1. Проза. Рассказы Натали Тумко
(г. Владивосток) - "Будущее за улитками" и "Дорога через Дремучинск".
2. Поэзия. Избранные стихи Перуновой Ирины
(Московская обл., д. Мышкино).
3. Настольная книга. Рассуждения священноинока Симеона
(Московская обл. п. Большие дворы) о стихах Владимира Смоленского.
4. Живая старина. Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища: Конец XVIII – начало ХХ века. "Праздничная площадь" - А.Ф.Некрылова.
5. Семеро с ложкой. Очерк по истории русской народной кухни "Похвала утвари и посуде".
6. Уши жизни. "Народная психотерапия" - как отучить детей курить.
Андреев В.Н. (г. Новосибирск).
Информация для читателей
- Архив журнала. Здесь находится всё, что было опубликовано в журнале "Колесо" начиная с 1 марта 2006 года. - Авторам и читателям. Наши условия размещения материалов в журнале. - Наши друзья. Краткие резюме и ссылки на интернет-ресурсы творческих коллективов и отдельных личностей. Добро пожаловать! - Гостевая книга. На этой странице можно оставить свои комментарии о прочитанном в журнале.
Отчего столь формальное обращение к нам – «редакция журнала Колесо», «редакционный совет» или Дмитрий Львович? Да и в письмах к нам чувствуется трепет по отношению к «жирному» ОФИСУ и чёрствому работодателю.
Не скрою, что виной тому наше Пи…ар…ишко. Не ведая и не зная, вовлекли себя во взрослую игру с громким названием «ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ «КОЛЕСО»». По неизведанным дорожкам пошли и неизбежны стали оступы.
Всем тем, кого мы хоть как-то огорчили своим существованием, приносим искренние извинения.
Вот здесь, в живом уголке однокомнатной квартиры варганится всё это дело. Намеченное не для широких масс, а для Вас, наш дорогой читатель, приобрести которого нам стоило немало сил, отбирается и верстается журнал. Недавно сооружённая КибЕрплотина между городами Владимир и Рыбинск (с нечастым заходом в Ярославль) привнесла невод заступничества от повсеместной графомании.
Как когда-то уже было сказано (см. подробнее о приёме материалов ) мы не имеем возможности публиковать все присланные и прошедшие «колёсный ценз» произведения, в силу несовместимости их по содержанию и настроению. Да и материальная база пока тоже не велит нам этого делать – так как одним из наших жизненных кредо является то, что каждый труд должен быть оплачен.
Будьте терпеливы, дорогие авторы. Если вдруг в наших головах что-нибудь трёкнет, перевернёт всё с ног на голову и в итоге колёсники смогут присовокупить ваши деяния между собой – будьте уверены, Вы узнаете об этом одни из самых первых.
А из ушей растёт Перей-лук. И мотая из стороны в сторону зелёным опахалом радости запустим в просторы интернета Новое «Колесо».
- Ну мы же уже все обсудили! Сколько можно сомневаться? Ты самый нерешительный человек на свете!
Он был прав, конечно. Только не нравилась мне эта идея.
- Костя, Костенька, ты не злись, ладно? Я просто не хочу ошибиться, все-таки не диван покупаем, правда?
- Мы будем прилетать в гости. Если захочешь, мы каждый год можем сюда возвращаться! Слушай, давай хотя бы просто посмотрим, а если не понравится – не будем покупать, просто уйдем – и все! А?
Костя лукавил: и он и я знали, что стоит попасть в руки продавца, и мы пропали окончательно. Впрочем, даже если бы продавцов не было вовсе – мой супруг ни за что не отказался бы от своей мечты. Он бредил ею уже второй год.
Мы стояли около выставочного центра, перед стальными воротами, украшенными звездами и падающими кометами, и вот уже пятнадцать минут не могли войти внутрь. Из-за меня, конечно. Из-за моей нерешительности. Целых два года я закрывала глаза на мечту Константина и делала вид, что верю - деньги мы откладываем на квартиру. Сейчас мне приходилось отказываться от своих иллюзий и принимать чужие, а это оказалось не так просто.
- Ладно, - наконец сказала я. – Мы войдем и посмотрим. Но обещай, что ничего покупать не будешь, мы поговорим об этом завтра. Сегодня только осмотр.
- Конечно, конечно! – воскликнул он и нежно взял меня за руку, совсем, как в то время, когда еще лишь ухаживал за мной. Мы мало меняемся с возрастом: дети особенно ласковы и послушны, когда хотят выпросить у родителей подарок.
За воротами открывалось огромное летное поле, поделенное на ровные бетонированные квадраты. На каждом из таких квадратов высились летательные домики, в обиходе называемые «улитками». Они и в самом деле были похожи на улиток - неуловимо и бесспорно.
К нам тут же подбежал молодой человек весьма располагающей внешности.
- Добро пожаловать в наш выставочный центр! Позвольте быть вашим гидом в этом мире летающих шедевров. Позвольте узнать, как вас зовут?
- Константин, - представился Костя. – Но я хочу предупредить, что сегодня мы не собираемся ничего покупать. Мы просто посмотрим. Видишь, киса, я его сразу предупредил. Ты теперь спокойна?
- Киса? – улыбнулся менеджер. – Очень приятно. К вам так и обращаться?
- Пожалуйста, - кивнула я. – Меня как только не называют.
Располагающий человек деликатно рассмеялся и указал следовать за ним. Конечно, мы последовали. Мы для этого сюда и пришли.
- Перед вами стандартная «улитка». Она вмещает пять комнат: две спальни, гостиная, столовая, и комната иллюзий (здесь установлен киноэкран, тут же находится библиотека). Разумеется, вы можете выбрать обстановку по вкусу по нашим каталогам. Дальше вы видите небольшую оранжерею, которая будут регулярно снабжать вас свежими овощами. По желанию, за отдельную плату, можно установить искусственный водоем с рыбой, но сразу скажу, что многие предпочитают покупать замороженные полуфабрикаты на пересадочных
станциях.
- В рекламе что-то говорилось о тренажерном зале? – поинтересовался Костя.
- Да, вы совершенно правы! Я как раз хотел рассказать об этом. В комнате иллюзий расположен дополнительный отсек для хранения различного вида тренажеров. Вы можете установить их самостоятельно, это не сложно. Все подробности в отдельной инструкции. Давайте пройдем дальше. Здесь вы видите туалетные комнаты, мини бассейн с водяным фильтром, сауну и кухонный отсек. Дальше – рубка управления, но здесь вы будете крайне редко – маршруты заложены стандартные: на время, на направление и произвольно. В
случаи каких-либо изменений, сообщения транслируются на все отсеки. По сути, это полностью автоматизированная модель. Чтобы управлять ею, даже водительских прав не требуется.
Он рассмеялся, и я поняла, что шутка пребывает в ежедневном использовании.
Менеджер заметил мою недоверчивость.
- Вас что-то смущает?
Спасибо, что обошелся безликим обращением. Почему-то не хотелось услышать «киса» из его уст.
- Простите мою тупость, - сказала я, - но я совсем ничего не знаю об этих «улитках», кроме рекламных слоганов. Объясните мне вкратце, что делать, если она сломается? Например, двигатель из строя выйдет?
Продавец важно приосанился и дал мне почувствовать себя дилетантом в надежных руках профессионала.
- Даже если такое случится, что практически невозможно, то тут же включится резервное оборудование. Одновременно с этим, пойдет сигнал к дежурным ремонтникам, и бригада прибудет к вам, самое позднее через неделю.
- А почему ее назвали «улиткой»?
- О, я вижу, вы мало знакомы с нашей рекламой?
- Реклама – это реклама. Она никого ни к чему не обязывает.
Человек не стал спорить. Решил, что дешевле объяснить.
- Это неторопливые модели для тех, кто любит наслаждаться путешествием. Некоторые из них и вовсе не покидают Земной орбиты. Фактически, это просто летающие дома, для тех, кто может позволить себе не работать, или работает сезонно, или работает на дому.
- Здорово! – воскликнул Костя. – Я – прогнозирую компьютерные технологии, а Киса у нас вообще - стихотворец. Мы можем годами на людях не появляться!
- Тогда о чем еще думать! – в тон ему воскликнул менеджер. – Выбирайте, и подпишем бумаги!
- А подумать стоит хотя бы о том, - сказала я более чем сдержанно, - что иметь возможность не появляться на людях, и не иметь возможности там появляться – это очень разные вещи.
- Ты была невежлива, - отчитывал меня Костя по пути домой. – Не ожидал от тебя. Ты ему почти нагрубила!
- Неправда. Я просто высказала свое мнение.
- Нет, это не просто мнение, это - негатив! Негатив, который ставит крест на моей мечте и ставит под сомнение мою рассудительность!
- А это-то тут при чем? – удивилась я.
- Ты считаешь, что я не способен здраво взвесить все «за» и «против», что я не смогу защитить нашу семью, что не способен принимать здравые решения…
- Не перегибай палку.
- Вот объясни, - Костя остановился и посмотрел на меня странным взглядом: помесью мольбы и ультиматума. – Вот объясни, чего ты боишься. Вразумительно объясни. Чтобы я понял и постарался тебя успокоить.
- Бесполезно. Я пыталась, ты не слышишь.
- Я внимательно тебя слушаю.
- Нет. Ты слушаешь свое горячее сердце, которое отбивает один и тот же ритм: хо-чу у-лит-ку, хо-чу у-лит-ку.
- Не надо меня обижать. Я стараюсь для нас обоих, для нашего будущего. Я все перечитал об этих «улитках», их даже кораблями космическими никто не называет, я ее разобрать и собрать смогу с закрытыми глазами! К тому же, ты знаешь, всего десять дней еще будут скидки… ну, как тебя еще убедить?
Передо мной пролетели все мои сомнения и страхи: и замкнутое пространство, и отсутствие друзей, и эта вечная темнота за окнами, и эта камера, которую он называет почему-то «абсолютной свободой»… Но так же ясно я увидела и другое: лучше разочароваться в мечте, чем иметь возможность ее осуществить и не сделать последний шаг. Костя никогда не простит мне отказа. Он всегда будет помнить о том, что я встала на пути у его надежды, и однажды это нас разлучит…
- Знаешь, - сказала я медленно, - если это так для тебя важно, давай купим твою «улитку».
Ответом мне были счастливые возгласы и поцелуи.
Ребенок получил свою игрушку.
В течении пяти дней после покупки, нам предлагалось перевести в «улитку» свои личные вещи и решить все проблемы с интерьером и оформлением. Через эти пять дней, магазин просил освободить посадочную площадку или брал деньги за ее аренду.
- Ты не сказал мне, что аренда площадки такая высокая. Как же мы будем в гости прилетать? Где оставлять эту махину?
- Подумаешь, - он беспечно махнул рукой, - за год заработаем! И потом, этот менеджер сказал, что скоро изобретут воздушную парковку. Представляешь, как здорово: зависаешь над городом, милях в трех, а вокруг тебя вьются полетные такси, наперебой услуги предлагают… А? Класс?
Я покачала головой, но дело было сделано, и что толку теперь впадать в пессимизм.
Рабочие из отдела продаж суетливо переносили наши вещи в «улитку». Наверное, им платили за скорость. Костя возбужденно бегал вокруг и показывал, куда что отнести, к чему придвинуть, куда поставить.
Может, действительно в этом есть какой-то великий смысл, не известный мне пока, но уже заложенный в самом факте отлета? Ведь не даром, из покон веков люди стремятся куда-то, уезжают из своих деревень, городов, срываются с насиженных мест и покоряют новые необжитые территории, джунгли и ледники, острова и целые континенты…
- Слушай, тут еще работы – непочатый край, и за неделю не управиться, - сказал, подскочив, Костик. – Ты, наверное, езжай домой, а я тут и на ночь останусь. Надо за работягами присмотреть, сама понимаешь…
Я кивнула, получила спешный чмок в щеку и пошла домой.
На улице темнело, но от этого не становилось темно: загорались огни, вывески магазинов, окна. Повсюду жили люди, ходили друг к другу в гости, любили, расставались… Я подумала, что завтра придут прощаться мои подружки и рассудительная Ильма скажет: «Это ваше общее решение. И это хорошее денежное вложение, не вздумай жалеть.», а веселая Тоська обязательно затараторит: «Ой, ты такая счастливая, такая счастливая! Подумать только – целых пять комнат! Еще и оранжерея! А мы с трудом на однокомнатную
насобирали, и за ту еще четыре года выплачивать!». Мне будут завидовать и утешать – сочетание почти невозможное. И обещать звонить каждый день, и писать письма, и уж точно поздравлять с праздниками и днями рождения…
Дома было пусто и холодно. Осталась мебель, мусор, еще стояли не увезенные коробки с вещами. Завтра заберут и их. А потом в эту квартиру въедут чужие люди и дом постепенно забудет обо мне, как и о тех, кто жил здесь раньше.
Взгляд мой невольно остановился на окне: я не закрыла шторы, и сейчас луна, которая была где-то высоко, освещала ветки растущего рядом дерева.
- И тебя я не увижу, - сказала я зачем-то вслух. – Мы улетаем. И у меня нет выбора.
Потом я разрыдалась. Не останавливаясь, не пытаясь успокоится. Мне нужно было нареветься вдоволь, потому что с завтрашнего дня я должна быть счастливой и довольной нашим ОБЩИМ решением. Я буду готовить вкусные блюда и писать романтические, чуть грустные стихи о космосе.
А иногда, очень редко, я буду размышлять о том, сколько стоит любовь? И неизменно приходить к выводу, что она стоит ровно столько, сколько мы готовы за нее заплатить.
Давно этот городок пользовался дурной славой. Поговаривали, что здесь водятся ведьмы. Хотя, к чему бы? Обычный провинциальный городок, разве что несколько запущенный, ну да эка невидаль! У него и название соответствует. Вы бы видели эти мрачные аллеи и эти безобразные кривые деревья вдоль тротуаров!
Стас и не думал здесь задерживаться. Вовсе не из-за слухов, просто не было повода – городок один из тысячи ему подобных, какие можно встретить вдоль дорог, и где продают огурцы, картошку, мед и грибы в сезон прямо у придорожных станций.
У дороги, почти уже за пределами города, голосовала женщина с трехлетним ребенком. Мальчишка держал маму за руку и устало, без интереса смотрел на дорогу. Стаса поразило, что рядом с ними стояло детское автомобильное кресло. Видимо, женщина привыкла к дальним путешествиям и знала, что на посту ГАИ водителей штрафуют, если дети в их машинах ездят без специального оборудования. Наверное, ей не раз отказывали подвезти. Вот и таскается с креслом…
Стас не любил подвозить незнакомцев, но тут просто не мог проехать мимо. Он остановил машину и выглянул из окна.
- Куда вам?
- До Тополева, это по дороге примерно полчаса – минут сорок, - ответила женщина, глядя на него с надеждой.
- Садитесь.
- Спасибо вам огромное, - выдохнула она. - Никто не хочет связываться с ребенком, так не удобно…
Стас вышел и помог установить детское сидение за водительским. Мальчишка, совсем уставший и измученный жарой, покорно залез на свое место, позволил себя пристегнуть и почти сразу задремал.
Они тронулись.
Машин было совсем мало, (это объездная дорога и многие спрямляли путь через другие поселки).
- Меня зовут Анна, - сказала женщина.
- Стас, - ответил он невольно, хотя с чего это эй пришло в голову знакомиться на полчаса?
- А это, - она кивнула на заднее сидение, где посапывал малыш, - Федор. Вам нравится имя Федор?
- Нормальное имя. Я как-то не особо задумывался, какие из имен мне нравятся…
- А как зовут ваших детей?
- Детей? – он почти рассмеялся. – Уберег Господь. Нет, детей у меня нет. Я вообще человек свободный и свободой своей дорожу.
Женщина улыбнулась и посмотрела куда-то в сторону, словно обдумывая свои мысли.
- Но ведь когда-нибудь придется задуматься и о семье.
- Ну, до этого еще далеко. Вот встречу свою идеальную половину, тогда… может быть…
- Идеальных людей не бывает. У всех есть какой-то изъян или недостаток.
Стас чуть снизил скорость и объехал дыру в асфальте.
- Это понятно, - согласился он. – Но если меня этот недостаток задевать не будет, так и пусть.
- Друзья будут обсуждать: у нее будра слишком широкие, или лицо простовато, или готовит она не слишком…
- Пусть друзья за своими женами приглядывают, а у себя в доме мы и без них разберемся.
Маленький Федор на заднем сидении вздохнул во сне.
- Приятно встретить человека, который не зависит от чужого мнения, - тон женщины поменялся, но Стас не обратил на это внимания. – Ты молодец, Стас, что заехал за нами. Я боялась, забудешь, или поедешь не той дорогой…
- Что ты, мне не в напряг, - тут же откликнулся Стас. В его голове стойко образовалась уверенность, что он должен был заехать за Анной и ее сынишкой, но чуть было не забыл, и от этого стало немножко стыдно… впрочем, все обошлось. – Я в Уречинск ездил. Отвозил документы на машину. Брат просил оформить кое-что…
- Он все еще в Уречинске живет?
- Да. Женился недавно. Квартиру они в кредит взяли.
- Да? Здорово! Ты ничего не говорил… Хотя я своими новостями тебя замучила, а денег на телефоне почти не оставалось, поэтому я так все коротко… Кстати, спасибо, что разрешил у тебя остановиться. Мы ненадолго, правда. Только найдем, где комнату снять.
- Что ты, глупости! Живите, сколько надо!
Анна благодарно кивнула головой. Стас подумал, что это очень тяжело – одной воспитывать сына, еще и в чужом городе устраиваться. Как хорошо, что она позвонила и попросила встретить, а то ведь, женщина гордая, могла и на перекладных добираться.
- Хорошо, что ты позвонила заранее. А то, знаешь ведь, на выходные куда-нибудь за город умчался бы или к родителям в деревню.
- Как они?
- Родители-то? Нормально. Отец в этом году арбузов насадил, не знаю, что там вырастет. Может и вырастет что-нибудь. На прошлых выходных ездил к ним, помогал картошку окучивать.
Женщина вновь посмотрела чуть в бок и заговорила мягко, почти с любовью в голосе:
- Какой ты молодец, что купил кресло, - сказала она, и Стасу стало приятно и гордо за свою предусмотрительность.
- Сейчас без этого никуда. Я не был уверен в размере…
- Что ты, что ты, замечательно, - быстро сказала женщина. – Ты как раз угадал. Хотя Федора почти полгода не видел… да? Полгода? Нет, - сказала она самой себе, - пять месяцев. Мы же виделись в марте. Вот зря ты тогда меня с родителями не познакомил, все твоя любовь к сюрпризам. Даже не знаю, как они нас теперь примут… Все-таки уже почти взрослый внук – три года. И невестка невесть откуда взялась…
- Не переживай, - откликнулся Стас. – Они у меня славные и понятливые. Через неделю к ним и съездим.
- Как скажешь, - послушно кивнула она. – Я всегда тебя слушаюсь, совсем будто своего мнения нет. Только вот у мамы жила долго, но ты знаешь, она все нас не отпускала. Она и тебя все звала, но ты-то ни в какую…
- Некогда, - вздохнул Стас. – Мужчина должен семью кормить и деньги зарабатывать.
- Какой же ты у меня заботливый, - с улыбкой сказала она.
- Аннушка, - улыбнулся он, - я просто очень соскучился.
- Прости, что не писала. Ты знаешь, я с письмами не в ладах. А звонила редко, потому что дорого, а твои переводы все на мамины лекарства уходили…
- Так я и думал, что будешь экономить! Все. Завтра купим тебе нормальный телефон, Федьку игрушками завалим, устроим серьезную прогулку по магазинам, давно пора!
Стас почувствовал себя настоящим главой семьи. На карточке у него еще отложены деньги, надо приодеть семейство, а то уж совсем в черном теле себя держат!
- Спасибо, родной. Да, мама на свадьбу не сможет приехать, передавала заранее поздравления и все такое.
- Жаль, конечно, но не страшно. Вы и так довольно у нее погостили. Пора и домой возвращаться.
Анна рассмеялась.
- Федьку не разбудим? – с беспокойством спросил он.
- Ты же его знаешь, - тепло улыбнулась женщина, - он может борогозить почти весь день, а потом уснет и уже ничем его не разбудишь…
- И правда, - счастливо вздохнул Стас.
Машина пролетела мимо деревеньки с незатейливым названием Тополево. В голове у Стаса мелькнуло что-то связанное с этим названием, но мысль потонула в тихом ощущении радости от долгожданной встречи.
Перунова Ирина Юрьевна родилась в 1966 году в Воркуте. Окончила Литературный институт им. Горького. Публиковалась в журналах «Юность», «Новая юность», «Новая Россия» и других. Принята в Союз российских писателей в 1999 году. Живёт в Ярославле.
«Они летят безумной, легкой стаей
В пределы рая иль в пределы ада…»
(о стихах Владимира Смоленского)
Речь пойдет о русском поэте, чей литературный путь от начала и до конца прошел вдалеке от России. Собственно, разлука с Родиной, потеря дома и близких, пережитое в ранней юности чувство страшной катастрофы, — определили неповторимый поэтический облик Владимира Смоленского.
Слова, послужившие заглавием этой статьи, взяты из позднего короткого стихотворения, в котором поэт в нескольких строчках набрасывает очертания прожитой жизни и характерные черты своего творчества:
Я никогда не пережил победы,
Все только пораженья, пораженья...
Все только горечь, горечь, беды, беды,
Сны, ритмы, рифмы, головокруженья...
Они летят безумной, легкой стаей
В пределы рая иль в пределы ада,
Они летят, страдая и мечтая,
И ничего им на земле не надо.
Владимир Алексеевич Смоленский родился в 1901 году на Дону, в дворянской семье. Его отец - казачий, а затем жандармский офицер — в начале Гражданской войны был расстрелян красными на глазах сына. В 1919-1920 годах Вл. Смоленский воевал в составе Добровольческой армии, с остатками которой эвакуировался из Крыма. С 1925 года жил во Франции. Работал бухгалтером. В творчестве был особенно близок к Владиславу Ходасевичу, который высоко ценил его поэзию. Издал три сборника стихов (1931,1938,1957). Еще
один сборник вышел в 1963 году, уже после смерти поэта. Смоленский умер в 1961 году в Париже. В последние годы его стихи (некоторые из них положены на музыку и стали песнями) приобретают все большую известность в России.
Чувство, которое оставляют стихи Смоленского, — совсем не то, что принято называть эстетическим наслаждением. Поэт не богат художественно-изобразительными средствами; его рифмы совершенно обычны, даже простоваты, образы не отличаются яркостью и новизной. Возможно, у кого-то из читателей некоторые его строки способны, особенно сначала, вызвать резкое отторжение. Но они никого не оставят равнодушным.
Пережитые поэтом в юности трагические события определили главную линию его творчества: человек перед лицом смерти. В его мироощущении неразрывны друг от друга: жажда красоты в жизни — и болезненно-острое чувство призрачности всякого земного счастья; сознание высокого достоинства человека — и страшный опыт человеческого злодейства. Эти, что называется, вечные темы раскрываются с предельной искренностью, с какой только и можно писать о них в наш век.
Если поискать в стихах Смоленского слова, которые можно было бы рассматривать как некий лейтмотив или девиз его творчества, — поиск не будет долгим и трудным. Этот девиз просто лежит на поверхности, его обнаружит любой внимательный читатель. «Смерти — нет». Эти слова поэт многократно повторяет из стихотворения в стихотворение, из года в год, как заклинание, могущее отогнать ужас смерти, ненависть к ней, охватывающий все существо поэта протест против нее. Но вокруг этих слов в его душе в течение
всей его жизни идет непрекращающаяся, изнурительная война между верой в Воскресение - и ее мрачным отрицанием, любовью и покорностью к Богу — и отчаянным бунтом.
Срывая со смерти все романтические или сентиментальные покровы, встречая ее в предельной обнаженности, отвратительности, поэт переживает ее напряжением всех своих душевных и физических чувств, и заставляет вместе с собою переживать читателя. Теряя одного за другим близких и любимых людей, в самые тяжелые свои часы, он восходит из самой глубины ужаса и боли — к прозрению таинства Воскресения.
...Ряд кроватей, страшный запах морга,
Сумрак, что затмил твою зарю...
Я сквозь слезы горя и восторга
На тебя нездешнюю смотрю.
(...) Несомненно — смертное томленье,
Слабым криком искаженный рот
Были лишь началом воскресенья,
К вечности тяжелый перелет.
Вот крылами прорастают плечи
Пол больничной серой простыней...
Дай тебя я перед вечной встречей
В лобик поцелую ледяной.
(...) Всем нам нет прощенья, нет возврата —
Но тобой мы будем прощены.
(Памяти Нины, 1942)
В душе поэта никогда, ни при каких испытаниях, не находится места холодному безбожию рационалистов, она никогда не отрекается от Христа в угоду каким-то другим идеалам, но, вместе с собственной болью, сверхчувствительно слыша боль, гнев и отчаяние целого мира, миллионов других человеческих душ, какой-то своей частью она доходит до отчаянного, безумного вызова Богу.
Здесь Бога нет. Он где-то там,
Он где-то — иль нигде — над нами,
Не поднимайте ж к небесам
Глаза, сожженные слезами.
Примите тлен и нищету
Земли и, вместе с ней сгорая,
Все разлюбив, все понимая,
Клонитесь молча в темноту.
(«Земная жизнь — коротких лет...», 1930-е гг.)
И при этом, даже в самых своих «богоборческих» стихах поэт говорит с Богом как с Тем, ближе и роднее Которого у него никого нет. Он твердо знает, что будет услышан.
(...) Отстрадал ты все свои страданья
И глаза бессонные проплакал,
Голос твой, угрозы и рыданья
До Престола донеслись из мрака.
— слышит поэт голос посланного к нему с небес ангела. —
(...) Я пришел, склонись в мои объятья,
К сердцу моему прильни главою —
Человек и Ангел вечно братья,
Есть один у нас Отец с тобою.
(Ангел смерти, 1940-50-е гг.)
Но на пути к очищению, к примирению с Богом и бытием перед поэтом лежит препятствие еще более значительное, чем безмерные бедствия войн, людская злоба и нищета. Это — земная любовь, которая у Смоленского тоже несет на себе явственную печать смерти:
(...) Здесь нет надежды. Здесь любовь —
Напоминание о смерти.
(«Земная жизнь — коротких лет...»)
Но вот как эта страсть захватывает и увлекает поэта, доводя до порывов дерзкого отвержения Божественной воли:
(...) Я вижу, никнет под Твоей пятой
Мой золотой цветок, моя любовь живая.
(...) И там, в Твоем аду, и здесь, с Тобой в борьбе,
За все спасенье и за все блаженство,
Вот эту страсть, вот это совершенство
Моей любви не уступлю Тебе.
(Таисии Смоленской — VI, 1940-е гг.)
Судьба поэта сложилась так, что он познал семейное счастье и тихую светлую радость любви в последнее двадцатилетие своей жизни. Но уже готовилось ему и последнее земное испытание — долгая мучительная болезнь (рак горла), сведшая его в могилу. Ожидание близкой разлуки с горячо любимой женой делало предсмертную борьбу не выносимо, страшно тяжелой.
Поздняя любовь Смоленского имела некую особенность, очень важную для всего его мироощущения, на которой надо остановиться. Подойти к ней нам придется несколько издалека.
Даже в рамках этой краткой заметки рассказ о творчестве Смоленского будет совершенно недостаточным, если не сказать еще об одной его большой теме. Любовь к навсегда покинутой России была незаживающей раной его души. Из этой неутолимой боли родились на свет многие пронзительные строки. Если любовь и смерть поэт осмысливал в течение всей жизни, и их восприятие изменялось с годами, то разлуку с родной землей он пережил еще юношей, при самых трагических обстоятельствах. По-юношески острое чувство
растоптанного счастья, ненависть и негодование вскипают в душе поэта каждый раз, когда он касается этой темы, — вплоть до самых последних его стихов. Поэтому, являясь сильнейшим источником поэтического вдохновения, смешанное чувство любви и ненависти было для поэта еще одним тяжелым искушением, постоянной душевной бранью.
В состоянии этой внутренней муки, вероятно осенью или зимой 1941 года он писал:
(...) Как же мне теперь с тобою быть,
С горькою моей к тебе любовью?
Вновь земля твоя набухла кровью,
Ран не счесть и горя не избыть.
(...) Мне тебя не жаль — гори, гори,
Задыхайся в черных клубах дыма —
Знаю я, что ты неопалима,
Мать моя, любовь моя — умри!
Нет пощады, падай до конца,
Чтобы встать, уже весь мир жалея,
Чтобы в мире не было светлее
Твоего небесного лица!
(«Ты в крови —а мне тебя не жаль...»)
Но война кончилась совсем иначе, чем ожидал, о чем молился поэт. Внутренняя борьба в нем от этого только усиливалась. В поздних стихах Смоленский все чаще пишет о трагедии 1917-1920 годов, обновляя, растравляя в сердце чувство скорби о невозвратно утерянном. Доживи он до конца 80-х, — он, наверное, и тогда не пожелал бы расстаться с этим чувством и не принял бы никакую иную Россию, кроме той, которая сгорела в огне революции.
Любовь к Родине у Смоленского, как и всякая земная любовь, неотрывна от острого переживания смерти. В самых проникновенных стихах, посвященных России, она ассоциируется у него не с родными березками, а с расстрельными «подвалами и стенами», с мерзлой землею «бескрестных могил», с кровью и дымом. Здесь ангелы плачут над Россией и над ее павшими сынами так же, как в других его строках — над снятым с креста телом Господа.
(...) Летели русские пули градом,
Убили друга со мною рядом.
И Ангел плакал над мертвым ангелом...
— Мы уходили за море с Врангелем.
(«Над Черным морем, над белым Крымом...», 1957)
И именно в это время любовь к жене Таисии, давшая последнему сборнику его стихов простое, но столь необычное для Смоленского, название - «Счастье», удивительным образом вбирает в себя его любовь к Родине. Очень характерно одно из стихотворений этого сборника — «Святая Таисия». Создаваемый в нем образ далеко выходит за пределы выражения чувств к любимой женщине.
Из дремучих болот, из древней Руси —
Исусе Сладчайший, спаси! —
Из зыбучего морока финских болот,
Где антихрист поставил оплот,
Из горящих и Богом любимых скитов,
Аввакумовских райских садов,
Из-под диких ударов безумья и зла
Ты, святая, ко мне подошла.
За Тобою египетских знойных пустынь
Раскаленная, мутная синь,
За Тобою российские лютые льды,
На которых Христовы следы,
За Тобою распятье, крещенье, лучи
И монголов кривые мечи,
За Тобою, в полярных ветрах Соловки,
Ледяные подвалы чеки...
Образ троится:
— преданно, жертвенно любящая жена,
— Россия, в ее высоких порывах, в страшных бедствиях и падениях,
— и женский образ, в чем-то соответствующий жизненному пути, страстям и борениям самого Смоленского.
Напомним, что, по сказанию «Патерика», Таисия — девушка, которая, после благочестиво и светло прожитых лет ранней юности, надолго впала в искушение блуда, но наконец обратилась к покаянию. В отличие от прп. Марии Египетской, она не успела совершить никаких святых подвигов, ибо умерла на пути в Фиваидскую пустыню из покинутого ею, оскверненного тяжкими грехами дома.
Стихотворение заканчивается казалось бы неожиданными, противоречащими заглавию, печальными словами:
От Тебя отступилась небесная рать.
Но мне сладко с Тобой умирать.
Ясно, что обращены эти слова не к святой Таисии из Александрии. И даже не к Таисии Смоленской — самоотверженной и бесконечно терпеливой верующей женщине. Тогда к кому же? Вероятнее всего, к России, к тому ее образу, который живет в сердце поэта, сливаясь с образом любимой, сосредоточивая на себе всю силу его любви и боли, все, что пройдено и прожито. Такая предельная концентрация «земного притяжения» Смоленского, противостоящая столь же сильному устремлению от земли к горнему миру, (которое не
высказано явно, но тоже чувствуется в этом стихотворении) — грозит неминуемым взрывом.
Не веря в спасение и возрождение страстно любимой Родины, поэт не мог примириться с тем, что земное отечество — не перенести в Вечность, что единственное утешение христианина — «взыскать грядущего Града». Уже в свои последние дни, связанный немотой (последствие операции на горле), пренебрегая тавтологией рифмы, он выводит на грифельной доске кричащие строки:
О гибели страны единственной,
О гибели ее души,
О сверхлюбимой, сверхъединственной
В свой час последний напиши...
Окончательный исход этой борьбы лежит уже за пределами поэзии Владимира Смоленского.
Как хочется верить, что горевшая любовью и состраданием душа поэта, которая столько металась, мучилась, гневалась, воздымала к Небу «угрозы и рыданья», но не отступила от Христа, - не будет отвергнута Его благостью. Что она обретет в вечности тот мир и свет, в который верила даже в бурях страстей, к которому тянулась сквозь «земную злобу, нищету и страх».
...Но все-таки что-то осталось от жизни безумной,
От дней и ночей, от бессонниц, от яви и снов,
Есть Бог надо мной, справедливый, печальный, разумный,
И Агнец заколот для трапезы блудных сынов.
Из нищей мансарды, из лютого холода ночи,
Из боли и голода, страха, позора и зла
Я выйду на пир и увижу Отцовские очи,
И где-нибудь сяду, у самого края стола.
(«Осталось немного — миражи в прозрачной пустыне...», 1957)
Предлагаем вниманию читателя небольшую подборку из выпущенного в 2001 году издательством «Русский путь» сборника стихов Владимира Смоленского «О гибели страны единственной...».
* * *
Кричи не кричи — нет ответа,
Не увидишь — гляди не гляди,
Но все же ты близко, ты где-то
У самого сердца в груди.
Россия, мы в вечном свиданье,
Одним мы усильем живем,
Твое ледяное дыханье
В тяжелом дыханье моем.
Меж нами подвалы и стены,
И годы, и слезы, и дым,
Но вечно, не зная измены,
В глаза мы друг другу глядим.
Россия, как страшно, как нежно,
В каком неземном забытьи
Глядят в этот мрак безнадежный
Небесные очи твои.
Париж, 1938
* * *
Все давным-давно просрочено,
Пропито давным-давно,
Градом бито, червем точено,
Светом звездным сожжено.
Все давным-давно раздарено,
Выменено на гроши,
Выкрадено, разбазарено,
Брошено на дно души.
Все законы непреложные
Твердо знает нищета:
Каждая надежда — ложная,
Каждая любовь — не та...
Только смутное томление,
Темные, в бреду, слова,
Темный сон о пробуждении...
И на самом дне падения
Ожиданье торжества.
1930-е гг.
* * *
Смотри не отрываясь — дни и ночи,
На небеса, на землю, на людей,
Ведь каждый день прошедших дней короче,
Ночей прошедших эта ночь темней.
Еще прозрачны дни, а ночи звездны,
Но слышишь скрип уже подгнивших скреп?-
Дыши, дыши, пока еще не поздно,
Смотри, смотри, пока ты не ослеп,
На звезды, на людей, идущих мимо,
На все твое, что станет не твоим,
Ведь даже боль твоя неповторима,
Ведь даже смертный час невозвратим.
1930-е гг.
Моему отцу
Ты встаешь из ледяной земли,
Ты почти не виден издали,
Ты еще как сон — ни там, ни здесь,
Ты еще не явь — не тот, не весь...
Стискиваю зубы. — Смерти нет.
Медленно сжимаю сердце. Свет
Каплями стекает с высоты.
Явственней видны твои черты,
Но слова твои едва слышны,
Но глаза твои еще мутны,
Будто между нами пролегло
Дымом затемненное стекло.
Смерти нет. Не может смерти быть.
Надо все понять и все забыть.
Страшное усилье. Страшный свет,
Слабый звон... — Ты видишь, смерти нет!
* * *
По этим предгорьям ходила когда-то Жанна
И слышала голоса...
Все в мире чудесно, таинственно, дико и странно,
Вот как этой зари сейчас несказанна
Кровавая полоса.
Таисии Смоленской
Иногда мне кажется — ошибка,
Столько раз солгавшая мечта, —
Я совсем не тот, и ты не та,
Лишь кривая на губах улыбка.
Боже мой! — от века каждый знает,
Чем кончается земная страсть, —
Человек лишь для того взлетает,
Чтоб вздохнуть, и крикнуть, и упасть.
Но в ответ, не говоря ни слова,
Может быть, не слыша ничего,
Ты глядишь, и нежно и сурово,
В глубину безумья моего
И украдкой крестишь неземною,
Легкой и горячею рукою.
(1950-е гг.)
Плащаница
Преклонись пред безмерным страданьем,
Перед страшною тайной любви —
Вот Жених, что пришел на свиданье,
Почивает в цветах и в крови.
Преклонись пред святой Плащаницей
И заплачь, и в мерцанье огней
Ты увидишь — Архангел, как птица,
С криком жалобным вьется над ней.
Осень
Поменьше слов, поменьше суеты...
В лучах заката дни неслышно тают,
За окнами осенние цветы
Безмолвно и бесстрашно умирают.
И мертвый лист слетает, чуть шурша,
На золотом покрытую дорогу —
Как осень несказанно хороша,
Как смерть близка бессмертию и Богу.
И жизнь твоя цвела, как жизнь цветов,
И вот теперь она клонится долу,
К сырой земле, к Господнему Престолу,
Окованному золотом листов.
Неправильные ритмы
Выйди в полночь в цветущий сад, —
Жить когда уже не стало мочи, —
Звонко созвездия зазвучат
В гулких глубинах ночи.
И.в сердце — в мечтаньях твоих ночных,
Летя, блистая крылами,
Зазвучит, еле внятно, чуть слышный стих
Еще немыми словами.
Но вот все яснее слова звучат,
Все явственней, все нездешней...
Выйди в полночь в цветущий сад,
Звезды все ярче, ночь все кромешней.
1960
* * *
Между жизнью и смертью прослойка –
Ледяная больничная койка.
Капельки крови и гноя,
Бытие почти неземное.
Исчезло уже страданье,
Бытие почти как мечтанье.
И победное смерти жало —
Не конец уже, а начало.
1961
Конец 1 части
Редакция журнала «Колесо» приглашает авторов и просто творческих людей к общению, сотрудничеству и продвижению настоящего искусства.
Интересная рассылка: "Каббала. Реальность как она есть"
Вы узнаете, где находится источник жизни, и в чем смысл смерти. Общественные формации, наше будущее, свобода выбора, любовь и брак, здоровье, воспитание детей и многое другое – все это освещается в науке каббала. Она дает очень интересные и порой неожиданные ответы на все вопросы.
