Выпуск рассылки «Женская социальная сеть Charla. Присоединяйся!»
* * *
2011-08-06 10:18 baltin
Оводом себя воображая,
Прорастёшь ли в будничную жизнь?
Или же над Хижиной рыдая
Дяди Тома — как изъятый из
Яви, где всё очевидно, плоско…
Овода убьют в который раз.
Он расстрелян. Кровь и брызги мозга…
Ты бы так расстрелянным был рад.
Только бы не скука, узость, деньги,
Чепуха карьеры и т. п.
Вырос ли мечтательный бездельник
Ты — неясно самому тебе.
Александр Балтин
Sic transit gloria mundi
2011-08-06 10:19 baltin
Пьёт в баре, пьёт привычно в баре
Боксёр — обрюзг и постарел.
И в пьяном шаровом угаре
Бой видит — был в бою умел.
Архиепископа хоронят —
Тлетворный грудь сжимает дух.
Иль смерть небытия синоним?
Не может быть!
Взгляд служки сух.
Не может быть…Звучит: Sic transit,
И проплывают облака.
На что судьбу свою растратит
Подросток, смутную пока?
Что всё проходит, всё проходит
Мотивчик старенький твердит.
Я слышу в парке: не угоден
Мотив, хотя и знаменит.
Картина Вальдеса Леаля
Такая страшная — претит,
Раз есть благие вертикали,
Хотя не представим их вид.
Реальность мне важна настолько,
Насколько в будущее есть
Своеобразное посольство,
И оной только в этом весть.
Александр Балтин
КРОХОТНЫЕ РАССКАЗЫ
2011-08-06 10:21 baltin
ЗАБЛУДИВШИЙСЯ АЛХИМИК
Тинктура, гладко и лаково бликовавшая синим, в сочетании с корнем оникса дала неожиданный желтоватый отлив. Отмерив на тонких и изящных весах необходимую порцию белого порошка, алхимик взял серебряную лопаточку и всыпал рассчитанную дозу в толстопузую колбу, куда добавил раствор купороса, блеснувшего малахитовой зеленью, после чего долил изначальный раствор. Смесь тотчас заиграла золотисто, будто любуясь собой; а тонкие языки пламени ожидали уже, танцуя, сладкой и славной работы. Белый дым окутал слоисто лабораторию. Алхимик чихнул, сняв очки, протёр глаза, и, уверенный в очередной неудаче, стал прибираться не спешно.
С толстым томом подмышкой, посверкивая безоправными очёчками, спускался он по лестнице — знакомой донельзя, шершавой лестнице из грубого камня — когда вдруг стал, оглушённый тарахтеньем неведомого агрегата — тот, рыча, фырча, посверкивая круглым циклопьим глазом пронёсся мимо, и седок на нём обернулся на миг удивлённо. Железный дракон? — подумал алхимик, — Верно, переборщил с альфа-бетой кранавиуса…Он шёл по улице, погружённый в расчёты, и цифры, мелькавшие в мозгу, не давали увидеть изменившиеся городские пейзажи.
-Ну и пугало! — вдруг услышал он; тиски формул в сознанье его разжались, и, будто выныривая из водоёма мысленных трудов, он увидел стайку молодых людей, один из которых тыкал пальцем в него — придворного алхимика князи Рудольфа…но во что одеты они — эти молодые люди! — что за узкие штаны из грубой, синеватой ткани, к тому же разрезанные на коленях? Что за дикие балахоны? И…они — эти парни — испускают дым, вынимая изо рта тонкие, белые палочки…
Ужас винтом вворачивали в точный и тонкий мозг алхимика; властная, косматая рука глубже и глубже вкручивала его в серо-янтарную плоть мозга, — когда учёный увидал дома: гладкие, высоченные дома, играющие и бликующие сплошным стеклом, уходящие в небо, стакнутые с облаками — а мимо него, познавшего бездны, летели, грохоча, железные телеги: телеги крытые, быстрые, без запряжённых в них лошадей. И вместо привычной брусчатки под ногами была серая гладь улицы — улицы, покрытой неизвестным, твёрдым, плоским составом…
Корень оникса в этот момент распускался причудливой химерой, превращаясь в князя мира веществ, наливаясь новыми свойствами, брызжа золотистыми звёздами смеха…
ВЕЛИКАН, УТКИ, ВОСПОМИНАНЬЯ…
-А в этом большом доме, па?
-В этом? В этом живёт великан, — отвечает отец, смешно надувая щёки.
-А какой он?
-Он? Толстый, важный…
-Злой?
-Не-а, сынок, смешливый. Любит весёлые истории и поесть.
Пятилетний сын ведёт суставчатой веткой по асфальту, сереющему лентой. Лесопарк — с лаково блестящими прудами — завершён, и отец с сыном вышли в город, и крохотная мягкая ладошка сына лежит в тёртой ладони отца, как чудо; и жемчуг продлённого рода слоисто вспыхивает во взрослом мозгу…
Сорокалетний, бездетный, одинокий сын давно умершего отца ходит в лесопарк кормить уток на прудах. Покупает два батона, и, миновав ряд донельзя знакомых дорожек останавливается у бетонного бортика пруда, и крошит батон, забираясь пальцами глубже в мякоть.
Утки, скользя по водному стеклу, торопятся, суетятся, блестят пестро шеи селезней…Сын кормит уток и думает об отце…
ДВОЕ
Путь до булочной длился долго — по сереющему асфальту, крытому бронзовой охрой листвы, мимо коренастых, крепких, старых домов; и трамваи уносились вперёд, роняя иногда из-под пантографа снопы крохотных звёзд. У булочной старик привязывал пса к перилам и говорил — Сидеть. Ждать. — Хотя старый пёс и так знал, что ему делать; глаза его слезились, нюх ослабел, пёс вяло глядел на входящих и выходящих из магазина, и когда появлялся старик — вилял хвостом. Дома старик тщательно вытирал псу лапы, трепал его, гладил по голове, приговаривая — Ну вот, вот так…Потом долго мыл руки, и на кухне варил кашу — себе и псу. Пёс ел быстро и жадно, и возвращался на кухню, где старик пил, шумно прихлёбывая, чай и давал псу кусочки хлеба.
Вечер накатывал незаметно — будто сумерек не было вовсе; сидели у телевизора, иногда пёс забирался на колени к старику, и тот механически гладил его, и пёс дремал…Что представлялось ему? Старик толком не мог сказать, что вспоминает сам — нечто комковатое, клёклое, что и было его жизнью; нечто долгое, мутное, серое — и вот теперь, под конец, одиночество со псом — и кто раньше из них уйдёт? неведомо…
Александр Балтин
ПРЕОДОЛЕНИЕ СМЕРТИ
2011-08-06 10:22 baltin
Кипит энергия моя,
А для чего не знаю я.
Выносят гроб из морга.
Лица
Стоящих серые вокруг.
Не верится в духовный луг,
Не верится, что смерть — граница.
Жизнь — как преодоленье той
Страшащей бездны шаровой.
Бурлит энергия моя,
Зачем догадываюсь я —
Чтоб строчки — хоть какие — смертный
Мой прах преодолели, чтоб
Не всё унёс, как лодка, гроб.
Страх смерти — он земной, он местный.
Его снимает только смерть,
Её нельзя перетерпеть.
Опять выносят гроб из дома.
И проржавели тополя.
Грустна осенняя земля,
И всё знакомо. Так знакомо.
Смерть — знак. Не расшифрован код.
Разумнейший предел кладёт
Она лесам и злакам тоже,
Как Баратынский утверждал.
Твержу: смерть вовсе не финал.
Так отчего ж мороз по коже?
И всё ж энергия кипит,
И жизнью строки засверкают.
Пишу — и вовсе не страшит
То, что ко смерти дни мелькают.
Александр Балтин
* * *
2011-08-06 10:44 baltin
Коржики бабушкины, торт под названием мишка
Помнишь всё это? Даже и слишком!
Пить молоко звала, шарлотка готова,
Припоминается снова и снова —
Дача, лето, идущая будто ярусы зелень,
И я малец, даже ещё не зелен.
И бабушка, улыбаясь, меня зовёт,
И я понятия не имею, что ба умрёт.
Александр Балтин
* * *
2011-08-06 10:45 baltin
Мудрый август в осень вносит чаши.
Аромат антоновки по мне.
Осень просто все надежды ваши
Спрячет в ларь — ненужные вполне.
Осень вам представит Византию —
Шаровою сменою цветов,
Радугу поправши. Золотые
Разбросавши — лучше наших слов.
Солиды, дукаты и дублоны.
Флаги рвутся и ветшает мир.
Пурпуру царя — свои законы.
Мы не признаём теперь порфир.
Кадмий, бронза, охра — постепенно
К ноябрю подходим, с ранней тьмой.
И ноябрик наполняет вены
Нам широкошумною зимой.