Память скрыла столько зла –
Без числа и меры.
Всю-то жизнь лгала, лгала,
Нет ей больше веры.
Может, нет ни городов,
Ни садов зелёных,
А жива лишь сила льдов
Да морей солёных.
Может, мир – одни снега, –
Звёздная дорога.
Может мир – одна тайга
В пониманье Бога.
Анна Ахматова
Зачем вы отравили воду
И с грязью мой смешали хлеб?
Зачем последнюю свободу
Вы превращаете в вертеп?
За то, что я не издевалась
Над горькой гибелью друзей?
За то, что я верна осталась
Печальной родине моей?
Пусть так. Без палача и плахи
Поэту на земле не быть.
Нам покаянные рубахи,
Нам со свечой идти и выть.
1935
Бахыт Кенжеев
– Эй, каменщик в фартуке! Что ты
возводишь?
– Вали-ка, дурак,
я занят серьёзной работой,
секретною, бесповоротной,
не для либеральных зевак.
Но с прежней писательской страстью
канючит властитель сердец.
Он ищет вселенского счастья,
гуманный, взыскательный мастер,
общественных нравов боец.
Не лучше ль ему отравиться,
когда, взбеленившись, плебей
вонзает вязальную спицу
в глаза очевидцу, провидцу
и, если прикажут «убей», –
убьёт. И солжет, не скрывая
бесстыжего взгляда. Но бард
настаивает, прозревая,
что жертвенность есть роковая
в раскладе божественных карт.
И вот – замирает у гроба
российской словесности. Ах,
ужель эта злая особа –
былая красотка, зазноба
в легчайших атласных туфлях?
А каменщик в кепке неброской,
творец государственных мест,
смывает с ладоней извёстку
и, выпоров сына-подростка,
говядину жесткую ест.