Существует такое, довольно противное, клише: "с упорством, достойным лучшего применения". Я бы никогда не прибегла к его использованию, если бы оно как нельзя лучше не характеризовало нас, трёх главных персонажей этой истории. Мы - это я, моторист Окулов и кусок говна. На протяжении нескольких рейсов мы были триедины: скажешь "Окулов" - подразумеваешь "Белоиван". Скажешь "Белоиван" - подразумеваешь... Ох.
Мои обязанности на "Орловой" были довольно
разнообразными. Поскольку прислали меня на экстренную замену бортпроводнице, то первый свой рейс на "Орлихе" я отработала бортпроводницей. Затем понадобилось пройти медкомиссию другой бортпроводнице, я мне вручили мастер от её кают. Затем заболела уборщица главной палубы - и Лора, вместо обещанного отзыва и направления на нормальный пароход, заполучила зеленый пылесос и главную палубу "Орлихи" в комплекте с ним. Затем я не помню подробностей, но точно знаю, что покатилась по наклонной плоскости,
самыми неприятными занозами в которой были постоянно смещающиейся графики моих вахт и то обстоятельство, что мне постоянно хотелось спать. Из рейса в рейс я кого-то подменяла, и мой режим то и дело перескакивал с совиного на жаворонковый. Неизменной оставалась лишь моя прописка в одной каюте с Наташкой и дурой-Ирой, пользовавшейся дезодорантом "Одорин". Не хочу рассказывать, что это такое.
История, в которой фигурировал кусок говна, произошла, когда я на целых полтора месяца зависла в уборщицах
палубы экипажа. Это было спокойное время. Бортпроводницы, да еще на такой экзотическо-трамвайной линии, как была у "Орловой", уматывались за рейс до потери пульса: пассажиры иногда менялись через 5-7 часов, а это означало молниеностную подготовку кают к новой партии, которая уже взбирается по трапу с какого-нибудь плашкоута. Чистоту на пароходе, даже на таком глубоко каботажном как "Любовь Орлова", никто не отменял.
Первый свой уборщицкий рейс я провела в эйфории. Мне ужасно понравилось
не иметь дела с пассажирами.
Надо отметить, что пассажиры "Орловой" несколько отличались от пассажиров круизных лайнеров. Пассажиры "Орловой", умудряясь за двое суток постичь всю глубину дзена, весьма неохотно выходили из состояния просветления. Выйдя оттуда, они впадали в мрачную любознательность. "Мы какую остановку токашто проплыли?" - тебя сносит такой плотной волной, что ты на мгновение тоже постигаешь дзен, но всё же, на лету, успеваешь ответить: мы токашто пропыли
остановку Терней.
Бывали случаи, когда в течение двух-трёх рейсов одного и того же пассажира возили туда-сюда, потому что погружение в нирвану и спрыгивание на плашкоут - вещи несовместные.
Двое с половиной суток рейса "Орловой" в одну сторону и, соответственно, столько же назад - пролегали вдоль Северного Приморья, по берегам которого (чаще всего берег действительно было видно с борта) росло много грибов, ягод, тигров и кедров, но абсолютно не водилось привычной пониманию цивилизации.
Собственно, туда и дорог-то не было; "Любовь Орлова" являлась единственным коммуникативным средством между Владивостоком и тайгой, в которой - по разным причинам - обитали люди. Многие из них очень сильно обожали спиздить с парохода хотя бы пепельницу.
Сказав слово "пепельница", я вспомнила, что первую мою недостачу на "Орлихе" измерили цифрой "86". Поскольку моя зарплата составляла цифру "95", а кормили на пароходе бесплатно, то 9 оставшихся рублей
мне вполне хватило на жизнь. Но всё равно: уже следующая недостача резко сократилась вдвое. Затем я благополучно научилась у коллег свинчивать в пассажирских каютах дорогостоящие душевые шланги японского производства, и суровым таёжным клептоманам оставалась лишь какая-нибудь мелочь вроде подставок под зубные щётки. Как и остальные бортпроводницы, я стала выдавать шланги в обмен на паспорта, а затем производить обратный чейндж. Понятия не имею, к какой муфте я привинтила бы паспорт гражданина портпункта Пластун,
если бы тот всё-таки умудрился куда-нибудь заныкать шланг. Но таких случаев не было. А, сообразив, что никто не мешает мне отнять у пассажира постель еще до его спрыгивания на плашкоут, я и вовсе избавилась от недостач; уверена, что со временем мне вообще удалось бы найти способ выходить в плюс.
Моя жизнь в уборщицах стала куда менее экстремальной, но зато, увы, и менее креативной. Может быть, дефицит информационных поводов, побуждающих к самовыражению, сыграл со мной злую шутку. Так или иначе, однажды
я увидела себя со стороны, занимающуюся мучительным поиском синонимического словосочетания, должного заменить собою такое грубое выражение, как "большой кусок говна". Кто думает, что у меня не получилось, пусть съест крупный фрагмент фекалии. В своё время этим фрагментом мне удалось взорвать мозг капитана т\х "Любовь Орлова".
Причём тут Окулов? Да и действительно: пора бы уже ему выйти на сцену. Окулов! ау!
И вот он появляется, глядите на него. Идиот.
Между
прочим, кареглазый блондин очень приличной наружности и двух метров росту. Такие, я знаю, многим девушкам нравятся: несмотря на полное отсутствие мозгов. Я не прувеличиваю. Мозгов у Окулова действиельно не было. Такая беда.
Пока я отвлекалась на Окуловский экстерьер, он уже успел пройти половину коридора. В руках у него какие-то приспособления для подводной охоты. Вот он приближается к туалету. Открывает дверь. Заходит внутрь. Мы с вами остаёмся снаружи и говорим о чём-то прекрасном. Проходит 10 минут.
Из туалета выходит Окулов и, обращаясь к вам, говорит: "принимай работу". Вы заходите в туалет и видите на стерильном кафельном полу перед унитазом - какую-то неприятного вида дерьмовину в руку толщиной. Приглядевшись, опознаёте в дерьмовине самое обычное, заурядное говно. Только, действительно, немного крупноватое.
- Что это?! - не боясь показаться дурой, восклицаете вы. - Говно, - как маленькой, поясняет вам собеседник.
Не помню, с кем из членов экипажа
и о чём именно я беседовала возле тубза в то время, пока присланный - по моей заявке - вахтенным механиком моторист устранял засор в унитазе. Не помню, с кем и о чём, но с кем-то хорошим и о чём-то прекрасном - это точно. Во всяком случае, по сравнению с тем, что теперь лежало на полу, прекрасным казалось всё. Да что там! Вся моя жизнь была прекрасной - до той минуты, пока моторист Окулов не вынул из горшка, расположенного на моём объекте, кусок говна.
- Ну ты его убери? - осторожно предложила я. - Куда я его уберу? - почему-то обиделся Окулов. - А я куда?! - еще сильней обиделась я. - А мне какая хуй разница, - сказал Окулов и пошёл было прочь, намереваясь оставить меня наедине со своим трофеем. - Стой, - сказала я, - подожди. - Ну? - Окулов остановился. - Это же ты его достал. - Ну, - согласился Окулов. Это было слишком очевидным, чтобы опровергнуть, поэтому он и согласился. - Ну, раз ты достал, ты и убери тогда. - Куда я его уберу? - А я куда?!!! -
А мне какая хуй разница!!!!
И Окулов ушёл окончательно. С минуту постояв рядом с говном, ушла и я. Через час меня вызвал старпом и предложил написать объяснительную, почему в туалете команды на моём объекте - грязь.
- Это не грязь, - начала было я. - Вот и напишите об этом, - сказал старпом, - в объяснительной.
Это была первая объяснительная в моей жизни. Я приступила к её созданию с полной серьёзностью и не без злорадства. Я была уверена, что по результатам ознакомления
с моим документом Окулова заставят убрать говно. Так появился на свет тот самый крупный фрагмент фекалии, от которого - через несколько дней -чуть не сойдёт с ума капитан.
Я написала, что крупный фрагмент фекалии был извлечён мотористом Окуловым из колена унитаза, который является частью фановой системы теплохода, прекратившей нормально функционировать после того, как между 09.00 и 11.00 в неё попал некий предмет, затруднивший нормальное функционирование фановой системы теплохода. Еще я написала,
что крупный фрагмент фекалии, очевидно явившийся причиной засора фановой системы, был оставлен Окуловым на палубе туалета. Поскольку в данном случае туалет являлся рабочим местом моториста Окулова, то, я считаю, - написала я, - что Окулов в рамках штатного расписания был обязан удалить фрагмент фекалии из туалета, так как каждый должен убирать своё рабочее место сам, о чём постоянно напоминают инструкции Министерства морского флота ССССР.
Отдав объяснительную старшему помощнику, я надела шапку, шарф,
варежки и пару свитеров под куртку, взяла скейтборд и отправилась на прогулочную палубу: кататься вокруг надстройки.
На самом деле, моя принципиальная позиция была слишком уязвимой, чтобы относиться к ней так серьёзно, как отнеслась к ней я. Я решила, что ни при каких обстоятельствах не уберу говно за Окуловым, хотя - это приходится признать - убрала бы его как миленькая, если бы тот же Окулов насрал на пол туалета анонимно.
Туалет был моим объектом, а штатное расписание диктовало мне
поддерживать санитарное состояние своих объектов "на должном уровне". Трудно сказать, какой уровень санитарного состояния перестаёт быть "должным", однако фрагмент фекалии (да ещё и крупный), вряд ли поднял бы этот уровень на недосягаему высоту - особенно в глазах санитарных властей.
Между тем, написав логически-безукоризненый, как мне казалось, текст, и будучи совершено уверенной, что Окулов уже унёс говно, я была страшно удививлена очередным вызовом к старпому. Стиль второй объяснитльной
был более нервным. Там я уже начала сокращать крупный фрагмент фекалии, доведя его до аббревиатуры "КФФ". В остальном содержание документа не претерпело больших изменений, а КФФ благополучно пролежало в тубзе весь день до вечера.
Вечером оно оставалось там же, но моя правая рука устала писать объяснительные лишь к завершению второго дня.
Я писала объяснительные и педантично выполняла свои обязанности по поддержанию санитарного состояния: пылесосила, мыла и убирала на своём объекте
всё, кроме КФФ. Я делала тщательную приборку в злополучном тубзе. Может быть, даже более тщательную, чем обычно: унитаз сверкал всеми своими унитазными каратами, жёлтый кафельный пол излучал солнечную энергию, ручки, кнопки и краники выглядели только что купленными - а посреди всей этой красоты царил анклав КФФ.
В середине третьего дня, когда "Любовь Орлова" повернула лыжи в сторону порта приписки, суверенное дерьмо удостоилось визита капитана. Тот открыл дверь в туалет, окинул взглядом
территорию политически независимой кучи, а затем - потребовал от меня объяснительную.
К тому моменту я уже немного подустала морально, поэтому написала капитану, что требую ознакомить меня с объяснительными моториста Окулова, а КФФ (в скобках расшифровка: "крупный фрагмент фекалии") пока пусть лежит. Боже, как он орал. После этого меня вызвал старпом и потребовал объяснительную записку на его имя - по поводу объяснительной записки, написанной мною на имя капитана.
Я не знаю,
куда они девали мои объяснительные записки. Может быть, ели.
В отчаяньи я написала заявление на имя стармеха, потребовав его заставить моториста Окулова убрать КФФ прочь с моего объекта.
КФФ, тем временем, продолжало жить своей жизнью на полу туалета; правда, заметно съёжилось, а на подходе судна еще к Находке - взяло и исчезло. Не искючаю, что его унёс стармех. Во всяком случае, ни я, ни Окулов говна не трогали.
Окулов тоже писал объяснительные. Одну я видела. Как раз на имя
стармеха. Там было написано: "Я вытащил говно на пол, потому что его не всосало".
После случая с КФФ я отработала на "Орлихе" еще месяца полтора. Включая Новый год. Да, это был самый худший Новый год в моей жизни.
