КИТАЙ И РОССИЯ,
взаимоотношения и история

No 109

ОТ АВТОРА

С этого выпуска фрагменты работ ведущих востоковедов по теме истории и взаимоотношения России и Китая.

Обычно эти статьи широко цитируются, но не всегда доступны, так как издаются обычно очень малыми тиражами и почти никогда не бывают переизданы.

Все права на распространение этих материалов принадлежат авторам, в рассылке публикуются фрагменты с целью популяризации этих работ. Качество распознавания к сожалению не всегда на должной высоте (особенно примечаний), детально исправлять тем не менее их не целесообразно – для полноценной работы с материалом обращайтесь пожалуйста к первоисточникам.

Начнем мы с посольства Байкова – этот период становления российско-китайских отношений мы уже рассматривали по другим материалам. Он интересен тем, что именно в этот период сформировались основы взаимоотношений и территориальные «реестры счетов». В этот же период были заложены и основы мифологии, которую активно эксплуатируют политики обоих государств.

Через несколько выпусков надеюсь удастся привести две очень интересные работы начала 20-го века: доклад Меркулова С.Д. (1912 г.) и доклад В.К. Арсеньева (1928 г.) о «желтой опасности»

-----------------------
Ищутся соведущие рассылки.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ: Мясников В.С. Новые данные о подготовке посольства Ф.И. Байкова в Китай

Мясников В.С. Новые данные о подготовке посольства Ф.И. Байкова в Китай // Квадратура китайского круга : избранные статьи : в 2 кн. Кн.1. - М.: Вост. лит., 2006. — ISBN 5-02-018529-9

Первое официальное посольство Русского государства ко двору императоров маньчжурской Цинской династии, начавшей править Китаем в 1644 г., казалось бы, во всех деталях описано в исторической литературе, а документы, относящиеся к посольству, неоднократно публиковались в нашей стране и за рубежом . Однако оно продолжает постоянно привлекать внимание историков, анализирующих подготовку, ход и результаты первой дипломатической акции между Москвой и Пекином . 3 марта 2006 г. исполнилось 350 лет со дня прибытия в столицу империи Цин этой дипломатической миссии. Однако это событие, к сожалению, прошло незамеченным в обеих столицах, несмотря на то что этот год объявлен Годом России в Китае.

Неослабевающий интерес к посольству Ф.И. Байкова объясняется не только важностью этого первого шага на пути развития русско-китайских отношений в XVII столетии, но и тем, что неудача, постигшая Байкова при выполнении его основной функции, не поддается однозначному объяснению. В настоящее время историки обычно оперируют суммой факторов, оказавших отрицательное влияние на ход переговоров русского посла с цинскими дипломатами. Дополнительное изучение и сравнительный анализ цинских и русских документов, связанных с подготовкой этого посольства, позволяют обнаружить новые данные, объясняющие вставшие перед послом в Пекине затруднения, которые привели его миссию к фактическому провалу.

Период подготовки к отправлению Ф.И. Байкова можно условно подразделить на два этапа: время деятельности его как царского уполномоченного по организации русско-китайской торговли в Тобольске и затем назначение его поcслом.

В августе 1652 г. в Москве в Посольском приказе пытались соотнести полученные от землепроходцев с Амура сведения о неких «Шемшакане царе» и «Алаке Батуре кане царе» и Даурской земле с информацией о Китае, передаваемой монголами. Кушучи Енею, послу калмыцкой княгини Гунджи, были поставлены соответствующие вопросы. Однако он смог лишь «по слухам» описать местоположение Маньчжурии — «за Китайским государством к востоку». Что же касается «Шемшакана» и «Алака Батура кана», под именами которых, очевидно, выступал богдыхан Шуньчжи, то эти «цари» не вызвали у посла никаких ассоциаций и он сказал, что о них «не ведает и слухом де про них не слыхал»³. Для Посольского приказа, казалось, напрашивался вывод, что с Амура все же сообщали о незначительных феодальных владетелях, обитавших где-то далеко к югу от великой реки.

Вместе с тем от имени княгини Гунджи посол гарантировал проезд русского торгового каравана в Китай через монгольские улусы⁴. Идея организации такого каравана возникла в Москве в связи с известиями о выгодах торговли китайскими товарами на тобольском рынке, получаемых купцами-«бухарцами» как посредниками в этой торговле⁵. Привезенные Кушучи Енеем подарки царю в виде китайских атласов, а также китайские товары, доставленные к Московскому двору сопровождавшими калмыцкого посла бухарскими торговцами Сеиткулом Аб-линым, Е. Сеитовым и казаком П. Малининым, побудили русское правительство принять меры к организации государственной торговли с Китаем. Центром ее должен был стать Тобольск — город, откуда следовало направлять в Китай торговые караваны и где следовало расширять закупку китайских товаров. Ведение всех этих торговых операций поручалось московскому дворянину, бывшему воеводе на Валуйках и в Мангазее Федору Исаковичу Байкову⁶. Предвидя большие выгоды от русско-китайской торговли, царское правительство рискнуло капиталом в 50 тыс. руб. .

Летом 1653 г. Байков в Тобольске устраивал хранилища для «государевой казны». Одновременно в Китай им был направлен торговый караван под началом тобольского татарского головы Петра Ярыжкина. «Советником» по торговым делам в караване был тобольский бухарец С. Аблин, имевший уже опыт торговли китайскими товарами. Караван направился в калмыцкие кочевья вместе с возвращавшимися послами Гунджи и русским посланником Г. Ушаковым.

Тайджи Аблай, принявший власть у скончавшейся Гунджи, остался верен обещанию проводить русских в пределы Цинской империи. Однако зиму 1653/54 г. каравану пришлось провести в улусе Аблая: в этот сезон проезд через степь невозможен . Согласно наказу, Ушакову требовалось выяснить «в калмыцких улусах накрепко и про реку Амур, и про Даурскую землю, и про реку Нон, и про Шемшакана царя, и про Алака Батура кана царя: сколь далече те земли от калмыцкой Гунжина кочевья, и к Китайскому государству те земли сколь блиски, и в каторую сторону подались — на восток ли, или на запад, или в ночь [т.е. на север], и какие у них товары, и городы у них есть ли, и хлеб сеют ли?»⁹    Таким образом, в 1654 г. в Цинскую империю направлялся русский торговый караван, глава которого, считая, что едет в Китай, не подозревал о политических переменах в Пекине, совершившихся за десять лет до этого. Дипломатия, которая должна была бы обеспечить русским властям достоверную информацию, явно отставала от развития внешнеторговых связей, да и не только от них. Ведь стороны фактически уже имели вооруженные столкновения в Амурском бассейне (осада маньчжурами Ачанского острога 24 марта 1652 г.), но все еще реально не представляли себе все возможные последствия развертывающихся событий. Эти политико-географические загадки суждено было расшифровать в столице Поднебесной раньше, чем в Москве.

Цинская империя после поражения маньчжурских войск под Ачанским острогом начала изыскивать средства «усмирения» русских, которых поначалу считала «особым племенем, [обитающим] по соседству с Нингутой»¹⁰. Следуя традиционной политике первых маньчжурских ханов в отношении «местности Хэй-лунцзян»¹¹, правительство императора Шуньчжи пыталось добиться своих целей в первую очередь военными методами — направлением на Амур «карательных» экспедиций. Поскольку основные силы цинской армии вели боевые действия на юге Китая или были размещены гарнизонами в китайских городах, дипломатия империи должна была мобилизовать силы союзников Цинов, чтобы укомплектовать воинские части, способные вновь сразиться с русскими. Ведь не взять реванш за прошлое сокрушительное поражение означало признать русских фактическими хозяевами Амурского бассейна, который маньчжурское государство около полувека пыталось обратить в некое подобие «сферы влияния».

Специальное посольство во главе с Хань Цзюй-юанем в марте 1654 г. прибыло к корейскому королю, который еще в 1636 г. признал себя вассалом маньчжуров. Цинские дипломаты потребовали, чтобы корейский двор направил на помощь нингутинским войскам отряд, вооруженный огнестрельным оружием . Что касается восточнохалхаских феодалов, то хотя территориально они и были близки к будущему театру военных действий, но в начале 50-х годов цинской дипломатии еще не удалось добиться подчинения халхасцев политике Пекина¹ .

Весной 1654 г., в разгар подготовки к военной кампании против русских на Амуре, к границам Цинской империи подошел русский торговый караван. Вероятнее всего, П. Ярыжкин и его спутники, перезимовавшие в кочевьях Аблая, далее шли по пути из Западной Монголии в Китай (что примерно совпадало с маршрутом экспедиции Ивана Петлина 1618 г.) и проследовали вдоль Великой стены до заставы в Чжанцзякоу. Отсюда, согласно существовавшей практике, местные власти должны были запросить Пекин, пропустить ли прибывших в столицу или нет . Цинские чиновники, вероятно, смогли уяснить для себя, что люди из тобольского каравана и русские казаки на Амуре — это подданные одного и того же «белого царя».

Так или иначе, разрешение на въезд в столицу империи было получено, и вторая (после И. Петлина) группа русских людей прибыла в Пекин.

Конечно, к ним отнеслись настороженно. Для цинской дипломатии это были месяцы томительных ожиданий и тревог. Только что, 6 мая 1654 г., император издал указ, в ультимативной форме потребовав от восточнохалхаских феодалов подчиниться, угрожая им в противном случае прекращением дипломатических и торговых отношений¹ . Месяц спустя в нижнем течении Сунгари произошла стычка русского отряда под водительством О. Степанова, сменившего Е.П. Хабарова на Амуре, с крупным соединением маньчжурских войск. Сражение не дало перевеса ни одной из сторон, но у казаков кончились боеприпасы, и они вынуждены были отступить¹⁶.

Предложения русских, касающиеся торговых операций с китайскими купцами, были малопривлекательны для цинского правительства, занятого решением военных и политических проблем. Для него не было сомнений в том, что русских необходимо «привести к покорности», по крайней мере на первом этапе добиться от них — как и от любого другого государства — признания верховенства маньчжурского императора. Это была стратегическая цель, вытекавшая из самой концепции внешней политики. Оставалось лишь выработать тактические приемы для ее реализации. Судя по дальнейшему ходу событий, при Пекинском дворе решили, с одной стороны, рассматривать приехавших русских как официальное посольство от даннического государства и добиться от него выполнения соответствующих церемоний, с другой — продолжать военный нажим на Амуре. Разумеется, глава русского каравана ничего не знал о планах цинской дипломатии.

Петр Ярыжкин был заметной фигурой в среде сибирских служилых людей, являясь головой служилых татар в Тобольске. Еще в Москве в ноябре 1652 г. он был включен в свиту Ф.И. Байкова вместе с С. Аблиным и Е. Сеитовым . Очевидно, он и находился в столице в связи с приездом калмыцких послов и привозом китайских товаров. Интересно, что кандидатура Ярыжкина в качестве руководителя торгового каравана в Китай была названа в Москве, а тобольский воевода В.П. Хилков и Ф.И. Байков отправляли его лишь во исполнение царского указа. При этом Хилков предупреждал Москву, что Ярыжкин обвиняется в «еретических письмах и заговорах», но на данном этапе следствие ограничилось лишь тем, что Байков лично допросил Ярыжкина и «после роспросу вскоре, в 161 [т.е. 1653] же году в Китайское государство отпустил»¹⁸.

С. Аблин — тобольский торговый бухарец — к моменту посылки в Китай, очевидно, бывал уже либо в пограничных городах Цинской империи, либо в монгольских улусах¹ . Как и все тобольские бухарцы, Аблин имел земельные владения в окрестностях Тобольска. С Ярыжкиным он, вероятно, столкнулся в 1652— 1653 гг., когда в тобольской Приказной избе разбиралось его судебное дело с тобольскими татарами в связи с правами на землепользование² . Аблина Байкову рекомендовал для посылки в Китай крупный торговец из тобольских бухарцев Сейдяш Кулмаметьев²¹.

Поскольку караван вез для торга товары из «государевой казны», то его сопровождал довольно значительный эскорт служилых людей. В Тобольске в состав сопровождающих были включены Д. Маннов, И. Мамыка, Г. Прогалин и Г. Ильин; всем служилым людям для «китайской службы» было выдано хлебное и денежное жалованье на три года .

Никаких дипломатических поручений главам этого торгового каравана дано не было. Во всяком случае, нам ничего не известно относительно наказной памяти П. Ярыжкину или каких-либо отчетных документах о его поездке²³. Само пребывание каравана в Пекине и деятельность его главы вырисовываются из скупых сообщений, сделанных цинскими чиновниками в 1655 г. Байкову, и не менее лаконичных записей в маньчжурской династийной хронике «Цин шилу».

Прибыв в столицу Цинской империи весной или в начале лета 1654 г., Петр Ярыжкин и его спутники провели в Пекине около года. Вряд ли такой срок был необходим для ведения торговых операций при их обычном ходе. Скорее всего, длительность пребывания первого русского казенного торгового каравана в Пекине была вызвана тем, что цинские власти обусловили разрешение на торговлю предварительными переговорами в Лифаньюане (Палате внешних сношений), где глава каравана должен был, сообщив сведения о своей стране, выполнить церемониал коутоу, свидетельствуя тем самым, что он является представителем «даннического» государства.

Очевидно, П. Ярыжкин далеко не сразу решился пойти на такой шаг. Но если он руководствовался лишь общими установлениями о ведении посольских дел, принятыми в Русском государстве, то цинские дипломаты, стремившиеся сломить его сопротивление, помимо таких же общих соображений имели и конкретный план действий, располагая сведениями о столкновениях на Амуре, о чем Ярыжкин и не подозревал. Этот неравный дипломатический поединок длился в течение второй половины 1654 — начале 1655 г.

В январе 1655 г. Цины активизировали подготовку к очередному «карательному походу против русских на Амур»²⁴. С 13 марта по 4 апреля маньчжурские войска, оснащенные артиллерией (15 пушек), большим количеством огнестрельного оружия и различными осадными приспособлениями, пытались овладеть Кумарским острогом, где зимовал отряд О. Степанова. Русские успешно отбили все приступы, у маньчжурской армии (по показаниям пленных, она насчитывала до 10 тыс. человек) подошло к концу продовольствие, и знаменные войска вынуждены были отступить, понеся существенные потери²⁵.

Следует отметить, что на сей раз эта военная акция была спланирована не в Нингуте или Мукдене, а в Пекине; руководил ею направленный из столицы известный полководец Мингардари. То, что ему не удалось достигнуть решающего успеха, несмотря на огромное превосходство сил, конечно, было поражением. Традиционная политика карательных походов, столь успешно применявшаяся маньчжурами и против соседних племен на Северо-Востоке, и против ханств Южной и Северо-Восточной Монголии, в борьбе с русскими на Амуре на данном этапе не давала Цинам победы.

В Пекине о провале очередной попытки «усмирения» русских военными мерами стало известно, очевидно, не позже мая 1655 г. В сложившейся обстановке задачи, стоявшие перед империей, могла выполнить только дипломатия. Нажим на П. Ярыжкина был усилен. Трудно сказать, что сыграло большую роль: длительность безрезультатного «сидения» в Пекине; стремление любыми способами выполнить поручение и распродать «государеву казну»; соответствующие «советы» цинских чиновников и перебежчика А. Русланова, который, вероятно, был переводчиком при переговорах, или, наконец, неведение относительно сути совершаемого — но, как бы то ни было, Ярыжкин уступил.

Цинские власти пренебрегли тем, что глава каравана не имел при себе царской грамоты, удостоверяющей его посольские полномочия. Их вполне устроило заявление П. Ярыжкина, что он «у своего великого государя первый человек» и что он-де может рассматриваться как посол Русского государства. После этого заявления самозваный «посол» совершил обряд коутоу — «на колено припадши, кланялся» . Чиновники доложили Пекинскому двору, что русский представитель «осведомился о здоровье» императора и часть привезенных им казенных товаров «представил в качестве дани», выполнив при этом требования этикета. Как и для всех прибывающих ко двору с данью, для русских был устроен пир и «послам» выдано вознаграждение²⁷. Пока шла наконец-то разрешенная торговля, маньчжурские дипломаты заготовили императорский указ русскому царю.

Цинская дипломатия имела основания для торжества. .Еще в марте-апреле 1655 г. часть восточнохалхаских феодалов признала себя подданными маньчжурского императора. Начали склоняться к этому и крупнейшие феодалы Северной Монголии Тушету-хан и Цэцэн-хан. Чтобы развить и закрепить успех, феодалам Западной Халхи направляется императорский указ с требованием принести дань и дать клятву на верность цинскому богдыхану . «Только наша династия, — подчеркивалось в указе,— получила высочайшее повеление Неба объединить Поднебесную. Как же вы, имея крошечные владения, можете действовать по своему усмотрению?»²⁹. Теперь же вассалом Цинов себя «признало» и Русское государство, которое также «действовало по своему усмотрению» в Приамурье. Но, прежде чем посылать московскому царю указ с требованием, чтобы его люди ушли с берегов Амура, Сунгари и Уссури, следовало закрепить его статус вассала. В этом плане и был составлен императорский указ, который с П. Ярыжкиным направлялся в Москву.

«Ваша страна находится далеко на северо-западе; от Вас никто никогда не приходил в Китай, — писал Шуньчжи Алексею Михайловичу. — Теперь Вы обратились к нашей цивилизации и прислали посла, представившего в качестве дани произведения Вашей страны. Мы весьма одобряем это. Мы специально награждаем Вас милостивыми подарками и поручаем незамедлительно отпустить с ними Вашего посла. [Эти подарки] выражают наше возвышенное желание всегда милостиво принимать чужестранцев. С благодарностью получив дары, навечно будьте преданы и послушны, чтобы ответить на милость и любовь, выраженные Вам»³⁰. Этот указ был датирован 25 июня 1655 г. При Пекинском дворе и не подозревали, что в этот день исполнился ровно год, как из Тобольска в Китай отправилось первое официальное русское посольство во главе с Байковым. В тот момент, когда караван П. Ярыжкина покидал Пекин, Федор Исакович Бай-ков и сопровождающие его спутники, также зимовавшие в улусах тайджи Аб-лая, выступили к границам Цинской империи.

В исторической литературе по-разному объясняются непосредственные причины отправления посольства Ф.И. Байкова. Чаще всего их связывали со стремлением русского правительства урегулировать положение на Амуре. Однако после столкновения у Ачанского острога ясность в «амурский вопрос» должно было внести специально отправленное с Амура в Маньчжурию посольство Т.Е. Чечигина, которое погибло в пути, о чем в Москве не знали до весны 1655 г. До этого же времени царскому правительству не было известно ни о новых сражениях с маньчжурскими войсками на Сунгари, ни об осаде Кумарского острога. Решение об организации первого официального посольства в Цинский Китай принято годом ранее— 2 февраля 1654 г.³¹. Не случайно ни о какой связи с амурскими событиями не говорилось и в секретном наказе Ф.И. Байкову.