Скажи, кто ты, пленитель безымянной?
С каких небес примчался ты ко мне?
Зачем опять влечёшь к обетованной,
Давно, давно покинутой стране?
Не ты ли тот, который жизнь младую
Так сладостно мечтами усыплял
И в старину про гостью неземную –
Про милую надежду ей шептал?
Не ты ли тот, кем всё во дни прекрасны
Так жило там, в счастливых тех краях,
Где луг душист, где воды светло-ясны,
Где весел день на чистых небесах?
Не ты ль во грудь с живым весны дыханьем
Таинственной унылостью влетал,
Её теснил томительным желаньем
И трепетным весельем волновал?
Поэзии священным вдохновеньем
Не ты ль с душой носился в высоту,
Пред ней горел божественным виденьем,
Разоблачал ей жизни красоту?
В часы утрат, в часы печали тайной,
Не ты ль всегда беседой сердца был,
Его смирял утехою случайной
И тихою надеждою целил?
И не тебе ль всегда она внимала
В чистейшие минуты бытия,
Когда судьбы святыню постигала,
Когда лишь Бог свидетель был ея?
Какую ж весть принёс ты, мой пленитель?
Или опять мечтой лишь поманишь
И, прежних дум напрасный пробудитель,
О счастии шепнёшь и замолчишь?
О Гений мой, побудь ещё со мною;
Бывалый друг, отлётом не спеши:
Останься, будь мне жизнию земною;
Будь ангелом-хранителем души.
1819
Бахыт Кенжеев
Если творчество – только отрада,
и вино, и черствеющий хлеб
за оградою райского сада,
где на агнца кидается лев,
если верно, что трепет влюблённый
выше смерти, дороже отца –
научись этот лён воспалённый
рвать, прясти, доплетать до конца...
Если музыка – долгая клятва,
а слова – золотая плотва,
и молитвою тысячекратной
монастырская дышит братва,
то доныне по северным сёлам
бродит зоркий рыбак-назорей,
запрещающий клясться престолом
и подножьем, и жизнью своей.
Над Атлантикой, над облаками,
по окраине редких небес
пролетай, словно брошенный камень,
забывая про собственный вес,
ни добыче не верь, ни улову,
ни единому слову не верь –
не Ионе, скорее Иову
отворить эту крепкую дверь.
Но когда ты проснёшься, когда ты
выйдешь в сад, где кривая лоза,
предзакатным изъяном объята,
закипает, как злая слеза,
привыкай к темноте и не сразу
обрывай виноградную гроздь –
так глазница завидует глазу,
и по мышце печалится кость.