Когда умирает для уха
Железа мучительный гром,
Мне тихо по коже старуха
Водить начинает пером.
Перо её так бородато,
Так плотно засело в руке…
Не им ли я кляксу когда-то
На розовом сделал листке?
Я помню – слеза в ней блистала,
Другая ползла по лицу:
Давно под часами усталый
Стихи выводил я отцу…
Но жаркая стынет подушка,
Окно начинает белеть…
Пора и в дорогу, старушка,
Под утро душна эта клеть.
Мы тронулись… Тройка плетётся,
Никак не найдёт колеи,
А сердце… бубенчиком бьётся
Так тихо у потной шлеи…
Бахыт Кенжеев
Где серебром вплетён в городской разброд
голос замёрзший флейты, и затяжной
лёд на губах в несладкий полон берёт
месяц за годом – поговори со мной.
Пусть под студёным ветром играет весть
труб петербургских тёмным декабрьским днём,
пусть в дневнике сожженном страниц не счесть,
не переспорить, не пожалеть о нём
сердце в груди гнездится, а речь – извне,
к свету стремится птица, огонь – к луне,
завороженный, тёмный костёр ночной,
вздрогни, откликнись, поговори со мной,
пусть золотистый звук в перекличке уст
дымом уходит к пасмурным небесам –
пусть полыхнёт в пустыне невзрачный куст –
и Моисей не верит своим глазам.