Царство Небесное

Автор: Игорь Шибанов (Социалистическое Сопротивление - Москва), источник: http://www.socialism.ru/culture/movie/2005/kingdom_of_heaven_1.html

Царство небесное / Kingdom of Heaven 20th Century Fox, 2005 Режиссёр: Ридли Скотт Продолжительность: 2 часа 25 минут Балиан д’Ибелин - Орландо Блум Жоффруа д’Ибелин - Лайэм Нисон Саладин – Гассан Массуд Гвидо де Лузиньян – Мартон Ксокас Сибилла - Ева Грин Балдуин IV – Эдвард Нортон Рено де Шатильон - Бредан Глисон Тибериус - Джереми Айронс Разве феодализм когда-либо соответствовал своему понятию? Возникший в Западнофранкском королевстве, развитый дальше в Нормандии норвежскими завоевателями, усовершенствованный французскими норманнами в Англии и Южной Италии, он более всего приблизился к своему понятию в эфемерном Иерусалимском королевстве, которое оставило после себя в «Иерусалимских ассизах» наиболее классическое выражение феодального порядка. Неужели же этот порядок был фикцией, оттого что лишь в Палестине он достиг на короткое время вполне классического выражения, да и то в значительной мере лишь на бумаге? (Фридрих Энгельс. Письмо Конраду Шмидту, 12 марта 1895. т. 39, стр. 356) ИСТОРИЯ И ВИДЕОТЕХНОЛОГИИ Грандиозный опус Ридли Скотта о времени крушения Первого Иерусалимского королевства (1187) напоминает кольчугу, сплетенную современным способом из средневековых колец. Перед нами будто гибрид: и исторический раритет, и новодел одновременно. Но как бы не морщились высокомерные критики, новодел Ридли Скотта всё же достоин уважения. Хотя бы своей беспрецедентной попыткой достичь исторической идентичности методами, абсолютно чуждыми современным павильонным технологиям. Два средиземноморских региона послужили ареной «Царствия небесного». Францию снимали в Арагоне, в реальном пейзаже покрытых еловыми лесами Пиренеев и королевского замка Лоарр XII века. Все здания и интерьеры найдены в южной Испании: дворец султана Абу Якуба XII века, Альказар и Касса де Пилатос. Пустынные, каменистые пейзажи и оазисы пришли в ленту из Марокко. Там же были наняты 25-30 тыс. человек массовки, к которым присоединялись части марокканской армии - все сплошь прекрасные наездники. Для того чтобы снабдить декорации тысячью мелких деталей подключили штат в 80 местных ремесленников, английский кузнец преподал Блуму урок древнего кузнечного искусства, а из Мадрида привезли трёх женщин, которые сохранили рецепты времён Крестовых походов. Кроме того, мусульманские роли играли исключительно мусульманские актёры, такие как Гассан Массуд и Халед Набави. Яркий пример того, как продукт творчества начинает жить своей жизнью, и как художник скорее подчиняется объективной логике изображаемого, нежели собственным желаниям и плановым задачам прибыли. Штурм Иерусалима выстроен операторами с помощью цифровых технологий. 2000 человек и 300 метров стены размножили в 200-тысячную штурмующую армию и стены, протяжённостью в мили. 120 каскадёров со всего мира объятые огнём слетали вниз головой со стен и лестниц. 56 человек находились внутри обрушивающихся штурмовых башен. Кажется, это новый рекорд. Но как бы профессионально не относился Ридли Скотт к своей работе, его изделие всё же предназначено для как можно более широкой и многонациональной аудитории. Изрядная доля стереотипов неизбежно присутствует даже в голливудских шедеврах. Каково бы ни было уважение режиссёра к реальной истории, его собственная история должна поневоле содержать демократического героя (в данном случае кузнеца, превращённого в рыцаря), красивую любовь (не меньше, чем к королевской сестре), нескольких неисправимо-коварных парней и пару прекрасных проповедей, произносимых героем перед сражением. Плохое и хорошее в кинематографической истории, в отличие от реальной, обязано быть удобоваримо. Удобоваримость, в свою очередь, подтверждает нам: мы уже всё знаем, и нам нечему учиться. Проблема лежит на ладони. Основой и фактурой действия у Ридли Скотта служит вовсе не инвариантное пространство fantasy, но конкретное историческое время, исторические социальные силы и персонажи. Именно они являются объектом и, одновременно, методом исследования, и в этом смысле любое общественное явление можно свести исключительно к истории. Поэтому какие-либо искажения здесь недопустимы даже в целях художественных задач. Да и какие художественные задачи могут сегодня стоять перед Голливудом? ДЕМОКРАТИЯ Когда Фридрих Энгельс говорил о порядке совершенного феодализма, он имел в виду политическую систему некоторых государственных образований классического - с XI по XIII века - Средневековья. Для большинства людей они характеризуются лишь политической раздробленностью, сеньориальной анархией, рыцарской вольницей, вассалитетом и прочими, сомнительными с точки зрения буржуазных ценностей, отношениями. Однако поборники демократии и парламентаризма не догадываются, что и первое, и второе возникло ещё в Средние века. И вовсе не в Англии, а в Иерусалимском королевстве - уникальном социальном организме на переломе тысячелетий. Да и как могло быть иначе, если Первый Крестовый поход имел нескольких предводителей, из которых ни один не мог приказать другому. И само королевство возникло и существовало как агломерат баронств, каждое из которых представляло собой агломерат рыцарских фьефов при выбранном и утверждённом баронами и церковью короле. И любое судебное или политическое решение также принималось после всеобщего обсуждения и дискуссии на специальных ассамблеях. Время абсолютных монархий Нового времени ещё не наступило. «Такое постановление, после того как рыцари утвердят его, не может быть изменено или отменено ни королём, ни кем-нибудь из предводителей франков, и рыцарь у них - великое дело». (Усама ибн-Мункыз. «Книга назидания», XII век) Эта классовая демократия существовала в необычной форме вассальных связей, пронизывающих весь господствующий класс, любой представитель которого имел ясные права и обязанности. А в Иерусалимском королевстве любой вассал был одновременно и прямым вассалом короля - для каждого рыцаря это означало ещё и наличие собственного «профсоюза», куда можно было апеллировать по поводу действий своего барона. Чем как не этим объяснить полное недоумение западных рыцарей, когда они встречали на Востоке прецеденты обожествления правителей. Не потому ли Роберт Парижский, увидев сидящего на троне императора Алексея Комнина, пробормотал: «Вот деревенщина! Сидит один, когда вокруг него стоит столько баронов и военачальников» (см. Анна Комнина. Алексиада, глава 10). На приёме фатимидским халифом двух иерусалимских послов, Гуго Цезарейского и тамплиера Жоффруа, великий визирь, представляя их, целовал ноги халифа, а весь двор распростёрся ниц. Гуго не повёл и бровью. Он твёрдо шагнул к трону и к ужасу присутствующих запросто протянул халифу руку, которую тот, в конце концов, пожал. ВООРУЖЁННЫЕ СИЛЫ Ядро вооружённых сил иерусалимского королевства составляла рыцарская конница. Её число и тактика боя становились точкой отсчёта для раскладки по мобилизации всей армии - арьер-бана. После первого крестового похода большая часть крестоносцев вернулась в Европу. В 1100 Готфрид Бульонский, как подтверждают хронисты, имел лишь 300 рыцарей. Примерно в то же время Танкред атаковал Тивериаду всего лишь с 80 рыцарями. Граф Тулузы Раймунд Сен-Жильский в 1102 под Тортосой мог рассчитывать на 300 рыцарей. К середине XII века ситуация стабилизировалась и Иерусалимское королевство включало в себя 17 бароний разного веса, но одинаково обязанных военной службой за фьефы. Рыцари служили до 365 дней в году, тогда как во Франции вассал обязан был отдать сеньору лишь 40 дней. Все рыцарские фьефы были реальными и полноценными, а потому неделимыми и никогда не попадающими в руки невоенных: церкви, горожан или сирийцев. Продать его можно было только в руки другого рыцаря. Тогда как в Европе процесс бесконечных продаж и залогов фьефов и частей фьефов привёл к концу XIII века к резкому сокращению боеспособного рыцарства (Согласно «Книге держателей фьефов герцога Брабанта Иоанна III» (1312-1350) из 2655 вассалов лишь 21% имели фьефы с доходностью более 60 ливров в год - границы возможности военной рыцарской службы). Три крупнейших баронии: графство Яффы и Аскалона, княжество Галилейское и сеньория Сидона выставляли по 100 рыцарей каждое. Сеньория Трансиордании - 60 рыцарей. Остальные 13 сеньорий все вместе - 214 рыцарей. Кроме рыцарей с фьефами, в Иерусалимском королевстве служило около 100 рыцарей-stipendarii, получающих за службу 500 безантов в год, оформленных как «платный фьеф». Итого, король мог рассчитывать на 675 вооружённых вассалов. Ордены тамплиеров и госпитальеров располагали примерно 500-ми рыцарями на двоих. Королю никогда не отказали бы в помощи два-три десятка европейских рыцарей-паломников, находящихся в текущий момент в Святой Земле согласно данному обету. И в силу беспрекословной союзнической унии в случае войны на помощь королевству прибывало от 200 до 400 рыцарей из графства Триполи и княжества Антиохии. Итак, тотальная мобилизация и помощь союзников теоретически могла собрать под знамена иерусалимского короля около 1500 рыцарей. Сюда также следует прибавить оруженосцев, вооружённых как рыцарей, и если таких конных сержантов имела хотя бы треть рыцарей, то число тяжеловооружённых всадников могло достигнуть 2000. Число пехотинцев крестоносных армий традиционно относилось к числу рыцарей как 10 к 1. По регламенту, пеших сержантов и арбалетчиков выставляли епископства, монастыри и города королевства в количестве 5025 человек. Ещё несколько тысяч собирали сеньории, два ордена и союзники; остальных нанимали среди паломников. И, наконец, ещё один род войск был представлен 2-4 тысячами туркополов - лёгкой конницей, вооружённой на сарацинский манер. В ней служили частью крещёные мусульмане, а частью мусульмане-наёмники. Один такой чёрный всадник присутствовал в группе Годфруа д’Ибелина в самом начале фильме. Это была серьёзная сила, которая отлаженным взаимодействием своих частей могла успешно противостоять 50-70 тысячной армии мусульман. 4 июля 1187 в ключевой фазе боя на хаттинских холмах деморализованная пехота крестоносцев сражалась отдельно от рыцарей, которые в результате под градом стрел потеряли почти всех своих коней. Противоположный пример продемонстрировал Ричард I Львиное Сердце 7 сентября 1191 под Арсуфом и 5 августа 1191 под Яффой. Он укрыл рыцарскую конницу за частоколом пехотных копий, а арбалетчики, организовав беспрерывную стрельбу, не давали приблизиться мусульманским конным стрелкам. Мусульманская конница безуспешно накатывала волнами на устойчивый пехотный строй, и Ричард, выгадав подходящий момент, двумя ударами рыцарской кавалерии поставил победную точку. СПОСОБ ПРОИЗВОДСТВА Если работающий вместе со своими сержантами в поле Балиан призван сломать наше представление о средневековых нобилях, то Ридли Скотт старался впустую. Ни бароны, ни короли XII века не боялись запачкать руки на тяжёлой работе. При осаде Акры в 1191 Ричард Львиное Сердце и Филипп-Август вместе со своими рыцарями таскали камни и бревна под командой военных инженеров. Если же режиссёр хотел лишь оттенить образ главного героя, то тогда возникает естественный вопрос о логике его действий. Крестоносцы, завоевав себе владения на Востоке, застали там давно сложившийся способ производства на основе отношений издольной аренды. Высокотехнологическое аграрное производство (орошаемое трёхполье) работало лишь как сложенное из «долей», число которых варьировалось, но в классическом расчётном варианте их было пять: земля, вода, семена, скот и рабочие руки. Собственники и вкладчики этих «факторов производства» делили в той же пропорции и урожай, т.е. по пятой части на каждый «пай». Основной земельный фонд на Ближнем Востоке сконцентрировался в немногих руках задолго до рождества Христова, и потому «пай» землевладельца являлся вовсе не компаньонажем, а собственно предоставлением краткосрочной аренды, а его «доля» - рентой. Завладев землями (как будто нарочно самыми плодородными) по праву завоевания крестоносные франки заменили прежних лэндлордов для местных крестьян, составлявших большинство населения Святой Земли. И хотя местные экономические отношения отличались от северофранцузских или лотарингских, франки не стали ломать их. Ибн Джубайр, очень враждебно настроенный к франкам араб, около 1184 записал следующее о своей поездке из Дамаска в Акру: «Мы двинулись из Торона по дороге, вдоль которой тянутся фермы, где живут мусульмане, пребывающие в великом благополучии под франками - да сохранит нас Аллах от подобного искушения! Условия, навязанные им, заключаются в уступке половины посева в период жатвы, выплаты поголовного налога в один динар и семь кират (1 безант), и вдобавок легкий налог на фруктовые деревья. Мусульмане являются владельцами своих домов и управляют собой как сами разумеют. Таково устройство ферм и поселений, где они обитают на франкской земле. Сердца многих мусульман исполняются соблазна осесть там, когда они видят положение своих собратьев в областях, управляемых мусульманами, ибо состояние там далеко от процветающего». О чём тут идёт речь? Фермы, где мусульмане являются хозяевами домов - это самостоятельные крестьянские хозяйства. Налог в один безант в год представляет собой государственный налог для королевской казны, т.е. 15 денариев или цена одного барашка в переводе на французскую монету и французские цены XI века. Половина посева в период жатвы - это, безусловно, рента. При урожайности 1 к 3 её величина равна шестой части урожая. Таким образом, если лэндлорд получает пропорционально своему «паю», тогда его «вкладом» служит лишь земля. Из этого следует, что Ибн Джубайр вел речь о богатых крестьянских хозяйствах, способных обеспечить себя сами и водой, и всеми необходимыми средствами труда. Но, очевидно, неизбежно существовали и бедные семейства, которым зажиточные соседи «предоставляли необходимые факторы производства». Если в этой роли выступал сам лэндлорд - самый богатый «сосед» - то рента его существенно возрастала. Крестоносные лорды привлекали в Святую Землю и поселенцев с Запада. В этом случае земля уже на французский манер отдавалась в свободное держание - гостизу, и поэтому серважа в Иерусалимском королевстве не было. Зачастую сеньор должен был также снабдить прибывшего из-за моря госпита «стартовым капиталом» для начала производства. Рента колебалась от 30% до 40%. Госпиты средневековья представляли собой как бы аналог современных гастарбайтеров. С одним небольшим отличием: они были полноправными собственниками, а не наёмными рабами, и после года и одного дня госпит мог продать свою гостизу. Домен встречался редко, лишь там, где сеньоры владели плантациями сахарного тростника - в этих случаях барщина составляла от 4 до 6 дней в месяц. Отношение сеньора к своим держателям, и, одновременно, подчинение деревенского ремесла аграрному производству характеризует отрывок из «Книги назидания» Усамы ибн-Мункыза, относящийся к случаю судебного поединка времен короля Фулько V Анжуйского (1131-1142): «Сеньор отправился в свою деревню, где был один кузнец, и взял его и сказал: «Ты будешь сражаться на поединке». Он старался уберечь своих крестьян, чтобы ни одного из них не убили, и хозяйство его не пропало». Так что же, собственно, делает Балиан в поле? Ответ вроде очевиден, он роет колодец, чтобы снабдить землю водой, т.е. внедряет новые технологии. Но в классовом обществе любые технологии могут быть освоены только в рамках экономических отношений. А это означает, что после создания сеньором новой оросительной сети, арендаторы, которые ранее тоже как-то орошали землю, будут вынуждены выплачивать Балиану удвоенную ренту. Что окажется далеко не радостным даже для самых зажиточных из них. Балиану следовало сначала договориться со своими арендаторами по поводу ренты, а уж потом «облагодетельствовать» их новыми колодцами и каналами. Разумеется, можно предположить, что Балиан дарит воду арендаторам. В этом случае он поступает как сказочный герой, а не как лэндлорд. Поддержание работоспособности оросительной системы требует от собственника немалых средств и человеческих ресурсов. Делать это «бесплатно» - путь к разорению. ПРАВО НА ЛЮБОВЬ «У дамы моего ранга есть два лица: одно напоказ, и одно для себя», - произносит сестра короля Сибилла в томном стиле фаворитки Людовика XIV. Здесь автор сценария, высокомерно смешав в кучу все на свете королевские дворы, исказил и факты, и сам дух эпохи. Женщины, несущие тяготы и риск крестовых походов наряду с мужчинами, самой действительностью были практически сравнены с ними. «В тот день наши женщины были нам великой подмогой, принося питьевую воду нашим бойцам, и, не прекращая, подвигали на битву и оборону», - писал аноним Первого крестового похода про осаду Антиохии. Жены Балдуина Бульонского, Раймунда Сен-Жиля шли вместе со своими мужьями. Беременная Маргарита Прованская сопровождала Людовика Святого при осаде Дамиетты. Маркграфиня Ида Австрийская - сильная, натренированная спортсменка - взяла крест наравне с баронами Второго похода. Появление 18-летней Жанны д’Арк во главе французской армии триста лет спустя всё ещё удивительно для нас - современных людей, но никак не для наших средневековых предков. Вдова наследовала рыцарский фьеф. Но с фьефа следовало нести военную службу, потому вдове следовало вновь выходить замуж, причём только за рыцаря. Власти пристально следили за тем, чтобы фьефы не попали в гражданские руки. Если вдова не находила себе мужа сама, то по истечении года и одного дня король предлагал ей на выбор трёх кандидатов. Таким образом, каждый рыцарь знал, если он погибнет, то его жена дабы сохранить фьеф, не только может, но и обязана вновь выйти замуж. Одно это снимало с сексуальных отношений всякий налёт таинства или сакральности. Сексуальная свобода девушек, в отличие от мужчин, разумеется, пресекалась, но отсутствие вопиющей половой дискриминации, характерной для соседних культур, с удивлением отмечали мусульманские хронисты: «У франков нет никакого самолюбия и ревности. Бывает, что франк идёт со своей женой по улице; его встречает другой человек, берёт его жену за руку, отходит с ней в сторону и начинает разговаривать, а муж стоит в сторонке и ждёт, пока она кончит разговор. Если же разговор затянется, муж оставляет её с собеседником и уходит...» (Усама ибн-Мункыз. «Книга назидания», XII век) Никто не ставил под сомнение право женщины на любовь. Жена Людовика VII Эленора Аквитанская легко увлеклась своим юным дядей красавцем Раймундом де Пуатье. Мелизинда, жена иерусалимского короля Фулько V Анжуйского, имела роман с рыцарем Гуго де Пюизье, с которым дружила в детстве. Княгиня Констанция Антиохийская двадцать лет отказывалась от любых партий, пока не влюбилась в 33-летнего весельчака Рейнальда (Рено) де Шатильона. На брак нужно было получить согласие короля Балдуина III, осаждавшего Аскалон. Тогда Рено на коне преодолел расстояние в 550 километров от Антиохии до Аскалона. Он доставил королю послание княгини, без проблем получил его согласие, вернулся в Антиохию и тотчас женился на ней, вызвав удивление у многих людей, которые не могли понять, как женщина столь изысканная, могущественная и знаменитая, вдова такого великого князя, снизошла до женитьбы на человеке, бывшим лишь простым рыцарем. В «Царстве небесном» зритель узнает лишь об одной женщине - о Сибилле. Да и то, в основном, какую-то ерунду. Сибилла, дочь короля Амори I, родилась в 1160, и была на год старше своего брата короля Балдуина IV. В 16 лет ей в мужья подобрали Вильяма Монфератского, которого она лишилась через год. Очень скоро она познакомилась с Амори де Лузиньяном, бедным мелким рыцарем из Пуату, который чуть позже в 1181, благодаря своим незаурядным качествам получит высшую в королевстве должность коннетабля. Амори часто рассказывал Сибилле об одном из своих шести младших братьев, оставшихся во Франции. Брата звали Гвидо де Лузиньян. Эти рассказы заочно влюбили 20-летнюю Сибиллу в 21-летнего Гвидо, примерно также как сегодня люди влюбляются друг в друга по Интернету. Современные комплексы и условности не отягощали людей средневековья - Сибилла написала и лично пригласила Гвидо в Иерусалим. Когда же Гвидо приехал и Сибилла увидела и поговорила с ним, то в один миг влюбилась повторно. Гвидо был эталоном рыцаря со всех точек зрения, в том числе и с женской. 20-летний прокажённый Балдуин IV уже знал, что не может иметь детей и долго не проживёт. Он и его бароны предпочли бы выдать Сибиллу замуж за более могущественного западного сеньора. Но Сибилла привела убийственный довод - она выходит замуж по любви - и король без звука согласился.

ТОЧКИ СКЛЕЙКИ

Когда целый день съёмок, действия сотен актёров и статистов и километры плёнки превращаются в одну минуту экранного времен, то самая главная задача оператора здесь - сделать незаметными «точки склейки». Но отдельные стоп-кадры не могут скрыть технологических швов и исторических фальсификаций.

Шлем с полями у воина слева называется Chapel de Fer. Однако данная конкретная форма характерна скорее для XIII-XIV веков. В отличие от него воин в центре экипирован в аутентичный своему времени бацинет (точнее cerveiller) нормандского типа с наносником.

Так как ножны Балиана д’Ибелина расположены слева, то, следовательно, он правша. Тем не менее, в другом кадре он держит меч в левой руке.

Секрет прост. Несмотря на каучуковый шлем и алюминиевый меч, Орландо Блум может справиться с лошадью на полном скаку только правой рукой. Как, впрочем, и «рыцарь» позади его.

Кавалерийская атака подозрительно напоминает натиск кирасиров из «Ватерлоо», а главный герой - маршала Нея с палашом в руке. Мы видим фактически атаку лавой - свободное, безо всякого строя, но совершенно бессмысленное построение для рыцарской кавалерии. В смешной, дилетантской ленте «Александр Невский» нет движущейся камеры, нет съёмок снизу и сверху, но рыцарская атака более походит на действительную.

Не ясно, почему главный герой и его оруженосец оказались с мечами в руках в первой шеренге? Почему оруженосец не подал Балиану копьё? И где вообще его копье? Оруженосцу следует сделать выговор за неполное служебное соответствие.

Что касается тактической ценности подобной атаки, то 6 сентября 1101 под Рамлой 290 рыцарей Балдуина I опрокинули в несколько раз превосходящий их фатимидский отряд Аль-Адафа и преследовали его до самого Аскалона. 25 ноября 1177 при Монтгизаре семнадцатилетний Балдуин IV повел 500 рыцарей и 80 тамплиеров в лобовую победную атаку на 30000 колонну Саладина.

«Завидев сарацин, чьи войска были подобны морю, рыцари спешились, отрезали свои волосы и обнялись в знак мира и попросили друг у друга в последний раз прощения. Затем они ринулись в бой... Некоторые (сарацины), добравшиеся с Саладином до Египта, оделись во всё чёрное и пребывали в трауре».
(Михаил Сириец)

Перед атакой тактическое подразделение рыцарской конницы на боевых конях с бронированными сёдлами выстраивалось двумя плотными шеренгами, в первой - рыцари и конные сержанты, во второй - оруженосцы. Хронист Амбруаз описывает сражение, где ряды конных рыцарей были так тесно сжаты, что нельзя было бросить яблоко, не попав в человека или лошадь. Полностью экипированный рыцарь надевал на голову кольчужный капюшон, на него бацинет, затем войлочный подшлемник и уже на него - большой шлем (top helm). Прикрытая щитами и вооружённая копьями первая шеренга шагом начинала разгон в сторону противника, при этом вырываться вперёд кому-либо было строжайше запрещено. Вторая шеренга с обнажёнными мечами следовала вплотную за первой.

«И три, четыре или пять групп наших оруженосцев следовали за каждым отрядом впритык к хвостам коней, и они продвигались в таком порядке и таким сомкнутым строем, что не нашлось бы смельчака, кто отважился бы вырваться вперёд других... И когда наши рыцари достигли вершины холма и император (Алексей III) увидел их, то он остановился и его люди тоже, и они были так ошеломлены и ошарашены тем, что наши боевые отряды шли такими ровными рядами, прямо им в лоб, что не знали, на что решиться».
(Робер де Клари. Завоевание Константинополя, Гл. XLVII и XLVIII. 13 век)

Затем копья опускались, скорость движения наращивалась до максимальной, первая шеренга немного отрывалась от второй и на полном скаку производила ровный фронтальный удар подобно «движущейся горе или волне бушующего моря» по конному или пешему противнику.

«Маркиз Мантуанский уже вышел на берег и переправился на нашу сторону реки, оказавшись прямо за спиной у нас, в каких-то четверти лье от арьергарда; итальянцы двигались тихим шагом и тесно сомкнутыми рядами, что представляло собой удивительно красивое зрелище... их кавалеристы с копьями наперевес тронулись лёгким галопом и ударили по нашим двум отрядам».
(Филипп де Комнин. Мемуары, Книга восьмая, Гл. XI. Конец XV века)

Первые линии противника вышибали копьями; следующих опрокидывали всей сомкнутой атакующей массой. При ударе по пехоте конный рыцарь был способен сбить с ног восемь пеших рыцарей (как, например, в «Бою тридцати»). Когда инерция удара иссякала, и ряды перемешивались, рыцарь бросал уже ненужноё копьё и пускал в ход меч, булаву или боевой молот. Следом в разорванный строй врубалась шеренга оруженосцев с мечами в руках.

В этой фазе схватки хороший обзор был важнее защиты. Большой шлем, способный выдержать удар копья, но позволяющий видеть сквозь узкую щель только перед собой, нужен был лишь в прямой копейной сшибке. Поэтому рыцарь вместе с копьём избавлялся также от большого шлема и оставался в бацинете с открытым лицом. Рукопашная схватка на мечах в большом шлеме - это нонсенс. Подобное практиковалось только на специальных турнирах.

Два рыцаря: Балиан д’Ибелин в исполнении Орландо Блума, и крестоносец со средневековой миниатюры XIII века кажутся абсолютными копиями. Оба вооружены идентичным типом меча. Оба снаряжены коротким кольчужным обержоном тройной вязки с разрезом спереди для посадки в седло, кольчужным капюшоном, кольчатыми штанами и чулками. Сверху оба носят полотняный сюрко с нашитыми крестами. Различие - в мелочах, отделяющих интерпретацию от оригинала. Подозрительные шпоры и невнятно обозначенные боевые рукавицы Балиана ещё можно стерпеть. Но модные ковбойские сапоги на тонкой подошве держат зрителя за полного болвана.

Торсионная двухплечевая метальная машина на башне представляет собой классический римский легионный скорпион. Машины подобной конструкции в Средние века никогда европейцами не применялись из-за их дороговизны и капризного механизма, отказывающего в переменную погоду.

Хроники не оставили нам упоминания о применении Саладином штурмовых башен, да ещё в таком большом количестве. С точки зрения физических законов невероятен и сюжет «загарпунивания» башен. Действительно, по мере того как снаряд, выпушенный из скорпиона, теряет свою скорость, его масса кумулятивно нарастает за счёт раскручивающегося троса. Не только представленный здесь лёгкий скорпион не способен был выполнить такую задачу, но и вообще ни один метательный механизм той эпохи - гарпунные пушки были построены лишь в XIX веке. Далее, никакой трос, и никакое крепление его к снаряду не выдержало бы массы многотонной башни.

Тысячи воинов Саладина с нетерпением ждут, когда тяжёлые требюше (камнемёты с противовесом) пробьют брешь в стене Иерусалима. Перед нами очередной отзвук реального исторического эпизода. Сарацины поставили против северно-восточной стены Иерусалима батарею требюше, но обрушить часть стены им удалось лишь с помощью классического подкопа.

Специальные главы византийских военных трактатов «Тактика» Никифора Урана (1010) и «Стратегикон» Кекавмена (1075) упоминают осадные требюше, но не в качестве средства разрушения крепостных стен. Эта опасность усматривалась исключительно со стороны тарана и подкопа. А требюше предназначались для поражения защитников на стенах и бомбардировки городских застроек. Осаждённые также использовали требюше против живой силы и деревянных конструкций осаждающих, например, штурмовых башен. А также «контрбатареи» на башнях, которые ввиду размещения на высоте имели преимущество перед метательными орудиями противника.

После многодневной прицельной бомбардировки можно было проломить стену небольших старомодных крепостей, но против первоклассных цитаделей XII века требюше были малоэффективны:

«После многих попыток разбить стены Бриндизи (речь идёт приблизительно о 1157 годе) камнемётными машинами византийцы увидели, что это невозможно, - ибо древние, заботясь вообще о своих делах, прилагали особенное старание к созданию городов, - а потому оставили своё намерение и начали метать камни далее стен, чтобы они падали во внутренности города».
(Иоанн Киннам. Краткое обозрение царствования Иоанна и Мануила Комнинов, Книга 4, Гл. 10)

«Но ни те, которые пытались протолкнуть осадные башни к стенам, не могли должным образом выполнить их намерение, ибо продвижению препятствовал огромный и глубокий ров, прорытый перед стенами, ни те, которые пытались метательными орудиями пробить брешь в стене, не достигли удовлетворительных результатов».
(Гийом Тирский. Деяния бога через франков, Кн. VIII)

В 1184 Саладин при помощи девяти огромных требюше круглосуточно бомбардировал цитадель Керак. Но мало надеясь на успех с этой стороны, одновременно он вёл и подкоп стен.

В сентябре 1187 его 11 больших требюше терзали Иерусалим.

Осаждая первоклассную цитадель Маргат в 1285, в период расцвета артиллерии требюше, султан Калаун полагался только на армию сапёров. Через 8 дней непрерывной подземной работы он пригласил парламентёров госпитальеров исследовать вместе с ним грандиозность подкопов под круглыми башнями. Госпитальеры, увидев их, капитулировали.

Эпизод в картине, как и большинство других эпизодов, всё же имеет некий реальный подтекст. В июне-июле 1191 при осаде Акры Филипп II Август с помощью 13-ти требюше с противовесом, способных бить в одну точку, разрушил внешнюю стену, а затем проделал бреши в главной стене: стены были снесены до высоты «не выше человеческого роста». Но для этого потребовался почти месяц.

Бой, который Балиан даёт сарацинам у пролома, списан с падения Эдессы 28 ноября 1144:

«Турки замерли в оцепенении, пока не заметили брешь между новой и старой стенами. Войска приготовились проникнуть в город; но жители города встали грудью, чтобы помешать их вторжению. Брешь была завалена горой трупов как осаждённых, так и осаждавших».
(Михаил Сириец)

Несколько минут отделяют героев от схватки с епископским патрулём в Арденнском лесу, из которой группа вышла с минимальными потерями. Удивительна недальновидность опытного крестоносца, провоцирующего противника, ибо в реальности, захваченные нападением врасплох, без доспехов, ни один из них не имел в поединке никаких шансов. Все хроники единодушно отмечают постоянно повторяющийся печальный опыт:

«Когда палатка короля (т.е. Балдуина II) была поставлена, он захотел развлечься соколиной охотой. Внезапно Балак со своими воинами напал на христиан, устроил ужасную резню и захватил в плен короля Балдуина» (18 апреля 1123)
(Матвей Эдесский)

«Он (т.е. Балак) подошёл к городу Менбиджу и дал войскам приказ атаковать его. От радости, которую внушила ему победа, он снял железную кольчугу. И тут какой-то воин из крепости пустил стрелу, которая пронзила ему пах и смертельно ранила» (6 мая 1124)
(Матвей Эдесский. Хронография, начало XII века)

«И они сошлись со всех сторон и напали на его арьергард. И когда маркиз (т.е. Бонифаций Монферратский) услышал крики, он совсем без доспехов вскочил на коня, с копьём в руке. И когда он примчался туда, где схватились в рукопашную с его арьергардом, он кинулся на них... Там маркиз Бонифаций (4 сентября 1207) был смертельно ранен в грудь, ниже плеча; и он стал истекать кровью...»
(Жоффруа де Виллардуэн. Завоевание Константинополя, 1210. Главы 498, 499)

И, наоборот, хороший доспех гарантировал повышенную живучесть солдата. В «Царстве небесном», пожалуй, впервые в истории кинематографа продемонстрировано как удары неприятельского топора фактически отскакивают от кольчуги Балиана д’Ибелина. Восточные хронисты подтверждали, что Ричард I Львиное Сердце возвращался из каждого боя подобно ежу, весь утыканный стрелами. Жуанвиль на мосту через Бахр-эс-Сегир под градом мамлюкских стрел получил всего лишь пять ран. Но хорошая кольчуга на стеганном боевом гобиссоне выдерживала не только десяток выстрелов из лука:

«Эмир Дамаска, которого звали Токтекин, напал на Годфрида Бульонского и, ударив храброго мужа, свалил его с лошади, однако ему не удалось разорвать его железную рубашку и тот ушёл невредимым».
(Матфей Эдесский. Хронография, начало XII века)

«...Один из двух рыцарей - его имя было Андрэ де Дюрбуаз, поступает не иначе, как ухватывается ногами и руками за эту деревянную башню и ухитряется ползком пробраться в неё. Когда он оказался в ней, те, кто там были, набросились на него с секирами, мечами и стали яростно обрушивать на него удары, но поелику он был в кольчуге, они его даже не ранили... и потому рыцарь поднялся на ноги и, как только поднялся на ноги, выхватил свой меч».
(Роббер де Клари. Взятие Константинополя, Гл. LXXIV)

Ранение и смерть Жоффруа д’Ибелена в ленте Ридли Скотта скопирована с известного исторического эпизода. В 1199, через 12 лет после описываемых событий, Ричард I Львиное Сердце осадил Шалю-Шамброль - замок лиможского виконта. После ужина он объезжал замок без доспеха, когда арбалетный болт пробил его левое плечо и застрял в боку. Король попытался вырвать стрелу, но лишь обломал древко. Наконечник вытащили только в лагере. Заражение крови свело его в могилу через 11 дней.

Следует обратить внимание на двух рыцарей позади главных героев. На их головах красуются большие шлемы, используемые только в первой фазе боя при ударе копьями. В данном случае авторами фильма эксплуатируется общепринятая «картинка», легко и без задержки проникающая в мозг зрителя. Хотя современная аудитория понимает, что космонавты в повседневной жизни не ходят в скафандрах.

Ещё один видео-штамп, согласно которому военный всегда обязан быть в форме. В мирное время, весной, маршал расхаживает по Иерусалиму облачённым в кольчугу, с мечом на поясе и в тяжелом плаще. Почему именно маршал? Ведь маршал отвечал за оценку, учёт и состояние боевых коней армии, и в рассматриваемый период эту должность занимал Вальтер Дарюс (1185-1192)

Маршал королевства Тибериус - вымышленный Голливудом персонаж. По сценарию он отказывается вести своих рыцарей к Хаттину. В действительности коннетаблем вооружённых сил королевства и ответственным за все фьефы являлся Амори де Лузиньян. Как прямой вассал короля (и как его брат) он не мог отказаться от службы в армии.

Откуда взялось само имя Тибериус? Понятно, что римский император Тиберий тут ни при чём. Тивериада - это область княжества Галилейского, одного из 4-х баронств королевства. Его лордом был Гуго Тивериадский, но до 1152. Еще один рыцарь из этого рода Рауль Тивериадский служил сенешалем с 1194 по 1220, и как утверждал Амбруаз, Рауль действительно слыл «самым верным человеком во всей Сирии».

История оставила нам имя ещё одного Тибериуса - Людовика де Тибериас, который вместе с другими шестью рыцарями и сержантами перебежал к Саладину утром 4 июля 1187 под Хаттином, что положило начало деморализации иерусалимской армии.

Что касается политических и идеологических пристрастий псевдо-маршала, то прототипом его является граф Раймунд III Триполийский, регент королевства до 1186 и, кстати, лорд Тивериады. Будучи сюзереном самостоятельного графства Триполи, Раймунд III имел полное право не участвовать в фатальной военной кампании не любимого им иерусалимского короля. С другой стороны, как князь Галилейский (1152-1187), т.е. как барон короля он должен был поддержать его. Поэтому он принял в ней самое деятельное участие - как советом, так и мечом - и перед самой развязкой сумел вырваться из пыльной ловушки у хаттинских холмов.

Третий воин слева облачён в классический хаубергон - длинную кольчужную рубашку - к XII веку давно уже вышедшую из употребления. На остальных, правда, подобного типа брони не видно. Однако, солдат справа в стеганном пурпуэне поверх кольчуги залетел сюда явно из будущего. Такой моды придерживались французские королевские арбалетчики в середине Столетней войны.

Как и все остальные рыцари без исключения, Балиан д’Ибелин представляет собой в трактовке современного кинематографа настоящую «вещь в себе». Будто ковбой он днюет и ночует на лошади, всегда готовый и к путешествую, и к сражению. Переход от мирного состояния к боевому осуществляется практически мгновенно: достаточно надеть шлем и вытащить меч из ножен. Впрочем, первое зачастую необязательно, ибо большинство голливудских рыцарей никогда не снимают ни своих железных касок, ни своих кольчуг.

В реальности средневековый рыцарь представлял собой военный «механизм» повышенной сложности. Боевой конь в этом механизме являлся ключевой, самой дорогой и самой уязвимой деталью.

«Всякому, у кого будет убита лошадь, - сказал Танкред, - я заменю её новою». Тогда франки несколько раз атаковали наших пехотинцев, и семьдесят лошадей у них было убито, но они не смогли сдвинуть наших с места».
(Усама ибн-Мункыз. Книга назидания, XII век)

Поэтому полностью экипированный рыцарь должен был иметь как минимум два боевых коня. На боевого коня - destrier - садились только перед атакой, а перемещались на обычном коне или муле, которых тоже надо было иметь два. Любой рыцарь королевства, даже наёмный stipendarii, мог служить только со своими 4-мя конями. Кто-то должен был следить, ухаживать и охранять всех этих животных. Также немыслимо было везти на себе весь резерв продовольствия, фуража, воды; седла, стремена, палатки, подковы. Для этого слуги нескольких рыцарей совместно снаряжали одну повозку. На ковре из Байе можно увидеть, как грузили кольчуги на телегу: двое слуг несут каждую из них на палке, пропустив её сквозь рукава. В ту же повозку помещалось и всё тяжёлое и запасное вооружение - большой шлем(ы), бацинет(ы), щит(ы), булавы, боевые молоты, кольчуги, копья.

Тяжелое рыцарское копьё (la lance) являлось второй ключевой деталью. В его кончике сосредотачивалась совокупная кинетическая энергия боевого коня и всадника, и потому копье становилось и вторым по уязвимости элементом. Оно ломалось в лобовом ударе, его могли перерубить клинком, вырвать из рук, и, наконец, копьё необходимо было бросить для продолжения рукопашной схватки. Это означало лишь одно - надо было иметь несколько копий и человека, понимающего тактику и логику боя, способного вовремя подать новое копьё, щит и подвести нового коня для повторной атаки. Так появился институт оруженосцев - личных боевых ассистентов, отвечающих за элементы рыцарского вооружения, но способных также встать с рыцарем плечом к плечу в трудной обстановке, прикрыть его от части ударов или вытащить контуженного с поля боя.

Дефицит в кадрах толкнул Балдуина на указ, согласно которому оруженосцы должны были по возможности быть вооружены, и сражаться как рыцари. Значит, появлялась потребность в ещё одном, «младшем» оруженосце. К началу XIII века неписанное правило (и необходимость) требовало от рыцаря приводить с собой двух оруженосцев.

Французский отряд Гуго III Бургундского под Акрой летом 1191 насчитывал ровно 650 рыцарей и 1300 оруженосцев.

Никита Хониат перечисляет типы кораблей и число ходок, за которые они могли бы перевезти 15000 лошадей для 1500 рыцарей Фридриха Барбаросса. Следовательно, рыцарь с двумя оруженосцами мог располагать примерно 10-ю лошадьми, а это требовало увеличения числа слуг или объёма их функций. Хотя, 10 лошадей на троих - это, конечно, запредельное число; обычно их было не больше пяти.

Кто был или мог быть оруженосцем? Один из молодых сыновей рыцаря, или сын из знакомой рыцарской семьи. Оруженосцем мог стать и министериал из его сеньории. А если рыцарь был состоятельным, то он ставил дело профессионально и выделял для этой цели сержантский фьеф, величиной в половину рыцарского. Сержанты, шателены, виконты и видамы мелких бароний и аббатств, сеньориальные министериалы являлись промежуточным резервным слоем, откуда рекрутировалось рыцарство в те времена, - лифтом вертикальной социальной мобильности из низших сословий в высшее.

Эти материальные детали очень неудобны и скучны для кинематографа; рутинные военные технологии мешают развиваться стремительным благородным начинаниям. Как и в буржуазных французских романах, главные герои продолжают заниматься исключительно любовью, охотой, геройством и хитроумной дипломатией. А их грязное бельё стирают слуги, предварительно превращённые в невидимок.

ПЕРСОНАЛИИ

1. Балиан д’Ибелин (1131 - 1192)

Фамилия Ибелинов ведёт своё начало от замка Ибелин, построенного королем ФулькоV Анжуйским в 1141 и доверенного рыцарю Балиану, коннетаблю графства Яффы и Аскалона. Затем он получил сеньорию Рамлы (1148), а когда его третий сын тоже Балиан д’Ибелин женился на экс-королеве Марии Комниной (1177), то присоединённая сеньория Наблуса сравняла дом Ибелинов с самыми крупными баронскими семьями королевства. Именно этот Балиан д’Ибелин и стал героем обороны Иерусалима. Разумеется, он никогда не был лотарингским кузнецом, и в 1187 ему стукнуло 56 лет.

Арьергард Балиана д’Ибелина, Жослена де Куртене и Рено Сидонского вырвался из окружения под Хаттином в самом конце сражения, прорвав западный заслон Саладина. Рено помчался в Тир, Жослен - в Акру, а Балиан - в Иерусалим. Он сделал большой крюк, чтобы предупредить население Сеффурии и Наблуса о поражении под Хаттином. Везде уже полыхала мусульманская «жакерия».

Балиан добрался до Иерусалима в первых числах июля. Он хотел всего лишь найти свою жену Марию Комнину и увезти её в безопасное место. Но уехать ему не удалось. Городская делегация потребовала от него взять защиту города на себя. Ситуация была более чем критическая - в Иерусалиме кроме Балиана д’Ибелина смогли отыскать только двух рыцарей. Тогда Балиан посвятил в рыцари 60 человек - рыцарских сыновей, которым исполнилось 15 лет и горожан-аристократов. Балиан сразу же начал запасать провиант и под монету приказал расплавить серебро из храма Гроба Господня. Невзирая на присутствие в городе Сибиллы, он, заручившись поддержкой патриарха Ираклия, потребовал от жителей принесения оммажа.

В это время победоносная армия Саладина шла на побережью, пытаясь захватить все порты королевства. 9 июля 1187, несмотря на отчаянное несогласие горожан, Жослен де Куртене бездарно сдал Акру. Следом был взят Торон. Тир Саладину захватить с ходу не удалось, но Саперта и Сидон сдались без боя 29 июля. Бейрут, защищаемый городским плебсом и буржуазией бился до 6 августа. Триполи упорно держался, но Джебайль капитулировал в обмен на свободу своего сеньора. 5 сентября был захвачен Аскалон. И только после этого Саладин повернул на Иерусалим.

Два месяца передышки, предоставленные Балиану принесли свои плоды. Сформированная им из юниоров «армия» разнесла авангард эйюбидского корпуса, который подходил в Иерусалиму безо всякой предосторожности. Когда подтянулись основные силы сарацин, Балиан д’Ибелин, возможно под давлением горожан, отклонил предложение Саладина капитулировать на очень мягких условиях - франки могли бы уйти в Тир со всем имуществом.

Осада начались 20 сентября 1187. Пять дней франки отбивали один штурм за другим. Ежедневно новопосвящённые рыцари выезжали за пределы стен и вызывали мусульман на бой, или опрокидывали пехоту противника, подбирающуюся к стенам. Их боевой дух был так высок, что они подготовили ночную вылазку, чтобы всеми силами наброситься на лагерь Саладина и одним ударом решить сражение в свою пользу. Патриарх отговорил Балиана от этого плана, ибо при неудаче всё население Иерусалима оказалось бы в руках неприятеля.

25 сентября Саладин перенёс свой лагерь к северной стене. 26 сентября против этой стены установили 11 требюше, и, в конце концов, мусульмане под прикрытием обстрела и общего штурма добрались до рвов и подкопали стену, которая вскоре рухнула. После этого Балиан вновь начал переговоры с Саладином, но теперь уже последний отверг все его предложения и пообещал устроить такую же резню, какую устроили крестоносцы в 1099. Никакие уговоры и просьбы не помогали. Тогда Балиан д’Ибелин пригрозил убить 5000 мусульманских пленников, потом убить всех христианских женщин и детей, сравнять с землей мечеть Аль-Акса, разрушить дома, испортить фонтаны, водоемы и обрушить все башни города, а затем повести весь гарнизон в последний бой. Его мрачная решимость подействовала, и Саладин потребовал выкуп в 100 тыс. безантов, но и здесь Балиан наотрез отказался, ибо такой суммы невозможно было собрать.

После тура переговоров были определены условия капитуляции: индивидуальный выкуп в 10 безантов за мужчину, 5 безантов за женщину, и 1 безант за ребёнка, плюс 7000 бедняков за общую сумму в 30 000 безантов, которые внесли сам Балиан, патриарх и зажиточные горожане. В пятницу 2 октября 1187 Иерусалим был сдан, но около 15 000 христиан выкупиться всё же не сумели.

Видя их отчаяние, Саладин на свои деньги выкупил 1000 человек и освободил их. Соревнующийся с ним в благородстве его брат Аль-Адиль тут же выкупил и освободил ещё 1000 человек. Тамплиеры, госпитальеры, отряд Балиана и мусульманская конница сопровождали колонны изгнанников до Тира и Триполи. Саладин как и всегда выполнил все договорённости, а также приказал мусульманским крестьянам снабдить христиан пропитанием.

Взяв Иерусалим, Саладин снова вернулся к стратегическому плану по захвату морских баз побережья. Его триумфальное шествие продолжалось, но 2 января 1188 он снова отступил от Тира, где маркграф Конрад Монферратский стоял как скала. В мае султан подступил к фортификационной жемчужине всех времен и народов Крак де Шевалье и целый месяц раздумывал о штурме, но отказался от бессмысленной затеи. Тогда быстрым броском он овладел бургом и цитаделью Тортосы, однако тамплиеры заперлись в донжоне и отбили все атаки. После этого наступила очередь княжества Антиохии. Пропустив неприступный Маргаб с госпитальерами, Саладин овладел всеми городами княжества кроме самой Антиохии до 23 августа 1188.

В декабре 1188 когда закончились припасы капитулировали тамплиеры Сафеда и героический Керак. Затем в июне 1189 сдался далёкий Монреаль, защитники которого продемонстрировали чудеса доблести, а Саладин - очередной пример благородства. Госпитальеры Бовуара продержались дольше всех - до января 1189. Абсолютный герой мусульманского мира овладел за 2 года всеми крестоносными землями кроме Антиохии, Триполи, Тира, Маргаба, Крак-де-Шевалье и острова Руад.

2. Гвидо де Лузиньян (1159 - 1194), король Иерусалима (1186 - 1192), король Кипра (1192 - 1194)

В силу случайности каждый человек, знающий русский язык заочно «знаком» и с Гвидо де Лузиньяном. Имя князя Гвидона и его непростые взаимоотношения с царством славного Салтана (т.е. султана) выдают интерес профессионального историка Александра Пушкина к драме иерусалимского королевства.

Пропаганда баронской оппозиции, желающей видеть королем Конрада Монферратского, а затем Генриха Шампанского, сделала Гвидо де Лузиньяна главным виновником трагедии под Хаттином. Но никто из оппозиционных баронов, ведомых д‘Ибелинами, и представить себе не мог, что они 6 лет служили такому отпетому мерзавцу, каким он изображён в «Царстве небесном». Автор сценария фактически оклеветал Гвидо де Лузиньяна и если род лузиньянов ещё существует, то его потомки просто обязаны подать в суд.

Канонический рыцарь, покладистый в отношениях Гвидо де Лузиньян всегда легко находил друзей. Его непременно поддерживали магистры обоих орденов, а позже Ричард Львиное Сердце. Никогда Гвидо де Лузиньян не хотел войны и не убивал посла султана. Напротив, когда Саладин потребовал от короля правосудия в ответ на нападение Рене де Шатильона на караван в Аравийской Петре (1187), Гвидо де Лузиньян полностью признал его правоту и приказал Рене вернуть добычу мусульманам.

Осознавая свою не слишком большую популярность среди местных баронов, Гвидо к несчастью выбрал неверное время для дипломатии. В апреле 1187 Саладин вторгся в Галилею, и чтобы не раздражать баронов король поочерёдно принимал советы то от одного, то от другого, в результате чего его армия оказалась в хаттинской ловушке. Однако, в личном плане Гвидо де Лузиньяна не в чем упрекнуть. Он мужественно сражался до конца, а попав в плен первым делом попытался спасти Рене де Шатильона, которого Саладин поклялся убить. Он передал Рене чашу с водой, полученную из рук Саладина - по арабскому обычаю такому пленнику не мог быть причинен никакой вред.

Саладин решил использовать Гвидо де Лузиньяна в августе 1187 чтобы взять сопротивляющийся с июля Аскалон в обмен на его свободу. Поступок короля в этой ситуации полностью характеризует его личность. Он объявил защитникам Аскалона, что не желает, чтобы они сдавали город ради него, но если гарнизон не в силах далее сопротивляться, пусть знают, что они капитулируют по его приказу. Аскалонцы предпочли защищаться и сдались лишь 5 сентября.

Саладин, сдержав обещание, освободил Гвидо де Лузиньяна в конце лета 1188, и король без королевства будто стряхнул с себя оцепенение. Он обосновался в Триполи и сумел сплотить вокруг себя баронов. С их помощью он собрал небольшую армию, включив в нее 200 или 300 прибывших на помощь сицилийских рыцарей и стремительным маршем двинулся отвоевывать королевство. Саладин не верил в дееспособность и мужество этого отряда, а когда решил разобраться с ним - было поздно. 27 августа 1188 Гвидо де Лузиньян осадил Акру и укрепил свои позиции с тыла. Этот миниатюрный смелый отряд был меньше, чем гарнизон Акры, и тем более чем эйюбидская армия, расположившаяся позади него. Но дело было сделано, именно Акра на три следующих года стала центром высадки всех новых крестоносных подкреплений с Запада. Именно сюда прибыли пизанская эскадра и Конрад Монферратский (6 апреля 1189), Генрих Шампанский (27 июля 1190) , Фридрих Швабский (7 октября 1190), французский король Филипп-Август (20 апреля 1191) и, наконец, Ричард Львиное Сердце (7 июня 1191).

Под Акрой Гвидо де Лузиньян раскрыл все свои таланты и отличился в бою несколько раз, а 4 октября 1189 лично спас от смерти своего политического противника Конрада Монферратского. Вполне возможно он вернул себе королевство, если бы не трагедия. В октябре 1190 Сибилла и две его дочери Аэли и Мария умерли от чумы. Так как корона досталась Гвидо от жены, а детей от нее у него более не осталось, то теперь королевство переходило к сестре Сибиллы Изабелле. Оппозиция в главе с Балианом д’Ибелином воспользовалась случаем и выдала Изабеллу замуж за маркграфа Монферратского (1192). Гвидо де Лузиньян не стал раздувать конфликт, но сумел договориться с баронами и маркграфом и уехал на Кипр. Там по французским лекалам он скроил образцовое фьефное королевство и привлёк к себе множество рыцарей из съежившейся Святой Земли. В конечном итоге, туда переселился и дом д’Ибелинов.

Умер Гвидо де Лузиньян в 1194 в возрасте 34 лет. Кипрское королевство Лузиньянов просуществовало еще 200 лет.

3. Рене (Рейнальд) де Шатильон (1130-1187), князь Антиохии (1153-1163), регент королевства (1177), сеньор Трансиордании (1176-1187)

Рейнальд де Шатильон как нельзя лучше характеризует интересы, устремления и темперамент мелких рыцарей XII века в их борьбе против всего мира за самоутверждение. Мелкий провансальский рыцарь из Шатийон-сюр-Луен и младший сын в семье, он не владел ничем на своей родине. Скептически оценив свои призрачные шансы, он отправился в Палестину и поступил на службу к Иерусалимскому королю. Сегодня мы назвали бы его контрактником колониальной армии, действующей в горячей точке. Но в отличие от наших дней войну тогда называли войной, противника - противником, а с пленными обращались как с пленными. К тому же Рене не был банальным солдатом удачи в банальном иностранном легионе. Как человеку своего времени ему нужен был фьеф, или деньги, чтобы купить фьеф. Вся его жизнь была сосредоточена в этой идее: заполучить и яростно защищать свою землю, поскольку она была основным экономическим источником, обеспечивающим выживание лэндлорда и его семьи.

В 33 года он очаровал герцогиню Антиохийскую Констанцию, вдову Раймунда де Пуатье и после безумной скачки до Асколона за королевским согласием стал её мужем и сеньором Антиохии. Импульсивный и не способный к дипломатическим паузам, Рене тут же начал рейды против Византии и мусульман, закончившиеся плачевно. В 1160 не желая бросать добычу, он попал в плен к эмиру Алеппо и вышел на свободу только в 1176, чтобы узнать, что он потерял всё. Его жена умерла без детей и поэтому он лишился Антиохии. Можно представить себе состояние 46-летнего человека, вынужденного начинать всё заново. Но Рене всегда боролся с судьбой и бедностью как умел.

В том же году он женится на Этьенетте де Мильи и становится сеньором Трансиордании. Обосновавшись в Кераке (Крак де Моаб) Рене начинает набеги на караванные коммуникации между Египтом и Дамаском, что вызвало вторжение в его сеньорию карательной экспедиции каирцев. Выросший в бедности Рене не мог избавиться от желания как можно быстрее нарастить себе богатство и превратить его во фьефы - гарантию для своего рыцарского рода. Распалённый слухами о неких сказочных богатствах Мекки и Медины он приказал построить флот и по частям, на спинах верблюдов перевезти его к Красному морю. Там галеры были собраны и спущены на воду около Суэца. Эти пять галер четыре месяца (конец 1182 - начало 1183) грабили корабли паломников и берега Египта и Хиджаза. Потрясённый такой наглостью Саладин остановил их лишь на расстоянии одного дневного перехода от Медины. Справедливости ради нужно сказать, что первоначальный план Рене состоял во взятии крепости Айлы на Красном море. Ибн аль-Асир в «Книге двух садов» прямо утверждает, что Рене был разгневан «ущербом, который ему наносили, невзирая на перемирие, войска, расположенные в Айле - крепости, окружённой морем и недоступной для христиан».

В ответ в ноябре 1183 и летом 1184 дважды Саладин осаждал неприступный Керак - оба раза неудачно. Однако, осаду Керака пришлось снимать ослепшему Балдуину IV, который приказал нести себя на носилках во главе армии.

Рене де Шатильон не сумел сдержаться и в начале 1187 когда напал на караван, в котором путешествовала родная сестра Саладина. В ответ на приказ Гвидо де Лузиньяна вернуть всё мусульманам, Рене де Шатильон ответил, что он в своих владениях такой же сеньор, какой король - в своих. В этой реплике, пусть не слишком умной, заключена квинтэссенция самосознания мелкого рыцаря пробившегося в правящее сословие самостоятельно и адресованная такому же мелкому рыцарю, ставшему королём. Как тут не вспомнить восклицание Амори де Лузиньяна, содержащее в себе уверенность, что раз его брат сумел стать королём, то тогда он способен стать самим Богом!

После этого султан поклялся убить Рене собственными руками.

Мусульмане называли Рене «волком, окопавшимся в долине». Моралисты видели в Рене де Шатильоне олицетворение тупого варварства, грубости и жестокости. Историческая традиция до сих пор обвиняет его в анархизме и срыве перемирия с Саладином, приведшего к разгрому королевства.

Но Рене де Шатильон был не хуже любого другого барона; ни один из них, включая королей и мусульманских эмиров, не брезговал быстрым налётом. И виновен он ровно в той же степени, в какой выстрел Гаврилы Принципа виновен в начале Первой мировой войны. Здесь надо помнить, что все мусульманские государства XII века в Египте и на Ближнем Востоке имели официальной идеологией различные течения шиизма. У Саладина, который укреплял единство курдов, тюрков и арабов на основе суннитской традиции, не было иного выбора как только придать войне с Иерусалимом форму джихада. Военная лихорадка в государстве Саладина достигла в 80-х своего пика, и ему не составляло никакого труда найти любой повод для атаки на земли крестоносцев. Рене лишь подвернулся ему под руку.

Весьма сомнительно, чтобы Саладин серьёзно относился к угрозе собственноручно убить Рене де Шатильона. Это никак не вяжется с его образом, а пиратские рейды на неприятельскую территорию были в порядке вещей у обеих сторон, независимо от того находились они в состоянии войны или мира. К тому же, Трансиордания как приграничная область, перерезающая коммуникации между Египтом и Сирией, мешала всем мусульманским правителям словно кость в горле. И до Рене основные удары из Каира и Дамаска в первую очередь обрушивались именно на Монреаль и Керак. В том числе и потому, что сеньория вмешалась в монополию Александрии на продажу индийских товаров, перевозившихся через Адан и Йемен. Мусульманские караваны охотно сворачивали во франкскую Трансиорданию и сбрасывали груз на склады Сахеля. Парадоксально, но именно Рене де Шатильону как никому было выгодно перемирие - оно наполняло его сундуки золотом.

Какую бы добычу не захватил Рене в том злополучном караване, после Хаттина все Иерусалимское королевство находилось в руках Саладина. Существует также множество свидетельств, доказывающих, что султан после победы становился втройне великодушен и щедр.

Но Рене как будто искал смерти, и сам спровоцировал Саладина (см. Приложение) на безобразную выходку, которую последнему пришлось выдать за свершившуюся месть. Возможно, он быстрее всех понял размеры катастрофы, и осознал, что увидеть свободу ему придётся лишь в обмен на сдачу Керака и Монреаля. И, значит, в 57 лет он вновь оказывался у разбитого корыта. Возможно, он хотел вдохнуть мужество в ошеломлённую поражением молодёжь. Как бы там ни было, Рене де Шатильон умер также необычно, как и жил, а мусульманские историки не любят вспоминать этот эпизод.

ВОЙНА И МИР

«Царство небесное» стоит на несколько ступенек выше «Гладиатора», но с «Андреем Рублевым» спутать его невозможно. Это скорее сведённый к комиксу Лев Толстой, рассуждающий о мире, царстве совести и царствие небесном. В «Царстве небесном» все герои, как и у Льва Толстого, делятся на «людей мира» и «людей войны», но без философских отягощений и полутонов. Миротворцев представляют д’Ибелины, постоянно сомневающиеся в применяемых средствах ради достижения целей. К ястребам - Гвидо де Лузиньян и Рене де Шатильон с тамплиерами. Ими движут жадность, амбиции и фанатизм. Ещё одно доказательство того факта, что стоит лишь спаять стандартизированную мораль текущего общества с исторической личностью, то сразу происходит эффект псевдоперсонификации. Объективные явления преломляются в действиях злодеев и противостоящих им идеализированных героев. Следует простое, но опасное разделение мира на референтную (хорошие «мы») и периферийную (плохие «они») группы. Но так как вся история движется в действиях отдельных личностей, то из этого следует, что историческое движение не может быть объяснено личностными характеристиками. Наоборот, именно личностные особенности и должны быть объяснены.

В полемической позиции автора картины тоже особенно не запутаешься. Как истинный демократ он выступает за равенство. Равенство, в свою очередь, трактуется лишь как равенство двух цивилизаций. В качестве средневековой политкорректности здесь выступает религиозная терпимость.

Следует только отметить, что проблема терпимости в любом её проявлении звучит более тревожно для современности, чем для Средних веков. Напряжение между исламом и христианством достигало порой высоких потенциалов, но расовые и этнические фобии были чужды людям той эпохи. С мусульманами сражались как с равным противником, без предрассудков и сегрегации, без обвинений в терроризме или бандитизме.

«У кого хватит мудрости и знаний чтобы суметь описать проницательность, военное дарование и отвагу сарацин? Скажу правду, что если бы они свято хранили веру Христу, то не нашлось бы никого, кто мог бы сравниться с ними в силе, гордости и ратном искусстве»
(Аноним Первого крестового похода)

«Люди с Запада, мы превратились в жителей Востока. Вчерашний итальянец или француз стал галилеянином или палестинцем. Житель Реймса или Шартра теперь обратился в сирийца или антиохийца. Мы позабыли свою родную страну. Здесь же один владеет домом и слугами с такой уверенностью, как будто это его наследственное право с незапамятных времён. Другой берёт в жёны сирийку, армянку или, даже, крещённую сарацинку. Третий живёт в семье местных. Мы все говорим на нескольких языках этой земли, и местные жители, и поселенцы стали полиглотами, а доверие сближает самые удалённые народы... Каждый день родственники и друзья приезжают к нам на Восток. Они, не колеблясь, оставляют всё, чем владели. В действительности, тот, кто там был беден, по милости Божьей здесь живёт в роскоши. Тот, у кого было всего лишь несколько денье, наживает здесь состояние. У кого не было даже одной деревни, на Востоке становится сеньором целого города. Зачем нам возвращаться на Запад, если на Востоке исполняются все наши желания?»
(Фульхерий Шартрский, 1120)

Плотный контакт и общение людей двух религий не мог не дать необычных результатов. Впервые это было продемонстрировано в сицилийском королевстве, основанного викингами Рожером и Робертом Гвискардом, где сарацины сохранили все права и имели возможность служить в нормандской армии. Именно здесь, в Мессине, Балиан д’Ибелин с удивлением видит свободно молящихся мусульман.

Подобная терпимость была ещё более характерна для Иерусалимского королевства, которое 90% времени своего существования находилось в состоянии мира с мусульманскими эмиратами и султанатами.

«Тугтекин вступил в переписку с Балдуином, королём франков, чтобы заключить перемирие и установить между ними дружеские и мирные отношения... Так было решено, и на дорогах и в поселениях воцарилось спокойствие, положение улучшилось, и урожаи стали изобильными».
(Ибн аль-Каланиси)

На историческом перекрёстке, которым являлось иерусалимское королевство, говорили на арабском, древнееврейском, древнесирийском, армянском, грузинском, халдейском, греческом, коптском, северофранцузском, провансальском, немецком и итальянском языках. Здесь проповедовали армянская, греческая, яковитская, несторианская, латинская церкви, а также сунниты, шииты, измаилиты, а также иудеи и самаритяне. Здесь клялись на Пятикнижии, на Коране и на Евангелии. 5000 франков были женаты на армянках, сирийках или сарацинках. С Запада сюда потоком шло сукно из Фландрии, Лангедока, Шампани и Нормандии. Из Индии - перец, гвоздика, мускатный орех, камфора; из Багдада - индиго; из Ирана - муслин и ковры; из Китая - шёлк. В самом королевстве на экспорт производили мыло, стекло, керамику, оружие и сахарный тростник, а в Триполи 4000 ткацких станков беспрерывно ткали шёлковые полотна.

Сами франки представляли меньшинство населения и их колонизация совершенно отличалась от колонизации Нового времени. Ни у франкских лордов, ни у франкских госпитов и горожан не было метрополии, куда можно было переправить капиталы и сбежать, никакое государство не посылало их сюда выкачивать доходы, все они приехали в Палестину на свой страх и риск, навсегда оставив родину. Поэтому самым верным способом укрепиться было не навязывать местному населению своих собственных институтов, но сохранить традиционную организацию, законы и вероисповедание внутри каждой общины. По принципу «персональности права» все общины имели своих судей.

«Мы остановились в пригороде Акры. Управитель, ответственный за надзор, оказался мусульманином; он был назначен франками и приставлен управлять земледельцами, жившими в этом месте»
(Ибн Джубайр, 1184)

Этот управитель, без сомнения, был раисом - крупным или средним местным землевладельцем, сохранившим землю в обмен на лояльность и сотрудничество с франками. Кроме раисов, министериалами из местного населения стали хранители водоёмов, переводчики и писцы - все они получили сержантские фьефы.

Местному населению, как сирийским христианам, так и мусульманам, был открыт доступ и в королевскую армию. Они служили в качестве лёгкой кавалерии - туркополов. И, наконец, местные могли проникнуть даже в правящий класс и высшее сословие королевства - рыцарство. Шателеном крепости грот Хабис Джалак и вассалом Фулька Тивериадского был сириец. Сеньором Кабора являлся Вартан Армянин. Другой армянин Григорий числился вассалом сеньора Цезарейского. У д’Ибелинов около 1122 служил рыцарь Muisse Arabitus, т.е. Мусса Араб, у которого было несколько поместий (Одабеб, Дамерсор, Бетдарас), а дочь его брата вышла замуж за франкского рыцаря Рауля.

Что касается межконфессиональной разобщённости, то латинские франки «считали христианами всех, кто поклоняется распятию, без исключения». Мечети, разумеется, превращались в церкви. Но в последних либо практиковалось «богослужение бок о бок», либо оставался действующий мусульманский михраб.

«Когда я ходил в мечеть (имеется в виду мечеть аль-Акса в Иерусалиме), а там жили тамплиеры - мои друзья, - они предоставляли мне маленькую мечеть, чтобы я в ней молился... Один франк ворвался ко мне, схватил меня, повернул лицом к Востоку и крикнул: «Молись так!». К нему бросилось несколько человек тамплиеров и оттащили его от меня, а я снова вернулся к молитве. Однако этот самый франк ускользнул от тамплиеров и снова бросился на меня. Он повернул меня лицом к востоку и крикнул: «Так молись!». Тамплиеры опять вбежали в мечеть и оттащили франка. Они извинились передо мной...
Многие франки обосновывались в наших землях и подружились с мусульманами. Эти франки гораздо лучше тех, кто недавно приехал из франкских стран...»
(Усама ибн-Мункыз. «Книга назидания», XII век)

Христиане и мусульмане зачастую выступали вместе как военные союзники. Когда сельджук Бурзук двинулся в 1115 против крестоносцев, то эмиры Алеппо и Дамаска опасаясь как бы их икта не перешли в руки турок, быстро заключили военный союз с Рожером Антиохийским. Когда войска Рожера, Алеппо и Дамаска вместе с туркменами стояли уже в двух километрах от войск Бурзука, на помощь к союзникам подошёл и Балдуин I с триполийскими отрядами. Бурзук временно отошёл, чтобы 14 сентября 1115 в т.н. «день Данифа» быть разбитым антиохийской конницей.

В октябре 1124 Балдуину II при осаде Алеппо помогали арабы - кочевники эмира Дюбаиша. В 1137 христианкая конница идёт на выручку мусульманского Хомса, обложенного сельджукским атабеком Зенги. В 1139 уже Дамаск обратился за помощью к королю Фулько против Зенги и Алеппо. Ещё через 10 лет когда Нуреддин, сюзерен Саладина, подошёл к Дамаску и потребовал от него омажжа и военной помощи, раис города ответил ему следующее: «Меня и тебя отныне разделяет только сабля. Франки придут нам на выручку, чтобы помочь нам защищаться, если ты нападёшь или осадишь нас». (Ибн аль-Каланиси)

В конце июня 1164 Амори I вышел с армией из Аскалона и через 27 дней присоединился в Бильбейсе к войскам фатимидского Египта, действовавших против сирийцев. В 1186 уже Саладин поддержал Раймунда III Триполийского в момент обострения его отношений с Гвидо де Лузиньяном - он не только освободил пленных вассалов графа, но и отправил ему на помощь сильный отряд. А Генрих Шампанский серьёзно пытался наладить самые близкие отношения с государством ассасинов.

Земледельцы, торговцы и ремесленники, учёные и хронисты, богословы и иерусалимские паломники, а также военные обеих сторон имели сотни и тысячи возможностей лучше узнать и перенять друг у друга самое лучшее. Первоё впечатление было не в пользу франков - сплошь профессиональных военных - которые пришли в Святую Землю с мечом в руках.

«Всякий, кто хорошо понимает дела франков, будет возвеличивать Аллаха и прославлять его. Он увидит во франках только животных, обладающих достоинством доблести в сражениях и ничем больше, так же как животные обладают доблестью и храбростью при нападении».
«В войсках короля Фулько (король Фулько V, 1131-1142), был рыцарь... Он подружился со мной, привязался ко мне и называл меня «брат мой»; между нами была большая дружба, и мы часто посещали друг друга. Когда он собрался возвращаться по морю в свою страну, он сказал мне: «О, брат мой, я отправляюсь в свою страну и хотел бы, чтобы ты послал со мной своего сына. Пусть он посмотрит на наших рыцарей, научится разуму и рыцарским обычаям. Когда он вернётся, он станет настоящим умным человеком». Мой слух поразили слова эти, которых не мог бы произнести разумный; ведь даже если бы мой сын попал в плен, плен не был бы для него тяжелее, чем поездка в страну франков».
(Усама ибн-Мункыз. «Книга назидания», XII век)

Но постепенно, с прибытием в королевство учёных, энциклопедистов, философов, лекарей, архитекторов и инженеров с Запада, ситуация менялась. Коран был переведён на латынь в 1143. Великий уроженец Палестины, считающий себя французом, канцлер с 1174 и наставник юного Балдуина IV, будущий архиепископ в Тире Гийом Тирский (1130-1186) изучил не только древние языки, но и владел арабским. Рено Сидонский наизусть знал в подлиннике Омара Хайяма, также как и юный Онфруа IV Торонтский который служил переводчиком Ричарду Львиное Сердце.

Через мусульманские государства Запад реанимировал античную науку, философию и медицину. Томас Аквинский позаимствовал у Авиценны доказательство одного из своих центральных тезисов.

В свою очередь, один из сыновей Саладина отправился учиться в Сорбонну. Сам Саладин в 30 лет был передан своим сюзереном в заложники в семью де Мильи, где игрался с маленьким Онфруа IV Торонтским. А увидев впервые в своей жизни блондинку Этьеннетту де Мильи он, поражённый, засел писать стихотворную поэму. Семнадцать лет спустя Саладин осаждал Керак, где Онфруа IV справлял свою свадьбу с Изабеллой, сестрой Сибиллы. Султан вежливо поинтересовался, в какой башне проходит торжество, и, получив точный ответ, прекратил её обстрел из требюше. В ответ, Этьеннетта де Мильи отослала в мусульманский лагерь блюда со свадебного стола.

Вообще, куртуазность в отношениях франков и мусульман встречалась не реже, нежели жестокость. Так Саладин, узнав, что Ричард потерял в бою коня, прислал ему своего.

«Своеобразная дружба, - писал арабский хронист, - связывала два лагеря (имеется в виду осада Акры 1189-1191). Когда заканчивали сражаться, завязывалась беседа и долгие визиты заканчивались танцами или песнями в компании, час же спустя вновь начинался бой».

В 1192 Ричард Львиное Сердце даже предложил брату Саладина Малик-аль-Адилю в жены свою сестру Жанну, дабы создать единое франко-мусульманское государство, но проект провалился из-за несогласия Жанны. А после заключения мира (2-3 сентября 1102), по условиям которого христианским паломникам разрешался въезд в Иерусалим, все бывшие пленники Хаттина тут же отправились туда, чтобы нанести визит Саладину. Недаром о Саладине на Западе сложилась легенда, будто он перед смертью перешёл в христианство, так же как на Востоке утверждали, что перед смертью Людовик Святой принял ислам. Но, возможно, пример 30-летнему Саладину и его капитулировавшей армии подал король Амори I в августе 1167 под Александрией, когда предложил свои корабли для перевозки раненых его курдо-арабской армии.

Но все эти временные союзы и компромиссы; терпимые, дружественные и дипломатические отношения не смогли помешать крушению Иерусалимского королевства. Войнами, в конечном итоге, двигают иные силы.

Слишком многие социальные слои на Востоке были недовольны расположением крестоносных государств. Мусульманские торговцы хотели получить беспошлинный доступ к портам на Средиземном море; бывшие землевладельцы - вернуть свои земли; профессиональные воины - найти богатые регионы для своих икта; эмиры и атабеки - расширить влияние, авторитет и налогооблагаемую базу; духовенство - взять под контроль мусульманские святыни. В свою очередь франки должны были не только сохранять свои рыцарские фьефы, но и найти способ оттеснить мусульман дальше на Восток, получить новые земли, захватить в свои руки торговлю с Индией, Индонезией и Китаем, отобрать контроль над таким экономическим центром как Александрия и т.д. Религия, как христианская, так и мусульманская, в этой войне всех против всех играла роль временных идеологических скрепов.

Достаточно взглянуть на историю Европы или Ближнего Востока, чтобы понять: ни та, ни другая не способны были обеспечить ни мир, ни царство совести. Ни у соседей, ни у себя дома. Ни вчера, ни сегодня.

А что касается будущего, то это совсем иная история.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Одна из версий сражения у Рогов Хаттина (1187). Хроника, написанная вскоре после 1197, принадлежит франку Эрнулу, оруженосцу дома д’Ибелинов и приверженцу их партии. Весьма характерно описание развития атаки Раймунда Триполийского, подразделение которого в данной версии было уничтожено. В других вариантах, весь отряд Раймунда прошил насквозь конницу сарацин и ушёл без боя и потерь, после чего ряды мусульман сомкнулись. Это дало партии Лузиньяна возможность намекать на тайный сговор Раймунда и Саладина. Современные историки до сих пор не могут прийти к единому мнению и, фактически, остаются «разделенными» на две партии из XII века.

Партийная принадлежность повествования делает крайне интересным рассказ о смерти Рене де Шатильона - барона, поддержавшего Гвидо де Лузиньяна.

Сейчас я поведаю Вам о короле Гвидо (1) и его [королевском] доме. Они оставили источники в Сеффурии, чтобы направится в окрестности Тиберии. Как только они оставили воду позади, Саладин (2) опередил их, и приказал своим скирмишерам преследовать их с утра до полудня. Жара была так велика, что войска [Гвидо] не могли продвигаться вперед и дойти до воды. Король и его люди рассредоточились, и не знали что делать. Они не могли повернуть назад, потому что это повлекло бы за собой слишком большие потери. Он [Гвидо] послал к графу Триполи (3), который возглавлял авангард, спросить его совета, как поступить. И получил ответ, что лучше всего будет поставить палатки и разбить лагерь. Король с радостью принял этот плохой совет. Когда же (граф) давал ему хорошие советы, он никогда не принимал их.

Некоторые люди из окружения короля говорили, что если христиане выступят навстречу сарацинам, Саладин будет разбит. Как только они расположились лагерем, Саладин приказал всем своим людям собрать хворост, сухую траву, солому и все, что может гореть, и огородить этим лагерь христиан по кругу. Они вскоре сделали это, и огонь разгорелся весьма сильно, и дым от пламени был велик, и это, вместе с жаром солнца над ними, было причиной великой скорби и повреждения в среде их. Саладин приказал караванам верблюдов, загруженным водой из Тивериадского моря, доставить и разместить кувшины с водой возле лагеря [христиан].

Кувшины с водой были затем опустошены на виду у христиан, так чтобы они, а также и их лошади, испытывали еще большие мучения от жажды. Странная вещь случилась с христианами в тот день, когда они располагались лагерем возле источника Сеффурии: лошади отказались пить воду то ли ночью то ли утром, и по причине жажды они сбрасывали своих хозяев именно тогда, когда те более всего нуждались в них. Тогда рыцарь по имени Жоффруа Франк Люк пошел к королю и сказал: «Сир, сейчас самое время для Вас, заставить полеинов (4) с их бородами, воздать должную честь людям Вашей страны (т.е. Пуату)». То была одна из причин взаимной ненависти между королем Гвидо вместе с [его] пуативинцами, и коренным уроженцами этой земли [Иерусалимского королевства], что люди этой земли пели песню в Иерусалиме, которая сильно раздражала придворных короля.

Песня звучала так:

Maugree li polein,
Aurons nous roi Poiteven.

(Сетуют полеины -
имеем мы короля путивина.)

Эта ненависть и взаимное презрение и были причиной потери королевства Иерусалим.

Когда огонь разгорелся и дым был велик, сарацины окружили лагерь и выпустили свои стрелы сквозь дым и ранили и убивали людей и лошадей. Когда король увидел всю невыгодность позиции своих людей, он призвал магистра Тампля (5) и князя Рейнальда (6) и сказал им, чтобы они высказали ему свое суждение. Они убеждали его, что он должен атаковать сарацин. Он [король] приказал своему брату Амори (7), который был коннетаблем, организовать эскадроны.

Он организовал их так хорошо, как мог. Граф Триполи, который вел авангард, по своем прибытии возглавил первый отряд и был на передовых позициях. Этот отряд, включал Раймунда (8), сына князя Антиохийского, со всеми его спутниками и четырех сыновей леди Тивериадской (9): Гуго, Уильяма, Ральфа, и Одо. Балиан д’Ибелин (10) и граф Жослен (11) образовывали арьергард. Как только отряды были выведены на позиции и боевые порядки построены, пять рыцарей, из отряда графа Триполийского оставили его, и пошли к Саладину, и сказали: «Сир, чего вы ждете? Идите и возьмите христиан, дабы сокрушить их полностью». Когда Саладин услышал эти слова, он приказал своим эскадронам двигаться вперед, и они двинулись, и выступили на христиан.

Когда король был уведомлен, что Саладин выступает против него, он приказал графу Триполийскому принять командование. Это было право баронов королевства, что если войска собираются королем в их владениях, барон, на чьей земле имеет быть битва, возглавляет первый отряд, и находится впереди; и при входе в его землю ведет авангард, а при выходе [со своей земли] находится в арьергарде. По этой причине граф Триполи занимал передовую позицию, поскольку в то время Тивериада была его [владениями]. Граф и его отряд выступили на большой эскадрон сарацинов. Сарацины разделились, создали сквозной проход и позволили им пройти; и затем, когда они [войска графа] оказались в средине их, окружили их. Только 10 или 12 рыцарей из отряда графа спаслись от них. Среди тех, кто спасся, были граф Триполи и Раймунд, сын князя Антиохийского, и четверо сыновей леди Тивериадской.

Когда граф увидел, что они потерпели поражение, он не отважился идти в Тиверию, которая была всего в двух милях оттуда, поскольку боялся, что если он затворится там, и Саладин обнаружит это, то может прийти и захватить его. И, отбыв с имевшимися у него спутниками, он направился в Тир. После того как этот отряд был разбит, ярость Господня сделалась столь велика против христианских воинов по причине грехов их, что Саладин сокрушил их быстро - между часом третьим и девятым (12) он победил почти на всем поле битвы. Он захватил короля, магистра тамплиеров, князя Рейнальда, маркиза Бонифация (13), коннетабля Амори, Онфруа Торонского (14), Гуго Гибелетского, Пливэйна, лорда Ботрона, и столь многих других баронов и рыцарей, что потребуется слишком много времени для того, чтобы поименовать их всех; Святой Крест также был утерян.

Позднее, во время графа Генри (Шампанского, «Лорда королевства Иерусалим» 1192-1197) (15) брат-тамплиер пришел к нему и сказал, что он был при великом поражении и захоронил Святой Крест, и знает хорошо, где он есть; и если он получит сопровождение, то пойдет и разыщет его. Граф Генри дал ему свое позволение и эскорт. Они отправились в тайне и копали три ночи, но не смогли найти ничего, и тогда они вернулись в город Акру.

Эта катастрофа, произошла с христианами в месте, называемом Рога Хаттина (Karnehatin), в 4-х милях от Тиберии, в субботу 4 июля 1187 года, в день св. Мартина. Папа Урбан III (1185-7) занимал апостольский престол Римской церкви, Фридрих (I Барбаросса) был императором Германии, Филипп (II Август), сын Луи (VII), королем Франции, Генри (II) - королем Англии, и Исаак (II) императором в Константинополе. Весть об этом поразила сердца этих верных Иисусу Христу. Папа Урбан, который был в Ферраре, умер от горя, услышав эту новость. После него папой был Григорий VIII, муж святой жизни, занимавший папский престол всего два месяца перед тем как он умер, и отошел к Господу. После Григория пришел Климент III (1187-91), к которому архиепископ Джозиас Тирский направил правдивый отчет, о новостях, как вы найдете в нижеизложенном.

Когда Саладин покинул поле битвы с великой радостью и великой победой, и был в своем лагере, он приказал всем христианским узникам, которые были захвачены в этот день, предстать перед ним. Первыми привели короля, магистра тамплиеров, князя Рейнальда, маркиза Бонифация, Онфруа Торонского, коннетабля Амори, Гуго Гибелетского и несколько других рыцарей. Когда они были все вместе собраны перед ним, он сказал королю, что для него большая радость, и он считает для себя большой честью сейчас, что имеет в своей власти таких ценных узников, как короля Иерусалима, магистра Тампля и других баронов. Он приказал, чтобы сироп растворили в воде, в золотой чаше, и подали им. Он вкусил сам, и затем дал его пить королю, говоря: «Напейся». Король пил как человек крайне жаждущий, и потом передал чашу князю Рейнальду.

Князь Рейнальд пить не захотел. Когда Саладин увидел, что король передал чашу князю Рейнальду, он разгневался и сказал ему [Рейнальду]: «Пей, ибо ты никогда уже не будешь больше пить!» Князь ответил, что если это угодно Богу, он никогда не будет пить или есть ничего от него (Саладина). Саладин спросил его: «Князь Рейнальд, если бы я содержался в твоей тюрьме, как я сейчас содержу тебя в моей, что по твоему закону ты бы сделал мне?» «Господи помилуй - воскликнул тот, - Я бы отрезал тебе голову». Саладин чрезвычайно разъярился на такой крайне дерзкий ответ и сказал: «Свинья! Ты мой узник, и ты все еще отвечаешь мне столь высокомерно?». Он схватил меч в свою руку и вонзил прямо в его тело. Мамлюки, стоявшие наготове, подбежали к нему [Рейнальду], и отрезали его голову. Саладин взял немного его крови и окропил ею его голову в знак того, что он совершил отмщение над ним. Потом он приказал, чтобы они [мамлюки] доставили голову в Дамаск, и ее влачили по земле, чтобы показать сарацинам, которым князь много досаждал, какое отмщение он получил. После чего он [Саладин] приказал отправить короля и других узников в Дамаск, где они были заключены в тюрьму, достойную их.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Гвидо де Лузиньян - король Иерусалимского королевства с 1186 по1194, сеньор Кипра с 1192 по1194 (годы жизни 1160-1194).
2. Саладин (Салах ад-Дин Юсуф Ибн Айюб) - султан Сирии и Египта с 1175 по1193 (годы жизни1138-1193).
3. Граф Триполи - Раймонд III, граф Триполи с 1152 по1187 (годы жизни ок.1135- 1187).
4. Полеин - этимология этого слова восходит к древнегреческому «poli-еnos», в переводе имеющем значение «прославленный».
5. Магистр Тампля (Храма) - Гроссмейстер Ордена Тамплиеров с 1185 по1189 Жерар де Ридефор.
6. Рейнальд (Рено) де Шатильон, князь Антиохийский 1152-1187, (годы жизни1124- 1187).
7. Амори де Лузиньян - брат короля Иерусалимского королевства Гвидо де Лузиньяна, коннетабль королевства с 1181 по1192, король Кипра с 1197 по1205, носил также титул короля Иерусалима с 1197 по1205 (годы жизни1155-1205 ).
8. Раймонд - вероятно сын Боэмунда III, принца Антиохийского с 1163 по1201.
9. Леди Тивериадская - Эшива де Бурэ, княгиня Галилеи (год рождения - до 1140, год смерти неизвестен). От первого брака (1159) с Готье де Сент-Омером имела пятерых детей - 4-х сыновей и дочь. Вторым браком (1174) была замужем за Раймундом III Триполийским.
10. Балиан д‘Ибелин (Балиан II, сеньор д'Ибелин, годы жизни 1131-1193) - второй муж Марии Комниной, вдовы Амори I, короля Иерусалимского королевства с 1163 по 1174.
11. Граф Жослен - Жослен IV де Куртене, граф Эдессы (год рождения после 1145, год смерти неизвестен). Брат Агнесы де Куртене, первой жены Амори I, короля Иерусалимского королевства с 1163 по 1174.
12. Девятый час - по церковному счислению соответствует третьему часу пополудни.
13. Маркиз Бонифаций - Бонифаций I Монферратский (годы жизни ок.1150-1207). Брат Конрада Монферратского, правителя Иерусалимского королевства с1191 по 1192.
14. Онфруа Торонский (Онфруа IV, сир де Торон, годы жизни 1164 - не ранее 1192). Первый муж (1183) Изабеллы Анжуйской, младшей кровной сестры королевы Иерусалима Сибиллы с 1186 по 1190.
15. Граф Генри - Генри II граф Шампани и Бри (годы жизни 1166-1197). Правитель Иерусалимского королевства с 1192 по 1197.