы не будете возражать, если я займусь вашим давлением после нашего разговора? Я хочу вначале сказать вам кое-что...

– Кое-что плохое или кое-что хорошее?

– Это может оказаться плохим для меня... Что касается вас, то это «кое-что» может обернуться и хорошим и скверным в одно и то же время...