Не суди, приятель другого:
Сам споткнёшься и в тот же час
Бумерангом вернётся слово –
Твой поспешный и злой приказ.
Неужели тебе понятна
Жизнь чужая? Чужая боль?
Не старайся и не глаголь
О чужом легко и невнятно.
Ни к чему тебе лишний стыд,
Когда сам ты, сильный и гордый,
Будешь камнем похожим сбит
Иль захлёстнут петлёй на горле.
Вслед тебе столько вскинут глаз,
Набормочут такого в уши!
Не суди другого сейчас,
И другого потом не слушай.
Бахыт Кенжеев
Полжизни пройдёт в романтических ссорах
с судьбою, да в водке с мороза,
когда и тебе перевалит за сорок –
рассеются поздние слёзы,
и молвишь: довольно, служения ради,
испытывать грешное тело…
Белеют страницы старинной тетради.
Белы монастырские стены.
Что ж – отголосили слова, отолгали,
стекает росой по оврагу
бесшумное время расчёта с долгами
за уголь, свинец и бумагу.
А воздух, похожий на воду речную,
течёт – безоглядный, лиловый, –
покуда молчишь, свою гордость ревнуя
к непрочности шёлка земного.
Лишь изредка вдруг пролепечешь на русском
наречии – хриплом, упорном –
о хрупкости, недолговечности, узком
луче между алым и чёрным.
И был ты писатель, а стал ты проситель,
как нищий у Божьего храма.
Простой человек, муравьиный строитель
любви из подручного хлама.
Юлий Даниэль
Вспоминайте меня, я вам всем по строке подарю.
Не тревожьте себя, я долги заплачу к январю.
Я не буду хитрить и скулить, о пощаде моля,
Это зрелость пришла и пора оплатить векселя.
Непутёвый, хмельной, захлебнувшийся плотью земной,
Я трепался и врал, чтобы вы оставались со мной.
Как я мало дарил! И как много я принял даров
Под неверный, под зыбкий, под мой рассыпавшийся кров.
Я словами умел и убить и влюбить наповал,
И, теряя прицел, я себя самого убивал.
Но благая судьба сочинила счастливый конец:
Я достоин теперь ваших мыслей и ваших сердец.
И меня к вам влечёт, как бумагу влечёт к янтарю.
Вспоминайте меня – я вам всем по строке подарю.
По неловкой, по горькой, тоскою пропахшей строке,
Чтоб любили меня, когда буду от вас вдалеке.