Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Читаем с нами. Книги о бизнесе

Рассылка закрыта

При закрытии подписчики были переданы в рассылку "Левитас: Больше денег от Вашего бизнеса" на которую и рекомендуем вам подписаться.

Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.

←   Февраль 2005   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
Автор
Александр Левитас

Статистика

9.003 подписчиков
-8 за неделю
←   Все выпуски   →

Читаем с нами. Книжное обозрение.


Информационный Канал Subscribe.Ru

Злобный Ых

Валерий Шамшурин "Каленая соль"

Смутное время... Разброд и шатание на Руси. Многолетний неурожай и сопутствующий ему голод поставили людей на грань отчаяния. Лихие люди укрываются по лесам, разбивая купеческие обозы, но десятикратно хуже поляки и стократ - свои же, русские, бояре, разоряющие собственную страну. Пять лет прошло после загадочной гибели Бориса Годунова, а в стране правят целых два царя. И оба - настоящих, во всяком случае, если судить по числу поддерживающих их бояр. Лжедмитрий Второй и Василий Шуйский, Тушински вор и самозванный царь Василий IV - оба думают не о стране, но об укреплении своей власти.

Простой же люд вымирает. Разоренные, доведенные до нищеты люди гибнут от рук проходящих войск, мало чем отличающихся от лесных бандитов. Казнен Болотников, предавший своих и, в свою очередь, преданный вероломным царем Василием, и не осталось никого, кто мог бы защитить простолюдинов - крестьян, ремесленников, купцов... Кому из царей верить, за кого стоять? Говорят, дважды чудом спасшийся Дмитрий радеет о народе, но он окружен польским лагерем, и помыкают им поляки да бояре как хотят.

Земские ополчения терпят поражения, гибнет поднимавший их боярин Ляпунов, и надежда на мир в стране тает с каждой минутой. Русть стоит по колено в крови, и никакого просвета не предвидится. И даже основательному торговцу Кузьме Миничу еще только предстоит проникнуться верой в свое предназначение...

Роман "Каленая соль" посвящен тому недолгому (шесть лет), но чрезвычайно кровавому и запутанному периоду истории России, когда со смертью сына Ивана Грозного Федора Иоанновича прервалась династия "прирожденных властителей" Рюриковичей. Сам Федор Иоаннович, по некоторым свидетельствам, был душевнобольным (хотя в пользу этой теории говорят лишь его мягкость и незлобивость) и не оставил детей. Иван, первый сын Грозного, как известно по картине, был случайно прибит папашей, ну, а третий, малолетний Дмитрий, страдавший эпилепсией, загадочно умер в девятилетнем возрасте. Умный и дальновидный боярин Борис Годунов, из-за кулис управлявший Федором и де-факто ставший царем после его смерти, оказался на редкость невезучим - с 1601 года в стране подряд случилось несколько глобальных неурожаев. В 1605 г. Годунов внезапно умирает (по слухам, он был отравлен), и страна снова остается без правителя. Захватившая престол темная личность, объявившая себя чудесно спасшимся царевичем Дмитрием, тоже протянула недолго. После его смерти в стране оказалось аж два царя - самозванный Василий Шуйский, выкрикнутый на царство горсткой сторонников, и не менее самозванная, но тоже темная личность, утверждавшая свою идентичность с Лжедмитрием Первым (что делать, так уж ему на роду написано - спасаться чудесным образом). Неурожаи не прекращались, плюс к тому к стране проявили интерес (в смысле пограбить) поляки и шведы, что даже закончилось присягой части русского дворянства польскому королевичу Владиславу Вазе. Последний вроде бы был не слишком плохим парнем, в последующем не слишком ладившим с Ватиканом и придерживавшимся в политике умеренных взглядов. Но и ему не повезло с папашей Сигизмундом III, который тоже захотел быть русским королем, а потому просто не допустил сына до правления.

Закончилась эта карусель только в 1612 году, когда второе земское ополчение под руководством Минина и вроде бы князя Пожарского (роль последнего часто ставится под сомнение) навело порядок в Москве. К тому времени Василия IV низложила и насильно постригла в монахи боярская дума, а Лжедмитрия II из мести зарезали на охоте. Поскольку в данный момент в лице малолетнего Михаила Романова уже был достигнут временный, как казалось, компромисс с кандидатурой на место русского царя, наступила временная передышка, которая плавно переросла в трехсотлетнее правление дома Романовых.

Действие романа происходит в 1610 году. Минин и Пожарский еще не проявили себя ничем особенным, а конца и края смуте не видно. Каждый власть имеющий, будь то мелкий дворянин или даже сам царь, преследует собственные интересы, наплевав на всех остальных... В тексте много колоритных сцен из жизни, быт и дух эпохи переданы весьма неплохо. Хотя язык текста тяжеловат, в целом роман рекомендуется любителям исторической литературы.

Жанр: историческая проза (и почему на lib.ru текст отнесен к фантастике?)
Оценка (0-10): 7
Ссылка: Мошков
Приблизительный объем чистого текста: 553 kb

Цитаты:

Светало. Сверху из оконца лился холодный синеватый свет. Почему-то Фотинке стало зябко. Он передернул плечами и, нагребая на себя солому, звякнул цепью.

-- Почали лютовати -- не отступят,-- сокрушаясь, рассудил бывалый Огарий.-- Яз хоть курицей с воеводского двора поживился, будет за что муки Припяти, а ты, милай, безвинно пострадаешь.

Вчера Огарий на что-то надеялся, сам бодрился и Фотинку утешал, а теперь, после бессонной ночи, притих, скукожился, лицо в хламидку прятал, будто, поведав о подлости человеческой, вконец разуверился в милосердии божьих разумных тварей.

-- Не бывати тому! -- осердился Фотинка, не изведавший покорства судьбе, и с ожесточением брякнул цепью. Допекли его оковы. Напрягшись, он так рванул цепь, что кольцо вместе с толстенным витым штырем выскочило из стены и сам Фотинка, не удержавшись, растянулся на полу.

Огарий аж подскочил, по-нетопырьи взмахнув руками. Вытаращенными глазами он смотрел, как поднявшийся Фотинка подтягивает к себе штырь и в недоумении перекладывает с ладони на ладонь.

-- Батюшки-матушки! -- чуть не задохнувшись, сдавленным голосом произнес Огарий.-- Доводилось ли узрети кому подобное чудо? Ну, милай, твоя всюду возьмет! Был у нас в Сергиевой обители преславный муж из даточных людей, по прозванью Суета, что единым махом пятерых поваляхом, так и он бы те подивился.

-- Сунься кто теперя! -- махнув штырем, пригрозил Фотинка. Он схоронился позади окованной двери. Огарий комочком вжался в угол возле него. Долго они ждали. Фотинка уже снова стал задремывать, как послышались шаги.

Загремел ключ в замке, и дверь, заскрежетав, распахнулась. Но как только в проеме показалась голова, Фотинка с маху ударил по ней штырем. Подхватив цепь, перешагнул через упавшего и оказался лицом к лицу с другим стражником с горящим факелом в руках. От неожиданности стражник попятился, тыча в Фотинку огнем. Детина, не дав ему опомниться, страшным ударом сбил и его с ног. Пыхнул и погас факел, накрытый обмякшим телом.

-- Огарий, тута ты? -- громким шепотом спросил Фотинка, испугавшись своих подвигов и подслеповато озираясь в полумраке.

-- Тута, -- бодренько отозвался Огарий и мышью прошмыгнул мимо Фотинки.-- Ступай за мною.

Сторожась, он чуть приоткрыл хлябкую входную дверь. На дворе было пусто. Крупными хлопьями валил снег.

Беглецы в обход заторопились к воротам, прижимаясь к острожной стене. Несмотря на то что Фотинка натягивал цепь, она предательски погромыхивала и не давала ускорить шаг.

-- Не пропадем! -- угрюмо приговаривал он, когда Огарий обертывался.

-- Еще бы пропали! -- усмехался повеселевший бродяжка.

Миновав ворота, они огляделись. По улице в открытую пройти было никак нельзя, да и стража скоро поднимет тревогу -- надобно как-то изловчиться. Вдруг Огарий приметил впереди у крытого с резными боковинами крыльца двух лошаденок, впряженных в легкие санки с расписной спинкой-козырем, кивнул Фотинке на них.

Тихо подобрались к санкам, и только Огарий успел отвязать прикрученные к столбу вожжи, как хлопнула дверь, на крыльцо опарой выплыла толстая, расплывшаяся туша -- старший Хоненов.

-- Пошли, соколы! -- свирепо закричал Огарий, резко дергая вожжи. Настоявшиеся лошади разом рванули с места.

-- Держи! -- задохнулся от изумления и гнева Семен, неловко срыгивая с крыльца и падая. За ним выскочили еще два брата, побежали вдогон, завертели длинными рукавами охабней, слезно запричитали:

-- Ох, держи татей!.. Ох, поруха!.. Ох, помоги-и-итя!..

Но, к счастью для беглецов, на всей улице не было ни души. Резвые лошаденки мчались по скату, неостановимо неслись под уклон, птицами взлетали на пригорки. Огарий гнал и гнал их. Грязная серая пена с потных лошадиных боков шлепала ему по лицу, залепляла глаза, а он, смахивая ее, только смеялся.

Остановились далеко за городом, въехав в березовую рощицу. На запаленных лошаденок страшно было смотреть, и Огарий распряг их. Когда он снова подошел к саням, то услышал сдавленные рыдания Фотинки: спрятав лицо в ладони, детина пытался сдержать судороги и не мог. Ничего не спрашивая, Огарий стал поглаживать его своей маленькой, будто беличья лапка, ладонью по разлохмаченным и сыпучим русым- волосам. Почувствовав, что Фотинке легчает, ласково сказал:

-- Не убивайся, милай, греха нет на твоей душе! Не людей ты порешил -- ворогов своих, злыдней наших. А каково бы они тя? Обаче мы с тобой, глянь-ка, средь березок очутилися, небушко сине, снег мочеными яблоками пахнет. Волюшка -- наш дом. Волюшка! Слаще ее ничего нету.



Первое, что услышал очнувшийся Кузьма, был разбродный шелест листвы. Кругом стояла тишина. Грудь разламывало от удара, и дышать было больно. "Вот она приспела, беда, не обманулась Татьяна, провожаючи в дорогу". Не то тяжкий вздох, не то всхлип послышался рядом, и Кузьма повернул голову. Хрипел жестоко иссеченный и теряющий последние силы Микулин.

Они лежали вдвоем под молодыми березками, куда их, видно, оттащили с дороги. Лицо стрелецкого головы было бело и отрешенно, намокший кафтан на груди сочился черной кровью. Жалость резанула сердце Кузьмы. Он через силу подвинулся ближе к Микулину, приподнялся на локте и склонился над ним.

-- Слышь, Андрей Андреич, -- шевельнул он спекшимися вялыми губами, -- попрощаемся.

Микулин открыл затуманившиеся глаза, мучительным гаснущим взором посмотрел на Кузьму.

-- Не стати...-- сглатывая напирающую из горла кровъ, еле слышно вымолвил он, -- не стати вровень нам...

-- Едину же участь делим,-- оторопел Кузьма, сраженный предсмертной укоризной Микулина.

-- Про... даете Русь ворам... за посулы... Попомни, воля вам... пущей неволей обернется... Себя из нутра поедати... станете... погрязнете... погря...

Изо рта Микулина ручьем полилась вспененная кровь, он судорожно дернулся и затих.

Неясные слова головы обескуражили Кузьму. Но тут же он и уразумел с горечью непримиримую микулинскую мысль об уготованности несогласия меж людьми и предрешенном запрете подобным ему преступать заказанные пределы. Кузьма печально смотрел на перекошенное смертной судорогой, остывающее лицо Микулина. Не услышав от стрелецкого головы ни единого доброго слова, Кузьма все же не испытывал к нему враждебности. Несмотря ни на что, Микулин остался честным и отчаянно храбрым воином, а это присно почиталось на Руси.

-- Околел пес! -- вдруг совсем рядом раздался насмешливый голос. -- А то бы пан Лисовский живо посчитался с ним за пана хорунжего.

Кто-то небрежно пнул желтым сафьяновым сапогом тело Микулина.

"Так вот мы к кому в лапы попали"! -- наслышанный о лихих разбойных налетах неистового ляха Лисовского, сокрушился Кузьма и поднял глаза.

Насупротив стоял, покручивая плеткой, ладный молодой казачина с безбородым, румяным, по-девичьи чистым лицом. И дивно -- в лице этом вовсе не было озлобленности или суровости, оно даже привлекало своей простецкой открытостью. И надругался казак над бездыханным Микулиным легко и улыбчиво, будто тешился невинной забавой. Одетый в обрезанную по колена парчовую поповскую ризу, перехваченную кушаком, он походил на святочного ряженого.

-- На милость небось уповаешь? -- беззлобно спросил он, обращаясь к Кузьме.-- Надейся, уж я измыслю тебе помилование -- напустишь в порты, ежели сам пан Лисовский допрежь с тебя шкуру не сымет.

-- Русский ты? -- невольно вырвалось у Кузьмы.

-- Русак,-- с бесшабашным простодушием ответил казак.

-- Пошто же ляху-то прямишь?

-- Вольно, дядя, у него службу нести. Девкам числа нет -- хватай всякую, вином залейся, деньги не считай, вся добытая рухлядишка твоя. Не мыслишь ли и ты к нам?

-- Не русский ты, -- горько отмежевался от весельчака Кузьма. -- Рожден русским, а сам разбойный чужеземец. Да и хуже чужеземца.

Казак захохотал. Пустыми и никчемными были для него обличения поверженного супротивника. Ничего предосудительного не видел он в своем разгульстве и вольности, не он один попирает родную землю. Многие из его удалых товарищей, алчущие добычи и утех для себя, то же деют. Хохоча, он оглянулся, будто призывая кого-то в свидетели вящей глупости и убогости темного мужика. Но хохот его сразу оборвался.

-- Пан Лисовский к тебе жалует, остолоп!



Архив рассылки доступен здесь или здесь.

Хотите опубликовать свою рецензию? Пришлите ее редактору или техническому директору (в поле Subject укажите "Читаем с нами").
http://subscribe.ru/
http://subscribe.ru/feedback/		 Подписан адрес:
Код этой рассылки: lit.review.bookreview		 Отписаться
В избранное