Сергей ЮХНОВ
Сурок
роман
Весной 1225 отряд крестоносцев вероломно нападает на купеческий обоз. Оставшиеся в живых люди находят спасение на корабле, стоявшем недалеко от места схватки, на лесной реке. В их числе оказался наставник русской школы разведки с учениками. Под градом арбалетных стрел он помогает поднять парус и оказывается смертельно раненым, перед кончиной завещая своим подопечным служить отчине...
Проходит 12 лет. Владелец того самого корабля, купец Иван Данилыч Мирошкин, по наущению немецкого контрабандиста Стефана Амтлихштейна (Степки), вынужденный семейными обстоятельствами, отправляется за зерном в Любек. Для связи с Новгородом он берет в плавание голубей скомороха Гришки...*
Глава четвертая
Немецкий ангел
Прошло четыре недели, как корабли Ивана Данилыча отплыли из Великого. На морском просторе, средь холодной стихии душе сиротливо стало, худо, одиноко. Вся надежда на паруса и струги, да еще на милость Божью. Тревожно дни проходили, тягостно, часто не спалось купцу. Бывало, вставал ночью, пробирался между спящими на нос корабля, ставил складень перед собой, и молился, и шептал, и поклоны клал. А за спиной сопение, храп, и Варяжское море шумело, баюкало... После таких ночей он хмурился, с мореводцами** до полудня не разговаривал. А в дождливое ненастье, в бурю начинал корить себя за стремную затею. Тогда не таился он, а, наперекор молниям, с остальными, голосил отчаянно Святителю Николаю***...
Мольба его была услышана, провидение смилостивилось над ними погода стала ясная. Запели тогда гребцы совсем не духовные, а буйные корчемные песни. Данилыч же продолжал тревожиться, каждый всплеск волны примечал. И как-то на закате углядел черные ушкуи вдали, похожие на разбойничьи Так и не понял он, кто прошел стороной, но решил не испытывать милость небесную, запретил народу лиховать раньше времени. С тех пор «Святый Боже!..» - пели на просторе, «Святый крепки!..» - жарко становилось.
*Продолжение, начало см. ПА №3,4
**Мореводец шкипер, корабельный человек.
***Святителю Николаю Николаю Мирликийскому, молитва в помощь о благополучии в пути.
С ночи на море стоял плотный туман. К рассвету из-за него не то что земли, но и стругов, плывущих рядом, не было видно. Куда ни глянь - всюду белое марево. Вода стояла, как в пруду. Слышалось, скрипят снасти ближнего судна. Люди, пробудившись, не спешили вылезать из под тулупов на утреннюю зябкость, а перешёптывались, лёжа на тюфяках. Один корабельный привстал, перегнулся через борт, стал умываться. «Эх! Студёная, как из колодца, жаль пить нельзя!» заохал он, когда плеснул водицы на лицо и шею. «Чего кричишь!» зашипели на него. «А, чо? Тута никого нет... Э-ге-ге!» закричал он во всё горло. Из тумана отозвались свои. Мужики стали перекрикиваться, но Данилыч осадил их:
- Тихо вы, шальные!
Крикуны примолкли, стали прислушиваться. Вдали, едва слышно, пронзительной медью звенел колокол.
- Неметчина отзывается, Любек!
Прислушиваясь к звону божницы, купец различил и далёкий шелест прибоя. Люди заволновались, загомонили, начали выползать с тёплых лежаков, ставить вёсла. Иван Данилыч достал из клетки голубя, погладил его над розовымклювом, всматриваясь в белую пелену. От берега повеял ветер, через прогалы в тумане глянуло смурное небо.
«Р-р-р-аз!» - хором ухали гребущие, их сила подталкивала к берегу тяжёлый струг. Уключины дружно скрипели, а мужик, заводящий остальных, между гребками горланил:
«Ничего, браточки, как берег увидим, квашенной капуски перекусим И ещё р-р-р-аз!» Судно набрало ход. Впереди показались серые очертания скал. Стаи белых чаек носились над вершинами, дергали рыбу у самой воды. Ещё далеко, может быть целый час плыть.
- Вот и земля, вздохнул купец и поднял руку вверх.
«Суши!» - скомандовал заводила. Струги ощетинились мокрыми вёслами, продолжая ход. Иван Данилыч вынул голубка из-за пазухи, перекрестился и подбросил его к небу. Птица от долгого сидения в клетке растерянно затрепетала, стала падать, оказалась у самых волн, но, чиркнув перьями по глади, шумно забилась, с усилием стала подниматься ввысь, и, миновав вершины мачт, распласталась в воздухе, запарив над родными кораблями. А, пройдя прощальный круг, повернула в сторону видневшейся земли, прямо на звук колокола и вскоре затерялась среди береговых птиц. Иван Данилыч выдохнул с облегчением: «Четвертый ушел, слава Христу!»
* * *
В Новгороде, у себя дома, купец, впервые поглядев на чертежи Стёпки-немца, понял ни в жизнь ему не выучить всего, что тут нарисовано. Где причалить за морем их кораблю, запомнить было просто. Извилистая линия берега так истояла у него перед глазами. Но как найти тех купцов, что зерном в Любеке торгуют?
Стёпка предупреждал его: «Ты Иван Данилыч к немцам не ходи, а у жида зерно покупай. Иудею все равно с кем торговать, а латинянин может заупрямиться. Папу Римского послушает и о тебе церковным доложит, тогда беды не оберёшься... Вот тебе берестянка, по ней доберешься до мельницы жидовской. Отправляйся лучше ночью, что- бы тебя стража не задержала. Ведь ни языка, ни обычаев местных ты не знаешь...».
Иван Данилыч все плавание глядел на чертёж Любека, но так и не смог затвердить его как следует. Начертаны улочки Степкой убористо, крестики плюгавые и стрелочки на них крошечные. Тьма-тьмущая намельчено всего. Весь план будто не человек чертил, а тараканы облазили. Хотя и просил Амтлихштейн сжечь все берестёнки, которые он дал, но купец всё же самую важную сохранил. Этим утром он вновь достал на свет коричневый клочок, и стал изучать, пока не причалили. «Ага, вот Собор ихний», - думал он, водя тонкой щепкой по пути своего будущего следования. Острие щепки минуло большой крест. «Вот, посадник тут живёт любекский. А это ещё что он тут накалякал?!» - досадовал на непонятные закорючки Данилыч. А-а,- вспомнил он, ратуша. По-немецки написал. Для себя что ли?!.. Ну, а вот этот домик бедовый, он обозначил точно для себя». На рисунке был изображён корявый квадратик с треугольной крышей, а выше жирно выведено «таверна», и нарисован кувшин с пеной.
При свете дня линии на листочке были хорошо видны, но что делать в пути ночью? Иван Данилыч поднял голову и сощурил глаза, глядя на туманный немецкий берег, будто пытаясь разглядеть звонницу, ратушу и всё нарисованное. «Может взять с собой напильник с кремнием, да светоч, подсветить, если что?» И он, спрятав листок, с волнением стал смотреть вперёд. Что случится там, в темноте, неизвестно...
Нынче пришло время выпустить четвертого голубя из Гришкиной клетки. Данилыч с утра ждал появления немецкого берега.
* * *
Ночью над Любеком распогодилось, небо рассветилось крупными звездами и вышла тяжелая Луна. Над крышами гудел промозглый весенний ветер, не проникая в узкие улицы. Внизу же, у самой земли, застыла дневная затхлость. Купец, прислонившись к кирпичной стене дома, и приподнимаясь на цыпочки, пытался вдохнуть холодной свежести. Он ждал, прислушиваясь к шуму возле той самой немецкой таверны. Узкая улочка в два шага шириной едва могла пропустить всадника. Проскочить шумливый народ незамеченным не получалось. Купец нетерпеливо переминался с ноги на ногу, прислушивался к пьяным голосам. «Не пора ли вам расходиться, гости дорогие?! с досадой думалось ему. Вроде начинают утихать нет, опять забубнили».
Из уличной глубины, как из колодца, ясно виднелис звёзды. Купец, от нечего делать, стал любоваться ими. Это величественное зрелище разбудило сладкую тоску в его груди. Захотелось полететь, окунуться в просторную глубину, оказаться подальше от чёрных крыш и пьяных голосов, но, когда он распрямился, думая о полёте, полный кошель гривен, висевший на шее, напомнил о деле. Высоко, среди мрака, не зная суеты, беззвучно летела звезда, совсем крохотная. У купца заслезились глаза, так старательно он пытался разглядеть её. «Господи, - сраженный спокойствием небесной дали, прошептал он, - Господи, какая красота». Опомнившись, он перекрестился. Ему показалось, что он прикоснулся к чемуто тайному своим грешным умом.
Среди пьяного гомона послышалась бабья ругань. Иван Данилыч порадовался: «Значит скоро разойдутся». И, правда, удаляясь, голоса стихали, но один, басовито напевая песню, шёл и в его сторону. Купец сильнее вжался в стену спиной, скрываясь в тени. Донёсся звон - это идущий уронил что-то на землю, выругался, и вновь запел. Он совсем близко подошёл к месту, где хоронился купец. Искорка же в небе, продолжая свой путь по небосводу, улетела за крыши. Купец напоследок попытался ухватить её краем глаза, но тёмный очерт чужака неожиданно загородил проход.
- Ты зачем тут стоишь? воскликнул немец и выхватил меч. Данилыч не понял басурманских слов, но оружие явно выдавало его намерения. Я знаю, меня ждёшь, вор! Иван Данилыч ринулся вперед, отпихнул противника в сторону, и побежал вниз по улице. Пьяный запоздало рубанул воздух, и грозно ругаясь, потопал следом.
*Байдан (стар. русск.) длинная кольчуга, ниже панциря, бывала до колен.
**Тать (ст.русское) вор.
«По башке, что ли его вдарить? И в канаву», мелькнуло у Ивана Данилыча с отчаяния, но кошелёк со всеми артельными деньгами, удержал от драки. Враг не отставал, а казалось трезвел, с каждым поворотом прибавляя ходу. Купец, не в силах больше бежать, повернул за угол, задыхаясь, притаился и вытянул нож из голенища. «Вот нехристь! До смертоубийства доведёт!» чуть не плача шепнул он себе под нос И услышал, как злодей грохнулся о землю, не дойдя трёх шагов до него. Кто-то дал ему подножку и крепко врезал, оглушив. Не решаясь выглянуть, купец затаил дыхание, ему стало жутко: «Кто там ещё?» А неизвестный человек стоял рядом, за углом, так же тяжело дыша, но, сдерживаясь, чтобы лучше прислушаться к звукам вокруг. Потом он неспешно отволок оглушенное тело с дороги, отряхнул ладони, и опять остановился. На нём странно позвякивала одежда. Иван Данилыч понял незнакомец одет в байдан*. «Тоже ратный», безысходно заключил он. Ещё был слышен скрип кожи сапог.
«Значит с достатком, не босоногий тать**...»
Голос незнакомца прервал его догадки: «Выходи, чего прячешься? Готовый он, к утру, дай Бог, очнётся...» Позвали на чистом русском языке. Данилыч от этого ещё сильнее испугался: «Антютка! Оборотень! А может и вправду русский! Русского ещё тут не хватало Может кто из артели?» И осторожно, боясь получить удар в лоб, выглянул из-за угла.
«Крестоносец!» испугался Данилыч и отпрянул обратно. У стены, во всей своей вражьей красе, рослый, на полголовы выше простолюдина, стоял немецкий рыцарь, и не нищий вояка-ландскнехт, а, чувствовалось - породистый,ухоженный, с гладким лицом и стриженными волосами. На его белом плаще чернел бархатный крест.
- Ты кто? с опаской спросил Иван Данилыч, снова осторожно выглянув.
- Не видишь что ли, рыцарь тевтонский, ответил тот усмехаясь.
- А чо по-русски говоришь?
- Нравится Ты к Зиновию идёшь?
- Да!?
- Пойдём провожу, поговорить надо...
*Низовский житель так новгородцы называли жителей Суздальской, Владимирской и др. земель, находящихся на юге Руси.
* * *
Данилыч доверился странному провожатому. Они шли быстрыми шагами по тёмным улицам Любека, резво завора- чивая в узкие переулки, где крестоносцу порой приходилось протискиваться боком. Иван Данилыч старался не отставать, хотя не успел ещё перевести дух после погони.
Изъяснялся незнакомец, как низовский* житель, для новгородского слуха резко и непривычно. Но после немецкой брани возле таверны, эти простые русские слова «Пойдём, провожу» заворожили старого купца, и он плёлся за рыца- рем, как телёнок за мамкой. Даже его рыцарское облачение теперь казалось иным: «Да и наряд на нём сидит не так, как на обычном немце, вроде и не грозно «по-латински», а поангельски как-то. Весь белый и крест Божий впереди, хотя и ненашенский. Чистый ангел!..».
«Ангел» заговорил первый:
- Я ваши корабли ещё с утра приметил в устье залива.
Там все корчемники останавливаются Как слухи об ордынцах дошли, думаю - скоро наши из Новгорода за хлебом потянутся. С тех пор и жду...
- Давно?
- Почитай пятый день по берегу брожу. Долго чухаетесь.
Или о Бату не известно простому люду? Князья-то ничего не говорят, народ не собирают?
- Никто ни сном, ни духом.
- А ты откуда узнал об ордынцах? незнакомец остановился и повернулся, давая купцу перевести дух. Последние слова тот сказал еле-еле справляясь с дыханием. Пока Данилыч соображал, пытаясь ответить на вопрос, чтобы и не аврать, и не сказать всей правды. С хитрой улыбкой рыцарь опередил его:
- Небось, этот ваш, как его, Стёпка-немец тебе разболтал. Да? Купец молчал, продолжая натужно дышать, без особой надобности. Крестоносец его вновь предупредил, продолжая с издёвкой:
- Стефан Амтлихштейн корчемник, хитёр латинец... - и добавил. Что отдышался? Пошли.
Иван Данилыч сухо сглотнул, и они зашагали дальше. В душе у него зародилась неприязнь: «Все-то он знает! Все-то он ведает!.. И куда он меня заманил? Может это орденский лазутчик, нарочно подставленный. Утром меня выследил, а теперь в темницу прямиком доставит...» Купец стал исподлобья смотреть на белую спину своего спасителя и припоминать в какой карман он переложил нож, но тут незнакомец внезапно остановился на полдороге:
- Ты, вот что, торговый человек, ответь мне. Ты за углом с ножом, поди, прятался? Покажи, какой он у тебя. Иван Данилыч остановился и, сомневаясь, неуверенно, вытащил нож, как бы показывая его, но одновременно, крепко прижимая к ноге на всякий случай, чтобы не выбили. Нож был вороненый, короткий, заточенный с одной стороны. Им купец ровнял бороду, брил щеки, не доверяя грубым ножницам. В свое время он его купил у знакомого скорняка, видя как тот разом сечёт кожу в палец толщиной. Крестоносец презрительно взглянул на него и сказал:
- Ну, и оружье у тебя! Ты что ни разу рыцаря не видел? - и он распахнул свой белый плащ, показывая, что на нём с ног до головы кольчуга и железная чешуя на груди. Ты что, поцарапать его собирался? язвительно спросил он. - Вот на, возьми. На другой раз может сгодится. И протянул что-то. Иван Данилыч, боязливо сторонясь, принял вещицу и стал разглядывать её, косясь на спутника.
- Ты посмотри, как следует, вынь из чехла. Купец осторожно потянул за рукоятку, вылезло длинное трёхгранное лезвие.
- Это не твой кургузый резачок, это стилет сарацинский, дамасской ковки, в стену воткнешь повиснуть можно, несломается.
- Да как же им рыцаря свалить? удивлённо произнёс Иван Данилыч, полностью оголив зеркальное жало. - Это шило какое-то, а не оружие.
- Это вещь хитрая, тайная, воровская. Пролезет, куда хочешь и под щиток и под забрало, уметь надо. А уж если бить собрался, так надо бить с размаху, что есть силы. И не под углом, а ровно, чтобы разом пробить все и кольчуги и щитки доспешные. Если придётся, то меть в бок, или в горло туда, где они пластин не крепят...
От таких разбойных поучений у Ивана Данилыча потеплело внутри. «Свой... точно свой! Немец так не будет наущать на своих». Но всё-таки узнать, что тут делает новый знакомый, ему хотелось. Если рыцарей он называет «они», то кто тогда «он». «Наверное, наймит, деньгу зарабатывает, занесла судьба нелёгкая», - решил купец, но спросить не решался, уж больно хорош подарок, несподручно как-то сразу обижать подозрениями, и мельница впереди показалась вовремя. «Захочет, потом сам скажет», решил Данилыч, поняв, что их путь заканчивается.
Мельница Зиновия стояла в темной зелени за горбатым каменным мостом. Окна светились, будто ожидая его. Стёпка подробно описал это место, хоть и подошли они с другой стороны, не как в берестянке указано. Новый знакомый, пообещав подождать, отпустил Данилыча закончить дело, заметив вслед:
- Ты не бойся, этот жид не обманет. Он тут долго жить собирается, даже синагогу построить в городе мечтает.
- А, что немцы?
- Бургомистр с крестоносцами не разрешают, выгнать грозятся, пока же мздой тяготят.
- Наши бы тоже не дали, одобрительно сказал Иван Данилыч и потопал к дверям. Подойдя ближе, он услышал стрекочущие голоса на чужом языке, грянул хохот купец переступил порог. «Душно» - подумал он, снимая шапку и щурясь от света...
* * *
- Как дела торговые? спросил тевтонец, когда Данилыч, взмокнув от духоты, вышел обратно на улицу. Крепок был иудей, сметлив, но купеческий опыт его выручил, даже уличные приключения не помешали. Переступив порог мельницы, дела торговые тут же привели в чувство. И первое что он сказал, поперек иудейского хохота, было: «Ну что, жиды дорогие, кто из вас по-руськи разумеет, подь сюды...» Те замолчали, поняв, что не простой человек зашел к ним на огонек
* * *
- Всё, сделано, - ответствовал с легким сердцем Данилыч своему знакомому, и довольно поглаживал остаток в калите. Все получилось дешевле, чем он со Степкой задумал. - Завтра поутру они на подводах привезут хлеб на корабли. Погрузимся и к обеду, даст Бог, отчалим. Задерживаться не будем. Он говорил вроде бы простодушно, но сам внимательно разглядывал тевтонца. «Пора этого нового знакомца как следует разъяснить!».
- Дело у меня к тебе очень важное. Пойдем, поговорим к морю, там нас не услышат, сказал крестоносец серьёзно.
- Пойдём, друг сердешный, пойдём... спокойно ответствовал купец, понимая, что он обязан рыцарю своим спасением и дорогим подарком.
Пройдя через мост и миновав городские стены, они, стааясь не шуметь, углубились в рыбачий посад. Собаки почуяли их и загавкали во дворах.
Иван Данилыч заметил вполголоса, глянув с любопытством на крестоносца: «Прямо, как дома». Тот промолчал. Море, серой исполинской стеной, стоящее за спуском, напоминало о том, где они. Тропа, извиваясь, уходила к вниз берегу. Ветер доносил соленый дух воды. «Как там мои, не шумят ли, огонь не жгут ли на кораблях» - подумалось Ивану Данилычу, он невольно повернул голову. Но за береговыми скалами не было видно потаённой бухты. Тевтонец снял плащ, перебросил его через плечо и остался в одном байдане:
- Тут меня могут узнать, а без плаща и внимания не обратят.
Они спустились вниз и побрели по гальке, выбирая место, где бы сесть. Данилыч, наконец, решился и с ретивостьюв голосе спросил:
- Может скажешь, кто ты такой!? он остановился, выпятил живот, не моргая стал глядеть на спутника. Так он часто делал во время торговых переговоров. Но на крестоносца это не возымело действия; он, пройдя мимо, спокойно указал на корягу, где можно было отдохнуть. Купец нетерпеливо последовал за ним.
С этого места хорошо было видно небо. С севера тянулись тучи, грозя застелить всю звёздную ширь. Их края освещались Луной, а за передними белесыми клоками шла тёмная штормовая громадина, нависшая над всем северным окоёмом. Холодные волны плескались, предвкушая бурю. Незнакомец начал рассказ:
- Ты знаешь, купец, а я узнал твой корабль. Старый он совсем у тебя стал. Почернел. А ведь я помню его еще душистым от свежего дерева...
- Может тут в Любеке? Я бывал здесь три года назад, правда, на берег не сходил - недоверчиво пробурчал купец.
- Нет, под Новгородом в лесу, в первый год как ты его построил. Может, помнишь, мы тогда по реке в город прибы- ли и твоего сторожа убитым привезли...
* * *
Он хорошо запомнил этот случай, тем более весь Новгород с тех времен его корабль стал называть «Ангелом». До сих пор на «ангельских» бортовых досках остались следы от арбалетных стрел. Более десяти лет прошло, а там, в дереве, навсегда засели их наконечники. Чёрные древки починяя обломили, но самих железных заноз не тронули. Не стал Данилыч память о чудесном спасении совсем убирать. Была ещё одна отметина это кровь, но её сразу замыли и потом плотники рубанками стесали бурые пятна. На палубе и сейчас можно было различить в двух местах пологие выемки Ещё и причалить не успел корабль в ту мартовскую весну, а уже весь город знал, что немцы перебили обоз купеческий, и те, кто спасся, сейчас подплывают к пристани. Полгорода вышло к ним на встречу, и одеться-то толком не все успели. Бабы рыдали, голосили, видя, как мало осталось в живых на плывущем струге. Данилыч из дома выскочил, вместе к причалу прибежал, молодой ещё был, прыткий. Седины и в помине не было, не то что сейчас. А те, кто приплыл, кинулись к нему, говорят: «Миленький, корабль твой сам Бог послал!»
Ещё памятно было, как вынесли на руках непутёвого Тимку и еще боярина, которого никто не знал из новгородцев. Мертвый Тимка лежал на себя непохожий. В жизни-то хмурый был и дерзкий, а покойный стал лицом светлый и счастливый. Говорили -геройской смертью погиб. Иван Данилыч заплакал вместе с остальными, глядя, как мальчонкиосторожно клали на телегу своего боярина, как упала шапка из-под его тяжелой головы и они, ничуть не смущаясь, зарыдали в голос. Получается, что его корабль им всем жизнь спас.
«С любовью я его строил и о Боге часто вспоминал» потом говорил Иван Данилыч. А тогда в толпе грешная горделивая мысль не покидала его: «Это мой корабль помог, это я его построил!»
- Эх, - сказал купец, было дело...
* * *
Крестоносец оказался княжим лазутчиком с тайным именем «Сурок». И прежде чем отдать свое послание Данилычу, он раскрыл его и показал, что там написано. Каково же было удивление купца, когда он увидел латинские буквы.
- Так надёжней будет, на случай если ты в полон попадёшь. Это будто бы послание гостю заморскому, в Новгород. Мол, ты от его семьи весточку везёшь и ничего не знаешь. Рыцари прочтут и отпустят тебя. Ты же отдай эту грамоту старому деду, который живёт на берегу Чудского озера, и только ему. А если он уже помер - Сурок горестно задумался... А если он помер, так самому Ярославу. На словах скажешь, что в Любеке Сурок передал. Там толмачи переведут и поймут тайный смысл...
- Провидение нас с тобой второй раз сводит, неспроста это, неспроста, сказал на прощание Иван Данилыч. А я бы тебе ни за что не поверил, если бы ты мне не рассказал про корабль, больно уж немецкий у тебя вид. А как звать тотебя по настоящему?
- Сурок, - ответил тот и в его серых глазах купец прочёл горькое сожаление, что не может он ему назвать своего настоящего имени. Что он - русский человек, своему же русскому, на чужой земле до конца открыться не в мочь. Что больно ему от этого, и даже показать нельзя, как сильно. Попрощавшись, Сурок повернулся спиной к Иван Данилычу, собираясь побыстрее уйти, но потом вернулся, обнял, молча прижав к сердцу, и пошёл по гальке прочь быстрыми шагами.
* * *
«Вот свидеться с кем довелось. Странный человек. Я и не знал, что такие люди на свете живут,.. стилет подарил» думал Данилыч уже на палубе своего корабля.
Уходя от немецких берегов «Ангел» сильно качался на волнах, и купец, расставив пошире ноги, крепко взялся за поручень. Он не мог оторвать глаз от земли. Ему показалось, - вдали на береговой скале что-то высится, не то валун острый, не то человек. Может быть, Сурок проводить его пришёл? Данилыч стал вглядываться, но мелкий дождик, брызжа на ресницы, мешал получше разглядеть что же там И вдруг этот валун стронулся с места...
Теперь Данилыч явственно увидел, что там кто-то шагает, удаляясь от берега. «Он! Это он, Сурок!..» - обрадовалсякупец, но с грустью еще раз подумал: «Какой странный человек»
И сердце его защемило от тоски...
Глава пятая
Странный человек
«Немцы на судах вдоль берега ходят, а у купца мореводцы этим заветам не следуют», подумал Сурок. Море под ска- лой лениво набирало штормовую силу. Он протер лицо от измороси. - «Небось бродяг-корчемников нанял. Сам-то не похож на лихого». - Молния вздрогнула в небе. Лазутчик осенил русские корабли и перекрестился сам. «Господи, побыстрее бы вы, родные, очутились в Новгороде!» Десять лет назад Дед, единственный человек на свете, знавший о Сурке все, вот так же отправлял его самого в опасное плавание. И, наверное, беспокоился не меньше, а может быть и больше, чем он сейчас. Тогда, совсем еще молодой Сурок, рассказал о своем замысле отправиться на восток, для участия в Крестовом походе, который готовили Папа Римский с Фридрихом*. Поначалу Дед не хотел отпускать его.
- Не пущу не пущу тебя! со слезами умолял он и упав а колени, обхватил, пытаясь удержать. Но Сурок строптиво вырвался из объятий. Дед же продолжал жалостливо причитать:
- Христом Богом прошу! Не ходи, нельзя убьют же ведь. Шестнадцать годков всего. Кто же вместо хозяина лазучить будет?! Все сынки боярские разлетелись кто куда, один ты послужить в силах!
К тому времени они остались вдвоем. Все, кого обучал погибший хозяин, уехали по домам. Лишь Сурок был сирота, без отчего угла. И они с Дедом решили продолжить службу. На благословение к князю Ярославу, старик поехал один. Никто, ни боярин, ни князь не должен видеть подлаза в лицо. Только по тайным знакам узнавать Мало ли что? Князья приходят и уходят, а Русь-матушка остается
Ярослав, услыхав об утрате, которую они понесли, благословил деда с печалью в сердце: «Служите, как сможете. О вас, в нашей тайной избе будет сказано. Сурок так Сурок. Для лазутчика хорошее прозвище Эх, жаль не доучил мальчиков наш подлаз главный! Эх, жаль, что начинаете все сызнова...» Стали они думать с какого конца за дело взяться. Но где там! Где те люди с которыми общался хозяин? Где те тайные письма и гонцы, что приезжали и уезжали? Никого нет, исчезли все, будто и не было. К одному мужику в Дерпт поехали, без тайных примет стали разговаривать, а тот поглядел, словно чужой, и к бургомистру в острог их чуть не сдал, едва ноги
*Фридрих Фридрих II, Император Римской империи. унесли. Тайники в деревьях оказались сломанные, промокшие, грязью и листвой набитые Словно во сне прошлая служба привиделась. Что делать? C кем посоветоваться? Только Русь за спиной, да Литва с неметчиной впереди. Как хочешь, так и лазучь.
Дед всегда был при хозяине, потому и растерялся по первой. Хотел уже все бросить, но мальчишка пересилил его. Стал уговаривать, спорить. Уж и не вспомнить каким вечером родился замысел как службу исполнить.
- Ты Дед, ничего не понимаешь, возражал Сурок, - к псам-рыцарям так просто не подберёшься! Тут долго надо пристраиваться. А в крестовом походе можно имя знатное прямо с земли поднять Неразбериха на войне, сам знаешь какая. Пристану оруженосцем, а там глядишь, и в рыцари посвятят Ты пойми - они все друг друга знают. Все - «фон Бароны и де Графья».
- А ты среди простого люда, неспешно, как названый отец твой. Ведь он всё ведал и без баронов Зачем голову-то подставлять под стрелы сарацинские, на Руси что ли мало напастей?
- Посмотри, какое время наступило, Дед. Все по-другому, не как в ваши годины. Когда отец начинал лазучить, о немцах люд простой не знал ничего толком, а о войне и не помышляли. Пойми, сейчас не просто надо знать - «куда по- ехали и сколько», нужно их главную задумку ведать, а может и помешать вовремя, чтобы войны и вовсе не было.
- ... не пущу, не пущу, милый!
* * *
Но всё напрасно, ничего с упрямцем не поделаешь. Спорили до хрипоты, ругались, да и собрались в путь-дорожку через всю Европу. А съезжались тогда крестоносцы на юг старого римского полуострова, во фряжий* город Бриндизу. На летней жаре среди воинов Христовых начались болезни, там-то Деда и хватил удар. Да так сильно, что рот скривило, и левая рука совсем перестала слушаться. Молодой Сурок, не отступая, нашёл булгарских купцов, которые за деньги пообещали вывезти болезного на Русь, ближе к Чудскому озеру.
А сам уплыл в Палестину.
Припомнив с болью в душе свое собственное равнодушие, Сурок напоследок взглянул в сторону купеческих кораблей, стряхнул воду с накидки и устало побрел прочь, к рыбацкому посаду...
*Фряжий здесь итальянский.
В те далекие годы жизнь стремительно несла его на своих крыльях, не давая уразуметь ни опасности, ни сострадания. Он не печалился разлуке с Дедом. Напротив, радовался, когда корабль отчалил, а сварливый провожатый остался в обозе на берегу. Он не знал, что тяжко больной старик нашёл в себе силы поднять трясущуюся голову и смотрел, и смотрел на сотни кораблей, уходящих к далёким палестинским берегам, думая только о нем.
- Какой же я был бессердечный!
Заскрипели снасти генуэзских кораблей, поползли вверх паруса с крестами посередине. Рыцари на палубах в молитве преклонили колено, а, поднявшись, дружно запели «Аллилуйю». Сурок, держась за корабельную снасть, встал на борт ногами и замахал рукой толпам на берегу. С ним рядом ликовал его новый знакомый, такой же, как и он, мальчишка, по имени Конрад фон Киппе. Правда, был он немного выше ростом и покрепче в плечах, но на берегу люди их часто путали друг с другом. Немецкий мальчик сбежал из дома на Святую войну, когда его тётка, старая баронесса, умерла. Киппе тоже влез на борт, и они стояли, обнявшись, как братья, подпевая словам рыцарской песни: «Прощайте, прощайте, Бог с нами, Аллилуйя! Прощайте, может и навсегда, но Бог будет с нами, Аллилуйя!» Белые голуби, отпущенные с берега, проносились над мачтами, ветер трепал сухие мальчишеские волосы, выгоревшие на жарком солнце.
«Какой же я был глупый!» вновь подумалось Сурку, когда загрохотало над городом Любеком, и, вместо измороси, по черепицам хмурых домов забарабанил густой дождь. Лазутчик завернул в корчму, чтобы отогреться и поесть.
- Господин Конрад фон Киппе! окликнули Сурка, он обернулся...
* * *
Не обманули булгарские купцы, довезли деда до рыбацкой деревни, на берег Чудского озера. Там то дед и стал ждать своего названного внука.
За зиму он отлежался, к весне уже неспешно ходил. Пострел* прошёл, только левая рука немного ослабла, да седина, прежде редкая, одолела голову. Рыбаки пробовали брать его на озеро, но по хворой слабости это оказалось для него тяжело, и он стал плести с мальчишками сети и рассказывать о внуке, уехавшим в дальние края.
По утрам он выходил на дорогу. Для него люди там поставили чурбак, и он сидел на нем часами, иногда засыпая. По
*Пострел здесь паралич.
возвращении его спрашивали: «Не приехал?» Он отвечал: «Сегодня, наверное, уже не будет». Потом и спрашивать перестали, жалостливо глядя вслед. В их представлении внук был просто мечтой полоумного старика.
Прошло три года. И вот как-то, летним утром, присев, он услышал лошадиную поступь, от которой внезапно заби- лось сердце. С озера стелил густой туман, и пути ещё не было видно. Почему-то именно от этого, сегодняшнего цокота, неожиданная радость, нарастая в душе, до слез сжала Деду горло. Он привстал, потёр слеповатые глаза и прошептал: «Это ты?». Опиравшиеся на костыль руки задрожали.
Из тумана появился бледное очертание всадника с непокрытой головой. На стременах угадывался лук и подвязанное копьё. Сильные руки уверенно понукали лошадь. Дед залюбовался статным ратником и невольно поднял раскрытую ладонь вверх, привлекая внимание. Губы его шептали: «А я уж помирать собрался, внучок Не спеши родной, я тут стою, тебя жду, я тут».
* * *
В корчме шумел народ. Сурок, положив накидку на разогретые камни, сидел спиной к огромному камину и ел луковицу с хлебом, запивая горячим вином.
- Крестоносцы мясо не едят, заискивая, хозяин корчмы поставил на стол горшок горячей полбы*. Сурок ел молча и продолжал думать о Деде и русском купце, плывущему по бурному морю с его письмом. Это было уже третье письмо Великому князю. Первые два, скорее всего не дошли. Сурок вздохнул и, глотнув вина, куском хлеба стал собирать остатки каши в горшке. За грязной пузырней «окна» продолжали шлепать капли. «Неужели дед умер, неужели более он не пришлёт своего гонца?»
Почти полгода не было весточки с озера. Произойди такое два лета назад, Сурок не волновался бы, но сейчас, когда подвернулся случай, которого он ждал всю свою жизнь на неметчине, важные вести и передать-то не с кем. Да и посоветоваться не мешало...
Вернувшись из Палестины, он сразу же поехал к Деду.
Тот обнимал его, плакал словно малый ребёнок; потом долго слушал его рассказы о приключениях, о маврах, о сарацинах и Иерусалиме. Первые дни он ходил за Сурком по пятам, боясь отпустить его; смотрел, не отрываясь, внимал каждому слову, а по лицу текли слёзы. Знатоки объяснили, что после
* Полба проваренные овощи до состояния каши.
удара так всегда бывает - плачут старики как малые дети. Но после встречи с внуком старик неожиданно приобод- рился, перестал хромать, и не раз выходил с рыбаками на озеро, показывая невиданную прыть для преклонных лет. Каждое утро он брал колун*, и крутил им во дворе, играл, будто пушинкой, на удивление местным силачам. Он остался тем же Дедом, который был рядом с самого детства. И мало-помалу вновь обоих завертела лазучья судьба
* * *
Хотелось сперва отписать ему, как договорено тайнописью. Потом, глядишь, подвернется случай приехать и всепорассказать самолично. Дед обычно садился возле окошка, брал горсть семечек, лузгал, вдаль глядеть и слушал. После давал советы. Вместе соображали, к князю ехать или еще куда. Решать-то приходилось в конце-концов, все равно Сурку. Но старик иной раз так скажет, так повернет, махнув при этом рукой, мол чепуха, не бери в голову, и у нас это бывало, что на душе станет легче. Или вдруг задумается и вспомнит: «Подобная кутерьма, аж двадцать пять годин назад случилась с одним подлазом, в Ревеле случай был, к самому бургомистру подлизался хитрец» И расскажет. Вроде ничего толком и не посоветует, а тревога утихает, все ясно становится «Дед!» - Сурок оглянулся в корчме по сторонам и, увидев, что его никто не подслушивает, произнёс вслух по-русски: «Дед». Сильное слово. К нему душа тянется «Нет, он так просто не сгинет, даст о себе знать, живой или мертвый».
* * *
Перемена в судьбе Сурка произошла более полугода назад. Разразилась в начале зимы на западе война. Многие братья по Ордену, с немого благословения магистра, скинули с себя одежды с крестами и ринулись наниматься простыми рыцарями в войско Фридриха. Сурок жил тогда, как и остальные воины-монахи, в нужде, донашивая последние палестинские одежды, и решил попытать счастья вместе с другими. Но в драку старался не лезть, а пытался угадать к чему идёт дело. Фридрих воевал тогда с ломбардцами** и крепко воевал. Много рыцарей из Франции и Альбиона было в его войске и много наёмников из числа крестоносцев. Ломбардцы сдавали один город за другим. Лазутчик же не решался примкнуть к кому-либо, выжидая.
*Колун большой топор на длинном топорище, для колки больших поленьев.
**Ломбардцы - Ломбардская федерация городов северной Италии.
Он выбрал постоялый двор недалеко от главных сражений, и стал слушать рассказы о стычках, которые приносили ратные, что останавливались иногда целыми отрядами. Так он жил четыре месяца и даже пополнил свой кошелёк за счет проезжих. Сурок играл с ними в шахматы. В первые дни ему приходилось самому спускаться вниз из комнаты и выносить доску с фигурками, неспешно расставляя их у всех на виду. Обязательно находились один, другой, желающие сразиться с ним. Вскоре слава о непобедимом игроке распространилась по округе. Люди стали сюда наезжать уже нарочно для игры. Хозяин постоялого двора был обрадован - к нему начали наведываться знатные вельможи. И вот тогда-то, и произошёл случай, перевернувший его лазучью судьбу... К вечеру, обычно, собиралось больше всего народу. Корчма гудела от сословий ландскнехтов, рыцарей, их кичливых оруженосцев и просто наемников, да разбойников. Для лошадей в хозяйском стойле не хватало места. Навесы все оказались заняты. Путники вынуждены были тащить своих скакунов прямо внутрь корчмы. На них ругались, честили, на чем свет стоит, но, сжалившись над животными, пропускали. На улице бил колючий снег с дождём.
В самой середине большой залы стоял стол, где играл Сурок. Кругом толпились зеваки, игроки теснились, налезая друг на друга. Нередко над столом нависала голова лошади, которую хозяин держал под уздцы или даже сидел на ней верхом. Какой-нибудь игрок, на миг, оторвавшись от доски, не выдержит, завопит от отчаяния: «Да уберите лошадь, чёрт побери!» А ему в ответ: «Какой лошадью, королевой надо ходить!»
От долгого общения с разноязычным людом Сурок научился понимать разные языки: и норманский*, и альбионский**, и, конечно, фряжий. Хотя сама игра не требовала многословия. Сурок делал ходы быстро, резко, порой добавляя, увлекшись игрой: «Я так».
В тот вечер партия шла особенно остро, захватила всехприсутствующих, и в самый разгар вдруг кто-то крикнул: «Инквизитор приехал, инквизитор!» Среди людей пополз шепот, начался переполох. Одни фыркали и говорили, что им всё равно и «пусть эта морда думает о них, что угодно», другие старались побыстрее разойтись. Крестоносцам было запрещено играть в шахматы. Тем более многие сняли с себя орденские плащи и служили Фридриху, который воевал сейчас против
*Нормандский здесь - старофранцузский.
**Альбионский здесь - английский.
ломбардцев, поддерживаемых Папой Римским. Самих тевтонов приехало на войну немного, они слыли истыми монахами, но братьев-меченосцев среди наёмников лазутчик узнавал. На этом постоялом дворе порой собирались люди, с утра воевавшие друг против друга. Были и такие, которые воевали на обе стороны, пытаясь получать и ломбардское, и имперское жалование. Одного такого прохвоста выловили из под носа у самого Фридриха, и повесили высоко на дубу, всем наёмникам в назидание. Но и при дворе самого императора творилась не меньшая путаница. Фридрих был первым крестоносцем в империи, но в то же время Папа Римский отлучил его от церкви и воевал с ним руками ломбардцев. «Что это за война? За что жизни кладут? Ни отчины, ни веры, ни заступников князей» - рассуждал Сурок, глядя на обе со стороны. Он денно и нощно пытался разобраться, к кому же примкнуть, но так ничего не придумал.
«Инквизитор приехал!» полушёпотом повторяли вокруг. Сурок поднял усталый взгляд от шахматной доски. Бросилась в глаза темнота за дверями и белый снег, залетавший на освещённый изнутри порог. Уже стояла ночь. Он с полудня не отрывался от игры. На стенах трещали факелы. Жарили две огромные печи по углам, люди спали вповалку или в полудреме допивали остатки вина. Он заметил - грозное известие подвигло многих скрыться с глаз долой, народ помаленьку расходился. Остались самые решительные или самые пьяные. Сурок же сильно устал за день. И если бы ему сказали, что сам чёрт зайдёт сюда, он не повёл бы и бровью. «Ну что же, инквизитор, так инквизитор», - думалось ему. - О моих шахматных подвигах знают многие Это не хуже любого другого». Но всё-таки искоса поглядывал на вход.
Со Святой инквизицией он не встречался ни разу, хотя был наслышан о ней, и даже присутствовал при сожжении ведьмы в Кёльне. Ему было скорее любопытно, чем страшно. С этими таинственными людьми он давно хотел познакомиться поближе, но не представлялся случай.
В двери, не поднимая ни на кого глаз, прошмыгнули четыре сгорбленных человека. Будто крысы, они стали быстро осматриваться, обнюхивать залу, просочились между людьми, двое почти бесшумно поднялись по лестнице и скрылись наверху. Оставшиеся скороговоркой стали шептаться с хозяином. Один вернулся к дверям, пройдя совсем близко с шахматистами. Рослый рыцарь из Нормандии, стоявший у края стола со скрещенными на груди руками, слегка подвинулся, пропуская инквизиторского служаку, и отвернувшись, так, что бы тот не видел, но видели другие, сморщил брезгливо лицо и тихо произнёс полубасом-полушёпотом, высоко подняв густые брови: «Господа, от него пахнет пудрой, бр-р-р!» Народ захихикал, а игроки вернулись к шахматам. Горячность сражения вновь захватила их...
Инквизитор не появлялся, многие забыли о его приезде.
Но, сделав очередной ход, Сурок почуял что-то сзади. Он был уверен, что в дверь никто не проходил. Значит, гость прошёл через хозяйский двор. Лазутчик обернулся и увидел чёрного человека с жёлтым старческим лицом. Зеваки так же обернулись и расступились. Чёрный человек вполголоса поблагодарил и шагнул вперёд, вставая за спиной у Сурка.
Инквизитор был в чёрном, как зажиточный горожанин или богатый итальянский нотариус. Многие ломбардские куп- цы носили подобную одежду. А генуэзцы, которыми была полна вся Европа, иначе и не одевались, предпочитая чёрный другим цветам. Но лицо, скрываясь в тени темно-фиолетовой шляпы, выдавало не любовь к деньгам или торговле. Из глубоких глазниц прямо на Сурка глядели одни зрачки. Без блеска и белков, с чёрной мглой внутри. Сурку стало жутко. Показалось, что инквизитор проникал взглядом в самые тайные закоулки души и теперь ему известно, кто такой Сурок и откуда. Подлаз почувствовал себя мышью под взглядом кошки. Инквизитор улыбнулся, вкрадчиво спросив: «Вы позволите посмотреть, как идёт игра?» Гробовая тишина наступила в корчме. Сурок, не моргая, как завороженный, глядел в чёрные глаза. «Ворон!» вспыхнуло у него в голове, - «Глаза, как у ворона! Ворону долго смотреть в глаза нельзя, украдет душу..» Оцепенение не проходило. Веселый нормандец, так же остолбенел, а соперник по шахматам вовсе опустил голову. Сурок прокашлялся и просипел в ответ: «Конечно, да Жаль партия заканчивается, вы пропустили самое интересное» «Ничего, не беспокойтесь», - сухо улыбнулся пришелец. Сурок обернулся к шахматам, оглядел доску, пытаясь припомнить расположение фигур. Его затылок холодило до невозможности. «Чей ход? - обратился он к противнику. «Не помню», - промямлил тот. Они оба попытались припомнить, склонившись над доской. Вдруг Сурок почувствовал, как рука легла ему на плечо. Он оглянулся и увидел жёлтую сморщенную кожу и перстень с треугольным чёрным камнем. Рука была так близко к его лица, что Сурок уловил её запах. «Тлен. Он пахнет как покойник!» - промелькнуло в его голове. Над ним послышался шёпот черного человека: «Не волнуйтесь, молодой человек, играйте. О вас идёт слава дальше этого постоялого двора». Но второй игрок не выдержал: «Конрад, я сдаюсь. Возьмите деньги». Он резко встал, с дрожью в руках отсчитал монеты и удалился почти бегом, споткнувшись о лавку. Сурок спокойно сгрёб деньги и громко произнёс: «Кто хочет продолжить? Ставка пять гульденов». Никто не отзывал- ся. Люди боялись играть в присутствии инквизитора. Сурок, подождав немного, хотел уже собрать доску, но, черный человек обошёл стол и, не садясь за него, встал напротив Сурка. «Я хочу сыграть с вами, господин фон Киппе». «Прошу», ответил Сурок, склонив в почтении голову, и привычными движениями стал расставлять пешки.
Инквизитор внимательно ждал, властно сложив руки на животе. Когда фигуры были расставлены, он передвинул свою белую пешку через клетку от короля вперёд: «Вот мой первый ход». Сурок ответил тем же, привычно шагнув своей пешкой навстречу, и с задором посмотрел в глаза противнику. Он почувствовал в себе силу, даже может большую, чем когдалибо. Инквизитор не отвел взгляд, а произнёс, не посмотрев на доску: «Прекрасный ход, молодой человек, я вам предлагаю продолжить партию не здесь, в конюшне, а в другом месте...»
* * *
Минула ратная зима.
Прибытие Мастера, так Сурок стал называть черного человека, было неслучайным. Молодой лазутчик допустил оплошность, о которой давным-давно предостерегал учитель. Нельзя быть заметным! Он нарушил эту заповедь, став известным в округе, где в то время собирались многие нарочитые* люди. Эта ошибка могла привести к смерти.
Холод объял его, когда прозвучали слова о «другом месте». Ему показалось, что это «место» подвал инквизиции. Но Мастер любезно пригласил его в свой дом, здесь в Любеке... Про таких людей, ему не рассказывали ни учитель, ни Дед. Инквизиция была силой, неведомой им. Сурок же всей душой чувствовал перед ним человек, ради сближения с которым, он, ещё совсем зелёный, бросился сломя голову в Палестину. Может быть, и удар с Дедом произошёл не зря. Этот человек, возможно, и есть та брань, для которой готовил его Бог. Для которой так долго его пестовали. Этот человек имеет влияние в Европе и знает все ее тайны, этот человек и есть тот самый, настоящий его враг...
*Нарочитые (стар.русское) важные, влиятельные, не простые.
