Ходит Пиковая Дама,
Палец с головой Адама,
Вверх и вниз под потолком,
Стёкол кожу неживую,
Будто рану ножевую,
Метит белым сквозняком.
Треплет свечку, морщит пламя
Знамя ночи вкось углами,
Соглядатай, часовой,
Жироватый, суховатый…
– Чур, щеки не припечатай,
Чур, не трогать, я живой!
Ночью все мы – на чужбине
Под воронкой чёрно-синей,
В царстве чуждых душ и тел.
Днем – в родительском гнездовье
Душным потом, красной кровью
Ограничим свой предел.
1966
Даниил Андреев
На балконе
(из цикла «Московские предвечерия»
Островерхим очерком вдали –
Кремль
синий,
А внизу – клокочущая хлябь,
Поток:
Пятна перемешивая, смыв
рябь
линий,
Улица, как Волга, бурлит
У ног.
Ветром овеваемы, теплом.
дня
полны,
Высотой качаемы, смеясь,
Поём,
Чтоб с закатов розовых неслись
к нам
волны,
Нежа нас над городом – одних,
Вдвоём.
Зрелища и гульбища уже
чуть
алы,
Пенясь, точно свадебным вином
Ковши…
Ах, дитя беспечное! Когда б
ты
знала
Яд возревновавшей об одном
Души!
Имя повелительницы всех
снов
духа
Я не прошепчу тебе ни здесь,
Вверху,
Ни – в полночных комнатах, где плач
твой
глухо
Канул бы, как ветер среди хвой,
Во мху.
Только предвечерием ты кинь
взгляд
чуткий
На лицо любимое, когда
С террас
Вижу, как над городом бурлит
яд
в кубке:
Дымка над громадами труда,
Зыбь трасс;
Иль, когда средь ночи, меж глухих
штор
спальной,
Фонари бесчисленные – там,
На дне,
Чертят, как узоры на шелках
мглы
дальной,
Имя, приоткрытое судьбой
Лишь
мне.